Все начинается, когда в восемь вечера они преграждают грузовику путь и направляют два пулемета и четыре штурмовые винтовки в водителей.

Хотя нет, всё происходит не так.

Всё начинается, когда в восемь утра Минхо подскакивает с кровати, хватаясь за лежащий под подушкой пистолет, а Феликс закатывает глаза и говорит:

— Успокой своего героя-любовника. Завтрак на столе, у тебя есть двадцать минут, чтобы собраться.

Хван похлопывает Минхо по плечу и убеждает вновь лечь спать. Они все ещё делят спальню — скорее всего, последний раз в жизни.

Аккуратно перешагивая через спящего на полу Чанбина, Хван быстро умывается и спускается на кухню, стараясь не разбудить спящую в гостиной четверку. Бедные Интак и Тео, которым досталась раскладушка и старый матрас. Ну хоть Чонин спокойно спит на диване рядом с Сынмином — видимо Тео сегодня храпел не так громко.

А на кухне он внезапно встречает Хана.

— Мне не спалось сегодня, — тихо говорит, утыкаясь в кружку кофе. — Я поеду с вами, чтобы проветрить мозги.

Хенджин молча кивает, мысленно делая заметку поблагодарить Феликса за завтрак — подобие макмаффина с яйцом и ветчиной оказывается действительно чертовски вкусным. Особенно в восемь утра. Особенно после вчерашней истерики.

— Я здесь, — неловко говорит Хенджин, дожидаясь, когда Джисон наконец-то поднимет на него взгляд. — Если захочешь, ты можешь поговорить со мной. Или нет. В любом случае, я здесь.

Потому что помимо Минхо, Хан Джисон единственный из присутствующих в доме, с кем Хенджин знаком больше, чем два дня. Потому что Хан Джисон единственный, кто рассказывал Хенджину что-то личное — то, что возможно не знают другие.

И будто не было никакого похищения и никакого заложника. Все плохое почему-то резко забывается, когда Хан выглядит таким маленьким и беззащитным.

Джисон молча кивает в знак благодарности.

А потом на кухню заходит Феликс и говорит:

— Поехали.

Вот с этого всё и начинается.

— Стрелять умеешь? — спрашивает Феликс, протягивая Хвану оружие. Хенджин неловко жмется, не зная, что ответить.

Они выезжают за пределы города и едут ещё полчаса к какому-то пустырю. Машины здесь проезжают редко, людей поблизости нет, даже говна собачьего не видно, значит сюда точно никто не явится.

По крайней мере, так сказал Интак.

— Ну, Чонин объяснил мне теорию, Хан потом показал на практике, но я…

— Чего? — Феликс вопросительно поднимает бровь, переводя взгляд на Хана.

— Я учил его стрелять, — объясняет Джисон, будто это нормально. Будто всех заложников учат пользоваться оружием и не ждут, что они воспользуются этим знанием, чтобы сбежать. — Нам было скучно сидеть дома.

Самое ироничное в этой ситуации, что Хенджин действительно не воспользовался практической частью урока, а продолжал сидеть в башне под замком, как послушный мальчик. Даже не попытался бороться за свою жизнь.

Какого черта?

— Проблема в том, что я не попадаю по мишеням, — объясняет Хван.

Джисон тогда притащил пустые банки и бутылки, но Хенджин не сбил ни одной — всегда стрелял то левее, то правее, то ниже, то выше. Всегда мимо. Прямо как в его любовной жизни.

— Мы это исправим, — уверенно заявляет Феликс, потому, что если кто-то и может научить Хвана стрелять, так это явно бывший наемный убийца. — Хан, тащи из багажника мишень. — а потом весело смеётся. — Не смотри так на меня! Мы не твои подчиненные, мы здесь все на равных, так что будь любезен быть полезным, раз уж увязался с нами.

Джисон громко возмущается и матерится, но все равно идет к машине выполнять просьбу. Ну, или приказ, он сам этого не понял.

А в багажнике лежит мишень в виде человека.

— По бутылкам стреляют только глупые подростки, а мы конфликтуем с реальными людьми, так что и мишени должны быть подходящими, — равнодушно объясняет Феликс.

Рассматривая пустым взглядом мишень и оружие в своей руке, Хенджина интересует лишь один единственный вопрос.

— Мне придется кого-то убить?

Джисон метается обеспокоенным взглядом между Хваном и Феликсом, но сам Ли лишь доброжелательно улыбается и хлопает Хвана по плечу.

