— Яойорозу, будешь йогурт? — сидя рядом с огромной кроватью своей подруги и листая ленту в телефоне, спрашивала Джиро. В этот вечер они отдыхали и бездельничали, хотя обычно небольшой группой собирались, и Момо объясняла им разные темы по совершенно разным урокам.

— Нет, спасибо, — та лежала на кровати, заинтересованно читая книгу. В комнате они были вдвоем, другие же из их команды для занятий тоже отдыхали, заранее договорившись не приходить. — А что? Ты не доела?

— Пока нет, просто это последний. Подумала, вдруг ты тоже хочешь, — отвлекалась от телефона Кьёка.

— А, понятно, — Яойорозу были приятны слова подруги. — Спасибо, я сытая.

— Ну, это хорошо, — ярко улыбнулась Джиро, — Значит, я доедаю.

— Угу.

Они любили проводить вечера так, хотя даже не разговаривали особо, а занимались своими делами в обществе друг друга. Иногда Джиро включала музыку, а Момо каждый раз восхищалась вкусом подруги, даже когда песня не была того стиля, который нравился ей, но Яойорозу считала, что Кьёка слушает действительно хорошую музыку.

Захлопнув книгу, она тяжело выдохнула.

— Что-то случилось? — поинтересовалась Джиро, услышав это.

— Поворот событий в книге, ненавижу такие повороты, потом дочитаю, — убрав довольно-таки толстую книгу на прикроватную тумбочку, она вытянулась на мягкой кровати, раскидывая ноги и руки и блаженно улыбаясь. — Включи что-нибудь.

— О, это мне уже нравится, — Кьёка аж подскочила, развернулась к подруге и начала листать свой плейлист, выбирая самое лучшее. — Как тебе это?

Несколько секунд Момо слушала таинственную мелодию. Играла электрогитара и только она, но музыка была плавной. Аккорды лились, создавая приятную композицию. Мелодия текла, будто река, и успокаивала. Момо ощущала в ней что-то родное и близкое, но не понимала, откуда такие чувства.

— Что это? — наконец спросила она, ведь другие инструменты и ничьего голоса она не услышала.

— Это я сочинила, — гордо сказала Джиро, заметив, заинтересованный взгляд и то, что Яойорозу понравилась запись.

— Серьезно? — вскрикнула она и от удивления даже сползла с кровати на пол к подруге. — Это так круто, — всегда сдержанная Момо восхищенно смотрела на подругу. — Ты просто умница, это очень здорово, — ее глаза горели больше, чем у Джиро.

— Спасибо, — засмущалась она, — Но не стоит так меня хвалить, это же просто мелодия. Я еще не записала ударные и бас.

— Поверь, это уже звучит очень красиво, — Момо смотрела прямо в глаза, не заметив, что их лица слишком близко, но, кажется, они обе не заметили. Кьёка сильно смущалась и краснела, но ей было приятно слышать похвалу от подруги, а на душе становилось тепло.

— Я обязательно дам тебе послушать готовую версию, — в итоге сказала она, скромно улыбаясь и смотря в пол.

— Я стану твоей фанаткой, обещаю, — засветилась Яойорозу, услышав слова подруги.

— Ну, это зависит от того, насколько хорошо я сочиню…

— Уверена, что все будет идеально. Знаешь, ты так хорошо сыграла, так чисто и плавно, — не унималась Момо.

— Это же запись, сколько попыток я сделала, — отнекивалась Джиро.

— Даже с сотой попытки это ведь невероятно сложно, а ты сделала это так… — повисла небольшая пауза, после которой она продолжила. — Ну не знаю, профессионально, может? — сама у себя спрашивала Яойорозу. Послышался тихий смешок, Кьёка хохотала, стараясь закрыть свой рот руками.

— Ну ты и сказала, конечно, — продолжала смеяться Джиро. — Профессионально? Не думаю, мне еще далеко до этого.

— А что? Хоть и далеко, но круто, — Момо с непониманием смотрела на подругу. — А ты чего лицо руками закрываешь, когда смеешься?

— М? — этот вопрос удивил Джиро и смеяться она перестала, но улыбка осталась на лице.

