— Ты издеваешься надо мной?

Ещё пять минут назад они лежали на кровати вместе — потные, уставшие, с пустой головой и мыслями. Было хорошо, повсюду были расставлены свечи, приятно пахло лавандой.

Минхо подсмотрел этот трюк в какой-то глупой романтической комедии двухтысячных и подумал: «Почему бы и нет?». Минхо никогда не был силен в романтике, его она, вообще-то, не волновала совсем.

А потом появился Сынмин и что-то пошло не по плану.

— И что я снова сказал не так?

Сынмин был… странным. Сынмин был слишком умным и саркастичным, явно не вписываясь в их группу. Вообще-то, он отнимал роль у Минхо, кто будет терпеть сразу две занозы в заднице?

Сынмин пил по пять кружек кофе в день, носил дурацкие очки для компьютера и никогда не ночевал в их доме, кроме тех дней, когда Ли не позволял уйти. Он не приказывал и не просил, лишь смотрел своим пронзительным взглядом, потому что никогда не мог подобрать нужных слов.

Сынмин научился читать по глазам.

— У тебя есть семья?!

Они собачились с первой встречи, но никогда не давали друг друга в обиду. Сынмин всегда обрабатывал раны Минхо и клеил дурацкие пластыри с мстителями после очередного грабежа, попутно матеря его с ног до головы и рассказывая в подробностях какой же он дурак, идиот, долбаеб, «и вообще ты хоть раз собираешься слушать, что говорю я? Из тебя хуевый импровизатор, просто следуй моим инструкциям!».

Каким-то образом, Минхо всегда выживал и приносил с собой подарки. Это глупо, но у них были парные Ролекс, потому что политики и бизнесмены, по-видимому, закупались в одних и тех же магазинах.

Они спали вместе по многим причинам. Во-первых, Чан запрещал любые отношения между бродячими детьми, а эти двое обожали бесить его, доводя до белого каления. Во-вторых, у Минхо постоянно бил в крови адреналин. По крайней мере, оправдывал себя он именно так. В-третьих, в них сплетались одновременно ненависть и безумный интерес друг к другу, у них была вечная борьба и никто не желал уступать звание победителя. Каждому было интересно, когда же сорвется второй.

— И что?

— И что?! Ты сейчас серьезно?

По мнению Минхо, пытаться понять поведение некоторых людей равняется попытке почувствовать запах цифры 9.

Бродячие дети были людьми, которым не было места в обществе. Маленький мальчик, торгующий наркотиками в чужой стране; мальчик, чья мама умерла слишком рано и у него не осталось никого и ничего — даже места, чтобы поспать (детские приюты были страшным местом); парень, предавший своего отца во имя идеалов и убеждений.

Вот кем были бродячие дети. Так какого черта здесь забыл Ким Сынмин?

— Погоди, давай-ка проясним все ещё раз, — смеясь, Ли поднимается с кровати, стараясь отдалиться подальше от парня. Будто бы боится, что его злость случайно причинит кому-то боль.

В то время он ещё не смирился с этим.

— То есть, пока я изливал тебе душу, рассказывая про свое детство, умершую мать, приюты и торговлю наркотиками в пятнадцать, ты делал грустное лицо и притворялся, что понимаешь, хотя у тебя есть любящая семья? Хотя твое детство было нормальным, и вообще ты один из тех не травмированных жизнью людей? А потом ты ещё и спал со мной?! Я что, благотворительность для тебя?

Ким Сынмин сам не до конца понимает, что делает с бродячими детьми. Просто он давно слышал про этих Робин Гудов с пистолетами, просто он поддерживал их идею, просто однажды он отследил их, пришел и сказал: «Найдите себе кого-нибудь, кто будет подчищать следы за вами, хотя бы уличные камеры отключайте, когда лезете грабить дома».

И Чан действительно нашел такого человека — нашел Ким Сынмина.

Сынмин пришел ради идеи и остался ради людей. Нашел огромную поддержку в Крисе, подружился с Чанбином, почти влюбился в Минхо. Уходить не было смысла, такая работа и жизнь его вполне устраивали.

И, возможно, всё происходящее и правда было какой-то благотворительностью для Сынмина, только вот под этой «благотворительностью» Ким подразумевал вовсе не жалость, а милосердие.

