Если уметь, открыть бутылку практически о любую поверхность совсем не сложно. Глазом точно не стоит, это прямой путь в травму и так не по пьяни не сделает никто, вот велопарковки, заборы и подоконники – совсем другое дело.
Одна бутылка не звенит, а две звенят не так, сказал бы дядя и был бы прав. Достаточно просто знать нужный магазин, где продадут ночью – только смысла бы не было, не будь под рукой человека, которому двадцать один скоро: так даже с паспортом всё равно наверняка не поверил бы никто, что можно действительно продать. На алкоголь не уломать никогда, но тут – так приглашают, да и сидр, к тому же, почти как яблочный сок. Далеко не каждый день тот, чьё существование тебе не первый год небезразлично, приглашает вместе отметить важный для себя день: сдан последний предмет на сессии, третий курс официально закрыт.
Общение наладилось как-то давно, никто и не заметил, как: это не сближающиеся противоположности, это две точки – пусть и не самых близких, но в одном спектре.
Сознание проясняется, пока пенка от сидра заливает пальцы: пить нельзя на улице, ещё одно лишнее задержание не нужно – и уж тем более не хочется впутывать человека, который наверняка придерживается гораздо более законопослушного образа жизни.
Щёлкает раскрытый замок –
– видишь, всё просто.
– Ого, – шёпотом.
Знал, что впечатлится, а вообще носить с собой нож и кусочек жести, вырезанной из банки белого монстра – полезная привычка. Мало ли, когда понадобится взломать пару замков. Можно было выйти и на другую крышу, где вместо замка в петли просто бумажка засунута, чтобы дверь не хлопала от ветра – но там скучно и как-то слишком доступно.
Даже ранним утром кому-то потребовалось вызвать лифт: за зелёной дверью машинного отделения с характерным звуком запускаются механизмы, что-то ухает. Вовремя с лестничной клетки за угол ушли – так бы было несложно попасться какой-нибудь ворчащей бабке: кто там ещё обычно не спит в такую рань. Как вообще прожить жизнь так, чтобы на тебя ни разу не наорала бабка?..
Люк крыши вообще не заперт, замок кто-то благоразумно спёр, а можно было бы ведь лишний раз выпендриться и вскрыть с такой же лёгкостью. За люком – прохладный ветер, запах рубероида, стрижи уже летают.
– Здесь, наверное, осторожно ходить надо, – улыбается, – ходим же у кого-то по голове. Не заметят?
Ну да, он раза в два тяжелее – да и просто в целом в пару раз побольше будет, точно – справедливая мысль, но здесь наверняка никому дела нет, за всё это время ещё ни разу не было вопросов.
Прохладно: подумал, что в джинсах с дырявыми коленками должно быть не очень, но виду он не подаёт. Сам завернулся в кофту с олимпийкой поверх и, отойдя от люка за шахту лифта, где дует меньше, достал из рюкзака бутылки, похлопал по тёмно-серому покрытию крыши – садись, вроде как. Можно было бы взять плед или тряпку какую, чтобы не прямо в пыли сидеть – только домашние ещё (или уже?) спят, да и не до того как-то: лучше поскорее от патрулей свалить, а то ходить по городу с уже откупоренной бутылкой как-то совсем некрасиво.
Одному – лёгкий сидр, другому – вино, а в рюкзаке ещё и дорогущий бэйлис на будущее: вино тоже открыть не сложно, в ноже штопор есть. Удивляет немного, что весь такой правильный человек из интеллигентной семьи в одну морду может выдуть в несколько заходов бутылку вина: кстати, недешёвое купил, даже по лицу видно, что не будет дешёвым пойлом заливаться.
– Будешь?
Опешил как-то; пить совсем не хочется, переводить продукт, не фанат алкоголя ну уж совсем.
Неожиданно для самого себя взял бутылку из рук – не касаясь чужих пальцев – и приложился губами, не глотая, а так, для вида. Горлышко у бутылки ещё тёплое: ощущения приятные, надо сказать. Облизнулся - не такое уж и мерзкое на вкус; губы тоже бордовые теперь, наверное.
Стрижи носятся и пищат – хорошие.
*
В сумерках у реки приятно сидеть: раз уж современные инновации дошли до спиралей, спасающих от полчищ назойливых насекомых, да и к тому же им ассистирует дым от костра – почему бы и нет. Иногда посещает мысль о покупке палатки, чтобы так лежать вместе часами – на какие шиши, правда?.. Мысль о том, что это уж слишком очевидно, посещает не первой.
Небо ясное, на нём, темнеющем, уже видно звёзды.
– Смотри, вот это – спутник: быстро летит по дуге, не мигая. Ещё здорово, что Марс видно: вон там, рыжее остальных.
