Коленки в чистых белых колготках ударяются о грязный пол Собора, а красивые светлые волосы присыпает пылью с рушащегося потолка. Девушка в когда-то светлом платье одну за другой возносит молитвы Богу Свободы, но её отчаянный шёпот едва слышно за грохотом от сотрясающихся стен. Они грозятся обрушиться окончательно и поглотить её целиком — прямо под небом Бога Свободы. Она жмурится всё сильнее, пока руки не начинают дрожать вместе со всем зданием, а шёпот становится всё быстрее.

Звонит колокол, зовущий на вечернюю молитву.

— Барбара, уходи отсюда!

Розария дёргает её за плечо так сильно, что они обе падают, но Барбара лишь мельком замечает теперь окончательно испорченное платье, когда видит прямо перед собой заплаканные лица десятки детей.

— Он не услышит.

— Обязательно услышит! — слёзы оставляют светлые дорожки на грязных от пыли щеках, но она упорно складывает руки в молитве, и эти молитвы возносятся прямо к трещинам на потолке, которые появились наверняка, чтобы Богам было проще их услышать, а не потому что Мондштадт рушится, под натиском Ордена Бездны.

Их называли регионом, который покинул их собственный Бог.

Молитва становится отчаяннее.

— Барбара, очнись! — дети вздрагивают и прижимаются ближе друг к другу. Кажется, это первый раз, когда она слышит в голосе Розарии страх. — Не поможет нам никакой Бог. Он бросил нас, ты слышишь?! Он…

— Он никогда нас не бросал! — Барбара открывает глаза, но лицо Розарии расплывается. — Барбатос всегда приходил, когда был нужен! И сейчас придёт, потому что я верю. И пока жив хоть один верующий, Анемо Архонт не исчезнет.

— Я не оставлю тебя тут умирать, — и Барбара сквозь окружающий их грохот слышит, как душат Розарию подступающие слёзы.

Она никогда не видела её плачущей.

И прежде чем поднять глаза на чужое лицо, Барбара падает на треснувший церковный пол от ударившего в спину ветра.

Она не видит божественного сияния, не слышит внеземного голоса. Она видит барда в зелёной накидке, который проводит рукой по лире, и Собор перестаёт дрожать. Священные стены встречают того, во имя кого они строились, и будто сам воздух тут становится чище, когда бард переводит на них взгляд.

И в его глазах дуют тысячи ветров.

Ещё их называли детьми Бога Ветров.

Он подаёт им руки и говорит тихое «Спасибо», будто это не они должны его благодарить.

— Вам нужно уходить отсюда, — говорит Венти. Он осматривает их небольшую компанию и его решительный взгляд слегка теряется. — Дети?

— Сироты из Собора. Мы берём под свою опеку тех, кто остался без родителей, — Барбара отчаянно старается не всхлипывать, но в глазах у Венти — Барбатоса — столько уверенности, ни капли колебания, что она рывком хватает Розарию за руку, только чтобы сдержаться. Паника постепенно проходит, когда её руку сжимают в ответ.

— Дядя Барбатос, вы спасёте наш город? — выступает вперёд один из мальчиков. В его глазах нет страха, как у других детей, будто он готов сам защищать город, если Венти будет колебаться. А ещё у него растрёпанные чёрные волосы, которые Венти приводит в ещё больший беспорядок, пока с улыбкой треплет его по голове.

— Конечно. Я же обещал.

— Тогда я пойду с вами, — Барбара от удивления перестаёт вытирать слёзы, поражённо моргая, но Венти лишь улыбается.

— Твоя помощь нужна здесь. Твоим друзьям и подругам нужна поддержка. А остальное доверь нам, хорошо? — его руки держат божественный лук, но он мягко треплет ими мальчика по голове, а в его голосе — доброта и надёжность, и пусть внешне он всё тот же бард, которого Барбара не раз выгоняла из Собора, что-то в нём неуловимо меняется.

Он выводит их из Собора, и двери за ними захлопываются сами, пока он спрашивает на ходу:

— Что происходит в городе?

— Нападение Ордена Бездны, первая волна, — отвечает Розария, — рыцари пытаются оттеснить их за черту города, но они взяли нас неожиданностью, — она на секунду замолкает, когда они спускаются по лестнице у Собора и упираются взглядом в груду камней на площади, на которых уже осела пыль. — Они разрушили статую Ан… Твою. Твою статую. Задело и Собор.

Венти переступает через то, что раньше было его собственными руками, и не кажется сильно расстроенным.

— Обычным людям есть, где спрятаться?

— Джинн отсылает их всех в Штаб рыцарей, там сейчас пусто.