— Ты чего закрываешься? — Момо не нравилось это. Она будто забыла то, о чем они говорили, и сосредоточилась совсем на другом.

— Да, просто, не хочу, чтобы видели, как я смеюсь, — неуверенно сказала она, сомневаясь в причине ее стеснения своего смеха.

— Почему? У тебя красивая улыбка, да и смех тоже, — заявила подруга, все еще не понимая и боясь услышать только одного…

— Правда? Мне как-то совсем другое сказали, — вспоминала прошлое Кьёка. Все-таки Момо услышала это. Ее брови нахмурились так, будто сейчас здесь начнется ураган, который никого не пощадит.

— Кто тебе такое посмел сказать? — Яойорозу придвинулась еще ближе, хотя уже некуда. Она взяла руку подруги, которая находилась до сих пор у ее лица.

— Не помню уже, — шепнула она, осознавая свою проблему — Это было в средней школе.

— Ты училась с какими-то дураками, — не сомневалась Момо. — У тебя очень красивая улыбка, даже не думай ее больше скрывать, когда смеешься.

— Я… Попробую.

И снова повисла пауза. Они смотрели друг другу в глаза, их кончики носов почти соприкасались, а пальцы переплетались. Девочки не могли оторваться друг от друга, эти взгляды сковывали их, заставляли сердце то колотиться, то останавливаться, а в животе начинали порхать бабочки, кружась в медленном танце. Все вокруг замерло, будто ничего и не существовало. Джиро ощутила, как Момо отпустила ее руку. Теплые и тонкие пальцы аккуратно притронулись к щеке Кьёки, заставив ту покрыться мурашками с макушки до пят. И вновь пауза. Они смотрели друг другу в глаза, пытаясь узнать, можно ли сделать то, чего так хочется.

Медленно и неуверенно Джиро решила ответить своей подруге, накрыв ее руку, лежащую на щеке, своей и сильнее прижавшись к мягкой ладони. От этого жеста на лице Яойорозу проскочила улыбка, явно появившаяся от умиления, и совсем сократив расстояние, которого, вроде, и так не было, нежно коснулась манящих губ. Она прикрыла глаза, полностью отдаваясь своим чувствам. Немного сухие, тонкие, но очень теплые губы Кьёки сводили с ума до такой степени, что появлялась дрожь в руках, а ноги становились ватными. Момо осторожничала, боясь спугнуть подругу, которая оказалась в оцепенении от случившегося. Но она продолжала, ожидая ответ.

Неожиданно Джиро трепетно коснулась шеи Яойорозу, начав ласково поглаживать ее. Алые губы наконец начали двигаться, осторожно и неумело отвечая на поцелуй. Она тоже закрыла глаза, расслабляясь и больше не сопротивляясь таким желанным ощущениям. В комнате будто стало жарче, о чем говорил румянец на щеках, появившийся уж точно не из температуры в помещении. Внутри каждой пылало пламя, нарастающее все сильнее. Их легкий поцелуй не перерастал во что-то некультурное и пошлое. Они вместе утопали в наслаждении и блаженстве, не желая останавливаться.

Сколько времени прошло? Этого они не знали. Медленно и нехотя расцепив поцелуй, Джиро и Яойорозу отодвинулись друг от друга, оставляя лишь после случившегося восхищенный, но немного затуманенный взгляд. Кьёка чувствовала небольшое головокружение от переизбытка эмоций, а Момо, поняв, что задержала дыхание на время поцелуя, пыталась отдышаться. Они пристально смотрели друг на друга, ожидая того, что будет происходить дальше.

— Эммм… — наконец решила выдавить из себя Джиро, сомневаясь, что разговор вообще пойдет.

— Что это было? — Яойорозу понимала, что это было, но вопрос заключался в другом.

— Это ты начала, — шепотом и как-то неловко решила напомнить Кьёка, скрывая свое смущение.

— Но тебе понравилось, — Момо прищурилась, утверждая сказанное, а не задавая вопрос.

— А тебе будто не понравилось, — неловкость повисла между ними, затмевая все, что произошло несколько секунд назад. После этого они ничего не говорили, оставаясь на своих же местах и всматриваясь в друг друга. Это длилось несколько минут, пока Момо не выдержала давящей тишины.

