Цзян Чэн не успел подняться, как на него снова налетели с громкими криками. Он даже не пытался сопротивляться — просто повалился навзничь, утаскивая нападающего за собой. В отместку, чтобы неповадно было, перекатился на спину и хорошенько придавил тело под собой. Послышался визг.

— Всё, Цзян-сюн! Больше не могу! Сдаюсь, сдаюсь… Ну, слезай!

Не Хуайсан уже позорно хныкал и бил руками по земле. Но вставать с мягкого и удивительно удобного друга Цзян Чэн не хотел, поэтому, под хохот Вэй Усяня, расслабился и совсем распластался на нём. Согретый весенним солнцем, он улыбнулся, глубже вдыхая запах травы и цветов. Возня и завывания Хуайсана под ухом даже не особо мешали.

— Хватит, ты тяжёлый…

— Нет, просто ты слабак.

— Оу, жестоко! Давай, скинь его с себя, А-Сан!

Вэй Усянь блаженно лежал рядом и посмеивался, подбадривал то одного, то другого друга. Он своё уже получил, поэтому не вмешивался, потирая бока в стороне. В какой-то момент все трое затихли. Пока свежий ветер ласкал разгорячённые шуточной борьбой тела, Цзян Чэн всё продолжал лежать на Хуайсане, невольно вслушиваясь в его неглубокое частое дыхание. Кажется, ему действительно было тяжело, но раз уж больше не хныкал, значит терпимо. «Ничего, полежу так ещё немного, не переломится», — решил Цзян Чэн и остался на месте. Не Хуайсан больше не шевелился, только дышал ему прямо в ухо, а Вэй Усянь подполз ближе к друзьям и прижался плечом.

Цзян Чэн наслаждался тишиной и сквозь прищуренные глаза смотрел в небесную синь с редкими облаками, щупал ладонями колючую траву. В его даньтяне скапливалось щекочущее тепло и неспешно бежало по меридианам. Прохладная весна в горах Гусу Лань сама щедро дарила покой, не нужно было искать умиротворения в медитациях и благовониях — это было здесь, всюду в природе. Или в них самих, но Цзян Чэн никогда не был силён в философствованиях и литературе.

Вэй Ин неожиданно заговорил:

— Скоро разъезжаемся.

Цзян Чэн цыкнул и дёрнулся, Хуайсан под ним сдавленно выдохнул. Чувствуя, что настроение упущено, он перекатился с друга на траву и сел. Не Хуайсан так и остался лежать, согнув колени и сложив руки на животе. Пришло время серьёзных разговоров, которое они все пытались отсрочить.

— Не говори так, будто кто-то умирает. Мы домой возвращаемся, ты разве не рад? Или что, приглянулась тебе жизнь среди Ланей и их трёх тысяч правил?

— Мне кажется, нашему Вэй-сюну приглянулся только один Лань…

Цзян Чэн переглянулся с Не Хуайсаном, и они одновременно заулыбались. Посмеяться над главным шутником для них всегда было приятно. Тот отмахнулся, несильно хлопнув приятеля по бедру и показав язык брату. Не нужно было говорить, на кого они намекали — Второй Нефрит Лань и Вэй Усянь бегали друг за другом уже год и были сыты, не имея еды (1).

— Да чего вы, я же серьёзно! Опять до конца лета все вместе не увидимся… Ладно ты, доставать любимого младшего братишку я могу и в Юньмэне, а Не Хуайсана то с нами не будет!

Цзян Чэн считал, что Вэй Ин слишком много драматизировал и напрашивался на подзатыльник. В конце концов, не навсегда же они расстаются! Но Хуайсан, лежавший между братьями, казался заметно притихшим и задумчивым. Цзян Чэн нахмурился и едва не фыркнул — не знать, не чувствовать того, что было между этими двумя, ощущалось, как удар дисциплинарной палки по хребту. Неприятно, обидно. Захотелось отвернуться, но друг непривычно серьёзно заговорил.