Возможно, величайшее милосердие заключается в проявлении доброты друг к другу, когда мы не судим и не загоняем людей под определенные рамки, но верим в презумпцию невиновности или право сохранять молчание. Милосердие — это принятие чьих-то отличий, слабостей и недостатков; проявление терпения и понимания по отношению к тем, кто нас подвел и предал; сопротивление дурацкому желанию обидеться и разочароваться, когда кто-то поступает не так, как мы ожидали.

Милосердие, по мнению Ким Сынмина, — это вера в лучшее в людях.

— Мне кажется, тебе лучше уйти.

Но не остается ничего, кроме как подняться с кровати, надеть футболку со штанами и не взять чужую куртку, хотя по ночам бывает прохладно. Не остается ничего, кроме как надеяться, что ещё будет возможность объясниться и поговорить нормально. Не остается ничего, кроме как верить, что в итоге все будет хорошо. Пусть даже через три года, проведенных в одиночестве.

Минхо закуривает прямо в комнате, где остается один. Это глупо, все это чертовски глупо и обидно. Минхо никогда не влюблялся, не открывался другим людям, не позволял видеть в себе что-то, кроме сарказма, ядовитых улыбок и пистолета у виска.

Это глупо, что впервые, когда он решается на что-то, о чем раньше боялся даже думать, все разваливается, как ебаный карточный домик.

Возможно однажды, повзрослев, он поймет, что не всегда прав и есть множество вещей, которые он бы мог сделать по-другому; так много ситуаций, в которых он мог бы вести себя немного добрее, и единственное, что он вообще может сделать, — это простить себя и позволить ошибкам прошлого сделать его лучшим человеком.

Но пока что он не замечает, как свечи падают с комода к шторам, как сигарета падает из рук на ковер, как его комнату, а в дальнейшем и весь дом, медленно, но верно, охватывает пламя. А в голове пусто — мысль сбегать за водой не приходит.

Зато приходит идея сбежать отсюда вовсе, здесь все равно больше ничего не держит — ни выросший мальчик, который превратил свою травму в мотивацию сохранять человечность, ни парень, который бросил свою семью, чтобы не потакать коррупции, ни человек, который оказался вовсе не тем, кого видел в нем Минхо.

И поэтому Минхо сбегает, не оборачиваясь назад.

***

Минхо любит показывать фокусы в свободное время, он всегда утверждает, что это лишь «ловкость рук и никакого мошенничества». К сожалению, Ли Минхо один из самых успешных мошенников, поэтому его словам нельзя доверять.

Их троица приезжает в особняк, где уже минут двадцать находится остальная группа. Удивительно, но они не слышали перестрелок в наушниках — видимо угрозы Криса сработали, даже колено никому не пришлось простреливать, чтобы добиться своего.

Охрана у этого аукциона, конечно, так себе.

— Грузовик оставили за домом, вдруг кого-то не купят и придется забирать, Тео сидит с водителем. Чан притворился, что он тоже из их компании, и вывел всех людей, кроме наших. Там походу реально люди еженедельно меняются, потому что чуваков даже не смутило, что они видят Чана впервые, — говорит в наушник Чонин, когда главная троица наконец-то паркует свою машину. — Чан сказал, что отвел всех на второй этаж, Хенджин с ним, мы сидим в грузовике, так что придумайте сами, как вы принесете Сынмину телефоны.

«Ну естественно», — думает Минхо, закатывая глаза. Планов без импровизации не существует, это миф из голливудских фильмов. Все снова возвращается к натянутой улыбке и убедительному пиздежу.

Именно поэтому Минхо слегка толкает Хана в плечо, когда они входят в дом.

— Ах да, точно, — доброжелательно улыбается Хан, желая посильнее вмазать Ли. — Один из моих ребят курит, куда ему можно будет выйти?

Эллария понимающе улыбается.

— Если он курит электронные, то можно прямо здесь, а если обычные сигареты, то на втором этаже есть балкон, можно выйти туда. Когда приедут последние гости мы запрем дом, так что выйти покурить на улицу, к сожалению, не получится.

Что ж, не так все плохо. Главное, чтобы телефоны пережили падение со второго этажа. С этим можно работать.