— Да, понравилось, — уверенно сказала она, заливаясь краской. Кажется, румянец задел все, начиная с шеи, заканчивая кончиками ушей.

— Мне тоже… Значит, — Джиро сделала паузу, собираясь с силами. — Давай встречаться.

Кажется, они обе сейчас вскипят.

— Да, давай, — красная, но счастливая Момо улыбнулась, зачарованно посмотрев на подругу, которая облегченно выдохнула. Улыбка светилась на их лицах, прогоняя всю неловкость и стыд.

Холодные капли дождя барабанят по бледному лицу. Синяки под прикрытыми глазами сильно выделяются, как и веснушки на белой коже, а всегда сияющий на щеках румянец вовсе не появляется. Академия — не место для отдыха. Изуку устал от давления. Только сейчас он начал понимать, какую ответственность повесил сам на себя, согласившись принять один-за-всех. И винит он в этом только себя.

Несомненно, Мидория счастлив, что получил причуду и может стать героем, что ему дали такой шанс. Но какой ценой? Теперь он не может облажаться, отказаться или вообще умереть, даже если он захочет. Ему передали причуду, которая спасает людей, мир и, кажется, спасла Мидорию раньше, оказавшись у него в руках. Он был счастлив, что встретил Всемогущего, стал сильнее и поступил в Юэй. А что теперь?

Как давно он не испытывал счастья. Оно испарилось, а усталость всегда рядом или даже впереди Изуку.

Холодно, мокро и грязно. Что на улице, что внутри Изуку — одно и то же. Он в тупике. Остаться беспричудным или повесить на себя ответственность? Ответ неизвестен, но выбор сделан. Мидория мог отказаться, но что бы было? Никакой вариант ему не нравится. Он устал. Была бы у него причуда изначально, входил бы он в эти сраные 80% населения, был бы он счастлив…

Не судьба.

Дождь не прекращается, а Изуку и не хочет уходить. Зайти в общежитие — сесть за учебу или вовсе поддаться чувствам, которые рвутся изнутри, заставляют оставить полосы на ногах, рвать волосы на голове и полностью опустошиться. На самом деле это помогает. Пустота внутри дает спокойно сосредоточиться на академии, причуде и своем будущем. Оно у него должно быть, даже если сам Изуку не хочет. Он обязан.

Среди всего этого шума от падающих на асфальт капель Мидория краем уха услышал уведомление на телефоне.

«Неужели я не выключил его?» — с недовольным лицом он тянется к карману, надеясь, что никому ничего от него не надо. Хочется просто отдохнуть, выйти на улицу, подышать свежим воздухом и насладиться дождем в начале декабря. На секунду он замирает и решает не смотреть на экран. Не сейчас. Только не тогда, когда он отдыхает.

Спустя 5 минут он все же вернулся в общежитие. Здесь так же холодно и будто грязно, хотя это здание всегда встречало его с распростёртыми объятиями, теплом и уютом. Куда все пропало, где все те чувства?

Будто Мидория больше не рад просто жить и находиться в этом мире. Теперь Изуку просто существует, несет свою ношу и выполняет долг. Горящие глаза погасли, для этого понадобилось мало времени. Как же просто погубить человека, даже такого как Изуку. Вечно сияющая и искренняя улыбка теперь не сияет, а просто есть. Она всегда на лице, потому что она всегда была. Мидория без улыбки не Мидория, поэтому он не снимает ее, носит как маску. Уголки губ тянутся к ушам в любой ситуации. Времена, когда Мидория всегда плакал от счастья, закончились. Он просто улыбается, надеясь, что другие не увидят эту гнилую маску, за которой скрывается даже не безразличие, а боль, тревога, ненависть и безысходность.