— Нет, — утверждает он. — Просто в нашем мире нужно уметь защищать себя и своих близких. Хотя, в нашем случае, это скорее мы будем бегать, защищая тебя. Но подстраховка всё равно не помешает. Я убил достаточно людей в своей жизни, чтобы пожелать никому не проходить через подобное. Так что, — Феликс становится позади Хенджина, берет его руки в свои и помогает поставить пистолет под нужным углом и ракурсом. — Учись попадать куда угодно, кроме головы, сердца и легких.

А потом раздается выстрел. Пуля проходит сквозь подобие ноги у мишени.

Хван дергается, почти выпуская пистолет из своих рук — так же, как было в ту первую встречу с Джисоном.

Но Джисон теперь наученный жизнью и повадкам Хвана — именно поэтому он успевает прибежать на помощь, поддержать чужие руки своими.

Пистолет оказывается нацелен прямо в грудь Джисона.

Какая красивая метафора.

— Я впервые увидел, как застрелили человека, когда мне было тринадцать, — тихо говорит Хан, будто не боится за свою жизнь, будто доверяет Хенджину, будто знает, что рука Хвана не дрогнет и не случится ничего непоправимого. — Смерти боишься лишь в первый раз, потом к ней привыкаешь, и она приходит, как подруга на чай. Я за свои двадцать четыре года ни разу не убил человека, потому что для этого всегда были чужие руки. И если вдруг сегодня что-то пойдет не по плану, то я тебе обещаю, что вместо твоих рук будут мои. Договорились?

Хан всегда отказывался, а отец не заставлял, потому что из двух сыновей в сердце было место лишь для одного. Отец верил, что однажды Хан вырастет и будет готов. Именно поэтому он и сделал главой именно Джисона — попытался приблизить это «однажды» хотя бы таким способом.

Возможно, Джисон и правда повзрослел, а возможно просто нашел правильную мотивацию и причину запачкать руки.

В любом случае, в этот раз благодарно кивает Хван.

— Продолжим?

Спустя час тренировки Хенджин попадает по ногам и рукам в 30% процентах случаев, спустя два часа — в 50%. Феликсу кажется, что это максимум, на который они сегодня способны. Феликс надеется, что этого хватит.

— И ещё последняя вещь, — говорит Ли, убегая к багажнику машины. — Это полуавтоматическая винтовка, — он протягивает оружие в Хвану. — Она максимально проста в использовании, она надежная, тут длинная 15-дюймовая направляющая, которая позволяет выдвинуть опорную руку ближе к дульному сечению и вести пистолет более точно, а ещё она предотвращает перемещение при переходе между несколькими целями, и ещё тут газовая система средней длины, и… — Феликс искренне смеётся, когда замечает абсолютно пустой взгляд Хенджина. Да и Джисона, если уж на то пошло, он всё равно никогда не интересовался оружием настолько подробно. — Короче, очень хорошая винтовка, которая подойдет тебе.

— Подойдет зачем? — спрашивает Хван, осматривая новое оружие и привыкая к его весу.

— Затем, чтобы напугать плохих людей, — улыбается Феликс. — Скорее всего тебе не придется из неё стрелять, но на всякий случай сделай пару тренировочных выстрелов, и мы поедем обратно к ребятам, договорились?

Хван смиренно кивает. За сегодняшний урок он хочет получить стабильную четверку.

— Ты всё оборудование сложил? — спрашивает Чанбин, осматривая два маленьких чемоданчика, напичканных ноутбуками, отслеживающими устройствами и ещё непонятной для Со техникой. Но Сынмин знает о своих инструментах больше, чем отец Чанбина когда-либо знал про собственного сына. Никто никогда не сомневается в Сынмине — просто причин не было.

Их никогда не могли отследить ни в Японии, ни в Малайзии, ни где-либо ещё. Знали о них, чувствовали в воздухе ветер свободы, исходящий от бродячих детей, но никогда не могли дотянуться и схватить.

Сынмин казался Чанбину невероятным.

— Я сейчас за пиццей съезжу, возьму пару штук, ты маргариту любишь, да? — Ким равнодушно кивает, продолжая осматривать всё, что собрал с собой на вечер. Сынмин редко бывает в эпицентре происходящего, скорее всегда отсиживается в съемных квартирках и дешевых мотелях, страхуя издалека.

Возможно, Сынмин немного переживает.

