Твой сладкий запах так манил

Хотелось прикоснуться лишь слегка

Весь этот ядовитый мир

Попробовать на кончик языка

Я на строгой диете

Не потребляю сахар и твои чувства

Ты сахарная смерть

С тобой падаю в бездну

Рене вновь подносит к глазу голубую линзу. Можно сказать, что она не чувствует дискомфорта, даже несмотря на то, что эти меняющие цвет радужки штуки кажутся буквально пластиковыми, однако сама мысль о них приводит ее в волнение, особенно когда она справляется с задачей и смотрит на свое отражение.

Она не помнит, когда в последний раз видела свое прежнее отражение в зеркале. Такое… живое, не изменившееся на уровне ДНК, молодое, в самом расцвете сил. Рене снова ощущает себя пятнадцатилетней и собирающей восхищенные взгляды не только парней, но и девушек, своими большими голубыми глазами и ярким румянцем на загорелых щеках. Будто не было целых десятилетий, проведенных в мучениях одиночества и новой навязанной компании, что должна присматривать за новоиспеченной вампиршей. Не было семидесятых, восьмидесятых, девяностых и двухтысячных. Ей не идет седьмой десяток лет, ей все еще пятнадцать.

Она касается щеки, но румянец остается на ее пальцах, напоминая, что существует только из-за косметических средств, одолженных Элисон. Все это ненастоящее. Ее человечность — просто фейк. Всего лишь маска, под которой все еще находится белая кожа, красные глаза и выцветшие волосы.

Рене почти привыкла. Наверное, понадобится еще полвека, чтобы принять себя до конца.

Осторожно скрипит дверь — Рене не вздрагивает, но бросает молниеносный взгляд на вход в общественный туалет. Губы трогает легкая улыбка при виде Элисон. Ее не узнать с покрашенными рыжими волосами и карими линзами, которые подчеркивает темный макияж, но Рене нутром чувствует ее тепло и озабоченность, когда девушка подходит ближе и утоняет:

— Все нормально? Ники уже тебя заждался. Ты готова?

Рене неуверенно ведет плечами, махнув ладонями наверх-вниз. «Наверное?» Элисон вздыхает, улыбнувшись, и, придержав вампиршу за плечи, довольно серьезно осматривает ее лицо.

— Вполне себе сойдет, — говорит она, повторив фразу на языке жестов. — Я бы только еще скулы побольше подчеркнула, а то из-за тональника их почти не видно, выглядит слегка неестественно. Позволишь?

Рене неуверенно кивает. Элисон, нервно глянув через плечо на дверь, берет косметичку и чуть хмурится, обдумывая варианты. Уокер нравится наблюдать за переменами на ее лице, хотя ей не хочется думать, что они связаны с бесконечным стрессом от полетов и поездок по Италии. Элисон забавно двигает бровями, в то время как между ними пролегает ровная складка, а ее губы часто закушены или сжаты — вслух она никогда не скажет, что чем-то расстроена, подавлена или встревожена, и это Рене может прочитать только в таких мелких деталях ее лица. За столько лет жизни Уокер неплохо научилась читать людей. «Или оборотней», напоминает она про себя, невольно задумавшись, какой интересной иногда становится судьба.

Когда она только стала вампиршей, та странная группировка, что ее подобрала, твердила, что с оборотнями им не по пути — хотя бы из-за Войны Первородных, что произошла много столетий назад. Рене еще помнит, как изучала этот период в школе и готовила о нем проект, в заключении которого хотела сделать вывод о родстве этих родов сверхъестественных. Учителя еще ее обсмеяли — тогда тема «нечисти» была еще довольно табуирована, да и доделать тот проект Уокер так и не успела. Оборотней она на всякий случай опасалась все существование до попадания в больницу Дрейка, где поняла, что происхождение совсем не влияет на сущность того или иного создания — разве что люди стали казаться еще более жестокими, чем раньше. Сейчас же одна из оборотней стоит прямо перед ней, возвышается над вампиршей и сосредоточенно выводит на холодном лице какие-то линии, понятные только ей самой.

Рене покорно стоит на месте и даже не моргает, когда Элисон переходит на глаза и еще раз проводит черной тушью по ресницам, чтобы закрыть их белый оттенок. Ее движения мягкие, скрупулезно отточенные и ровные, она ни разу не промахивается и действует очень осторожно, пару раз пройдясь по одним и тем же местам. Несколько минут длятся целую вечность, но Уокер понимает, что совсем не против простоять вот так еще очень и очень долго. Пальцы Элисон очень теплые. Можно почувствовать, как в них течет кровь двигаясь мощными толчками пульса.

— Вроде все. — Элисон звучит не очень уверенно, но Рене знает: та никогда не бывает довольна результатом на все сто процентов. — Еще бы руки подправить слегка, — бесцеремонно взяв кисть вампирши, она проходит по ней кисточкой, размазывая бежевый оттенок и скрывая им мертвую бледность, — вообще будешь неотличима от человека или оборотня, честное слово.

Рене приходится подождать, пока Рейнольдс управится с ее кистями, чтобы проговорить «лучше человека, конечно, иначе у меня будут проблемы». Ей кажется, что слой краски на пальцах долго не продержится из-за постоянных взмахов и потираний ладоней друг о друга, но она надеется, что никто и не будет приглядываться к ней слишком сильно. В конце концов, в брошюрке в самолете она прочла, что в Италии людям обычно все равно, кто и как выглядит. Сверхъестественных тут тоже вполне себе жалуют, но законы обязуют «особей данного происхождения» обязательно регистрироваться при пересечении границы, а позволить себе такое они не могут.