В комнате еще теплее чем в холле общежития, но Мидория уже плохо ощущает это. Если внутри, в душе и сердце, холодно, то и снаружи не чувствуется тепло. Он знает, что может его согреть — горячий душ (обжигающий) и комната Тодороки. Почему-то именно Шото спасает его, просто тепло посмотрев и улыбнувшись. Они часто встречаются вне учебы, проводят вечера вместе, попивая чай или кофе и делая уроки. Изуку в который раз убедился, что Тодороки — очень умный и сообразительный человек. Ему легко даётся программа, когда для Мидории она становится все сложнее и сложнее. Изуку пугает то, что ему стало тяжело учиться и заниматься, он прилагает все усилия, но будто все в пустую, будто он стоит на месте и не может сдвинуться с самого начала учебного года. Хотя оценки говорят об обратном. Отметки ухудшились совсем чуть-чуть, а учителя продолжают его хвалить. Но где-то внутри себя Изуку не чувствует, что полностью понимает программу в академии.

Изуку запутался. Он устал думать обо всем. Внутренние терзания полностью выматывают Мидорию, который и так валится с ног, и выживает изо дня в день, надеясь совсем не отчаяться и не сдаться демонам, пожирающим сердце. Тело болит, внутри все болит, а половина учебного года даже не прошла. Да что уж там учеба… Как он будет жить дальше со всеми этими мыслями?

Хочется быстрее прожить эту жизнь, отпустить всю ответственность, забыться и почувствовать умиротворение и свободу. Я сам виноват. Я таким родился. Я сделал такой выбор. Я слаб. Я не могу работать усерднее. В конце концов я всех разочарую. Я не был тем, кого должен был выбрать Всемогущий. Я хуже любого. Если бы я не был таким нытиком и дерьмом по жизни, то сделал бы все идеально. Бакуго был прав с самого детства. Я Деку, что означает неудачник. И это мое геройское имя…

И я не могу умереть сейчас. Нужно хотя бы причуду передать. А что подумают другие? Хотя это не важно. А как же плохо будет маме? Что подумает Тодороки?

Нужно просто дождаться своей естественной смерти. Или умереть в бою. Тогда нужно пораньше начать искать приемника. Он будет страдать от такой же ноши, что и я.

Почему мне так не повезло? Почему я должен был унаследовать причуду и в итоге стать символом мира? Я хотел и желал этого с самого детства. Но не под такой ответственностью… Не под таким давлением… Почему мне придется кого-то обременять этой причудой, когда найдется приемник? Я не хочу этого, ведь знаю какого ему будет. Почему я родился беспричудным? Почему не могу отказаться от всего? Почему не могу просто взять и умереть? Почему не могу быть счастливым и жить, как раньше, постоянно улыбаться, несмотря на трудности.

Хочется умереть. Это позволит уйти от всего этого. Жизнь ужасна, но в то же время и прекрасна, хотя смысла в ней я не вижу. Стать героем, а зачем? Чтобы спасать людей, а зачем? Чтобы он жили счастливо, а смысл в их жизнях? Те, кто живут с вечно поднятой головой и наслаждаются каждым моментом своей жизни даже не задумываются о каком-то смысле, ведь счастье и оптимизм затмевают все эти дурацкие мысли. Я был раньше таким, какое же хорошее было время. Я мечтал спасать людей, чтобы все жили долго и счастливо. А теперь…? Оказавшись последним говном и нытиком, который начинает реветь из-за любой неудачи и наносить себе увечия, я задумался о том, что все бессмысленно и что лучше умереть. Это лишь доказывает мою слабость. Смерть — самый простой выход, правда, за ней таится пугающая неизвестность. Я не хочу жить, но и смерть меня не привлекает. Что будет после смерти? Я просто оставлю маму одну?

Я боюсь и я запутался. Вот весь ответ. Столько вопросов и сомнений. Это все тяготит и пожирает изнутри, выматывает, не дает сосредоточится и жить нормально.

Это приводит только к одной мысли.

Лучше бы я не рождался.

Я даже сам себя не понимаю. Где-то внутри все еще таится та детская мечта — стать героем. Я хочу этого все так же сильно, но мое убеждение, что смысла во всем этом нет, и я просто обречен доживать эту жизнь через боль, неся за собой один-за-всех, как тяжелую ношу, разрывает все мечты к чертовой матери.

А может, стать героем — уже не главная мечта моей жизни. Раньше я рвался вперёд, снося голову, рвался стать героем и усилить причуду — тогда я был счастлив. Желание стать героем лишь ассоциируется с прекрасным временем, которого так не хватает. Мое мечта — зажить счастливо и вернуть все в прежнее состояние? Это возможно? Такой слабак, как я, сможет это сделать?