— Найдите что-нибудь мягкое, телефоны буду сбрасывать с балкона, сразу разберитесь, кто и как будет ловить, — тихо говорит Минхо, притворяясь, что шепчет что-то Чанбину.

Они направляются прямо к импровизированной барной стойке — Хан берет шампанское, Чанбин отказывается пить, а Минхо за один глоток вливает в себя стакан виски. Вечер предстоит длинным, нужно набраться сил.

В первые полчаса к ним подходят парочка людей — кому-то Джисон дружелюбно улыбается, пожимая руку, и поддерживает недолгий диалог про смерть отца и ближайшие планы. Кто-то зовет его присоединиться к игре в покер, и тогда они теряют Чанбина — слишком уж он падок на азартные игры. Эллария странно смотрит, но Хан успокаивает её, мол «все в порядке, это мои самые близкие и доверенные ребята, им можно расслабиться один разок».

Их окружает где-то двадцать человек, но за весь вечер лишь Йеджи ни на секунду не спускает с них глаз.

В первые полчаса Минхо врезается в шестерых людей, за что получает гневные взгляды и за что заставляет Джисона извиняться перед противными мужиками лет за сорок.

— Я курить, — говорит Минхо, допивая второй стакан виски — этот он растянул надолго, даже лед уже растаял. — Зови, если начнется аукцион.

Хан молча кивает, окидывая комнату взглядом и находя Чанбина — тот уже успел выиграть пару тысяч долларов, пора забрать его, пока удача на их стороне.

Поднявшись на второй этаж Минхо дожидается, когда посторонние люди уйдут с балкона. И вот он остается один.

— Готовы ловить?

Из грузовика с опаской выходят Чонин и Феликс, оглядываясь по сторонам. На них надеты кепки и маски, будто это не выглядит пиздецки подозрительно.

— Мы связали наши рубашки в подобие обратного парашюта, постарайся попасть в цель.

Минхо смеётся, будто хоть когда-то промахивался мимо толчка. С прицелом проблем не было никогда.

Он кидает вниз телефон, дожидается, когда парни заберут его, и продолжает кидать остальные по одному. Они планировали вернуть потом телефоны, чтобы избежать лишнего внимания, но планы меняются, они пока не понимают, как закинут их обратно на второй этаж. Поэтому вместо запланированной замены сим карт и загрузки троянского коня, Сынмину приходится быстро придумать альтернативный способ кражи денег.

С другой стороны, да и похуй. Они сбегут, если кто-то поднимет шум, не зря же с ними Чанбин, который с детства играл в машинки. Прокатятся с ветерком, оторвутся рано или поздно.

Все будет хорошо. Так обещал Крис.

— Я в этот раз использую радужную таблицу, так что это не займет много времени, — говорит Сынмин.

А дальше дело за малым — у большинства людей уже установлено приложение банка, останется лишь взломать пароль ещё и у него; или же, если человек оказался умнее, все еще возможно найти в телефонах данные банковского аккаунта и сделать до простого глупую вещь — запросить перевод на один из левых счетов бродячих детей. В любом случае, им не отследить куда будет сделан перевод — ну приедут они в маленькую квартирку в Лозанне к несуществующему человеку, на чьи данные зарегистрирован их счет, — и что им это даст? Вся их компания уже давно будет на другом конце света.

Да даже если и это не сработает, у Сынмина все равно останется парочка трюков в рукаве, старый добрый фишинг никто не отменял, но действительно ли необходимо перечислять все и раскрывать коммерческую тайну?

— Началось, — в наушнике слышится тихий голос Джисона. Минхо бросает только что зажжённую сигарету и спускается вниз.

С абсолютно равнодушным выражением лица Крис приводит маленького мальчика лет девяти на вид. Мальчик не плачет, ему давно это запретили, пригрозив оружием. Дай бог, чтобы ребенок в трусы не обоссался.

Владелец дома объявляет, что начальная ставка пятьсот долларов.

Так и проходит ближайший час. Люди то спускаются на первый этаж, то поднимаются обратно уже с новыми хозяевами. Богатые мужчины выписывают чеки на тысячи, а иногда и десятки тысяч долларов, неприятно смеются, когда покупают девочек или девушек.