Собрав свою косметичку, Элисон слабо улыбается. Она почти не спала в самолете, не привыкнув к ощущению полета, но старается держаться молодцом. Рене беспокоят ее попытки все время казаться сильнее, чем она является, но она пока не нашла нужных слов, чтобы сформулировать свою мягкую просьбу быть осторожнее и не переусердствовать с нагрузкой, что она на себя берет. Возможно, Рейнольдс просто пока что не хочет открывать душу нараспашку и говорить обо всех своих проблемах — Рене и не думает ее торопить. К тому же, сейчас у них есть дела поважнее: нужно сосредоточиться на спасении друзей. Не то что бы Рене считала, что нужно выбирать между их ментальным здоровьем и чужими жизнями… «Сложно все это», думает она с грустью. «И ведь действительно приходится разрываться в попытках всем помочь. Не только Эли так делает, ты сама этим грешишь. В чужом глазу соринку…»

— Все? Ты в порядке? Можешь идти? — Жесты Элисон слегка неуклюжи из-за занятых рук, но Уокер читает все по ее губам.

«Куда мы сейчас отправимся?»

«Поменяем деньги, потом — сразу в К-а-п-и-т-о-л-и-й-с-к-и-й музей. Хорошо бы было еще взять путеводитель по другим музеям, если там нас ждет неудача».

Рене не очень нравится эта неопределенность, впрочем, она никому не нравится. Остается лишь надеяться, что им не придется бесцельно ходить по городу несколько месяцев в надежде наткнуться на что-то стоящее — хотя лучше уж так, чем вернуться обратно с пустыми руками. Вспомнив Эндрю, Рене строго обещает себе, что увидит его снова и поможет ему вылечиться. С этой мыслью они с Элисон покидают уборную и направляются к Ники, нетерпеливо постукивающему ногой по плитке.

— И года не прошло! — слегка раздраженно бубнит он, скорчив гримасу. — Сколько еще вы планировали там проторчать?

— Уж лучше маскировка займет побольше времени, чем будет такой же хреновой, как у тебя. — В голосе Элисон звучит оттенок стали. — Говорил, что знаешь, как пользоваться хайлайтером, а в итоге твое лицо выглядит как подгоревшая яичница.

— Я бы попросил! — возмущается тот. — В последний раз я держал эту штуку в руках лет десять назад, честное слово!

Рене щелкает пальцами, как бы напоминая о том, что у них нет времени на перепалки. Она не чувствует раздражение, хотя в такой ситуации оно бы было понятно, или обиду на резкие комментарии Ники — она уже давно привыкла, что ее чувства будто бы слегка притуплены и никогда не бывают особо яркими, уступая место холодному чистому разуму.

«Не ссорьтесь. Нам пора. Еще предстоит найти место, где можно переночевать хотя бы пару дней».

«Она права», подтверждает Элисон. «Ты у нас говоришь по-итальянски, мог бы уже узнать у стойки информации, где найти дешевые хостелы».

«Я и узнал». Ники выглядит весьма довольным, когда с лукавой улыбкой произносит эту фразу. «Нам нужно сесть на поезд, потом от вокзала пройтись пешком, и там в хостеле нам уже забронировали комнату на двоих».

— Так бы сразу и сказал! — возмущается Элисон вслух. — Зачем тянул резину?

— Чтоб тебя позлить, — отмахивается тот, схватившись за ручку чемодана. — Ну что, идем?

Рене успевает схватить Элисон за предплечье, обвить его ладонями и чуть сжать, когда та хочет разразиться гневной тирадой. Это действительно помогает: лисица успокаивается, пусть все еще мечет взгляды в спину удаляющегося Хэммика, и чуть более благосклонно смотрит на Рене в ответ.

— Он всегда у вас такой раздражающий? — с усмешкой уточняет она, глубоко вздохнув и улыбнувшись. Она всегда именно так и возвращается в привычное состояние веселой, даже чересчур неунывающей девушки, которой привыкла быть. Рене кажется это слегка искусственным, но она кивает, пошевелив губами: «Да». — Что ж, а я уж думала, он просто меня невзлюбил, вот и нападает из-за этого.

Рене качает головой. Иногда ей кажется, что люди и оборотни видят все как-то однобоко и не учитывают многих особенностей характеров остальных, а может, просто этого не замечают. Она сама долгое время училась наблюдать и делать выводы, и с каждым разом у нее это получается все быстрее и точнее. При взгляде на Элисон она не знает, как объяснить, что Ники может и правда настороженно относиться к ней как к новенькой в их дружной компании, как к той, кто никогда не был у Дрейка и не может полностью понять его бывших пациентов, как к той, кто вполне может занять место самого Ники, потому что тот больше всего боится быть тем, кого легко заменить, но это в то же время мешается с его несносным характером, который включает в себя шутки, иногда выходящие за разумные пределы, а также с усталостью после перелета. Рене думает много, видит много, но все еще не знает, как описать космос в своей голове остальным, поэтому лишь осторожно говорит:

«Просто шутит. Привыкнешь».

— Ничего, я не в обиде. — Элисон улыбается еще шире, и Рене видит, как трещины ее улыбки становятся еще больше. — Он, впрочем, прав, у нас не так уж и много времени. Только ему не говори, что я согласилась с ним, сечешь?

Губы Рене сами дергаются в ухмылке. Иногда она поражается способности Рейнольдс заражать всех своим напускным весельем так, что это кажется одной из ее способностей наравне с прокручиванием в голове прошедшего дня во время сна или обольщением. Это Уокер вычитала из книги в библиотеке Лисьей Норы, которую нашла практически сразу после того, как начала общаться с Рейнольдс. Обольщение не обязательно значит нечто сексуального характера, просто такие лисы, если захотят, смогут располагать к себе остальных гораздо быстрее, однако совсем затуманивать разум они вполне себе тоже способны. Элисон потом призналась, что не пользовалась этой способностью где-то с начальной школы, когда запудривала учителям мозги ради хороших оценок, пока ее не поймали; потом она поняла, насколько страшной может быть подобная сила и насколько нечестным будет применять ее к кому-либо. Рене ей верит. Если бы кто-то воздействовал ей на мозг, она бы почувствовала. Она помнит, как это делал Дрейк, слишком хорошо.