Лучше бы я не рождался.

Я убеждаюсь в этом снова и снова. Сколько бы счастливых моментов я не испытал… Тогда, может, я хочу жить, ведь в жизни много хорошего… Но вся эта боль и страдания…

И снова сомнения. Это лишь и говорит о том, что лучше бы я не рождался. Тогда всего этого бы не было.

Телефон вновь завибрировал в кармане мокрых спортивных штанов. Удивительно, что гаджет не сломался от сырости и до сих пор подает сигналы жизни. Дойдя до комнаты, погруженный в свои мысли Изуку наконец отвлекается и смотрит на экран.

<Мидория, можешь прийти минут на 15 позже? >

<Могу. Все нормально? >

«Если все хорошо, то в душ сходить успею,» — подумал Изуку, все ещё беспокоясь за друга.

<Да, позже расскажу>

На душе стало чуть легче, поэтому Изуку спокойно отправился в душ, надеясь как следует попариться и покипятиться в горячей воде.

Душевую комнату он любит, потому что там можно расслабиться, но в то же время и ненавидит.

Изуку видит свое тело. Ему мерзко смотреть на шрамы и свежие порезы на своих бедрах, которые мозолят глаза каждый раз. Ему противно от себя и своего поведения. О чем он только думает, когда оставляет эти отметки. Если кто-то увидит? В раздевалке становится все сложнее прятать это, а вдруг будет какой-нибудь мед. осмотр, где все раскроется? Много мыслей в голове путаются в несуразный ком, который заполняет весь разум. Кипяток, бьющий по голове, не в силах вытолкнуть этот хаос из мозга, только ослабляя тело. Постепенно душ перестает быть местом, где можно полностью расслабиться и забыться. Наоборот — становится хуже. Физически Изуку отдыхает, а морально начинает загоняться.

Плохо.

Он резко выключает воду, осознавая что холодную практически не включал. Кожа красная. Мидория смотрит вниз на свои ноги. Шрамы стали алыми, почти багровыми, от сильного напора горячей воды. Только сейчас он замечает, что ноги стали более худыми, чем примерно месяц назад.

Точно стал слабее.

Он снова накручивает себя.

Когда последний раз я нормально ел? Вроде недавно… Хотя полноценно питаться слишком долго, времени не находится. Теперь и с этим нужно что-то делать. Плюс одна проблема…

15 минут прошло. Взяв с собой пару тетрадей, закинув на плечи полотенце, чтобы с волос не капало, ведь вытирать их — трата времени, Изуку отправился к своему другу. Знакомая дверь, порог, стук в дверь, ответ и открывающаяся дверь — это уже поднимает настроение. Что-то родное и близкое…

— Прости, что так неожиданно отложил встречу, — Шото улыбался, приветствуя друга. И это казалось тем, что приносит для Изуку счастье. Он сам плохо понимал свои чувства. Сердце билось с удвоенной скоростью, грудь заполнялась приятным волнением, а в лёгких появлялось что-то теплое и приятное. Это ли счастье? Изуку не знал, но ему нравилось чувствовать подобное.

— Ничего страшного, — Изуку улыбнулся в ответ, но уже не надевая маску, а наоборот сбрасывая, открываясь и поддаваясь чувствам. Что-то заставляет его делать это, когда рядом Тодороки, может это сам Шото. На мгновения все страдания перекрываются тёплыми и приятными ощущениями, которые, может, скоро и пройдут, но очень ценны для Изуку.

— Мне позвонил отец, а я впервые за долгое время решил взять трубку, — Шото не говорил это с болью или ненавистью, он будто просто констатировал факты. — Мы с ним немного повздорили, поэтому я отложил нашу встречу, чтобы договорить с ним и самому потом остыть, — присаживаясь за стол, Мидория положил свои вещи и посмотрел на друга.

— Не переживай, даже если ты будешь в плохом настроении, я всегда буду рад оказаться рядом и поддержать тебя, — искренность переполняла Мидорию, он не мог сдержаться и хотелось говорить и говорить. Рассказывать о том, как ему хорошо рядом с Шото, рассказывать о своих мыслях, поделиться проблемами и слушать о том, что говорит Тодороки. Но Изуку ограничился недавно сказанным, побоявшись оттолкнуть друга, показаться ему мерзким и противным из-за своих мыслей и шрамов.

