Перелет из Копенгагена в Париж занимает час пятьдесят пять минут плюс два с половиной часа поездки на машине из Халланда до Копенгагена и плюс два часа ожидания в аэропорту. В общей сложности, Сынмин отдает соседке Суни, Дони и Дори в одиннадцать вечера и закрывает дверь на ключ в час ночи. Он выезжает заранее, учитывая все возможные осложнения. В 6:25 у него вылет.

В 8:30 он приземляется в Париже и где-то около десяти уже стоит на пороге чужой квартиры. К этому моменту, Сынмин не спит уже девятнадцатый час.

— Marlene, ma chère, je suis déjà en retard…

— Не опаздываешь, у тебя сегодня выходной.

Хенджин замирает на пару мгновений, моргая пустым взглядом. Лицо на пороге знакомое, только вот совершенно неожиданное в это время и в этом месте.

— Я попросил Енджуна подменить тебя на пару дней, так что не переживай.

Сынмин без приглашения проходит в квартиру, аккуратно обходя застывшего Хвана. Он скидывает сумку на пол, снимает обувь и проходит вглубь в поиске ванной, будто это его новая собственность, а не чужая, куда он вломился без предупреждения.

И не то чтобы Хенджин против — у него нет ненависти или плохих воспоминаний о Сынмине. Они никогда не были близки, никогда не разговаривали больше нужного (не считая той ночи в Филиппинах), да и всё, что Хван знает о Киме, было лишь благодаря Минхо, который спустя год после всего произошедшего все ещё пишет и звонит каждую неделю проверить как там Хван.

Хенджин рассказывает ему многое, но умалчивает о самом важном.

— Енджун?

Это явно не самый актуальный вопрос сейчас, но главное, что Хенджин отмирает и выдавливает из себя хоть что-то, попутно закрывая дверь в квартиру. Он кидает быстрый взгляд на оставленную Сынмином сумку и честно боится спрашивать, что в ней лежит.

— Бродячий ли он ребенок? Да, — отвечает Сынмин, когда выключает в ванной воду и берет ближайшее к раковине полотенце. — Поставили ли мы его, чтобы он следил за тобой? Нет, скорее, чтобы оберегал и помогал.

— Минхо попросил?

— Нет, это была идея Чана.

Хван тихо хмыкает, вспоминая в голове все взаимодействия со своим напарником-баристой. Хван подозревал о его причастности к Бродячим детям, но это было не так уж и важно, пока Енджун был добр и дружелюбен с ним. Интересно, доложил ли он остальным о самом важном?

— Хан вернется завтра?

Видимо всё же доложил. Хенджин потирает глаза руками. Он правда надеялся, что от него отцепятся и позволят жить спокойно.

— Минхо знает? — тихо спрашивает Хван, не смотря в глаза Киму.

Сынмин неловко улыбается и, подойдя, утешительно кладет руку на чужое плечо.

— Я знаю обо всем, потому что мы похерили ваши жизни, и кому-то необходимо нести за это ответственность. Минхо ничего не знает, потому что он больше не Бродячий ребенок, а значит это не его дело. Я могу защитить тебя с расстояния, он — нет.

Это неправда, ведь по словам Криса — бродячий ребенок однажды, бродячий ребенок навсегда. Но всё же Сынмин не бездушный человек и понимает, что некоторые вещи должны быть рассказаны лишь тогда, когда человек будет готов. Сынмин знает обо всем, потому что это его работа. Минхо не знает о главном, потому что так проще всем окружающим, включая его самого.

Хенджин облегченно вздыхает.

— Хан вернется завтра, — наконец-то Хван отвечает на заданный вопрос. Скрываться смысла нет, остается смириться. Ким никогда не говорил ничего против их отношений, как это делал Чонин, потому что, честно говоря, личная жизнь Хван Хенджина не имеет никакого отношения к Сынмину, кроме рабочего. Хенджин не ждет осуждения или поддержки, он проработал это с Чонхо.

