17 июля

— Кажется, они с Джисоном на этот раз точно расстались. Хотя, зная их, это «точно» нихера не точно, — проговаривает ни с того ни с сего Чанбин, лениво жуя закинутую ранее полную ладонь чипсов со вкусом сыра.

Компания из оставшихся в гостиной четырёх парней разом устремляет взгляды на него, отставив каждый своё дело. Рядом сидящий Феликс пихает его локтем в бок, отчего Со недоумённо поворачивается к нему с возмущёнными глазами. Чан неловко прокашливается, лёгким кивков указывая на Хёнджина, который, после мимолётного внимания к происходящему, всё же возвращается к телефону, со скучающим видом продолжая листать картинки. Чонин, не стесняясь, прикладывает руку ко лбу и качает головой. И Чанбин только сейчас понимает всю суть произошедшего. Чонинов жест описывает ситуацию лучше всего: это и впрямь полный фейспалм.

Феликс резко спрашивает Чана про новую стажировку, на которую его приняли недавно, и тот начинает охотно рассказывать обо всём в деталях. Чанбин, чувствуя вину за то, что ляпнул до этого не подумав, тоже подключается к обсуждению. Хёнджин замечает, как изменилась атмосфера в комнате и как все сейчас негласно решили поменять тему и сделать вид, что той фразы произнесено не было, но его это особо не волнует. В какой-то степени он был даже благодарен друзьям за проявленную чуткость, хоть его и раздражало то, как Феликс и Чан порой перебарщивали с заботой, носясь с ним, как курица с яйцом.

Минхо сегодня с ними не было, ровно как и Сынмина с Джисоном. О последнем не было известно, появится ли он снова вообще. Компании друзей хороши до тех пор, пока все те, кто в ней находятся, являются именно друзьями. Минхо и Джисон нарушили этот идеальный баланс, вступив в подобие романтических отношений. Не иначе, как «подобием» то, что из этого в итоге вышло, и не назовёшь. Из-за общих друзей страдать в конце концов пришлось всем. Напряжённое общение внутри компании разобщило некоторых, отделив попарно тех, кто дружил теснее всего.

Так, в результате, Минхо с Сынмином чаще стали зависать вдвоём, избегая общих сборов, чтобы не сталкиваться на них с Джисоном после очередного их с Минхо расставания в пылу жаркой ссоры. Киму, на правах лучшего друга, приходилось между ребятами и Минхо выбирать последнего, потому что так и поступают лучшие друзья. А ещё потому, что тот мог легко уйти в недельный запой, если оставить его одного в подавленном состоянии, в котором Ли перманентно так или иначе пребывал, независимо от ссор с Джисоном.

Сынмин понимал, что у Минхо, вероятно, есть что-то, тревожащее его, но о чём он не хочет говорить даже с ним. Поэтому ему не оставалось ничего, кроме как посещать с Минхо тренажёрный зал с грушей для боксирования, в котором тот без жалости изводил себя до бездыханного состояния, порой травмируя руки (или они были травмированы где-то в другом месте?). Как казалось Сынмину, у Минхо были не столько избиты костяшки, как его, тщательно скрываемая хозяином ото всех, душа.

С Джисоном всё просто. Джисон и до сомнительных отношений с Минхо умудрялся влезать в споры со всеми, даже с самым неконфликтным из них всех Чонином. Больше всего перебранок у Хана возникало с Феликсом, который, хоть и был с остальными божьим одуванчиком (на самом деле совсем нет), к Джисону по неизвестной причине частенько лез первым. Даже Чану, что обычно регулировал недопонимания между парнями, однажды досталось. Поэтому и он со временем перешёл в режим холодной войны с Ханом, что того, видимо, вовсе не волновало, судя по продолжающимся конфликтам.

Хрупкие связи былой дружбы, возникшей между ними восьмерыми, сейчас поддерживалась лишь Чанбином, Чаном и Чонином. Кто-то из них троих продолжал зазывать всех на общие вечера кино или обычные посиделки с баночками пива и всеми вариантами снеков, прямо как сегодня. Сложнее всего было пытаться собрать всех разом, так как некоторое время назад завёлся странный взаимоисключающий порядок: если приходили Минхо с Сынмином, частенько не являлись Хёнджин с Феликсом, и наоборот. С кочующим Джисоном, что то появлялся с Минхо за ручку, то неделями не выходил ни с кем на связь, все мысленно свыклись. Звали его уже чисто из вежливости. Как игра в орла и решку: шансы пятьдесят на пятьдесят. Хотя, в последние месяцы, скорее, восемьдесят на двадцать, с перевесом в «не придёт».