Ники уже вовсю покупает билеты в специальном автомате, когда они наконец его догоняют. Рене с любопытством заглядывает через его плечо, но не может разобрать итальянские слова, написанные на мониторе. «Повезло, что хотя бы один из нас разбирается в этом языке», думает она, вспомнив, что парень Хэммика был родом из Италии. Она уже задумывалась над тем, доставит ли это им лишних хлопот, но Ники пока не подавал никаких признаков, о которых следовало бы беспокоиться. Через пару минут автомат жужжит и выдает им билеты, которые Ники победоносно сжимает в кулаке.

— Не зря учил язык, а? — мелодично смеется он, показав Элисон язык. Та решает быть умнее и не реагировать на его шуточки, за что Рене ей безумно благодарна, поэтому они втроем отправляются в сторону вокзала, на который можно пройти через аэропорт.

Уокер то и дело оглядывается, чтобы проверить, что за ними никто не следит. Если в Венгрии они еще делали вид, что совершенно не знакомы друг с другом, пока ждали самолет, то теперь они бесстрашно путешествуют троицей, и Рене кажется, что это может привлечь лишнее внимание, если их будут искать, даже несмотря на небольшую перемену в их внешности. Такая тревожность напоминает ей об Эндрю; когда они садятся в поезд, что довезет их до города, она вспоминает все четкие инструкции, которые он давал после первого побега из больницы, потом — когда улетел вместе с Нилом в Будапешт. «Еще тогда можно было догадаться, что происходит», чуть усмехается Рене своим мыслям, уставившись в окно, за которым мелькают маленькие желтые домики старых городов. «Может, если бы догадалась, остановила, напомнила о разуме — все были бы в порядке».

Эндрю всегда слушал ее советы и относился к ней серьезнее остальных. Если бы она только предупредила его, что затея с Нилом Джостеном весьма и весьма плохая, он бы принял это к сведению. Не то что бы Рене хотелось, чтобы они расстались — если они вообще встречались, если у них вообще есть нечто, что они называют отношениями, в чем Уокер крайне сомневается, — но она не может не думать, что это могло бы как уберечь их обоих, так и дать всей компании друзей больше спокойствия… Интересно, все ли ощущают долю вины в происходящем точно так же, как сама Рене? С тех пор, как Нил ушел, она только и думала об их последнем разговоре в палате Эндрю. Если бы она только увидела больше, если бы поняла, что Джостен задумал, если бы не сказала о Морияма, если бы, если бы…

— Не забывай моргать, — вдруг говорит Элисон. Рене поворачивает голову в ее сторону — они с Ники расположились в креслах напротив и, пока Хэммик изучает с очень умным видом брошюрку с достопримечательностями, Рейнольдс досыпает нужное количество сна, однако сейчас приоткрывает один глаз и игриво смотрит на вампиршу.

«Повтори», говорит Рене, смутившись, что ее так резко вырвали из размышлений. «Не. Забывай. Моргать», повторяет Эли, добавив вслух:

— Люди так делают. Моргают. Ты помнишь об этом только иногда, а когда задумываешься — забываешь. По этому незначительному факту остальные могут быстро догадаться о твоей сущности. Вот тот дядька на соседнем ряду пялится на тебя уже минут пять.

Рене краем глаза смотрит на расплывчатый силуэт мужчины сбоку, который и правда поглядывает на троицу с интересом. «Лучше поменьше общаться на языке жестов, иначе люди пялятся», думает она, поэтому просто кивает в знак благодарности. Элисон вторит ее движению, без слов услышав ее мысли, и Уокер моргает несколько раз. Кажется, линзы начинают цепляться то ли за ресницы, то ли за обратную сторону века, поэтому она сконфуженно отворачивается обратно к окну. Если бы она была человеком, то чувствовала дискомфорт в глазных яблоках, но сейчас ее больше волнует вопрос, сползут ли эти дешевые пластиковые штуки, придется ли их вынимать или нет.

«О чем я думала до этого? Ах, да. Остановилась на Эндрю», вспоминает она, разглядывая пейзаж за окном чуть замедляющегося поезда. Толком поговорить о своих мыслях по поводу случившегося она ни с кем не успела — с ноября она только и делала, что листала книги в поисках ответов, ожидала врачей у палаты Эндрю или пыталась поговорить с кем-нибудь насчет случившегося, чтобы получить больше информации и снова искать, читать, спрашивать… Даже с Элисон, которая всеми силами пыталась помочь, она не успела это обсудить, и сейчас времени, кажется, тоже не хватает. Возможно, его вполне реально найти, но при любой свободной минуте Уокер начинает убеждать саму себя, что у других проблемы поважнее ее переживаний, которые и без того меньше, чем у любого оборотня, на уровне ДНК. «Снова чувство вины», отмечает она, и мысли в ее голове звучат голосом Бетси. «Откуда оно? Из того же места, где замолк мой голос?»