Эллария, кстати, тоже покупает себе девочку по имени Юна — ту самую, с которой разговаривал в грузовике Крис. Единственное, чему можно радоваться в такой ситуации, что тебя хотя бы не изнасилует потный мужик под шестьдесят.

Человеческая жизнь стоит от четырех до пятидесяти тысяч долларов, как узнает Джисон. Цена варьируется от возраста и страны происхождения — девочку подростка из Ирака продают за 5 тысяч, ведь она девственница. Девушку из Вьетнама продают за 11 тысяч 800 долларов, чтобы в дальнейшем сделать её женой. Самым дорогим оказывается мальчик из Великобритании — Джисон покупает его за двадцать пять тысяч. Надо же снять с себя любые подозрения — Хан пришел сюда за будущими членами мафии.

Хан чувствует подступающий приступ тошноты каждый раз, когда кто-то озвучивает новую цену.

Спустя этот час, Минхо вновь выходит покурить, пряча в кармане пиджака ещё семь телефонов. Люди торгуются настолько вовлечено в процесс, что не замечают, как Минхо прошаривает их карманы и крадет самую драгоценную вещь, что у них есть.

А пока Ли курит, Крис наконец-то выводит долгожданный лот.

На продажу выставляют Хван Хенджина.

И Джисону можно было бы спокойно сидеть, не дергая глазом, — он купил уже себе того мальчика, убедил Элларию, что правда пришел сюда за людьми. Но черт его дергает перебить ставку какого-то мужика.

— Четыре тысячи.

— Десять тысяч.

Мужчина улыбается Джисону, но Хан даже не поворачивается в его сторону. Это глупо и совершенно по-детски, но Джисон чувствует, будто кто-то пытается отнять то, что принадлежит ему.

Как однажды сказал Сынмин: «Он никогда не был моим, но его потеря все равно разбила мне сердце». Что ж, теперь эта фраза подходит не только ему.

— Пятнадцать тысяч.

— Двадцать тысяч.

Эллария смеется, наблюдая за торгами. Сам Хенджин в панике смотрит то на мужчину, то на Джисона с мыслью: «Ты что делаешь?».

На самом деле, все предельно просто — некоторые люди рождены, чтобы творить искусство, но Хван Хенджин сам был рожден этим самым искусством. Джисон торгуется так, будто борется за оригинал картины Мунка — той самой, которую однажды украл Минхо.

— Тридцать тысяч.

— Пятьдесят тысяч.

Мужчина громко смеётся и сдается. Пока всё, что Хенджин видел в своей жизни, — это пустые коридоры, Джисон видит в нем целый музей, и боже, сколько бы предметов искусства там не находилось, Хан все равно продолжает смотреть лишь на Хвана.

Искусство — это способ украсить пространство, но музыка украшает время. И, возможно, если Хенджин и Хан потрудятся вместе, они больше не будут несчастны во времени и месте, где они находятся сейчас.

Это единственное, что приходит в голову Джисона, когда Хенджина уводят обратно на второй этаж.

И вот тут внезапно начинается весь движ.

— У меня телефон пропал, никто не видел?

— Кстати, у меня тоже.

— И у меня!

Вот поэтому они блять и планировали вернуть эти телефоны. Чанбин быстро шепчет в наушник: «Они заметили, выводите людей», но то ли он слишком громко это говорит, то ли просто наблюдающая за ними весь вечер Йеджи оказывается слишком проницательной и достает пистолет.

— Ты что делаешь? — спрашивает Эллария.

— У нас ни разу не было проблем до их появления, — спокойно отвечает Йеджи, направляя оружие на Джисона. Пара человек соглашаются с ней и тоже достают пистолеты.

Как обычно, все идет не по плану.

И пока Эллария предлагает осмотреть карманы нашей троицы, потому что «ты же сам понимаешь, Ханни, ничего личного», Чан начинает дирижировать всей операцией со второго этажа, пока никто не додумался сюда подняться.

— Подгоните все машины и грузовик к балкону, мы будем спускать всех по одному, — говорит он в наушник, а потом поворачивается к Хенджину. — Иди на балкон и помоги залезть Феликсу, мы с ним будем страховать, если они услышат шум и прибегут сюда.