Больше всего от на глазах рассыпающейся компании грустил Чонин. Это было видно по его понурому виду, с которым он сидел сейчас, грустно перебирая остатки луковых колец в миске. Феликс и Хёнджин куда-то испарились минут тридцать назад. Чан и Чанбин сидели на полу, возле консоли, и жарко спорили о какой-то недавно вышедшей игре с «кучей фансервиса», как утверждал Чан, с чем не был согласен Чанбин — отсюда и весь спор.

Чонин откладывает миску с потерявшими за вечер вкус колечками, и горько спрашивает:

— Как думаете, Джисон теперь вообще перестанет с нами общаться? Ну, если они с Минхо совсем… — не договорив, он поднимает взгляд на мгновенно притихших друзей, ожидая, сам не знает какого, ответа.

— Я не знаю, Инни, — честно признаётся Чан, нарушая воцарившееся молчание. Ему не хотелось расстраивать младшего ещё больше, ровно как и утешать пустыми надеждами, поэтому он выбрал нейтральный ответ.

— Может, это и к лучшему? — пожимает плечами Чанбин, ставя игру на паузу. — Я имею в виду… Ну, Джисон уже не тот Джисон, которого мы все знаем. Я же не один это заметил? — он обводит взглядом Чана и Чонина, пытаясь по выражению их лиц понять реакцию на свой неоднозначный вопрос.

Чонин поникает ещё больше, задумываясь над услышанным. Он с детства был чувствительным ребёнком. Всегда тяжело переносил ссоры родителей, выговоры учителей в школе, фильмы с грустными концовками. Джисон появился в этой компании позже всех (его привёл Феликс, с которым они познакомились на первом курсе универа), вместе с Чонином. За эти три с половиной года знакомства Ян успел привыкнуть к взбалмошному парню, что всегда на посиделки приносил с собой кучу сладкого и при этом сам всегда пах чем-то сладким, как продающаяся в летних парках разноцветная вата. Джисон для Чонина и был той самой ватой: каждый сезон с новым цветом волос, в футболках с яркими принтами и с детскими пластырями на всём теле из-за частых падений со скейта. Чонин каждый раз спрашивал, почему он просто не купит защитные перчатки и налокотники, на что Хан всегда давал один и тот же ответ:

«Мне не нравится стерильность. Для меня риск — это и есть истинный вкус жизни. Я хочу знать, что могу упасть в любой момент. И пусть это больно, но после каждого падения я встаю на скейт снова и снова, потому что кататься на нём — это то, что я люблю в жизни больше всего. А любовь часто причиняет боль. И пока другие пытаются защитить себя, перестраховываясь заранее, я хочу испытывать всё, что она мне даст».

Сколько бы раз Чонин не слышал эти слова, он так и не смог понять, какой смысл Джисон вкладывал в них для самого себя. Но одно Чонин понимал наверняка: Минхо для Джисона стал тем же скейтом, с которого Хан падал каждый раз, но, наклеив новый пластырь, вставал обратно, заранее зная, что упадёт вновь.

— Я тоже заметил, что он изменился, но… — начинает Чонин, нервно перебирая в руках влажную салфетку, которой перед этим вытер липкие после еды пальцы. — Но я не думаю, что это случилось просто так.

— Что ты имеешь в виду? — вопрос Чана звучит с отчётливым беспокойством в голосе. Сам он, отставив геймпад, удобнее усаживается на ковре, готовясь к, как ему кажется, откровенному разговору между ними тремя.

— Джисон и правда стал каким-то злым, но он же не был таким? — Чонин вглядывается в лица парней, словно пытаясь глазами дать понять, что именно он хочет этим сказать. У него плохо получается выражать собственные мысли, но, когда он видит непонятливые взгляды, обращённые на него, собирается с духом, чтобы вздохнуть и продолжить. — То есть… Может, у него что-то случилось?

— Ага. Минхо случился, — фыркает Чанбин с усмешкой, отпивая пиво из банки.