Думать об этом не очень-то хочется — к тем воспоминаниям она старается не прикасаться ни вслух, ни мысленно, — поэтому она слегка потирает висок и переключается на Эндрю. Ей страшно подумать, где он вместе с братом, Дэн и Мэттом сейчас находятся и с какими условиями сталкиваются или будут сталкиваться. Как минимум — с низкими декабрьскими температурами. Как максимум — эта болезнь, это проклятье будет прогрессировать. «Если бы он знал, что все будет так плохо — убил бы Морияма?», задается Рене вопросом, крепко задумавшись. «То, что между ним и Нилом — слишком сильно, чтобы ответить однозначно. Чепуха какая-то. На что только существа не идут на поводу своих чувств…»

«Легко рассуждать об этом с позиции вампира», делает замечание самой себе Рене, качнув головой. «Тем более, когда сама не можешь разобраться, что чувствуешь». Задумчивый взгляд путешествует от окна до Элисон, которая кладет голову на плечо Ники и уже сладко спит, провалившись в видения о прошедшем дне. Рене нравится наблюдать за ней — она говорила это себе уже миллионы раз. И ведь не верится, что в Лисьей Норе она оказалась совсем недавно, буквально в октябре или сентябре, что они общаются каких-то два месяца — просто ничтожный срок для бесконечной жизни вампира, короткий, но насыщенный событиями и главное, общением с Эли. Будь обстоятельства другими, Рене бы не торопилась и дала себе несколько лет на то, чтобы подумать над всем этим, но сейчас, с таким темпом жизни и с такими путешествиями, она боится, что что-нибудь обязательно случится. «Прямо как тогда», говорит сознание, и Уокер поскорее прячет эти слова глубоко в себе. Она не будет вспоминать об этом. Пятьдесят лет молчания все еще отдаются в голове громким эхом, а в груди — стуком навсегда застывшего сердца.

Дорога кажется одновременно длинной и короткой. Рене скучает, пытается держать зрительный контакт с тем странным мужчиной, что пялился на нее почти всю дорогу, но его это почему-то очень смущает, поэтому он уходит в другой вагон. От вокзала они неторопливо бредут в сторону хостела, когда уже начинает вечереть. Рене отдает свою ветровку Элисон, которая с благодарностью ее принимает; как вампир, она чувствует перепады температуры гораздо менее ощутимо, чем человек или оборотень.

Они решают взять комнату с одной кроватью, однако девушка на ресепшне смотрит на них так подозрительно, что им приходится согласиться на две: Элисон и Ники вполне себе могли бы поместиться и на одной, а Рене спать вообще не нужно, однако у простого человека действительно могло вызвать непонимание то, как они собираются уместиться на одной койке. Хэммик оплачивает комнату на неделю вперед, и они закидывают туда вещи, после чего отправляются перекусить дешевой пиццей в странном ларьке; Уокер думает, что будь они людьми, они бы непременно отравились, однако все проходит удачнее, чем она могла предположить.

— Здесь существуют отдельные экскурсии по местам, связанным с историей сверхъестественных, — рассказывает Ники уже в номере, педантично выписывая информацию из телефона на бумажку. Рене не одобряет то, что он не сменил мобильник и продолжает пользоваться интернетом, хотя это может быть опасным, но Хэммик остается в этом плане непреклонным. — Нам, разумеется, нужно зайти в Капитолийский музей, однако не будет ли разумным изучить остальные связи тоже?

«Слишком долго», говорит Рене. Тот поджимает губы и хочет найти поддержку у Элисон, но машет рукой, сразу поняв, что это бесполезно. «Если найдешь что-то, имеющее связь с волками или исцелением от проклятья, тогда мы туда сходим», добавляет Уокер, подумав. «Нет смысла тратить время на статую пчелы или дворец Кассандры».

— А зря. — Длинные пальцы Хэммика уверенно показывают слова вслед за губами. — Кассандра, между прочим, была прорицательницей, хотя из-за проклятья Аполлона ей никто не верил до самой смерти. Ту полоумную девушку у Дрейка звали так же, помнишь?

«Нам не нужны предсказания», говорит Рене вслух, добавив про себя: «От них только вред, только смерть…». В груди становится больно.

— Я б не отказался от возможности узнать будущее, но ладно уж. — Ники закатывает глаза и черкает карандашом пару строчек на бумаге. — Капитолий так Капитолий.

Рене кивает. Элисон стучится в дверь, вернувшись из общей душевой, единственной на весь этаж, и теперь приходит очередь Ники туда идти. Рене соглашается быть последней, так как ей спать не нужно; когда остальные уже видят девятый сон, она осторожно продолжает работу Хэммика и ищет полезную информацию, выписывая краткие данные на листочек. Она была в курсе множества итальянских легенд — все сверхъестественные так или иначе знают свою историю, пусть и не все различают мифы и реальные происшествия в далеком прошлом, а вампиры уж подавно, — но некоторые оказались новыми даже для нее. Долго разглядывая восстановленную в правильном виде статую Клелии на останках Римского форума и читая жаркую дискуссию между оборотнями и людьми о том, следовало ли реставрировать этот памятник и менять его образ, она даже забывает, зачем полезла искать его фотографии, и только через полчаса сконфуженно себя останавливает.

Утро она встречает в размышлениях о том, что была бы не прочь посетить все достопримечательности старого города, пусть она ни за что не признается в этом Ники, иначе они действительно проведут неделю в путешествиях от одних развалин к другим. Она вспоминает, что Эндрю вскользь упоминал, как Нилу тоже нравятся достопримечательности и как он с интересом глядел на все дома в Стамбуле, и именно эта мысль помогает вернуться на нужный курс и настроить себя на дело. «Хоть кто-то из нас должен быть ответственным. Учитывая то, что у оборотней двадцать два года и даже тридцать лет считаются еще детским возрастом, я в свои человеческие шестьдесят четыре должна быть тем самым взрослым, что за всеми следит», с усмешкой думает она, прежде чем осторожно будит ребят в семь часов утра. Пока те умываются и завтракают, Рене снова посвящает время поискам чего-нибудь полезного и, на всякий случай включив впн, она заходит на сайт Мировой Сети Сверхъестественных, чтобы изучить возможные предложения в Риме.