— Меня ждёт дагэ, — тяжело выдохнул Не Хуайсан, — В Цинхэ нигде не спрячешься от его наставлений… Ужас! И веера ему мои не нравятся, и книжки. Даже вина не позволяет! Умру там со скуки.

— Да, у Минцзюе-гэ тот ещё характер… Знаешь, если станет совсем плохо, прыгай на саблю и прилетай к нам! Мадам Юй, конечно, тоже не сахар, но если она тебя не найдёт… Вино и вкусная еда — всего в волю!

Друзья рассмеялись над своими маленькими горестями, а Цзян Чэн только сильнее нахмурился. И зачем Вэй Усянь это начал?! Дурак. И Хуайсан тоже дурак. Оба они дураки, только… Цзян Чэн сам невольно задумался о доме. В это время Пристань Лотоса уже начала цвести, но самая красивая пора всё же будет в начале лета. Рыбаки и торговцы после затяжной зимы вышли на воду, скоро пойдут товары, прибыль увеличится, а там недалеко до дня чистоты и ясности и праздника драконьих лодок. При мыслях о матери и отце руки невольно сжались в кулаки. Цзян Чэн хорошо показал себя на экзаменах, он был одним из лучших приглашённых учеников, однако невозможно не влипать в неприятности, когда рядом кто-то вроде Вэй Усяня. И, зная нрав матери, также невозможно, чтобы она об этом забыла. Вот же гуй!

— Цзян-сюн.?

— Ты где там витаешь опять? Спускайся к нам. Мы тут жалуемся на нелёгкую судьбу, что так бессердечно нас разлучает, а тебя это как будто не волнует!

— Больно надо. Плачьтесь, сколько влезет, а я ухожу.

Цзян Чэн действительно начал подниматься, отряхнулся от травы, но тут в него вцепились сразу четыре руки. Стало одновременно хорошо и плохо. Не определившись, Цзян Чэн всё-таки не хотел так просто уступать, поэтому трое снова повалились на землю. Это уже была не борьба, только тщетные попытки разорвать объятия. Вэй Ин крепко ухватился за талию и теперь жарко дышал в живот, вперемешку с хохотом, уклоняясь от братских локтей, а Не Хуайсан держал за плечи и всё говорил, говорил, говорил, вроде пытаясь успокоить. Цзян Чэн не разбирал слов, но чувствовал теплые руки, обвивающие тело, и этого было достаточно. Он сдался и расслабился, ощутив жуткую усталость и вместе с тем оглушающее спокойствие. «Ну что за дураки», — подумал Цзян Чэн, неосознанно пропуская сквозь пальцы волосы брата. Они были спутанными и чуть влажными, но убирать руку не хотелось, к тому же Вэй Ин очень удобно устроился головой на его животе… Не Хуайсан лежал на груди и пытался отдышаться. А Цзян Чэн позволил им всё.

Вдруг Хуайсан, спрятавший лицо в одеждах друга, заговорил:

— Я буду скучать. Знаю, Цзян-сюн, это глупо, но я ведь и есть глупый, так что ничего не говори! Дагэ строг в последнее время и вряд-ли позволит навещать вас.

Братья молчали, вслушиваясь в тихий голос. Цзян Чэн вовсе не смел двинуться и даже глубоко вдохнуть: через ханьфу он чувствовал теплое прерывистое дыхание друга и то, как шевелятся его губы.

— Следующий год будет для нас последним. Может, старшие решат, и кто-то вообще не вернётся в Гусу летом! А я… — Хуайсан замолк, и Цзян Чэн почувствовал, что тот вдавился лбом в его грудь, — В общем, если уж брат не выпустит меня из Нечистой Юдоли, то, думаю, будет рад принять там вас. Прилетайте. И спасите меня от скуки!