— Хорош уже, — Чан закатывает глаза и кидает в него диванной подушкой, от которой Со легко уворачивается. — Чего ты к ним вообще пристал? Их отношения никого из нас не касаются.

— Ну да, конечно. А ничего, что это как раз из-за их любовных игр наша компания начала превращаться в это? — Чанбин выразительно смотрит на Чана, явно довольный своим аргументом, на что тот лишь качает головой и отворачивается. — Минхо с Сынмином пропадают чёрт те знает где. С Джисоном не поговорить нормально, он как ходячий комок агрессии. Их с Минхо вообще хрен поймёшь: то ходят обжимаются, то ссорятся и расстаются, не появляясь. Причём оба. А Хёнджин с Феликсом? Вот куда они свалили?

— К Феликсу, вроде. Хёнджин себя неважно чувствует, — тихо отвечает Чонин, поникший из-за гневной тирады Чанбина, что от эмоций не заметил, как случайно повысил голос.

— А я о чём? — не унимается Со, как будто ответ Чонина подтвердил правильность его речи. — Мы отваливаемся друг от друга, как детальки Лего. Нет больше нашего «дружного конструктора». Остались только отдельные скреплённые детали. Как Хёнджин с Феликсом или Минхо с Сынмином.

В гостиной опять устанавливается задумчивое молчание. Чанбин, сняв игру с паузы, яростно жмёт все кнопки подряд, пока Чонин сидит чуть ли не в слезах: из-за выпитого алкоголя в младшем пробудилась вся свойственная ему сентиментальность, отчего сдерживать испытываемые эмоции практически не удавалось.

— А, кстати, почему к Феликсу? — неожиданно задаёт запоздалый вопрос Чанбин. — Почему не к себе?

— Потому что он живёт с Минхо? — Чан, до этого сидевший так, будто заснёт в ту же секунду, как закроет глаза, сейчас смотрит на Чанбина как на идиота, задавшего максимально тупой вопрос.

— Ну и? — всё так же не понимает он. — Типа Минхо можно ужратым приходить во сколько угодно, а Хёнджину нет?

Чан и Чонин неопределённо обмениваются взглядами, отчего Чанбин впадает в ещё большее недоумение.

— Я чего-то не знаю или..?

— Раз уж мы знаем, может, и Чанбину можно?.. — Чонин умоляюще смотрит на Чана, на лице которого отображается активный мыслительный процесс.

— В смысле? — Со от такого предательства со стороны близких ему людей впадает в бешенство. — То есть вы в курсе и при этом не сказали мне?! Ну спасибо, лд-шки дорогие, — он драматично откидывает геймпад, обиженно складывая руки на груди.

— Прости, но Фе…

— Феликс просил не распространяться, — перебивает Чонина Чан. — Тебя в тот день не было, ты к родителям уезжал. Мы собрались у меня дома. В мае ещё, как раз после первых экзаменов, — он выжидающе глядит на Чанбина и, получив кивок, означающий, что тот помнит, о чём идёт речь, продолжает: — Я и Феликс вышли на балкон покурить. Инни с нами за компанию, воздухом подышать. Ну и стоим мы, значит, в темноте и тишине. И тут внизу, на крыльце, откуда-то Минхо с Хёнджином возникают и как давай сосаться… Мы с Инни стояли в непонятках, пока нас Феликс обратно в дом не затолкал.

У Чанбина аж челюсть отвисает от шока. Чонин, ясно вспомнивший картину увиденного той ночью, немного краснеет от смущения: если видеть двух своих друзей в лице Минхо и Джисона целующимися он ещё с горем пополам привык, то Минхо и Хёнджина точно нет. К тому же это больше походило на подглядывание, что для него делало ситуацию ещё более неловкой.

— Погодь, — Чанбин наконец-то приходит в себя, только сейчас начиная понемногу переваривать рассказ Чана. — Вы увидели Минхо с Хёнджином? Не с Джисоном? — судя по потерянному взгляду, ему с трудом даётся поверить в такое стечение обстоятельств.

— Да, чел. Я сам охуел, — отбросив попытку казаться спокойным, хмыкает Чан, после чего залпом выпивает треть банки светлого нефильтрованного. — Но Минхо с Джисоном тогда снова расставались на время, если помнишь, поэтому не думай плохо о Хёнджине. Как Феликс потом нам рассказал, у этих двоих какие-то мутки странные в начале мая и начались, после очередного расставания тех двоих. Мутки у Хёнджина с Минхо, в смысле.