Сеть основали не так давно, и ее могут использовать только сверхъестественные, которые подтвердили свою личность; аккаунт Ники оказывается верифицированным, за что Рене его мысленно журит, ругая за отсутствие информационной безопасности, хотя это довольно облегчает задачу. В обычном интернете постоянно начинаются новые споры насчет того, насколько правильным и гуманным является то, что МСС нельзя пользоваться людям, которые хотят пользоваться услугами сверхъестественных, несмотря на то что Сеть специально создавали как безопасное место, не включающее в себя представителей человеческого вида; Рене может их понять, потому что МСС включает в себя абсолютно все, начиная с сайта для знакомств для сверхъестественных и заканчивая поиском жилья или предоставлением любых услуг, как и поиском работы, но оправдывать и поддерживать попытку вклиниться в эксклюзивное пространство не собирается. Открыв карту мира и щелкнув на Рим, Уокер с сомнением и скептицизмом просматривает уже знакомые локации. Где-то указаны кафе, являющиеся безопасными для оборотней всех видов, где-то кто-то продает вещи…

Увидев, что статуя Клелии отмечена сразу десятком точек, Рене неодобрительно качает головой, но пробует понажимать на те или иные кнопки. Когда кто-то отмечает локацию на подобной карте, сначала эта точка обычно проверяется администраторами, чтобы избежать спама, но видимо, им не всегда удается уследить за всеми, поэтому штук пять значков предлагают интимные услуги или являются бессмысленным спамом. Рене заинтересовывается только последней: ткнув пальцем на нее, она читает аккуратные буквы «Агенство Гермес. Не самые легальные технологии для не самых легальных туристов». Когда Уокер с сомнением думает над тем, что это весьма дерзкий способ рекламировать нелегальные услуги, эта кнопка, мигнув, погасает, будто ее и не было никогда. Рене это не нравится, и она убирает телефон в карман как раз когда Ники, поправляя на себе широкую футболку, входит в комнатку.

— Ну что, идем? — Он хлопает в ладоши, ярко улыбаясь. Элисон входит за ним слегка недовольно и всматриваясь в карманное зеркальце в ладони.

— Волосы начали вымываться уже на третий день! Мне так не хватит краски хотя бы до конца месяца.

«Купим еще», успокаивающе говорит Рене. «Если потребуется». Рейнольдс неуверенно кивает, проводя пальцем по светлым корням покрашенных тоником волос, потом переводит взгляд на Рене и, всплеснув руками, кричит:

— Тебе же нужна кровь! Нам нужно зайти в магазин!

«Тише», осаждает ее Уокер машинально, но потом смягчается. Она не питалась с момента отбытия из Лисьей Норы, где ей ежедневно выдавали одну поллитровую банку из запасов; хранить их долго не получалось, но Рене по привычке пила их через один день и копила, так что это неплохо помогло ей перед поездкой — взять с собой чужую кровь было попросту невозможно, и пришлось насытиться всем, что было, буквально за пять минут до побега. «Я думаю, меня хватит еще на неделю», добавляет она, прислушавшись к внутренним ощущениям. Голода и правда нет — даже клыки не побаливают.

— Надо бы все равно запастись, — неуверенно говорит Элисон, подхватив сумку и не забыв добавить фразу на языке жестов. — Вдруг понадобится бежать…

— Найдем что-нибудь в МСС, — кивает Ники, с преувеличенной до смехоты галантностью пропуская девушек вперед себя и прикрывая за ними дверь. Рене окидывает его осуждающим взглядом, не забыв пожурить его за использование этого сайта:

«Мы тут прячемся, личности скрываем, а ты сидишь в приложении, которое может передавать данные о твоем местоположении правительству или еще кому-нибудь».

— Это вроде опровергли, — не очень уверенно заявляет Ники, а затем, задрав нос, идет в атаку: — И вообще, я не принимаю никакие обвинения и все буду отрицать. Все, сделанное мной, было во благо себя любимого и точка.

«Ты такой ребенок, Х-э-м-м-и-к», закатывает глаза Рене. Они спускаются вниз по лестнице и выходят на улицу; Ники хочет воспользоваться телефоном, чтобы проложить маршрут, но Уокер глядит на него так строго, что он все же нехотя достает карту города и долго ее изучает, прежде чем все-таки предполагает, что им нужно идти именно в этом направлении. День выдается чуть более теплым, чем вчера, и солнце иногда выглядывает из-за туч, так что Рене приходится надеть солнечные очки и кепку, а так же поплотнее застегнуть темную ветровку. Солнце бледно-белая кожа не любит от слова совсем, но Рене привыкла избегать прямого попадания лучей, которые могут вызвать зуд или раздражение; в Лисьей Норе ей даже выдали крем, который может помочь легче переносить ясную погоду, однако он почти закончился и Уокер не смогла его с собой взять.

Элисон, после беспокойных наблюдений за вампиршей, напоминает ей, что в сумке лежит небольшой зонтик, если ей понадобится еще один предмет защиты от солнечных лучей. Рене не хочет им пользоваться, потому что в такой стране любому, кто увидит существо с зонтом во время «хорошей», как считают люди, погоды, станет очевидно, что перед ними вампир. Раскрывать свою личность она планирует только в магазине, где можно будет купить кровь: ее все равно не продадут кому-либо кроме вампиров, так что придется подтверждать свою личность.