– Умный, что ли? – да, ничего лучше сказать не придумал, молодец.
Только улыбается в ответ – красиво.
Если осторожно подвинуться поближе, может, не заметит, зато однозначно станет теплее – может, даже обоим. Ещё наклонить бы голову в сторону и опереться, пусть даже не дотянуться до плеча – только это уже нельзя совсем. Мысли сейчас где-то не здесь, это точно.
Как будто тоже пересел поближе: такой золотистый ретривер, и вправду теплом веет.
Чуть не вздрагивает, когда большая тяжёлая рука приобнимает за плечо: выдать себя совсем легко стало. Завис совсем, глядя на то, как постепенно поджаривается край ломтика белого хлеба на палочке. В жизни бы не купил белый хлеб, да и чужие интересы раньше как-то не волновали – а сейчас захотелось сделать пусть и маленькую, простую совсем, но приятную для другого человека вещь. Пусть это будет даже просто покупка булки.
Ладно уж, давно, на самом деле, хотелось – да хоть что-то столь же незначительное, всё равно, – но страшно было. Хотя, кажется, всё и так очевидно.
Несколько лет так сдержанно ходишь кругами, стараешься не выдавать себя, а потом в ответственный момент настолько сильно сбивается дыхание и сердце заходится. Всё это ведь ещё ничего не значит, верно же, значит, пока точно нечего и надеяться.
Точно так же, как ничего не значило и то, как оставался на ночь и выключался прямо над столом, а наутро просыпался в кровати, заботливо укутанный в мягкое одеяло; как то, что звал к себе коллективно разбираться с задачами по физике, как предложения заплатить за недешёвый кофе. Просто с детства не привык к такому отношению: почти так же заботилась, наверное, только мама, и та пропадала на своих ночных сменах, оставляя на родственников; просто никогда так не относились, а теперь складывается ложное впечатление, что о тебе не просто так пекутся. Хотя, по идее, так работает дружба и это, наверное, тот самый минимум, который друзья обычно могут предложить?
– У тебя ногти синие, – осторожно заворачивает в плед, который на этот раз догадались взять с собой, – иди сюда, хоть согреешься.
Это ведь тоже просто поддержка, да? Руки и вправду заметно подрагивают от холода.
Хочется прямо на колени, торчащие из бессменных дырявых джинс, лечь, но это уже совсем страшно. Ещё немного такого хождения по тонкому льду, и это плохо кончится.
Очень осторожно наклонился, прижал ухо к груди - ход ва-банк, была не была, - а там сердце слышно: бьётся размеренно так, не то, что у некоторых, но всё же будто быстрее, чем обычно бывает, хотя тут особенно и сравнивать не с чем, как-то не доводилось себе столько позволять. Ладно, кажется, он не против – по крайней мере, виду не подаёт.
– Какой ты дурачок у меня, – треплет чёрные волосы на макушке, заодно проводя по бритому затылку: ощущения приятные. Зависает так с рукой в волосах на пару секунд, наклоняется сам – и на долю секунды касается губами лба. – Думаешь, я тебя совсем не знаю?
Сердце стучит где-то прямо в голове – удары резонируют внутри черепа, к ушам будто резко приливает кровь, вот чего уж точно не хватало. Интересно, можно шевелиться или нет пока?
Рука выпутывается из волос и ложится поверх ладони. Это как трактовать вообще. Предположим.
Слова, как бы это ни было банально, застревают в горле, мысли путаются, чувства самому совсем не ясны.
Под утро завернул, замёрзшего, в плед, залил речной водой из алюминиевой кружки тлеющий костёр, даже предложил руку – помочь встать, сонному совсем. Маршрутки не ходят – это кажется, что жизнь здесь уже проснулась, а на самом деле ещё даже не рассвело, утро только-только вступает в свои права. Ни души на улице, только редкие машины проезжают по шоссе, ведущему в город.
Как там в песне было – это не первое (странно считать его первым, если последние пару лет регулярно до рассвета сидите вместе) и не последнее (не отвернётся же теперь после всего?..) утро. Хочется ещё катать друг друга в тележке по пустым парковкам, вместе сидеть на крыше, говорить про созвездия и смотреть на августовский звездопад; слушать и слушать, как вещает о чём-то умном, поехать в незнакомый район и потеряться там, спать вместе на лавочке у подъезда и пить чай на кухне, пока кто-нибудь один, или оба, не начнут откровенно засыпать.
Глупо улыбаясь, зашёл в квартиру, сбросил кеды – на кухне мама с дядей разговаривают о чём-то своём, опять не спят. Как-то уже всё равно, наверное, о чём. Смотрят вопросительно.
– Извините, я сейчас спать, потом поговорим, ладно?