— Отлично. Тоже туда идите, — он легко отталкивается от особо высокого камня и взлетает в воздух, беря в руки лук.

— Архонт, — быстрый взгляд на Розарию, — спасибо, что пришёл.

И Венти впервые за сегодняшнюю их встречу улыбается как лучший бард Мондштадта, головная боль рыцарей и завсегдатай таверн. Будто всё по-старому.

Пробежаться взглядом вдоль мондштадтских стен, и Венти убеждается — этот город справляется и сам.

Рыцари действуют слаженно, не давая монстрам из Бездны даже подойти к главной площади, он слышит знакомые девизы, то там, то здесь мелькает шляпа Моны, а прямо перед его лицом в небо взмывает огненная птица Дилюка.

Он кричит им всем разойтись, ветрами поднимая вверх оставшихся врагов и выкидывая их в Сидровое озеро, и у стен города на секунду воцаряется пронзительная тишина.

Жители Мондштадта были готовы к чему угодно, но не к барду в обличье Бога, приземляющемуся прямо перед ними.

Джинн со вздохом нарушает тишину:

— Барба… Венти. Я знала, что ты придёшь.

— Сколько их ещё? — только спрашивает Венти.

— Много, — Кэйа выходит прямо к нему, и на нём больше нет повязки. Его правый глаз сияет яркой звездой вместо зрачка, а где-то за его спиной такая же звезда горит на шее Альбедо, но они об этом не говорят. Это всё они давно обсудили. У Кэйи в руках меч, и сейчас он находится по эту сторону мондштадтских стен. — Арки, сдерживающие Бездну, разрушаются. Наша ближайшая и пала первой. Больше они не возьмут нас неожиданностью, но их подходит всё больше, — он на секунду прикрывает глаза. — Я их чувствую.

— Мы будем готовы, — отвечает Венти. — Джинн… Я не могу просить тебя о большем. Если вы…

— Не надо, Венти, — её хвост растрепался, а накидка давно спала, но Действующий Магистр Ордо Фавониус держит меч всё так же крепко и смотрит на него пронзительно — так же, как смотрела Венесса. — Рыцари всегда стояли рядом с Анемо Архонтом. И сейчас ничего не изменится. Я никого не буду держать тут силой, — её голос становится громче, когда она поворачивается к толпе, — но я поведу вперёд всех рыцарей, которые готовы умереть за свободу Мондштадта. Остальные могут вернуться в Штаб.

Венти молча закрывает глаза, когда никто не сдвигается с места.

Своевольные жители своевольного города — он позволяет себе секундную усмешку.

Совсем не изменились.

— И вы будете не одни, — раздаётся над его головой, — если мы оставим город в руках одних только рыцарей, он не простоит до утра, — Дилюк смотрит на него сверху вниз, и будто ничего и не изменилось. Венти видит за его спиной Мону, Барбару и Розарию, которые так и не вернулись в Штаб, Сару из Хорошего охотника с ножами наготове, Тимея и Сахарозу, тут же мастерящих взрывчатку, Айлин и Ноэлль с оружием и многих, многих других. Он задаётся вопросом, есть в Штабе рыцарей хоть кто-то. — Мы все поможем.

Но в нём говорит тот, кто в ответе за все эти жизни. Тот, кто не готов ещё раз увидеть, как в чью-то грудь влетит стрела — даже если это малодушно.

— Вы хоть представляете, сколько их будет? — на секунду он видит перед собой лица, искорёженные проклятием, разрушение стен подземного государства и тех существ, которые в последние секунды своей жизни шептали ему в лицо проклятия. — Вы только погубите себя, нас слишком мало, и…

— Гильдия искателей приключений, на построение!

Венти давится воздухом.

Катерина кричит, стоя прямо на крыше, под которой работала каждый день до этого. И под её командой площадь заполняется зелёными одеждами. Она спрыгивает с крыши прямо перед ним, и как-то отстранённо Венти замечает — ветра к ней благосклонны. Она говорит, смотря ему прямо в глаза, и голос её не дрожит.

— Катерины в других городах извещены. Прошу прощения за задержку, пришлось созвать даже тех, кто был в экспедиции на Драконьем Хребте.

— Катерины в других городах? — откликается где-то за его спиной Кэйа. — Кто ты, Архонты побери, такая?

— Катерина, секретарь Гильдии искателей приключений, — она улыбается ярко, будто не стоит посреди города на грани нападения. — К звёздам и к безднам, сэр Кэйа.

Он хочет сказать, что этого мало. Что армии Ордена Бездны огромны, что они не справятся даже с помощью Гильдии, но его перебивают — и Венти мысленно интересуется, а точно ли он стоит тут в божественном обличье.