В конце он рассмеялся и перевернулся, свободно раскидывая руки. Зажатая в его пальцах травинка щекотала Цзян Чэну щёку, заставляя поморщиться и отодвинуться. Они с братом расцепились и посмотрели друг на друга. Вэй Усянь был серьёзен, в глазах ни тени смешинки. Он не собирался отшучиваться, чувства друга были для него слишком важны. Цзян Чэн кивнул ему: оба думали об одном и том же. На самом деле, они все это чувствовали. Не желали расставаться, чтобы не дать обстоятельствам разрушить то сокровенное, созданное ими тремя.

— Мы постараемся, А-Сан. Если придётся, я даже от надзирателя сбегу, и от самой мадам Юй!

— Хватит молоть чушь! И не приплетай мою маму! — Цзян Чэн всё-таки ударил брата, а после обратился к другу, — Но в одном он прав, мы тоже хотим этого. И сделаем всё возможное и невозможное.

Цзян Чэну стало жарко от собственных слов, он нещадно покраснел и отвернулся, когда заметил хитрую улыбку Вэй Усяня. Не Хуайсан тоже ободрился, легонько толкнув обоих друзей по плечам.

Это было обещание.

Впереди их ждали ещё несколько дней занятий с Лань Цижэнем, но друзья не теряли настрой. Вэй Ин баловался на уроках, бросая испытующие взгляды на Второго Нефрита, а Цзян Чэн и Не Хуайсан перебрасывались записками. С каждым днём становилось всё жарче, ароматнее пахли распустившиеся цветы. Друзья старались не думать о скором расставании — отчаянно заливали переживания «Улыбкой императора», бегали в город, объедались самым вкусным мороженым и, наконец, заваливались спать все вместе. Даже Цзян Чэн не возражал против такого порядка: расставание с милым, забавным и мягкосердечным Не Хуайсаном печалило и брата, и его самого. Неожиданно этот баловень, любитель вина, вееров и весенних книжек оказался хорошим другом, которого не хотелось потерять. Но тот становился всё бледнее, со дня на день ожидая старшего брата.

И это случилось. Не Минцзюэ прилетел туманным холодным утром, справился об успехах брата у Лань Цижэня (обругавшего неспособного ученика в пух и прах), сердечно встретился с Лань Сичэнем и забрал Не Хуайсана. Совсем. Сразу стало как-то тихо и пусто. Не Хуайсан — незнайка, слабак и неженка, — идеально сглаживал все неровности в отношениях братьев, не позволял им ни заскучать, ни поссориться. Он был нужен им обоим.

Теперь Вэй Ин затих. Цзян Чэн читал его тоску по излому губ и прищуру глаз и боялся, что выглядит так же. Или хуже. Да, наверняка хуже, потому что Вэй Ин дышал и жил хотя бы рядом со Вторым Нефритом Лань, а Цзян Чэн не знал, куда себя приткнуть. Никого рядом не было. Ничего не хотелось. Он больше молчал, ждал отца и боролся с желанием свернуться калачиком на чужой кровати.

Для него это было как… Разлука с цзецзе. Самый первый раз, когда он отправлялся в Гусу на целый год и не знал ещё, что его там ждёт. Было волнительно, немного страшно, тоска кололась где-то под сердцем. Цзян Чэн не был готов оставить любимую старшую сестру: перед отъездом не мог на неё наглядеться, держал за руку, вдыхал запах волос и одежд. Она пахла Пристанью Лотоса и обещала ждать.

Цзян Чэн не хотел думать о Не Хуайсане как о ком-то настолько же значимом и важном, но мыслями возвращался к обещанию снова и снова.

Однако времени на это не было. Цзян Фэнмянь прибыл довольно скоро, разминувшись с Главой Не всего на два дня. Радостно сообщив сыновьям, что пришла пора возвращаться домой, он с головой провалился в болтовню Вэй Ина. Тот не мог остановиться, говорил обо всём: о шалостях (самых безобидных), об учёбе, об их маленьких приключениях, о Не Хуайсане и его замечательной коллекции вееров. Цзян Чэн заметил, что только Лань Чжаня братец обходит стороной, ни слова о Втором Нефрите. Это показалось ему странным, но допытываться не стал. Ни к чему, ещё разругаются по дороге. Отец слушал Вэй Ина в пол-уха, поглядывая на молчаливого родного сына. Смотрел, неловко улыбался, но ничего не спросил.