Феликс вырубает водителя к хуям, быстро заводя грузовик. Интак, сидящий в одной из подготовленных машин, тоже заводит двигатель и подъезжает ближе к дому, пока Тео и Чонин быстро бегут до оставшихся двух машин, чтобы сделать то же самое.

Доносящиеся с улицы звуки быстро отвлекают находящихся на первом этаже людей, кое-кто даже додумывается проверить второй этаж и купленных людей. К их огромному сожалению, за это время Феликс действительно успевает забраться на балкон.

«По планам дома высота одного этажа — 2,5 метра, высота нашего грузовика — 2. Хенджин протянет тебе руку, ты без проблем залезешь».

В импровизации важны две вещи — скорость и точность.

Шесть проданных человек спрыгивают один за одним с балкона на грузовик, а потом на землю, и быстро бегут к трем подготовленным машинам, пока Феликс и Чан отстреливаются от поднявшихся на второй этаж людей.

И вроде бы наша троица здесь ни при чем — у них не нашли ни телефонов, да и огонь открыли не они. Но что-то здесь не сходится. Йеджи все равно быстро приближается, берет Джисона в захват и приставляет к его голове пистолет.

Чанбин и Минхо быстро достают свое оружие и направляют его на девушку.

— Не делай глупостей, — улыбается Минхо, быстро оценивая ситуацию. Открывать огонь сейчас опасно, у них нет численного превосходства. Придется состроить невинную мордашку и играть в дипломата вместо Чана.

А кто-то ещё говорил, что Минхо плох в импровизации.

— Я не поверю, что вы к этому непричастны.

— Не мы открыли огонь, сбегай на второй этаж, будь добра, проверь, что там происходит, и огрызайся на тех, кто действительно в этом виноват.

Минхо знаменит тем, что рвет, крушит и палит, как ружье.

Минхо почти видит и чувствует, как у девушки скрипят зубы и сжимаются кулаки. Но чего Минхо не замечает, так это странной тишины на втором этаже и подозрительного шевеления позади себя.

Минхо слишком много пил сегодня вечером, но теперь ему точно хватит.

Он не успевает среагировать, когда кто-то открывает огонь и здесь.

Сквозь Йеджи пролетает пуля.

Ну и нахуй это дерьмо, давайте устроим бунт.

— Я тебе дал пистолет, чтоб ты защищался, а не стрелял! — кричит Феликс где-то позади.

— Бин, ломай к хуям дверь, мы прикроем! — раздается голос Криса.

И среди всего этого хаоса, перестрелки и последнего удивленного крика Йеджи, есть лишь стоящий с трясущимися руками Хенджин, который вновь роняет пистолет на пол, потому что привычки не меняются.

Потому что в конце концов, все мы состоим из плоти, которую легко порвать, и костей, которые можно сломать. С утра Джисон обещал, что руки Хвана не будут запачканы в чужой крови, что он возьмет всю грязную работу на себя. Но что делать, когда этот Джисон сам оказывается на грани того, чтобы превратиться в лужу крови?

Пули проносятся настолько же быстро, как и мысли в его голове. Хенджин бы посмотрел на свое отражение, да вряд ли бы узнал того, кто стоит перед ним. В эти миллисекунды в голове Хвана уже проносится признание в убийстве на случай, если ему придется взять ответственность за свой поступок. Он обязательно скажет, что выучил свой урок, что станет лучшим человеком, но это не изменит лежащую на полу девушку, которая хватается за жизнь настолько отчаянно, как Хенджин никогда не рвался жить.

И Хенджин знает, что другие поймут. Крис наорет, Чонин разочаруется, но Феликс и Джисон обязательно поймут.

Но между Ли Феликсом и Хван Хенджином есть огромная разница — Феликс убивал, потому что не хотел умереть сам, Хенджин убил, потому что не хотел, чтобы умер кто-то другой.

Интересно, его полюбят, если он убьет ради кого-то? Будут ли держать за руку, на которой остатки чужой крови?

— Хенджин!