— Эй, — обеспокоенно говорит Со, подходя ближе к Киму, кладет одну руку на плечо, второй треплет по волосам и улыбается тепло-тепло. — Всё будет хорошо. Послезавтра мы с тобой уже уедем куда-нибудь на Мальдивы, отдохнем, погреемся под теплым солнышком, расслабимся наконец. Мы же заслужили, не правда ли?

— Ещё одного местечка в самолете не найдется?

По правде говоря, Минхо скучно. Хан с Хенджином ещё не вернулись, Чонин до сих пор игнорирует его из-за дурацкой шутки Ли в их первую встречу. «Серьезно? Он выглядит на двенадцать, кто ему вообще оружие дал в руки?». Интак с Тео подозрительно поглядывают на него, а Чан…

А с Чаном всё сложно.

— Серьезно? — Со никогда не умел скрывать своей агрессии и даже не старался делать это, когда дело касалось его близких. — Ты правда думаешь, что кто-то захочет иметь с тобой дело?

— Мне тут каждый второй вливает в уши про какие-то чувства, вот я и решил прислушаться, — язвит в ответ Минхо, натягивая на лицо самую неприятную улыбку из всех возможных. А потом посылает её прямо молчащему Сынмину. — Так что насчет свидания на Мальдивах?

— Ты ебанутый, — неприятно смеётся Чанбин, выпуская из своих рук Кима и подходя вплотную к Ли. Может Со и ниже, но менее угрожающим от этого он явно не выглядит. — Лучше бы ты оставался мертвым, никто тут не собирается тебя прощать, а особенно Сынмин.

— Правда, что ли? — ядовито смеётся Минхо, отталкивая Чанбина в сторону и пристально разглядывая Кима. — Эй, Сынмо, — Ли натягивает самое дружелюбное выражения лица, на которое только способен. — Ты что, не простишь меня и не примешь обратно с объятиями и поцелуями?

— Снимай свою маску, когда говоришь со мной, — спокойно отвечает ему Ким, не ведясь на подобные уловки. Он привык настолько, что даже три года отсутствия практики ему не страшны. Он знает, как правильно обращаться с Ли Минхо.

Он верит, что несмотря на всё произошедшее говно, они заслуживают счастливый конец. Они хорошие люди, и они давно уже отстрадали своё.

Минхо хватает Кима за руку и заставляет посмотреть в глаза. Все сплетается воедино — ненависть, любовь, отчаяние, надежда. Они благородные, но жестокие. Они храбрые, но слабые.

Они состоят из противоречий и продолжают играть в догонялки. Настает черед Минхо водить.

— Вчера ты был дружелюбнее, — шепчет ему Ли.

Вчера Сынмин пришел покурить вдвоем, достал свою дудку с персиком и внимательно рассматривал Минхо. Знал, что что-то не так. Надеялся, что может помочь.

Но Минхо продолжал курить и молчать, а Сынмин так и не смог заставить себя залезть в чужую душу.

Ким отводит взгляд в сторону, оббегает им комнату, останавливается на двери, всматривается слишком пристально. Сынмин не выдерживает чужого взгляда, чужого присутствия, чужого дыхания на своей шее. Сынмин ненавидит быть чужой добычей, Сынмин три года учился нападать.

Ким незаметно улыбается, когда громко говорит:

— Ну так и ты веди себя дружелюбно, ты же так боишься, что я расскажу Чану, что ты устроил пожар.

Минхо смотрит на парня пустым взглядом, отходя от него прочь. Разочарован. Побит.

— Это был ты?

Не заметил, что в дверном проходе стоит ещё один человек. А вот Сынмин заметил и сыграл этой картой.

Она оказалась выигрышной.

Резким движением Крис разворачивает Минхо к себе лицом и впивается ногтями в его футболку, заставляя посмотреть в глаза.

Последний раз Ли видел столько боли в его глазах больше десяти лет назад. Чан ломается с громким звуком хруста костей.

— Ты устроил пожар, чтобы сбежать? Ты спланировал это всё заранее? — кричит Крис, толкая Минхо к стене. Ли больно, у Ли останутся синяки на лопатках, у Ли рвется футболка, ведь Крис не контролирует ни своих действий, ни подступающей злости. — Ты не мог просто поговорить со мной?!

Бесстрашный ребенок,

Сломанный мальчик.

Каково это гореть заживо?

Некоторые люди переживают хаос и становятся лучше.

Другие процветают в нем, потому что это единственное, что они умеют.

— Ты слишком много о себе думаешь, — смеётся Минхо, отталкивая Чана от себя. — Я бежал не от тебя, а из-за тебя!