— Подожди, — покачав головой, Чанбин поднятой вверх ладонью просит Чана пока что не продолжать. — Ладно, допустим. Минхо и Хёнджин. Окей, я даже готов смириться с ними. Но Джисон? Если у меня память не отшибло, они с Минхо заново сошлись ещё во время экзаменов, перед каникулами. То есть где-то два месяца назад.

— Поэтому мы и не понимаем, что происходит, — включается в разговор Чонин, чей голос звучит как-то удручённо, будто его безмерно печалит сам факт этого разговора. — Феликс просил никому не говорить и не спрашивать ни у Хёнджина, ни у Минхо об этом. Тем более у Джисона. А потом, когда они помирились, ещё попросил не упоминать при Хёнджине отношения Джисона и Минхо.

— А, теперь понятно, что это была сегодня за немая сцена, когда я упомянул их расставание, — вспомнив недавний инцидент в гостиной, проговаривает обиженно Чанбин. — Это, конечно же, не моя вина. Ибо откуда я должен был знать, что эта тема табу? Мне же никто не сказал!

— Феликс попросил… — как попугай, снова повторяет Чонин, надув губы, чтобы хоть как-то сдержать накапливающиеся в уголках глаз слёзы.

Чан, заметив состояние младшего, дотягивается до последней оставшейся на диване подушки и с силой швыряет её в Чанбина. Тот не успевает наклониться, и подушка прилетает ему ровно в лицо, рикошетя от него в пол.

— Я из-за тебя чуть пиво не пролил! — Со возмущённо осматривает пространство вокруг себя, чтобы убедиться, точно ли он ничего не расплескал.

— И поделом. Хорош на нас наезжать, сказали же: это была просьба Феликса. Если бы он тебя попросил, ты бы, наплевав, побежал мне и Инни сразу всё рассказывать? Сомневаюсь.

Чанбин, хотевший уже было возразить, на последней фразе заметно тушуется, закрывая рот обратно.

— Всё нормально, — Чонин громко шмыгает носом, отчего предложение звучит так, словно всё явно не нормально. — Я тоже немного разозлился из-за того, что Феликс знал ещё до нас. Мне, наверное, просто немного обидно, что Хёнджин и Феликс тоже познакомились в универе, как мы с вами, но при этом они теперь намного ближе. И, как ты, Чанбин, и сказал: Минхо с Сынмином тоже отделились. Что довольно странно, потому что из нас всех дольше всех общаются именно Минхо, Сынмин и Хёнджин, которые дружат ещё со школы. Так почему всё теперь так странно? Ладно мы. Мы знакомы года два-три, но эти трое… Я не хочу, чтобы их дружба тоже рушилась из-за всего, что происходит.

— Эй, мелкий, что ещё за «ладно мы»? — с несерьёзной угрозой вопрошает Чанбин, карикатурно вскидывая брови. — Хоть вы меня и выкинули за борт корабля ваших с Феликсом секретиков, я всё же считаю вас своими друзьями. Особенно тебя и Чана. Вы вообще мои лучшие друзья. Ну и что, что меньше знаем друг друга? Мы, может, за эти три года сблизились намного сильнее, чем они за всё школьное время? Да и личность полноценно формируется только к двадцати пяти. То есть наша дружба по умолчанию крепче хотя бы из-за того, что мы знаем друг друга такими, какими мы уже сформировались. Не будет такого, что кого-то из нас перекосит подростковым периодом и мы изменимся до неузнаваемости. Ну, кроме Джисона. Его, кажется, подростковый период настиг только сейчас.

— Да что ты прикопался-то к нему? — взвывает устало Чан, тем не менее улыбаясь словам парня.

Чонин тихо смеётся, утирая рукавом кофты пару всё же пролитых слезинок, благодарный Чанбину за эти слова, которые ему было важно хоть от кого-то услышать.

— Ну что? Я серьёзно не понимаю, что с ним творится в последнее время. Он даже с тобой начал препираться. А это, как бы, о многом говорит.

— Я тут подумал, — проигнорировав последние слова Чанбина, заговорческим тоном начинает Чан. — Вдруг Джисон знает про Минхо с Хёнджином?