— Я забронировал себе номер в отеле, но если вдруг ты будешь так добр и позволишь остаться у тебя хотя бы на эту ночь, я буду очень признателен.

Хенджин удивленно смотрит на Сынмина. Ким будто сжимается под его взглядом, будто отпускает свою вечную собранность и равнодушие к происходящему, будто он проявляет настоящие эмоции, как в тот единственный вечер год назад.

— Не то, чтобы я не был рад тебя видеть…

— Было бы странно, если бы ты был рад. Мы не виделись год, да и до этого разговаривали пару раз максимум. Мы почти незнакомцы, да и к тому же я связан не с самым приятным периодом твоей жизни.

Сынмин уходит на кухню, ставит чайник и шарится по ящикам в поисках кофе или чая. Он пытается взять контроль над ситуацией, пытается собраться, пытается занять свой мозг и руки.

— Ты приехал не по работе, правда?

Потому что это очевидно. Если бы Сынмину требовалось содействие Хенджина в каких-то рабочих вопросах, он бы уже успел предложить ему моральную или денежную компенсацию и подготовить целую презентацию почему Хвану обязательно необходимо согласиться и помочь Киму. Никто не делает ничего просто так, у Сынмина всегда подготовлена тактика, как разговаривать с людьми и добиваться того, что ему необходимо.

Только вот в этот раз ничего из этого у него нет.

— Я не знал, куда ещё поехать. Чонин в Корее, мне туда соваться не стоит, Феликс со своей семьей, у Чанбина только начался учебный год, да и вообще он далеко.

Сынмин оправдывается, это слышно по голосу. Сынмин нервно стучит по плите, слишком близко поднося пальцы к огню и кипящему чайнику. Сынмин боится, что его прогонят.

— А Крис?

На мгновение Ким прекращает двигать пальцами, замирая. Он избегает взгляда Хвана, смотрит куда угодно, только не в чужие глаза.

— Не могу. Там Минхо.

И вот тогда Хенджин наконец замечает, как медленно краснеют чужие глаза. Сынмин дергает носом, стараясь привести внешний вид в порядок, не позволить слезам выйти наружу. Он фокусирует взгляд на столе, на стульях, на чайнике, на окне, на чем угодно, только бы не думать, что Минхо находится сейчас на другом континенте.

Сынмин приехал сюда, потому что никто, кроме Хенджина, не смог бы понять и помочь. В этот раз их роли меняются. В этот раз это Хенджин тот, кто жалеет Сынмина.

— Мне кажется ты давно не спал, — с дружелюбной улыбкой говорит Хенджин, аккуратно беря Сынмина за руку. — Давай я дам тебе полотенце и пижаму, ты помоешься и поспишь, а я буду лежать рядом? Я знаю, что иногда некомфортно спать на новом месте, так что можешь использовать меня, как подушку, если захочешь.

Это первый раз, когда Хенджин видит новую эмоцию на лице Сынмина. В его глазах огромная благодарность.

***

Ким просыпается в шесть вечера. Солнце постепенно садится, в кровати витает незнакомый запах, Сынмин перебрасывает руку, натыкаясь на чужое тело. Улыбается, хочет сказать «с добрым утром».

Окончательно просыпается. Вспоминает. Неловко убирает руку от лежащего рядом Хенджина.

— Я заказал еды, пока ты спал, можем поужинать. Поставить чайник?

Хван откладывает книгу в сторону, встает и уходит на кухню. Сынмин краем глаза замечает «Письма к брату», что написано на обложке книги. И Сынмин мог бы вспомнить, как встал с кровати, дошел до ванной ополоснуть лицо водой, посмотрел в свое отражение и вспомнил, что ел последний раз ещё вчера, да только это совершенно неважно. И то, что телефон до сих пор находится в авиа режиме с 16% зарядки, тоже неважно.

На кухонном столе Ким находит удон с курицей и бутылку соджу.

— Ешь, не ешь, пей, не пей, говори, не говори, иди спать или останься здесь, все на твое усмотрение, я не тороплю.