Нет, я никому не расскажу.

— Спасибо, — согрели ли эти слова Тодороки? Конечно. Стало даже жарко, а внутри, в душе и сердце, будто полился сладкий мед, который создавал настолько приятные и трепещущие чувства, что хотелось умереть на месте. — Предлагаю сегодня позаниматься недолго, а потом просто отдыхать.

Мидория никогда бы не допустил себе такую поблажку, но сегодня он с Тодороки, поэтому согласен на все.

— Конечно, — радостно улыбнувшись, он открыл тетрадь, взял ручку, положил перед собой учебники и взглянул на Шото.

— Я спросить давно хотел, — делая те же, действия, что и Изуку, Тодороки наконец решил спросить, отбрасывая страх, что его вопрос окажется глупым и нелогичным. — Почему ты вообще так много занимаешься уроками?

Удивлённые глаза уставились на Шото, не понимая ничего сказанного.

— Ну, чтобы умным быть…? — неуверенно решил ответить он.

— Я задал этот вопрос, потому что ты же и так умный… То есть, занимаясь с тобой учебой, я вижу твой прогресс, как ты растешь и очень быстро. Ты полностью успеваешь за программой и легко можешь её опередить, даже стараясь сам. Мне нравится быть с тобой и я не хочу сказать, что мне неприятно находиться рядом так часто, наоборот, меня все устраивает, но ты работаешь так много и так усердно, что однажды ты можешь просто выгореть. Уроки в академии и домашнее задание легко помогли бы тебе успевать за программой, но ты очень много занимаешься дополнительно. Это не плохо, но так тяжело.

Повисло молчание. Изуку обдумывал каждое слово Шото, особенно останавливая мысль на его отношении о том, что Мидория так часто рядом с ним.

— Я не думаю, что я так умён. Я чувствую, что я будто остановился в развитии. Будто я не успеваю за другими и программой. Становится все сложнее, а я все на том же уровне, поэтому мне и понадобилась помощь.

— Я не стану переубеждать тебя в обратном, ведь вижу, что переубедить тебя не смогу, но скажу одно: скоро уже не я тебе с учебой помогать буду, а ты мне, если это случилось не уже, потому что я заметил, что ты знаешь все, что я тебе объясняю и даже говоришь больше, чем я могу сказать, — Шото смотрел в глаза друга, вцепившись взглядом. Он волновался за друга. Обычно такое поведение, как у Изуку, похвально, но не в данном случае. Однажды все пойдет плохо…

Изуку промолчал. Ему было нечего ответить, ведь то, что сказал Тодороки, отчасти правда, но Изуку все ещё не считает, что достаточно силен и умён для своей причуды и его ситуации. Ему все ещё нужно больше работать.

— Я всего лишь волнуюсь за тебя, — после этих слов они начали занятие. Длилось оно недолго — всего 40 минут.

— Спасибо большое, что помог, — Изуку закрыл тетрадь, с улыбкой посмотрев на друга. Шото с приподнятыми уголками губ одарил Мидорию теплым и заботливым взглядом. Что-то в нем было — глаза Тодороки излучали удовольствие от проделанной работы и нежность, которую Изуку так давно не видел и не получал больше ни от кого.

— Ты молодец. У тебя все так хорошо получается. Заниматься с тобой — одно удовольствие, — Шото не мог сдерживать похвалы.

— Спасибо, но я думаю, что все должно получаться куда лучше, чем есть сейчас. Нужно больше стараться.

Тяжёлый выдох. Тодороки не мог слушать это. Изуку так недооценивает себя, хотя в глазах Шото он превосходный человек и ученик.

— Я всегда готов помочь, — эти слова были неожиданными, но настолько нужными, что Мидория не стал задавать лишних вопросов. — Если тебе станет слишком тяжело в учебе или ИЗ-ЗА учебы, то приходи. Я всегда рад выслушать, поддержать или подтянуть.

— Ты делаешь так много для меня… — Мидория опустил голову, устремив взгляд в пол.