«Пока ты страдаешь тут от солнца, где-то в западной Европе твои друзья сейчас мучаются от холода», напоминает она себе, и ее язык нервно ерзает по аккуратным клыкам. Она снова возвращается к мыслям, что пока ее близкие в опасности, она тоже должна страдать и не может иметь право хотя бы на секунду отвлечься на какой-нибудь пустяк. При расставании они пообещали друг другу связаться, когда появится возможность и все будут в безопасности, а, если ситуация будет критической, то крайним сроком будет день, который придет ровно через месяц — в конце января. Если уж и тогда кто-либо не сможет дозвониться до друзей, то следует бить тревогу. Рене помнит, что прошло всего три дня. Три дня, за которые не было ни одного звонка, а значит, ситуация может быть плачевной, критической, смертельной…

Рене на секунду прикрывает глаза и слегка нервной походкой идет за Ники, который вертит карту в руках и бормочет под нос сомнительные ругательства. Она слишком нервничает, это может помешать выполнить их часть плана, а подвести всех она не может. Краем глаза она смотрит на Элисон, ища поддержки в ее образе. Ее длинные русые, но покрашенные в рыжий волосы завязаны в пучок, глаза смотрят в точку в пространстве, а верхние зубы то и дело проходятся по губе — сейчас, когда она погружена в свои мысли, она кажется совершенно особенной и, пусть от нее не исходит обычное тепло веселья, при взгляде на нее Рене успокаивается. Она здесь не одна, рядом с ней одно из самых близких существ на планете… которое нельзя подпускать слишком близко.

Все полетит к чертям. Рене уже была у них и не может позволить себе туда вернуться, вместе с тем утянув всех за собой.

Иногда короткое наваждение говорит ей, что с Элисон все будет по-другому. Она же другая. Не вампирша, как минимум. Совершенно иного нрава и характера — значит все может получиться? Эти мысли нужно подавлять. Рене не станет рисковать Эли, чтобы проверить эту теорию. Что было однажды — повторится дважды. Она на всю жизнь запомнила эту фразу.

Элисон поворачивает к ней голову, и Рене стремительно отводит взгляд, пусть за черными стеклами все равно не видны ее печальные глаза. После получасового плутания по неизвестным улочкам они выходят к Колизею, и Ники довольно оттирает невидимый пот со лба.

— Не заблудились-таки, — тянет Элисон удивленно.

— А ты во мне сомневалась? Обидненько. — Хэммик ведет плечами. — Мы, змеи, мастера ориентироваться по местности.

— Это только лисы, в лучшем случае — все собачьи умеют такое, а не змеи, — отрезает Рейнольдс. Пальцы Рене скользят друг по другу в коротких щелчках. — Да, она права, — Элисон кивает в сторону вампирши, — у нас нет времени на это и все такое. Долго еще идти?

— Сейчас сделаю пару фото и скажу. — Ники показывает язык и отворачивается к Колизею, действительно открыв приложение камеры. «Ты не собираешься никуда это выкладывать?» спрашивает Рене, однако Хэммик не видит ее движений, поглощенный фотографией, и даже взмахи руками не помогают привлечь его внимание.

Элисон качает головой, переглянувшись с ней. Ее прищуренные из-за солнца глаза сверкают озорными искорками, когда она беззвучно говорит: «Не дурак ли?». «Только иногда», отвечает Рене, сделав вид, что ничего не происходит, когда Ники возвращается к ним с довольной миной на лице. От такой маленькой шалости настроение поднимается, и до музея Уокер доходит с легкой улыбкой на лице.

Элисон всегда может вдохнуть в нее жизнь совершенно обычными поступками. Рене не знает, как это работает. Это непонятное ощущение будто бы пробуждает все притупленные эмоции от долгой беспокойной спячки — это ощущается слишком хорошо, чтобы от этого отказываться. «Наверное, такие противоречия все еще делают меня человеком», думает она, протискиваясь сквозь толпу к известному фонтану. Элисон на всякий случай берет ее за руку, чтобы они не потерялись в толпе громких туристов, и ее ладонь теплая, мягкая, чересчур приятная. «Люди вечно строят свою жизнь на противоречиях. Со стороны кажется, что это так просто — поступить логически, сделать все правильно. На деле же — практически невозможно даже для сверхъестественных…»

Улочки старого города наполнены оживленными разговорами людей: этот шум давит на мозг бесконечным жужжанием, однако неповторимым образом рисует нерушимое течение времени. Рене смотрит на эту суету со стороны, слушает разговоры о мелочных проблемах, видит попытки сфотографировать достопримечательности и чувствует, что она существует вне этого потока. Ее давно выкинуло из него — пока остальные с разной скоростью двигаются вперед, навстречу судьбе и смерти, она стоит на месте на берегу, застряв в топях, и наблюдает за остальными. Дело даже не в том, что теперь Рене не видно края, в конце концов, жизнь даже для вампира может оборваться в любой момент благодаря черному золоту, а в ощущении неестественности мысли, что в какой-то момент она сможет увидеть, когда поток просто-напросто высохнет абсолютно для всех. Пятьдесят лет помогли смириться с этим, но не помогли справиться. Уокер глядит на простых людей, переводит взгляд на Ники с Элисон впереди и чувствует, что, пусть их вода течет медленно и неторопливо, она так или иначе отдаляет их от существа, постигнувшего бессмертие.

Рене застала шестидесятые и битломанию. Семидесятые и Абба на дискотеках. Восьмидесятые и движения за права меньшинств. Девяностые и новую эпоху кино. Двухтысячные и осознание, что наступило новое тысячелетие, а Уокер может дожить до следующего и увидеть его своими глазами. Эти мысли не раздражают, не гневят, не печалят — они уже привычные, они существуют на заднем фоне как белый шум и изредка всплывают к поверхности, напоминая о своем существовании, но это не делает их правильными или безопасными. Бетси как-то сказала, что с душевным одиночеством можно справиться. В Лисьей Норе вампиры появляются редко, все же это лагерь в основном для оборотней, но в Венгрии и Румынии их много и каждый справлялся с похожей проблемой в определенный период своей жизни. Рене могла бы получить от них какой-нибудь совет, пусть ее страшит идея общаться с обществом вампиров: в первый и последний раз это произошло сразу после ее обращения и было похоже на нескончаемую десятилетнюю пытку. Время кажется такой странной штукой — его слишком много для одного существа, но в то же время постоянно на что-то не хватает…

— Пришли! — Хэммик громко хлопает в ладоши, вырывая Рене из размышлений. Она поднимает взгляд на старое здание Капитолия, слегка огороженное небольшим забором. — Дело за малым: купить билеты, взять экскурсию…

— Будем надеяться, что все пройдет хорошо, — не очень уверенно говорит Элисон. Хэммик уходит вперед, все еще смотря в экран мобильника, и Рейнольдс поворачивается к Рене, коснувшись ладонью губ и поведя ей ко второй руке. — Все хорошо?