Сынмин почти незаметно улыбается, принимаясь за ужин. Желудок урчит в качестве благодарности.

— Как ваши с Ханом дела? — будто бы невзначай спрашивает Сынмин. Хенджин знает, что ему нет дела до его отношений, его не интересует Хенджин, когда это не касается работы.

— Всё хорошо.

Сынмин хочет спросить что-то другое.

— Как твоя… — он заминается на пару секунд, стараясь подобрать правильные слова. Пусть они незнакомцы, пусть Ким считает Хвана своей работой, всё же обижать человека, который пустил его к себе в дом без вопросов, не хочется. — Как ты справляешься со всем пережитым?

Хван знает, что всё намного глубже, чем кажется на первый взгляд. Он знает, что Сынмина интересует не его пережитый опыт, а насколько сильно его поведение отличается от поведения Минхо. Он знает, что Чонин и Чонхо рассказали Сынмину всё необходимое. Никто из них не может присмотреть за Хваном из другой страны, Сынмин может.

— Знаешь, я с детства любил рисование и искусство, — Хенджин разливает соджу по двум стаканам. Не настаивает, просто предлагает. — Мне кажется оттуда и пошли все мои проблемы. В какой-то момент искусство в любом его проявлении стало гораздо интереснее и важнее реальной жизни, и поэтому когда мне приходилось ходить в школу, на работу или даже на прогулки с друзьями, всё было каким-то серым и… пустым.

Хенджин всегда считал, что проблема заключалась в нем самом. В четырнадцать лет он читал Кафку и думал, что отличается от остальных сверстников. Понимал ли он то, о чем писал Кафка? Конечно, нет, ему было четырнадцать. Но Хван запомнил одну цитату.

«По воскресеньям Кафка гуляет один, без всякой цели, не думая. Он говорит: «Каждый день я желаю покинуть землю. Со мною всё хорошо, кроме меня самого».

Хенджин чувствовал каждое слово. Хенджин жил в мире, где искусство было спасением и единственным побегом от тех чувств, которые он испытывал. Он знал, что в жизни есть много хороших вещей, но он будто не мог отдаться им целиком, будто считал, что никакой позитивный опыт не переплюнет те эмоции, которые он испытывает, смотря на картины любимых художников или читая любимые книги.

— Ты можешь считать, что я цепляюсь за Хана ровно по той же причине, по которой следовал за Минхо, но я учусь на своих ошибках и уйду ровно в тот момент, когда моей жизни будет грозить опасность.

По крайней мере, он искренне надеется, что сможет это сделать.

— По правде говоря, у меня в голове до сих пор звучат слова Чонина, что узник будет продолжать сидеть в тюрьме, если не будет считать её тюрьмой. Возможно я переоценил себя, возможно недооценил Хана, но мне нечего терять, так что почему бы не попробовать? Я уверен, что Минхо руководствовался ровно таким же принципом.

Сынмин тянется за стаканом в то мгновение, когда слышит зловещее имя. Что-то все ещё бьется внутри.

Четыре года назад Сынмин сидел на полу одного из дешевых отелей холодный, как лед. Атеист Сынмин молился, чтобы Минхо вернулся обратно, и будто слышал его голос через шипящее радио. Он слышал голос, который отвечал ему, будто Минхо был в комнате.

— Моя жизнь не сравнится с жизнью Минхо, и в конкурсе по моральным травмам он явно обгонит меня, — внезапно говорит Ким. — Но это не значит, что я никогда не страдал.

Сынмин давно простил Минхо за три года молчания. Минхо давно простил Сынмина за умалчивание о его семье. Они простили, но будто не продвинулись вперед. Оставшиеся цепи продолжают тянуть на дно, не давая сделать вдох.