Крис замирает на несколько мгновений. Сынмин и Чанбин сохраняют молчание, боясь встрять в драку. Это их последний день вместе и последний шанс расставить все точки над и, даже если таким неприятным образом.

Их оригинальная четверка собирается вновь, чтобы высказать всё самое сокровенное и грязное.

— Мы начали грабить, чтобы выжить! — кричит Ли, будто старается заставить Чана наконец-то услышать его. Не надеется на понимание, просто хочет извергнуть всю лежащую внутри гниль. — Мы были вдвоем против всего мира, потому что у нас больше не было никого. А потом что? Ты начал играть в героя? Спасателем себя возомнил? — Минхо ядовито смеётся, старается плюнуть ядом подальше, чтобы он долетел до Чана.

— Что плохого в том, чтобы помогать тем, кто прошел через то же, что и мы? — непонимающе спрашивает Крис.

— Да потому что никто не помогал мне! — Минхо срывает голос, а в глазах проступают дурацкие, ненужные слезы. — Никто не пришел меня спасать, я сам спас себя! Так почему меня должны волновать другие? — Внезапно Ли переводит взгляд на остальных присутствующих в комнате. — Почему я должен был играть в дружбу с богатеньким мальчиком, который взбунтовался против своего папочки? Почему я должен был доверять какому-то Ким Сынмину, рассказывать ему о своем прошлом и своих травмах? Почему он должен был стараться делать вид, что понимает, хотя это блять совершенно не так. Что ты вообще делаешь здесь, а? — Минхо подходит вплотную к Киму и со всей силой тыкает ему в грудь. — Вали обратно к своей семье, потому что, в отличие от других, тебе есть куда возвращаться. И прекрати рассказывать всем про какую-то там любовь. Ты ни черта не похож на меня, так что не жди ни капли доверия и понимания.

Цепей давно уже нет, но Минхо так и не выбрался из своего прошлого. Никто никогда не замечал, как ему было больно, они видели лишь боль, которую причинил он сам. Никто никогда не догадывался, что он ненавидел себя сильнее, чем кто-либо другой мог ненавидеть его.

В конечном итоге Кристофер Чан был хорошим человеком и главным героем этой истории, он держался за свою человечность и не позволял кому-то разбить его доброе сердце.

Но Ли Минхо был всего лишь обиженным ребенком, который не мог простить своей матери смерть, который не забывал имен людей, которым доставлял наркотики и тем более тех, кто избивал его в полицейском участке. В его сердце было столько злости и обиды, что не осталось места ни для чего светлого и хорошего.

Ли Минхо сбежал раньше, чем успел бы превратиться в злодея этой истории.

Люди жаждут любви и принятия больше, чем чего-либо. Они жаждут её настолько, что идут на многое, лишь бы получить хотя бы дешевую подделку. Именно так и случаются все трагедии.

На первом этаже дома раздается громкий крик: «Мы вернулись».

Они собираются в гостиной дома в последний раз. Чанбин и Феликс заряжают винтовки, Чонин ещё раз проверяет собранную аптечку, Сынмин матерится, чтобы Интак был поаккуратнее, пока перетаскивает его оборудование в машину.

Хенджин и Хан сидят вместе, молчат в некомфортной тишине.

Минхо делает вид, будто ненавидит каждого из присутствующих в комнате.

Крис прочищает горло и становится посреди гостиной.

— Напоследок хочу вам напомнить, — он обводит взглядом каждого из присутствующих в комнате. — Мы не торгуем жизнями.

— Он серьезно сейчас процитировал Капитана Америку? — смеётся Чонин.

— Вижн тоже эту фразу говорил, — добавляет Хенджин.

— Я к тому, — резко перебивает их Чан, потому что сейчас не время для шуток. Возможно, это последний раз, когда он видит некоторых. — Что деньги — это не главное, нет ничего важнее ваших жизней. Оруэлл когда-то писал, что все свиньи равны, но некоторые равнее, и, хотя это совершенно не так, давайте возьмем это за факт на сегодняшний вечер. Сегодня нет ничего важнее, чем вы сами. Поэтому если что-то пойдет не по плану — не бросайтесь под огонь, сохраните себе жизнь любыми путями.

— Значит мне можно будет застрелить кого-то, если потребуется? — с интересом спрашивает Феликс.

Когда Феликс присоединился к бродячим детям, Чан обещал, что ему больше никогда не потребуется убивать людей. Ломать кости, разбивать лица — да, пожалуйста, но они спасают, а не отнимают жизни. Кость может срастись обратно, но невозможно починить сердце, которое перестало биться.