Отбыли днём, когда солнце светило в зените. Полёты на мече давались братьям уже довольно хорошо, и по дороге они заделывали лихие виражи, красуясь перед отцом и соревнуясь друг с другом. Яркое горячее солнце щипало глаза. Цзян Чэн щурился и впервые за несколько дней искренне улыбался. Ветер трепал волосы, свистел в ушах, неласково гладил кожу. Но это всё равно. На расстоянии в десятки или сотни чи от земли тревоги рассеивались сами собой, груз мыслей и чувств не гнул плечи. Цзян Чэн летел домой и думать не хотел ни о чём другом.

Пристань Лотоса встретила его вечерним разноголосым гомоном. Старшая сестра выскочила навстречу, едва прибывшие успели приземлиться, и крепко обняла обоих братьев.

— А-Сянь! А-Чэн! — Янли тискала их, как котят, осматривала со всех сторон, трепала волосы и щёки, — Вы так подросли… Я соскучилась.

— Цзецзе, отпусти… Иначе у тебя будет на парочку братьев меньше…

Цзян Чэн шипел и немного задыхался, но был не против объятий сестры. В конце концов, он ждал этого целый год — вот так быть прижатым к её плечу, чувствуя, как сдобренные благовониями волосы лезут в рот, а воздуха не хватает. Вэй Ин также сопротивлялся игриво, не всерьёз — он искренне скучал по сестре.

Девушка всё-таки отпустила их и чуть отошла. Ещё раз оглядела. Улыбнулась, затмевая солнце, и схватила под руки, чтобы прям так идти в резиденцию. Это были её братья, которых Янли не видела слишком долго, поэтому ничто не могло ей помешать. Никто не думал возражать: отец смиренно шёл позади, стражники сбоку. Вэй Ин уже щебетал сестре последние новости из Гусу, а Цзян Чэн следил, чтобы тот не переврал и не наговорил лишнего. А то братец мог. Цзецзе вертелась между ними, поворачиваясь то к одному, то к другому. Она смеялась над забавными историями и над тем, как Вэй Усянь пародировал Лань Цижэня, и охала, узнав про наказания.

Это было прекрасно — чувствовать тёплую руку сестры, слышать её смех и внимать каждому слову. Цзян Чэн действительно тосковал по особенной сестринской нежности. Однако это была не единственная долгожданная встреча для него.

Мама.

Цзян Чэн знал, что по прибытии обязательно должен увидеть её и внутренне уже весь подобрался. Чем ближе процессия подходила к кабинету госпожи Цзян, тем суровее и серьёзнее становился он. Множество вопросов тревожно вертелись в голове: «Что я должен сказать? Как? Как правильно? О чём мама будет спрашивать? Будет ли ругать?» Волнение скручивалось узлом в животе. Цзян Чэн глубоко вдохнул и выдохнул: ему есть, чем гордиться, он упорно учился и тренировался, не то, что некоторые лентяи и легкомысленные искатели приключений. Мысли о Не Хуайсане и Вэй Усяне невольно вызвали улыбку и чуть успокоили.

Цзецзе вдруг наклонилась к Цзян Чэну и прошептала:

— Как только закончим, я приготовлю суп из корня лотоса. Хорошо? Я знаю, ты любишь.

Они уже стояли перед дверью. Цзян Чэн растеряно кивнул на предложение сестры (хотя после еды в Гусу жутко хотелось что-нибудь такое… имеющее вкус) и устремил взгляд вперёд. Прислужник раскрыл ширмы.

— Вы, наконец, здесь? Думала, придётся ждать ещё вечность.

