Мягко щелкнула чайничья кнопка, погас на пластиковом боку крохотный синий датчик — и не осталось света.

Арне чиркнул зажигалкой и, подсветив чашку трепещущим огоньком, заварил кофе. Запах — горьковатый, густой — плеснул в ноздри. К такому кофе, простому, без изысков, Арне изрядно привык, но все же вспоминал иногда другой, искусно сваренный в джезве на томительно медленном огне, и руки, которые разливали его по чашкам.

Прошли уже сутки с тех пор, как дед Леон рассказал про летучих тварей. День выдался суетный. Утром проспала смену продавщица единственного в деревне магазина, и люди битый час топтались на морозе у запертой двери и накручивали друг друга толками о фонарях, едва до драки не дошло. Арне, весь обсыпанный снегом, кряхтя, забрался к продавщице в окно, как медведь в берлогу. Та спросонья подняла крик. Так плавное течение деревенской жизни, ненадолго уперевшееся в магазинную дверь, было восстановлено.

Ближе к вечеру пришлось выкорчевывать из подмерзшего болота собаку по кличке Малыш. Были сизые сумерки, снегопад. Деревенские собрались вокруг с фонариками и галдели. Малыш выл, будто его режут, вскинув лохматую голову к низкому серому небу. Арне тоже хотелось выть. Он сжимал зубы, пыхтел и орудовал лопатой. 

За болотом молчаливо и сумрачно стоял заснеженный лес. 

Между этими событиями Арне провел несколько допросов, выпил десятки чашек кофе и написал отчет.

Теперь, когда снова сгустилась ночь, он готовился к слежке.

Подтащив к окну стул, он поставил чашку с кофе на подоконник и сел, вознамерившись ждать. Из окна его кухни открывался отличный вид на один из последних в деревне работающих фонарей, тот, что нес свою молчаливую службу у дома бабки Василисы. Рано или поздно придет и его черед.

План не был идеален, но другого Арне придумать не смог. 

Фонарь ровно горел, окруженный снежной круговертью. Под ним плыло озерцо света, с куском забора и лавкой, на которой бабка Василиса в погожие дни сиживала с соседкой. У самого края островка, уже укутанное тьмой, виднелось оконце, поблескивающее отраженным рыжим. 

Мело, на подоконнике по ту сторону окна высилась подушка снега, и Арне гадал, закончится ли когда-нибудь у неба эта белая труха, которой все равно не удавалось хоть немного оттеснить зимнюю черноту. Он уже допил кофе и хотел было закурить, когда заметил под фонарем движение. 

Кто-то вошел в круг света.

Замотанный платками низкорослый куль прокатился к фонарю, и Арне узнал бабку Василису. Та что-то держала в руках. Раз, другой она прокатилась вокруг фонаря, будто серый клубок ниток, а потом снова скрылась во тьме.

Через пять минут в дверь постучали. Арне, состредоточенный, почти медитирующий у окна, от неожиданности вздрогнул и нахмурился: кто мог прийти в такое время? Стук повторился. 

Арне смиренно пошел открывать, попутно щелкнув выключателем. Ветхая деревенская кухня мгновенно и вызывающе осветилась.

В дверях стояла бабка Василиса.

— Шо ж не спишь-то в такой час, сыночек? — заскрежетала она. Круглое личико в платке было розовым после метели и каким-то зловещим. — Я тебе травки во принесла, шоб легче тебе было, — бабка протянула Арне какие-то кульки. — И для сна хорошо, и шоб силы были, что ж ты кофием этим здоровьичко свое губишь, милый…

Арне ничего не понимал.

— Как вы узнали, что я не сплю? — строго спросил он. 

Бабка Василиса, и без того круглая, поникла, будто просел по весне снеговик.

— Прости, сынок, если помешала я… — растерянно пролепетала она. — Я ж как лучше хотела. Для здоровьичка.

Арне вздохнул и забрал из рук старушки кульки.

— Спасибо, бабушка, за заботу. Вы б домой шли да спать ложились. Поздно уже. Давайте провожу.