Хотя Чонин бы с этим поспорил. И даже Сынмин, только вот контекст у них немного разный.

— Наушники у всех работают? К Сынмину все подошли и проверили?

И вот тогда всё наконец-то начинается.

По предоставленным Тео данным, этот аукцион не первый проводящийся в Филиппинах. Именно поэтому им и известен маршрут, по которому привозят людей.

Именно поэтому Крис, Сынмин, Чонин, Хенджин, Феликс и Тео подъезжают к окружной дороге, вытаскивают два пулемета из багажника, ставят фальшивые знаки о ремонте дороги и берут в руки четыре винтовки, готовясь встречать гостей.

На пулеметах, кстати, стоят Тео и Феликс — на случай, если винтовки не запугают водителей.

Около восьми часов вечера вдалеке и правда виднеется грузовик, которого они ожидают.

Фишка в том, что когда вы приставите к головам двух 26-летних торговцев людьми четыре винтовки, будет совершенно неважно есть ли у них оружие или связь с кем-то ещё.

— Я сказал выходи из ебаной машины!

Потому что они обосрутся, как малые дети в подгузниках.

— Делай, как я скажу!

Отвага и мужество имеют цену, но она явно выше их месячной зарплаты. Возможно, кто-то из них планировал съездить в Таиланд на следующей неделе, а возможно кого-то из них даже мучает совесть за то, чем они занимаются.

Деньги можно заработать, а жизнь вернуть не получится. Планы не хочется рушить.

— Открывай двери!

Если бы у кого-то из этих парней в грузовике сидела сестра или мать, они бы в жизни не открыли двери машины. Но кому есть дело до каких-то там похищенных и неизвестных людей, правда?

Чонин и Сынмин быстро перетаскивают все необходимое оборудование и оружие в грузовик, прямо к сидящим там людям, а потом садятся рядом, подзывая к себе Хенджина. Никто из них не заговаривает с людьми, даже взглядами не пересекаются, всё равно это работа Чана.

Тем временем, Тео связывает одного из водителей, заклеивает ему рот и оставляет валяться на обочине. Ну, надеемся он здесь не помрет.

— Ты поедешь с пистолетом у своих почек, хорошо? — улыбается Феликс, разговаривая со вторым водителем, пока Крис держит у его головы винтовку. — Если с тобой кто-то свяжется, делай вид, что всё хорошо, понятно?

Парень молча кивает. Ему явно не место в этом бизнесе — слишком молодой и глупый, такое обычно не прощают.

— Добрый вечер, — говорит Крис, залезая в грузовик вместе с Феликсом. Тео сидит с водителем, машина продолжает движение. — Меня зовут Крис, и мы здесь, чтобы спасти вас.

Вообще-то, никто ему не верит. Сложно доверять людям, которые пять минут назад угрожали другим людям винтовками. Но Чан складывает свое оружие, натягивает самую искреннюю и понимающую улыбку, и спрашивает:

— Кто-то здесь говорит по-английски или по-корейски?

Молодая девушка с опаской поднимает руку. Её зовут Юна, ей всего лишь двадцать лет и ей пиздецки страшно. Но эти парни её хотя бы ещё не били, к ним расположения немного побольше.

— Мы собираемся ограбить людей, которые собираются вас купить, — Чан переходит на корейский, будто не был в последний раз в Корее три года назад. Да, говорит не идеально, но достаточно, чтобы девушка его поняла. — Вместе с деньгами мы заберем ещё и вас, мы поможем вам вернуться домой, хорошо?

На самом деле, девушка не впечатлена. Ей в этой жизни что только не плели, подразумевая совершенно иное.

Людям с оружием в руках вообще доверять нельзя — опыт показал.

— И я понимаю, что поверить нам очень сложно, — смеётся Крис. — Но самое худшее, что может с вами случиться, — это вас продадут, но вы об этом итак уже знали. А хуже мы вам явно не сделаем.

Девушка медленно кивает.

— Чанбин, — внезапно говорит Крис в наушник. — Тут больше людей, чем мы рассчитывали, пригони ещё одну машину. Да мне плевать, где ты её найдешь, пусть Минхо взломает какую-нибудь и угонит её. У вас не так много времени, поторопитесь.

Без боли и победы невозможно войти в историю — они не остановятся, пока не проломят все существующие стены; у них вечные тузы в рукаве на все существующие ситуации.

И не остается ничего, кроме как сказать:

На старт, внимание, марш.