— Не, не сходится, — тут же отвечает Со, принимаясь так же мысленно строить логическую цепочку. — Я же его знаю. Он бы закатил разборки сразу со всеми и драматично свалил, хлопнув дверью.

— Джисон не такой, — встревает в обсуждение Чонин, выглядя при этом довольно сердито. — Хватит говорить о нём плохо. Джисон не плохой.

— Инни, мы не говорим, что он плохой. Но он правда переходит все границы. Помнишь, как у нас однажды зашёл спор на тему религии и он нас с тобой чуть ли не с дерьмом смешал просто потому, что наши точки зрения отличались? — Чан, который обычно старался соблюдать во всём нейтралитет, сейчас отчётливо намекает, чьей стороны придерживается касательно отношения к Джисону.

— Я знаю, но… — тяжко вздохнув, Чонин всё же замолкает, смиренно приняв словесное поражение. — Ладно. Я не буду его оправдывать. Но я не думаю, что стоит приплетать сюда их отношения с Минхо, потому что он стал себя так вести ещё осенью, а встречаться они начали только после Рождества. Поэтому мне кажется, что нужно с ним поговорить и узнать, в чём причина.

— Если получится его выловить. И то, даже так, вряд ли он станет с кем-то из нас откровенничать. Они в этом плане с Минхо похожи, — вносит свою лепту Чанбин.

— И снова мы возвращаемся к этому, — цокает на это Чан, по усталому тону которого отчётливо понятно, как его всё достало. — Минхо и Джисон — это Минхо и Джисон. Не «Минхо с Джисоном» или «Джисон с Минхо», хватит уже. Ты их и до отношений воспринимал как сиамских близнецов, а теперь они у тебя вообще в одно целое превратились. Как будто они не могут существовать отдельно друг от друга.

— Да я не в этом плане, — пытается отпираться Чанбин, заранее ретируясь, чтобы избежать ссоры. — Но если они правда похожи? Что характерами, что поведением. Я не говорю, что они не отдельные личности, а просто подмечаю факты. Джисон и Минхо во многом похожи, и ты не можешь этого отрицать.

Чан хочет что-то сказать, причём, по его лицу непонятно, будет это согласие или, наоборот, несогласие со словами Чанбина, как его опережает Чонин:

— Наверное, в этом и проблема, — как-то обречённо, чуть ли не шёпотом, проговаривает он. — В том, что они слишком похожи.

Парни притихают. Повисшая тяжёлая атмосфера в комнате ощущается так, будто то, что сказал Ян, давно вертелось в голове у каждого, но никто не решался озвучить эту мысль. Как иронично, что Чонин оказался единственным, у кого хватило смелости произнести вслух то, о чём думал, по всей видимости, каждый в компании на протяжении полугода, кроме самих Минхо и Джисона.

— Даже если и так, это всё ещё не наше дело, — вновь повторяет Чан, наверное, больше себе, чем другим. — И не нам решать, проблематичные их отношения или нет.

— То есть два твоих друга находятся в заведомо разрушительных, для обоих, отношениях, а ты тупо закрываешь глаза, потому что «это не твоё дело»? — внезапно вспыхивает Чанбин. — Чан, я понимаю, что ты у нас как чёртова Швейцария, но ты не можешь придерживаться своего говённого нейтралитета всегда и во всём.

— Ну извини, что мой кодекс чести не позволяет мне совать свой нос в дела других, как это делаешь ты, — не желающий оставаться в долгу Чан на эмоциях прибегает к, пожалуй, самому противному подобию аргумента.

— Ох, как мило, что ты считаешь моё искреннее беспокойство о небезразличных мне людях обычным любопытством, — язвительно отвечает раздражённый и, возможно, капельку обиженный Чанбин. — Ну спасибо, что в твоих глазах я не волнующийся друг, а какая-то сплетница.

— Ребят, — умоляюще зовёт их Чонин, нежелающий слушать перебранку, которая может вылиться в полноценный конфликт. — Давайте хотя бы мы не будем ссориться, а? Мне хватает того, что из восьми человек нас сейчас только трое. Но вместо того, чтобы весело проводить время на наших законных летних каникулах, мы сидим и за спиной обсуждаем чужие отношения. Хотя мы не должны так делать. Мы должны поговорить, но с ними, а не между собой.