— Представитель Агентов Фатуи в Мондштадте, — кивает ему мужчина в маске, — мы предлагаем вам свою помощь.

И в этом городе всегда так было — несобранно и в последний момент, но что-то в этом даже есть. Что-то, от чего мондштдтцы имеют репутацию тех, с кем можно хорошо выпить и плохо поссориться. Поэтому Венти соглашается.

А люди всё идут, их поток перед его глазами не кончается. Он видит других служительниц Собора, предлагающих перевязать раны, охотников из Спрингвейла, Чарльза, который в жизни не держал в руках что-то тяжелее бутылки вина, берущего меч, горничных с винокурни в доспехах, Лизу, быстро объясняющую Моне запретные заклинания из старой секции библиотеки. Он видит Стэнли — в этот раз с решимостью на лице.

И это совсем не как тогда, когда на их стороне был мальчишка-бард, дух ветра и божья любовница — сейчас их много. Не его народ, народ Мондштадта говорит разными голосами, но все бесстрашны. И когда Венти их слышит, он понимает — они готовы. Этот город вырастил людей, готовых бороться за свободу, и они все как один — разные. Такие живые.

— Я слишком стар для всего этого, — говорит Сайрус у него за спиной, когда Гильдия выстраивается сразу за рыцарями. — Помнишь, Юй Ся, как в старые добрые?

— Сайрус, у тебя рот вообще никогда не закрывается?

— Может я просто хотел сказать, что для меня будет честью умереть рядом с тобой.

— Ты что несёшь, старый дурак?! Только попробуй умереть, я тебя из-под земли достану, — Юй Ся притягивает его за воротник. — Никто сегодня не умрёт, слышишь? К звёздам и к безднам, Сайрус.

— К звёздам и к безднам, сестрёнка.

Люди здесь — не просто эфемерный «народ» под властью какого-то Бога. Это люди, которые живут, любят и выбирают Мондштадт, не из-за страха и не из-за долга.

— Они приближаются, — тёмно-фиолетовые крылья ворона исчезают за спиной Фишль, когда она спускается с городских стен. — Моё всевидящее око узрело их сквозь мишуру всего бренного. И численность их поразит умы простых смертных.

Он чувствует их ненависть, и он готов её принять. Но она не коснётся ни одного человека, который сегодня доверил ему свою жизнь.

— Помните, — Венти говорит тихо, но ветер разносит его голос над площадью, — пока хоть один из нас дышит в унисон с ветром, Мондштадт не падёт.

И когда весь горизонт напротив главных ворот заполняется чёрным, когда Венти проводит руками по струнам, солнце над городом гаснет, закрытое взлетающим в небо драконом.

И над Мондштадтом разливается музыка битвы.

***

Когда последний свист пролетающей стрелы стихает, над площадью повисает звенящая тишина.

— Перевяжите раненых, — выдыхает Венти, осматривая обшарпанные стены, — мы победили. Мондштадт выстоял.

— Они придут ещё, — Джинн не даёт ни ему, ни себе не секунды отдыха, только отмахиваясь от подбежавших монашек с зельями, — наша арка пала первой, потому что была ближайшей. Лиюэ следующее.

— Катерина сказала, что уже послала предупреждение, — Венти хмурится и стряхивает кровь с пальцев, растёртых тетивой. — Но я ещё лично нанесу визит одному знакомому в местном похоронном бюро.

— Ты хочешь, чтобы они начали готовиться к похоронам? — непонимающе смотрит на него Джинн, но Венти не успевает ответить, когда его окликают с другой стороны.

— Дядя бард, вы герой, — мальчик из Собора выглядит ещё более растрёпанным, его чёрные как смоль волосы покрыты пылью, но он цел и невредим. Венти не сдерживается и, присев рядом, растрёпывает их ещё больше.

— Все тут герои.

— Я теперь тоже хочу стать бардом, как вы. Хочу спеть о вас песню.

Тянутся секунды, пока Венти молчит, задумчиво всматриваясь в чужие серо-голубые глаза, в которых отражается рассвет. Что-то в этом мальчике кажется неуловимо знакомым, утекающим сквозь пальцы, звучащим через дымку. Что-то, о чём он забыл.

— Как твоё имя, малец?

— Готтлиб. Приятно познакомиться.

— И мне, Готтлиб. С нетерпением буду ждать, чтобы услышать твои песни, — он мягко улыбается чумазому детскому лицу. — Я позабочусь о том, чтобы твоё имя услышал весь Тейват.

Он поднимается и осматривает улицу, чувствуя странное воодушевление. И не скажешь, что он разменивает уже не первое тысячелетие.

— А пока нам надо тут прибраться.