Почему ради меня люди готовы тратить столько своего времени, не требуя ничего взамен? Я же просто нытик какой-то, который сам не может справится с учебой и даже причудой. А он… Тодороки не просто предлагает помощь, а настаивает на ней. Он слишком добр к такому, как я…

— Спасибо… — подняв взгляд на Шото, Изуку старался скрыть наступающие слезы. Тодороки стал для него лучшим другом, ему он готов открыться, но боится спугнуть. Поэтому сдерживать эмоции рядом с ним сложнее. Чаша переполнилась. Капля начала медленно стекать по щеке, влекя за собой все больше и больше мокрых дорожек. Слезы появились сами, Изуку не смог проконтролировать свои чувства.

Черт! Прекрати реветь. Хватит! Какой же ты жалкий!

Тяжёлые мысли снова начали заполнять голову, закрывая собой все самое важное, не давая сосредоточится на другом.

Мидория в порыве спрятать эмоции закрыл лицо руками, согнувшись в спине, чтобы никто не увидел его таким. Он плачет не от счастья, он просто не может показать ТАКИЕ слезы, слезы боли и страдания, поэтому закрывает лицо ладонями.

А шрамы начинают чесаться и болеть. Оставить бы ещё парочку новых, но сейчас нельзя — не получится.

— Я понимаю, как тебе сейчас сложно, — теплая рука Тодороки аккуратно легла на дрожащее плечо Изуку. — Я вижу, как ты стараешься, — хватка усилилась и к первой руке присоединилась вторая. Она легла на его спину, нежно поглаживая. — Ты выматываешь сам себя, — Шото крепко обнял Мидорию, прижав к себе, стараясь укрыть от всех проблем и невзгод, которые сам Изуку и создаёт. — Не мучай себя хотя бы в этот вечер. Позволь мне успокоить тебя, — нежно обнимая, Тодороки переместил руку на голову Изуку, зарывшись ему в волосы и притянув к своему плечу. — Просто расслабься и не сдерживайся.

Переместившись на кровать, все так же оставаясь в объятиях друг друга, Шото отыскал поблизости одеяло и плед, которыми накрыл Изуку. Мидория доверился. Услышав слова Шото, он просто все отпустил. Все его эмоции, которые он обычно изливает в одиночестве, обрушились тяжким грузом, что так давно хотелось сбросить. Рядом с Тодороки все по-другому. Все куда чувствительнее. Изуку сразу открылся, забыв о том, что не хотел никому показывать своих чувств.

Он захлебывался слезами, пока Шото нежно гладил его по голове, обхватив другой рукой вокруг торса. Это успокаивало Изуку. Ощущение теплой руки в волосах расслабляло, отправляло куда-то в космос, для Изуку это было чем-то слишком близким, что сразу заставляло усткнуться в шею Шото, откинуть все предрассудки и демонов, грызущих все внутри, и отдаться чувствам. Тодороки сквозь ворот теплой кофты почувствовал проступающие слезы Изуку. Сердце сжималось при виде его состояния. Как же больно должно быть человеку, который всегда ярко улыбается, светится изо дня в день, а вечером плачет, не в силах успокоиться. Он кричит о помощи молча, просто показывая свои слезы, которые таились внутри слишком долго.

Мидория часто плачет один, это стало ритуалом — выкинуть все эмоции, чтобы продолжить работать. Сейчас все не так. Изуку показывает свои чувства и делится ими с кем-то, он впервые открылся и показал свою боль. Этого не хватало…

Холодные руки Мидории крепко держались за кофту Шото, как за спасательный круг, что не даст окончательно утонуть. Изуку не мог сдвинуться, он будто прилип к Тодороки. Лишь все тело дрожало, а слезы, не прекращая, продолжали литься из красных и опухших глаз. Мидория уткнулся носом куда-то ближе к ключице Шото, улавливая приятный запах чистоты и чего-то сладкого. Слишком приятный аромат. Слишком. Только Тодороки так пахнет. Теперь Мидория ещё сильнее прижался к другу, поняв, что ему нравится все в этом человеке. Его характер, отношение к вещам, забота, внешность, запах, стиль одежды — всё, это лишь малая часть.