По какому-то волшебству (правда, Феликс, твои руки волшебные) Джисон подбегает к лестнице второго этажа и хватает Хвана за руку, попутно подбирая упавший пистолет. Они пробираются к выломленной входной двери под громкие звуки выпущенных патронов, где-то на фоне Чан бежит за ними, прикрывая сзади, пока уже давно сбежавший из дома Чанбин заводит машину, закидывает в неё Тео, Чонина и ещё троих людей и отправляет их уезжать куда подальше, пока стреляют внутри дома, а не снаружи. Феликс остается на лестнице к второму этажу, целясь из винтовки издалека, потому что ему так привычнее и безопаснее для тех, в кого он не хочет попасть.

Крепко держа Хвана за руку, Джисон добегает до крыльца и громко орет: «Заводи!». На заднем сидении машины Интака сидят оставшиеся трое людей, Хан быстро засовывает сопротивляющегося Хенджина на переднее сидение и в спешке говорит: «Спасибо».

Единственное, на что они оба надеются, что это не последние слова парня. Машина Интака следует за машиной Тео.

Остается шестеро человек и одна машина.

Минхо задыхается, когда какой-то громила выбивает из его рук пистолет и врезает ему сначала по лицу, а потом ещё не просто в живот, но в диафрагму. Легкие на пару мгновений сжимаются в судороге и становится тяжело дышать, в глазах непроизвольно скапливаются слезы, а ебаный нос продолжает кровоточить. Черт дернул кого-то пойти врукопашную, а не как все нормальные люди пострелять из дорогих пистолетов.

— У твоих ног!

Упавший от боли на пол Минхо замечает, как к нему скользит кухонный нож, по-видимому, спизженный из бара. Кто-то разбивает об затылок мужчины сраную бутылку шампанского, а Ли не подводит и перерезает мужику щиколотку, заставляя того закричать от боли и упасть на пол вслед за Минхо. А потом дело остается за малым — ударить пару раз по лицу, заставив его отрубиться.

И увидеть протянутую над собой руку, в которую вложен упавший ранее пистолет.

— Ты должен был уехать с Тео.

— А ты должен был не позволять мужикам в два раза больше идти на тебя с кулаками, — отвечает Сынмин, быстро помогая Минхо подняться обратно на ноги.

И то, как они стоят, прислонившись к друг другу спинами и расставив руки с пистолетами, совершенно не практично, но чертовски эффектно, будто попали в американский боевик.

Вот бы кто ещё сфоткал и выложил в инстаграм.

— Так ты все-таки умеешь пользоваться пистолетом, — смеется Минхо, хотя смех практически не слышно из-за заставляющих уши кровоточить выстрелов.

— А ты все-таки не мертв, я думал мы выяснили это пару недель назад, — отвечает Сынмин, простреливая кому-то коленку.

— Прекратите флиртовать и уебывайте отсюда! Феликс, выбирайся через балкон, мы тут сами справимся, Чанбин садись за руль и забери с собой этих двоих! — каким-то образом Крису удается перекричать всех и все. У Минхо даже мурашки идут.

И снова приливает адреналин. Как же невовремя.

Спустя пару мгновений они и правда выбегают из дома, опрокинув по пути все столы, стулья и стоящих на пути людей — ноги не сердце, им зажить легче. Минхо даже не стыдно.

А у входа почему-то стоят две машины.

— Звал подстраховку? — улыбаясь, спрашивает Хонджун, пока высовывающийся с пассажирского сидения Сан стреляет внутрь дома, прикрывая сбегающих оттуда ребят.

Сынмин быстро заталкивает Минхо в машину Хонджуна, пока Феликс проделывает то же самое с Джисоном и машиной Чанбина. Они быстро газуют и уезжают на скорости двести километров в час, стараясь лишь не врезаться друг в друга.

— Нахуя ты притащил Сана? — переводя дыхание спрашивает Крис.

— Ну прости, я думал подстраховка нужна, чтобы пострелять, а не устроить форсаж, — отвечает Хонджун, резко выкручивая руль вправо и уезжая в противоположную от Чанбина сторону. — Мы прокололи им колеса, так что у нас есть преимущество времени. Так куда ехать?

Они все одновременно выдыхают. Никто не обращает внимания, как Сынмин устало кладет голову на плечо Минхо, пока тот непроизвольно покрывается мурашками.

Так все и заканчивается. На часах пол одиннадцатого вечера.