Мадам Юй сидела за столом, на котором лежали раскрытые свитки. Она работала. В этом не было ничего удивительного — Цзян Чэн мог по пальцам посчитать дни, когда мама не была занята. Её лицо было привычным серьёзным и сосредоточенным, только на губах тень горделивой улыбки да чуть приподняты брови. Как в ожидании. Цзян Чэн не мог не улыбнуться матери в ответ — сдержанно, уверенно, с гордостью. Госпожа Цзян удовлетворённо кивнула, а мальчики приветственно поклонились ей.

— Не будь так строга, я спешил как мог, — Цзян Фэнмянь ответил жене, оправдывая сыновей, — Пришлось задержаться в дороге, и в Гусу, с Главой Лань…

Мадам Юй вздохнула:

— Прошу, оставь. Что важнее… Цзян Чэн, как твои успехи? Господин Лань Цижэнь в течение года уведомлял меня об успеваемости, — вас обоих, если что — как ты справился? А ты, Вэй Усянь? Не слишком позорил Орден Юньмэн Цзян или всё-таки заслуживаешь несколько ударов палками?

— Госпожа…

— Молчи! — женщина хмуро глянула на мужа, — Я спрашиваю их, а не тебя.

Атмосфера в кабинете сгустилась. Цзян Чэн явственно ощутил тошноту, и это вернуло его в реальность. Точно, он дома, снова дома. С матерью и отцом. В горле сжало, Цзян Чэн с трудом нашёл в себе силы ответить без дрожи в голосе, не изменяясь в лице:

— Всё хорошо, мама. Во всех дисциплинах я один из лучших, учителя довольны моими успехами. Господин учитель Лань должен был отправить письмо с результатами итоговых экзаменов и общими замечаниями…

— Да, я тоже не отличился ничем особенно плохим, госпожа Цзян! И палки мне уже давали в Гусу, так что можете не беспокоиться.

— Тц, вредный мальчишка. Если из письма Лань Цижэня я узнаю что-нибудь ещё… Тебе лучше не лгать мне.

— Да как я могу!

Мадам Юй покачала головой, а Цзян Фэнмянь вздохнул. Цзян Чэн сморщился и выразительно глянул на брата. Янли жалостливо погладила его по руке.

— Ещё как можешь… Ладно. Цзян Чэн, молодец. В следующем году старайся ещё лучше. Теперь ступайте. Даю вам пару дней, после — жду на тренировочном полигоне. И не отлынивать!

Цзян Чэн поклонился, и дети поспешили к дверям. Цзян Фэнмянь улыбнулся им, но остался в кабинете с Мадам Юй. Слуга закрыл двери. Вэй Ин шумно выдохнул и почти поскакал в свою комнату.

— Самое страшное пройдено! А теперь пошли разбирать вещи и, — наконец-то! — отдыхать!

За дверью кабинета послышался грозный голос госпожи Цзян. Цзян Чэн передёрнул плечами. Повернувшись к брату он иронично заметил:

— А разве в Гусу для тебя не каждый день был отдыхом? Ты больше времени тратил на увиливание от занятий, чем на учёбу.

— Брось, А-Чэн! Я уверена, вы с А-Сяном хорошо постарались, поэтому я сейчас приготовлю вам суп. Наверное, за год он стал ещё вкуснее…

— Ура, Ура, Ли-цзецзе!

Цзян Чэн фыркнул и тоже невольно улыбнулся. Брат с сестрой снова взяли его под руки и потянули за собой…

Так жизнь в Пристани Лотоса потекла своим чередом. Скоро братья вернулись к обучению, и дома всё давалось в разы проще, даже изнуряющие тренировки с госпожой Цзян. А после… Они могли по-настоящему отдохнуть! Не нужно было бояться получить наказание за нарушение одного из бесконечных правил Гусу, что давало Вэй Усяню ещё больше свободы. Цзян Чэн не одобрял его разгул, но в некоторых затеях охотно участвовал вместе с братом. В конце концов, это было весело. С началом лета развлечений стало особенно много: катание на лодках, купание в прогретой воде с цветущими лотосами, охота на сезонных тварей вместе с другими адептами, праздники с рекой льющимся вином и лучшими яствами. После ланьской строгости и аскетизма хотелось баловать себя всем возможным.