Чан и Чанбин почти одновременно извиняются. Младший редко проявлял негативные эмоции, но каждый раз, когда он злился, напоминал отчитывающего родителя, недовольного своими сыновьями. Не то чтобы Чонин выглядел или звучал пугающе: вместо страха, он своим тоном и словами, скорее, внушал неприятное чувство вины, заставляющее тут же совестно склонить голову и пробурчать короткое «прости».

— Что ты предлагаешь, Инни? — в конце концов спрашивает Чанбин, не понимая, как вообще возможно распутать весь тот возникший клубок недопониманий, в который превратилась их компания за эти почти семь месяцев.

— Понятия не имею, — в ответ грустно выдыхает Чонин, глаза которого успели покраснеть от слёз. — Даже не знаю, с чего начать.

— Предлагаю начать с чего-то попроще, — задумчиво произносит Чан, прикладывая пальцы к подбородку и принимаясь его поглаживать, словно это поможет мыслительным процессам протекать быстрее.

— Например? — тут же нетерпеливо подталкивает его к пояснению Чанбин.

— Наприме-ер, — Чан будто специально тянет время, делая паузу. — Например, с Хёнджина и Феликса.

— Я всё скидывал отрешённость Хёнджина на экзамены. Думал, что просто из-за учёбы загрузился. А вы мне тут вывалили про них с Минхо, и я теперь вообще без понятия, что думать по этому поводу, — Чанбин задумчиво жуёт губу, всё ещё переваривая новую для себя информацию.

— Интересно, Сынмин знает? — думает вслух Чонин, также погружённый в составление некого плана «как всё исправить».

— Не удивлюсь, если это так. Они с Минхо ближе всех. Меня больше интересует, когда и как Феликс узнал? А Джисон? Он хоть подозревает? Так много вопросов и так мало ответов, — Чанбин драматично вскидывает руки и хватается за голову, изображая, что та болит от всех этих тяжких дум.

— Значит, так, — серьёзный тон Чана привлекает внимание парней. — Решено. Сначала выведем на чистую воду Феликса. Через него выйдем на Хёнджина. Потом попытаемся заставить заговорить Сынмина. А Минхо и Джисона оставим на десерт.

— Учти, что этот «десерт» кусается, так что не факт, что мы до него вообще дойдём, — усмехается Со, вспоминая, что никто из этого дуэта не умеет в разговоры. А зря, ведь именно из-за их отсутствия всё и случилось так, как случилось. — Но в целом я согласен. От меньшего зла к большему.

— Мне нравится план. Он звучит как что-то, что может сработать. По крайней мере, я надеюсь, что сработает, — с отчаянной надеждой проговаривает Чонин, уставший от ментального беспорядка вокруг него.

— Мы можем только попытаться. Остальное от нас, к сожалению, не зависит. Но мы хотя бы попытаемся, — пробует приободрить его Чан, закрепляя свои слова тёплой улыбкой.

— Ну наконец-то! А то меня достало смотреть на непонятные гляделки между всеми и гадать, что и у кого опять произошло. А Сынмина мне оставьте, я его точно разговорю.

— Только без пыток, — со смехом осаждает его Чонин, ощущая, как завершение этого спонтанного разговора приводит к светлеющему в груди радостно-печальному чувству.

— Да за кого вы меня принимаете?! — встрепенается шутливо Чанбин. — Это за меня переживать надо. Я, можно сказать, себя в жертву на благо обществу приношу. Вы вообще мне покланяться должны, как герою.

— Если тебя не убьёт Сынмин, то это сделаю я, — Чан пытается дотянуться до лежачей на ковре подушки, которую уже кидал сегодня в Со, чтобы сделать это снова, но тот резко вскакивает и убегает за диван.

— Сначала поймай меня. Если, конечно, твои дедовские кости позволят тебе встать с пола.

Чан, без раздумий, вскакивает следом, предусмотрительно убрав недопитую банку на тумбочку, и несётся за Чанбином, который уже успел удрать до самой кухни, теперь прячась за столом и используя его как ограждение между ними. Чонин невольно улыбается шире от этого зрелища, болея одновременно за двоих. Оставшись в комнате один, он, вдохновлённый решимостью от только что завершившейся беседы, берёт в руки телефон и открывает мессенджер.

Пора начать расхлёбывать кашу, которую они все заварили.