— Мы всегда хвастались, что умеем читать друг друга, как открытую книгу, но это не до конца так, — тихо продолжает Сынмин. Он постепенно открывается, пока Хенджин слушает. Хван не видит проблем с тем, чтобы помочь ему, хотя бы просто выслушав. Кто ещё поймет, как страдает Ким из-за Минхо, кроме Хенджина? — Я вижу, что что-то не так, но я не умею читать мысли, я не могу помочь, если не знаю как.

— А мы всегда считали, что ты умеешь понимать его без слов, — неловко смеётся Хван, делая глоток соджу.

Да и на самом деле, Сынмин устал играть в спасателя. Сынмину тоже нужна рука помощи.

— Мы даже не ссорились, он просто сказал, что ему нужно поговорить с Чаном и… ушел.

Четыре дня назад. Минхо улетел из их дома и не написал ни одного сообщения о том, когда планирует возвращаться. Сынмин продержался три дня в одиночестве прежде, чем отправиться за помощью и поддержкой.

Это на два года и 362 дня меньше, чем в прошлый раз.

— Если ты хочешь услышать от меня разрешение уйти в ответ, то я дам тебе его.

Сынмин переводит удивленный взгляд на Хенджина, расширяя глаза. Это совершенно не то, что он ожидал или хотел услышать, но Хвана это будто бы не волнует. Он продолжает говорить.

— Когда люди несчастливы в отношениях, они либо проговаривают это с партнером и пытаются найти способ исправить ситуацию, либо уходят. Если у тебя нет сил и желания на первое, я поддержу тебя во втором. У нас с Ханом есть свободный диван здесь.

Честно говоря, Сынмин даже не задумывался о том, чтобы уйти. Он чуть ли не на коленях умолял Минхо дать им шанс, позволить попробовать то, о чем мечтали. Ким рассматривал исход, что Ли не выдержит, но никогда он не думал, что сам Сынмин сдастся первым. Только не после того, как утраченные цвета вновь вернулись в его жизнь, не тогда, когда исчезнувший Минхо вернулся и с еле заметной улыбкой готовил им ужин.

— Я… — неуверенно шепчет Ким. — Я боюсь представить, что произойдет с ним, если я уйду.

Хенджин смотрит так, будто бы ждал этого ответа, будто изначально и вел их к этой точке.

— Ты боишься потому, что травмируешь мальчика ещё сильнее и будешь нести за это ответственность, или потому, что не хочешь уходить и сдаваться?

И это та мысль, к которой изначально вел Хенджин. Сынмин три года скучал и ходил в церковь раз в год в тот проклятый день; Сынмин будто бы вновь задышал год назад, будто заново научился видеть и слышать. Но не поменялись ли желания Сынмина спустя те три года? Правда ли он все ещё хочет Минхо, как хотел раньше?

— Минхо изменился, и хотя я правда считаю, что люди не меняются, но Минхо явно не тот человек, с которым ты был знаком раньше. Мой вопрос заключается лишь в том, хочешь ли ты узнать его сейчас или останешься лелеять того человека, которого больше нет в живых?

Сынмин молчит.

— Когда мы были с ним во Франции, в одной из книг я прочитал, что желание быть любимым — это иллюзия, и мы станем свободны лишь тогда, когда избавимся от этого. Минхо согласился с этой мыслью, но по его взглядам, действиям и словам я знал, что это не так. Минхо не хочет, чтобы окружающие знали насколько он хочет быть любимым. И даже если он никогда не любил меня в ответ, я видел в его взгляде звезды и искреннюю радость, когда гладил его запястья и целовал ладони. Минхо всегда улыбался в ответ на мои улыбки, и я видел, как он счастлив осознавать, что кто-то любит его. Я уверен, что Минхо хочет того же, что и ты, но я не знаю, может ли он разрешить себе это морально. Ты не должен спасать его, никто не сможет сделать это, кроме него самого. Но я пойму и поддержу тебя, если ты решишь уйти.

В тот вечер, когда заканчивается бутылка соджу, и Сынмин вновь отправляется спать, на его телефон с 9% заряда приходит сообщение.

«Я вылетаю домой».

Потому что дом, это не где ты родился, а где тебя ждут.