— Изуку, все хорошо? — почувствовав давление в области груди, которое исходило от головы друга, Шото немного забеспокоился и удивился. Его голос был тихим и нежным. Мидория даже не откликнулся, а лишь продолжил обнимать Тодороки, ожидая снова услышать столь приятный сердцу голос. Его хотелось слушать. Сейчас, когда Изуку тонул в своих в слезах, ему нужно это новое успокоительное, оказывающее эффект на душу. Этим успокоительным был ВЕСЬ Тодороки. — Мидория?

Я назвал его по имени в тот раз?

Вот теперь он откликнулся, услышав привычное для всех «Мидория». Его давно не назвали по имени. Да и некому…

— А? П-прости, — поднимая тяжёлую, как свинец голову, Изуку взглянул на друга.

Слишком близко.

Они почти задели друг друга кончиками носов. Красные от слез глаза Мидории встретились с алыми щеками Тодороки который обеспокоенно смотрел на Изуку.

— Прости, я доставляю много проблем, — отодвинувшись, но не разрывая зрительного контакта, Мидория пересилил себя, чтобы не притронуться к щеке Шото. И слезы тоже остановились. Будто застыли. Изуку снова закрыл своих демонов, закрыл боль и страдания, оставляя пустоту. Перед Тодороки он не будет надевать эту дурацкую маску, но и проявлять слишком много эмоций и надоедать своим нытьем он не хочет. Было бы побольше счастья… Смог бы он ему ярко улыбнуться. А главное искренне…

— Мидория, — не успев ничего дальше сказать, Шото был прерван неожиданным жестом Изуку. Зажмурившись, будто ему неприятно, он замотал головой в разные стороны в знак протеста. Мидория взглянул на одноклассника, взял в руки плед, которые лежал поверх одеяла на его плечах и накинул на Тодороки.

— У тебя в комнате слишком холодно, — как следует укутав Шото, он случайно задел немного мокрую от ещё не высохших слез шею Тодороки.

— Тебе самому-то не холодно? — Шото перехватил руки Изуку, крепко, но не больно сжав их, чтобы хоть немного согреть. — Я придумал, — выпутавшись из пледа, Тодороки освободил место слева от него, приглашая Мидорию под плед. — Вместе же теплее будет.

И снова Шото сделал что-то такое, из-за чего на лице Изуку появилась настоящая улыбка. Улыбка скрещенная со смущением и огромной благодарностью незаметно проскочила на лице Мидории и была посвящена только для Тодороки.

Устроившись под пледом, друзья накинули ещё поверх одеяло. Так действительно было теплее, собенно если учитывать то, что левая сторона Шото отвечает за огонь, а Изуку и сидел у него под левой рукой, прижавшись к его боку.

Так ведь делают друзья?

Конечно…

— Тодороки, я тебя прервал тогда. Прости, просто я хотел попросить, чтобы ты называл меня по первому имени, — он говорил шепотом, ведь атмосфера уюта и некой близости не позволяла звуков громче. — Просто Изуку, если ты не против.

— Конечно, — взгляд устремился на Мидорию, который немного покрылся румянцем, но все же был таким же «пустым» и закрытым. — Тогда и ты называй меня по имени.

— Хорошо, но если тебе не нравится все это, то я не принуждаю, просто я озвучил свое желание, — он затороторил, как и раньше, немного размахивая руками, но взгляд при этом был болезненным. Будто он боялся, что его сейчас могут ударить или выгнать.

— Изуку, ты знаешь, что ты мой первый друг? — конечно, он знает, просто никогда об этом не задумывался. — Ты спас меня, если можно так сказать, конечно, я хочу стать ближе к тебе, чтобы ты обращался ко мне по первому имени, а я к тебе так же.

— Спасибо, Шото, спасибо тебе за все. Я не знаю как, но ты даже не представляешь, как сильно помогаешь мне, всего лишь что-то говоря. Спасибо, ты стал для меня очень важным человеком, — он говорил это, смотря куда-то вниз, будто произносил он это не только для Шото, но и для себя.

— Ты тоже мне важен.

Согреваясь в теплых объятиях друг друга, Шото и Изуку провели этот вечер только вдвоем, наслаждаясь уютом, теплом и заботой.