Рене ведет двумя пальцами вверх. «Живу», говорит усмешка на ее губах, отражающая прежний ход ее мыслей. Иногда ей приходится делать огромное усилие, чтобы вернуть их в нужное русло и собрать по всем закоулкам вселенной.

Спустя пять минут Ники возвращается к ним озадаченным, объяснив, что им придется подождать, пока наберется группа туристов, хотя бы десять существ, чтобы им смогли предоставить говорящего по-английски гида, которые в такое загруженное время перед рождеством и во время сатурналий прямо нарасхват. Им приходится проторчать у кассы минут пятнадцать: народ собирается быстро, и вот их уже ведут нестройной толпой внутрь капитолийских музеев вслед за экскурсоводшей Ребеккой.

— Если спросят, мы — туристы из Америки, понятно? — шепчет Ники предупреждающе. — Про нашу сущность лучше не говорить и от нее отнекиваться, а вопросы задавать аккуратно.

«Сам про это не забудь», с некоей ехидцей во взгляде говорит Рене. Она не снимает очки даже после того как входит в помещение. «Из нас троих ты, вероятнее всего, станешь источником неприятностей».

— Ты ранила меня в самое сердце! Я оскорблен и унижен. — Ники прислоняет ко лбу тыльную сторону кисти и карикатурно ставит брови домиком. — Теперь мне век существовать с таким непримиримым плевком глубоко в душу. Позор мне!

«Прекрати паясничать», Рене почти беззвучно смеется и отчаянно хмурит брови, стараясь собраться. «Слушай, что говорит наш гид».

«А ты поменьше раскрывай тот факт, что не разговариваешь, а то он внимание привлекает», отвечает тот на языке жестов, слегка смазав слова. Рене поджимает губы, хотя понимает, что в его словах есть доля правды. Сейчас чем меньше они высовываются, тем лучше. В обычное время ей было бы все равно, смущает она кого-то другим языком или нет.

Экскурсоводша очень бодро начинает рассказывать про каждую деталь здания и в основном сосредотачивается на людской истории, лишь иногда упоминая тех или иных сверхъестественных, когда уходит в мифологическую сторону вопроса. Группка туристов постепенно движется по музею меж статуй, рассматривает их и переходит к новым экспонатам; Рене вновь слушает историю Клелии, но начинает скучать, когда тема оборотней затрагивается все меньше. Римская волчица иногда упоминается, однако к самому экспонату их пока еще не ведут. Элисон, не выдержав, начинает аккуратно задавать вопросы, больше подводящие к теме сверхъестественных, и экскурсоводша старается отвечать на них так, чтобы не отходить от темы слишком сильно и чаще всего возвращается к Римским богам.

— Янус чаще всего изображается с двумя лицами: одно из них смотрит в прошлое, а другое — в будущее. В руке двуликого бога лежит ключ, которым он отпирает и запирает небесные врата. В честь него назван первый месяц года — Януарис, так что не забудьте пожертвовать ему медовые пироги сразу после празднования Нового Года, — шутит она, однако шутку никто не поддерживает.

— А сейчас празднуют сатурналии, не так ли? — бодро осведомляется Ники, спускаясь по ступенькам вниз. Экскурсоводша манит их рукой, указывая, куда нужно идти.

— Все верно. Те игры, пляски и пиры, что вы можете видеть на улицах, вероятно вызваны именно неделей почитания Сатурна, который в греческой мифологии был назван Кроносом и свергнут Зевсом или Юпитером. Если позволите вернуться обратно к Янусу, то существует поверье, что именно он уступил свое место Юпитеру и признал его силы. Что сподвигло бога, который является началом и концов времен, который выпускает солнце на небосвод и существует везде и сразу, сделать это, остается загадкой.

Рене заинтересованно идет вместе с группой дальше. «Люди воспринимают богов более… преувеличенно что ли», думает она. «Сверхъестественные так или иначе связывают их с природой и чем-то естественным, чтобы поддерживать это с уважением и благодарностью, а люди придумывают то, чего нужно бояться».

— Смотрите! Мы наконец пришли к моему любимому экспонату. — Уокер поднимает голову и облегченно вздыхает, наконец увидев Римскую Волчицу с Ромулом и Ремом, тянущихся к ее соскам на животе. — Все, наверное, слышали легенду об основателях Рима, которые являются сыновьями весталки Реи Сильвии и бога Марса и которые были вскормлены волчицей, что откликнулась на их плач, когда их корзинка прибилась к берегу реки. Между исследователями не раз возникали споры насчет того, являлась ли та священная волчица оборотнем или же полуволками были сами Ромул и Рем. Одни утверждают, что волчица помогла им выжить именно из-за своей части человеческой сущности. Другие предполагают, что Марс изначально сделал своих сыновей бесстрашными волками-оборотнями, чтобы никто не смог сравниться с ними по силе и чтобы они наводили страх на своих врагов, и именно поэтому волчица их и вскормила: почувствовала знакомую сущность, восприняла их за своих щенков.

— Не верю в эту чушь про оборотней, давайте дальше! — говорит какой-то мужчина в толпе. Ребекка, запахнув ветровку из-за легкого ветра, осуждающе качает головой.