Но в один из ярких солнечных дней, которые так хороши для прогулок и шалостей, Цзян Чэн обнаружил себя за перебиранием бумажек. Он собирался написать письмо Не Хуайсану, но мысли не шли, на бумаге оставались кляксы и помарки. О чём писать? О вечных приключениях с Вэй Усянем? О тренировках, занятиях, сестре? Чувствуя, что это всё не то, Цзян Чэн отложил кисточку и принялся бездумно ворошить бумаги на столе. И в них не было ничего интересного, пока на глаза не попались аккуратно свёрнутые маленькие листики. Они с шуршанием вывалились из очередной книжки, и Цзян Чэн с ужасом и стыдом вспомнил кое о чём. О своём очень странном и абсурдном поступке (о боги, чем он думал!) ¬– прихватить из Гусу записки Не Хуайсана, те самые, которые прилетали на столик Цзян Чэна в самое неподходящее время на лекциях и экзаменах. В приливе необъяснимой нежности и ностальгии он разворачивал бумажки, гладил обрывки, расправляя, и с лёгкой улыбкой глядел на знакомые иероглифы. Отрывистый и неровный почерк, растёкшаяся тушь, карикатурные маленькие рисунки — каждая мелочь напоминала о Не Хуайсане.

«посмотри на бороду старика лань! что это??? мне кажтся он выглядит как нечто среднее между яньваном и козлом» (2)

«помоги цзян-сюн помоги помоги прошу!»

«пойдём сегодня в город? я слышал будет выступать известная труппа ии на рынке точно будет полно всяких вкусностей»

«мне скучно»

«цзян-сюн какие девушки тебе нравятся? только ответь честно! ни за что не поверю что ты чист и невинен в помыслах как ребёнок или свалившийся с горы монах. честно!!!»

«скоро слива зацветёт… хочу посмотреть жду не дождусь!»

В самом деле, что за глупости. Цзян Чэн, не сдержавшись, хмыкнул. В его голове каждая записка оживляла образ друга: его обманчиво кроткие взгляды, озорные улыбки, недовольный хнычущий голос и нежные руки с пятнами чернил. В каждом слове, завитке и в каждой забавной каракуле скрывалась фигура Не Хуайсана, его часть, его след. Перечитывая записки, Цзян Чэн погрузился в воспоминания и на время забылся, поэтому едва не подскочил, когда на него налетел ураган и прокричал прямо в ухо:

— О ком мечтаешь с такой дурацкой улыбкой, м? Покажи, что там у тебя!Точно, вездесущий Вэй Усянь. Цзян Чэну резко стало душно и слишком жарко, он собрал записки в кучу и, как смог, прикрыл руками.

— Не твоё дело. И вообще, что ты тут делаешь? Разве не собирался кататься на лодках с адептками? Или тебя отшили?

— Ещё чего. Расхотелось и всё… Тоже мне, — Вэй Усянь сделал самое оскорблённое выражение лица и сложил руки на груди, но всё силился заглянуть через плечо брата и подсмотреть, — А у тебя здесь секретики! Показывай свои любовные письма, мой миленький сяо-Чэн, у которого появилась зазноба! Давай-давай!

У Цзян Чэна нещадно горели уши и шея. Он отпихивал брата, ругался, даже укусил того за щёку. Взвизгнув, Вэй Усянь отлетел сам. Взъерошенный и красный, он держался за повреждённую щёку и шальным взглядом смотрел на Цзян Чэна. Не ожидал. Цзян Чэн тоже, поэтому от удивления не двигался и ничего не говорил, только тяжело дышал. Он не мог придумать слов, чтобы себя оправдать. Хотя оправдываться ему было не за что.

— Ну и гуй с тобой! Не хочешь, так не показывай, больно надо. Но, учти, помогать тебе с ней я тоже не буду!

