Он сидел на пне и с равнодушным видом посматривал в сторону костра, ожидая, пока люди закончат с завтраком. Ожидание затягивалось. Придурок с обожженными руками, похоже, отказывался от еды, второй настаивал. Тоже не умнее. Неужели непонятно, что парня сейчас мутит от боли и от потрясения?
Он не собирался вмешиваться. И сам удивился, зачем вдруг подошел к ним, протянул старшему из людей фляжку.
— Оставь, ему сейчас не до еды. Напиться ему дай, и хватит.
— Что это? — с подозрением спросил рыцарь.
— Молоко, — фыркнул он. — Сам попробуй, если сомневаешься.
— Не пей! — подал голос оруженосец. — Не пей ничего у этой твари, и я не буду.
— Не дури, — устало сказал рыцарь. — Раз уж мы доверились ему в главном, раз идем с ним…
Парень наконец дал себя уговорить. И жадно выпил почти все содержимое.
…Лошади шли шагом по лесной тропинке — две рядом, третья туазов на пять впереди. Он не хотел попусту тревожить ни животных, ни людей. Лошади еще успеют привыкнуть к нему, его собственная же привыкла. С людьми, пожалуй, сложнее будет… Он прямо-таки спиной чувствовал полный ненависти взгляд молодого. И та же ненависть звенела в голосе, который люди, наверное, считали еле слышным шепотом.
— Он ведь так и не сказал до сих пор, куда нас ведет!
— А что изменилось бы, если бы сказал? — старшему явно надоел этот спор. — Нам все равно пришлось бы принять его слова на веру.
Он усмехнулся. Разумеется, не сказал. И не скажет, пока не доберутся до места. По дороге много что может случиться… а того, чего не знаешь, нельзя ни выболтать случайно, ни выдать на допросе.
В середине дня устроили привал, пока молодой не свалился с лошади. По-хорошему стоило дать парню хоть день отлежаться, но — некогда, некогда… Он нашел в лесу родник, принес воды. На этот раз одаренный не стал ерепениться и отказываться, хотя по-прежнему смотрел волком.
Смешно. Неужели он сам тоже таким был?
Потом наступил вечер. Он выбрал хорошее место для ночлега, укромное, в овраге с густо поросшими ивняком склонами. По дну оврага бежал звонкий ручей — и напиться, и раны промыть, и уйти потом по воде, на случай, если собак по следу пустят… не должны бы, но кто знает…
Парень рвался заняться костром, уверял, что повязки ему не помешают. Рыцарь рявкнул раздраженно:
— Сиди, ты один раз уже позанимался!
Похоже, что они правда друзья. Хорошо. Он подумал про это без зависти. Привык уже.
И опять шепот. Да не собирался он подслушивать! Ну что поделать, если у него такой слух?
— А у проводника нашего, похоже, никаких припасов нет. Кроме молока, которое ты выхлебал.
— И что с того? Ты что, о твари беспокоишься?
Глупый мальчишка. Тварь… Смешно. Кто бы говорил! Однако об ужине действительно пора позаботиться. Он повернулся и исчез в сумраке леса, в сплетении ветвей…
Вернулся ближе к полуночи. И обнаружил, что рыцарь не спит. Сидит у тлеющих углей, настороженно вглядываясь в темноту.
— Ты… Где ты был? Почему не предупредил, что уходишь?
— А что, я должен был? — он искренне удивился. — Ты путаешь, человек. Я не у тебя на службе.
— Да при чем здесь это! Должен, не должен… Мало ли что с тобой случилось!
— Ты волновался обо мне?
Это было смешно. Безумно смешно. Но почему-то он не засмеялся.
— Караулить по очереди будем или как? — спросил рыцарь, устраивая подобие постели.
— Или как, — отозвался он. — Если что, я и так услышу, сквозь сон.
На второй день они вышли на дорогу. Парень от еды больше не отказывался, в седле держался уверенно и вообще явно шел на поправку, по крайней мере телесно. Но при этом выглядел еще более замкнутым и мрачным. Ладно, сейчас это не важно.
Пока люди ужинали, он опять собрался в лес. В последний момент вспомнил, окликнул:
— Я вернусь, как и вчера, можешь не волноваться.
— Да вот еще, волноваться… непонятно о ком. Сказал бы хоть, как тебя зовут!
— Зачем?
До сих пор они вполне обходились без имен. Один — тварь, другой — человек. Оба слова звучали одинаково презрительно.
— Ну, так… Ты же наши имена знаешь.
Он помолчал, потом бросил коротко:
— Мачетко.
Конечно, это не было его именем. Нашли дурака — настоящее имя чужим говорить! Но и обманом это не было — он всегда так назывался в подобных случаях.
Утро началось с очередной перепалки между людьми.
— Не трогай повязки, дурень!
— Но мне правда не больно! Давай хоть посмотрим, как там. Я осторожно!
— Да что там смотреть, за такое время ничего не могло…
Человек замолк на полуслове. И оба молча уставились на ладони парня. Чистые, гладкие ладони безо всяких признаков ожога. И с едва заметным среди белого дня зеленоватым свечением.
— Ну, а что вы хотели? — насмешливо спросил Мачетко — Думаете, дар ограничивается только тем, что ему теперь фонари не нужны?
Оба немедленно обернулись.
— Заткнись, тварь! — прорычал Клод.
— Ну-ка рассказывай толком! — одновременно с ним потребовал Оберон.
— Может, сначала между собой договоритесь? — язвительно ухмыльнулся Мачетко. Взгляд Оберона стал тяжёлым. Мачетко пожал плечами
— Ну, спрашивайте!
Они опять заговорили одновременно:
— Что с ним происходит?
— Почему именно со мной? За что?
Он вздохнул. Ответил по порядку:
— Дар просыпается. А почему ты... ну откуда же я знаю, почему именно тебе повезло!
— Повезло?! — Клод едва не задохнулся от возмущения. — Что ты называешь везением, тварь? Стать таким, как ты?
— Такие, как я, сделали тебе что-то плохое?
— Мне — нет, но я видел, что вы творите! Я видел… видел…
— То есть людей, убитых людьми, ты никогда не видел?
Он спросил это без насмешки, скорее сочувственно. Клод хотел было возразить - и замолчал.
— Как это остановить? — вступил в разговор Оберон.
— Как остановить превращение гусеницы в бабочку? Только одним способом, и вам он не понравится.
Он опять усмехнулся, чувствуя, как бесит глупого мальчишку и сама улыбка, и вид клыков.
— Что с ним будет дальше?
А вот старший умел держать себя в руках.
— А я почем знаю? Дар у каждого свой. Скоро узнаем... дней через десять, может, раньше.
— Зачем ты нам помогаешь? — к парню вернулся дар речи.
Хороший вопрос, кстати. Очень хороший, самому интересно. Зачем он терпит ненавидящие взгляды и презрительное обращение, зачем рискует собственной головой?
— Затем, что я должен. Мне в свое время помогали, и я возвращаю долг.