Цзян Чэн совсем раскраснелся и на возмущённом выдохе просипел:

— Вэй Усянь! Иди отсюда!

Тот послушно скрылся за дверями, из вредности показав язык. Вслед ему полетела скомканная бумажка. Кажется, это было одно из неудавшихся писем.

Письмо.

Цзян Чэн вздохнул и снова взялся за кисточку. Нужно было закончить начатое, тем более, он уже давно должен был отправить весточку Не Хуайсану, да времени всё не было. Снова взглянув на разбросанные записки, Цзян Чэн задумчиво нахмурился, недовольно покачал головой, но так и не смог решиться от них избавиться. Раздражённо запихал в одну из книжек и трижды убедился, что это не выглядит подозрительно и что ни один проныра (вроде любимого братца) ничего не заметит. Успокоившись на этом, сел, наконец, за письмо. Стало лучше. Взбудораженный Цзян Чэн привёл мысли в порядок, и они послушно легли на бумагу. Строчку за строчкой, он изливал другу радости и тяготы повседневной жизни, мечтая увидеться с ним.

И надежды Цзян Чэна оправдались неожиданно скоро. В начале шестого месяца (3) отец заговорил о деловом визите в Цинхэ Не. Это не было чем-то необычным или неожиданным, кланы долгое время поддерживали крепкие связи и помогали друг другу. Но для Цзян Чэна это был драгоценный шанс… Он уже думал, как напроситься с отцом, под каким предлогом. Цзян Фэнмянь не любил лишней шумихи, предпочитал обходиться малым и делать всё сам, поэтому в его голове не было и мысли о том, чтобы взять с собой сына. К чему? Цзян Чэн прекрасно понимал, что отцу от него одни хлопоты. Без шансов.

Поэтому он обратился к матери. Намекнув, сказав пару нужных слов, Цзян Чэн получил желаемое. Это было совсем не в его стиле, и такой метод противоречил всей его натуре, однако — с кем поведёшься от того неизбежно наберёшься. Цзян Чэн хотел увидеть Не Хуайсана, поэтому он действовал как Не Хуайсан. Тем более недавно пришло письмо из Цинхэ, в котором тот слёзно жаловался на жизнь, на брата, на тренировки и просил спасти его от этого кошмара, или хотя бы чаще писать:

«Цзян-сюн, читая твои и Вэй-сюна письма, я представляю, что вы где-то рядом. Это греет моё истерзанное сердце! С нетерпением жду ответного письма, а лучше вас двоих во плоти на пороге резиденции. С любовью, твой вечный друг, Не Хуайсан».

Цзян Чэн, несколько раз перечитывавший строки, решился. Решился на самое эгоистичное и недостойное действие, обманул матушку и доставил неприятности отцу.

— Цзян Фэнмянь, он отправляется с тобой и точка! Каким ещё образом наш Цзян Чэн сможет набраться опыта? Сидя здесь, он разовьёт тело, в Гусу отточит мастерство духа, но политику необходимо изучать наглядно.

— Моя госпожа, рано об этом думать…

— Как будущий глава ордена он должен начинать уже сейчас! Цзян Чэн, ступай, готовься к полёту.

Оказавшись меж двух огней, он чувствовал себя виноватым, поэтому ускользнул от всего этого, когда появился шанс. Ссоры родителей были частым, но малоприятным обстоятельством и лучшее, что мог делать Цзян Чэн — сбежать. Окончательно смириться он смог только оказавшись в тишине своей комнаты. В животе стягивался противный узел, в горле сохло и сжимало, словно тисками. Но он ведь всё сделал правильно? И нет ничего плохо в том, чтобы хотеть увидеться с другом. Даже если он немного приврал…

По-настоящему успокоить его смогли лишь Вэй Усянь и Янли. Они начали незатейливый разговор, что позволило Цзян Чэну отвлечься и оставить тягостные мысли. К тому же, ему с братом скоро предстояло отбытие в Цинхэ Не…