— Зря вы так. Многим тут, как я погляжу, интересно узнать побольше о мифах и преданиях, которые витают вокруг тех или иных памятниках. Как историк, я разбираюсь в подобных вопросах весьма хорошо и могу уверить вас, что сверхъестественное объяснение тех или иных событий вполне себе логично ложится на то, что сохранилось до наших дней. А отрицать наличие магии и оборотней в современном мире — все равно, что не верить в гравитацию. Во всем хорошо сохранять баланс и не вдаваться в крайности. О чем я говорила? Ах да, священная волчица. Сверхъестественные склоняются к теории эволюции, когда говорят о своем происхождении, но итальянские волки любят выбирать вариант, где они произошли от самого Марса.

«Ага, поэтому Эндрю говорил, что большинство волков становятся Предателями, от бога войны произошли же», хмыкает про себя Рене.

— Если говорить на щепетильные темы, то участие большинства волчьих подвидов на стороне фашистов во Второй Мировой, тогда как основная часть сверхъестественных выступала против дискриминации на основании нации и любого другого признака, данного при рождении, это косвенно подтверждает, — подхватывает экскурсоводша. — Однако сейчас, пусть этот факт неоспорим, не принято относиться к волкам предвзято и их все еще здесь почитают. — «Но справедливо опасаются», заканчивает ее мысль Рене, вновь вспомнив Эндрю и легонько коснувшись воспоминаний о Ниле. — Все-таки волк является священным животным — и не только из-за той самой волчицы, но и благодаря связи с Аполлоном или Фебом. Как раз к нему мы сейчас и подберемся.

Они заходят в еще одно здание с единственным этажом. В основном это помещение заставлено картинами, изображающими сцены из различных мифов и легенд; Рене смотрит на них лишь краем глаза, потому что ее внимание привлекает совершенно иная вещь.

В конце зала, за оградой, спрятанная под стеклянным куполом и еще раз огороженная защитным слоем лежит нужная им стрела. С белым наконечником и черным основанием.

— О живописи мы поговорим на обратной дороге, а сейчас я расскажу вам об этой, казалось бы, ничем не примечательной стреле. — Экскурсоводша звучит с восхищением и искренней любовью к своей работе. — Неспроста я упомянула Аполлона, величайшего охотника, чьи стрелы никогда не промазывали и всегда били в цель. Данная древняя стрела, по исследованиям, вполне могла принадлежать ему, поэтому она находится неподалеку от волчицы, что тоже ассоциируется в Фебом. Много любопытных секретов хранит эта стрела. Подойдите поближе и взгляните на нее. Смущает ли вас что-нибудь в ней?

Народ слегка топчется у ограды, рассматривая экспонат. Рене ощущает легкое волнение, когда тоже подбирается ближе и смотрит на чистейшую ровную стрелу. Линзы начинают отчего-то неудобно ощущаться на глазах, будто сверхъестественная сущность каким-то образом отвечает на эманации силы, исходящие из острого наконечника. Появляется тревожное чувство в груди, не дающее покоя.

— Она же совсем чистая! Будто подделка! — звучит знакомый недовольный голос мужчины.

— Стрела действительно чиста, — соглашается экскурсоводша, — но не потому, что подделана, а потому что ее наконечник сделан из белого золота. Много легенд сопровождают этот редкий материал, который почти не сохранился до наших дней в отличие от своего темного двойника — черного золота. — Рене чувствует маленькие шаги мурашек по телу, вызванных новой порцией воспоминаний. — Как всем известно, черное золото является ахиллесовой пятой сверхъестественных существ любой масти, оно несет смерть, разрушение и боль, в то время как белое золото ассоциируется с жизнью и процветанием. В целом, такая интерпретация вполне себе близка к правде. Аполлон был покровителем искусств, врачевателем, и белое золото, ставшее его подарком людям, могло вылечивать даже самые тяжелые болезни.

Рене переглядывается с Элисон, но делает это отстраненно, потому что ее разум неумолимо возвращается в прошлое и запирает сам себя в зеленых стенах больницы Дрейка. Свет яркой лампы, жесткий вкус резины во рту из-за приспособления, не дающего сомкнуть челюсть, черное золото на запястьях и ногах, стирающее кожу до кровавых мозолей, лицо Пилигрима, наклоняющееся над Рене, чтобы поднести к ее клыкам пробу…

— Почему же стрела совсем не изменилась за столько веков? — негромко уточняет Ники, состроив заинтересованное лицо.

— Чистое золото не подвластно окислению, коррозии, оно не темнеет, не чернеет, сохраняет блеск и красоту веками — это золото просто не подвластно времени, оно существует вне него. Апории Зенона говорили именно об этой стреле: если летящая стрела занимает какое-то место в пространстве, а иначе она не существует, и это место равно ее размеру, а иначе она получается больше или меньше себя самой, значит, ей двигаться некуда и она покоится на месте, а не летит? — Все туристы замолкают, пытаясь осмыслить сказанное. Экскурсоводша, довольная эффектом, продолжает: — Стрела Аполлона из белого золота не летит вслед за временем, она замирает на месте и разрезает его.

— Если она обладает таким количеством магических свойств, почему люди ей не пользуются? — Ники звучит расслабленно и совсем ненапряженно, делая вид, что заинтересован лишь в части легенд, да и то не слишком сильно. — Скажем, не вылечивают все болезни, не пытаются подобраться хотя бы с одной стороны к этому вопросу?

«Зачем ты это спрашиваешь, зачем…», отчаянно думает Рене, чувствуя, что ее мутит, а желудок крутит от непонятной тревоги, которую вызывает не только стрела, а что-то еще.

— Да! — тем временем поддакивает другой мужчина. — Как-то нелогично получается!

— Дело в том, что, как я уже отметила, настоящего, именно такого белого золота на Земле практически не осталось. Пожалуй, можно сказать, что эта стрела, эта реликвия составляет процентов пятьдесят от общей массы золота подобной пробы во всех странах. В отличие от черного золота, которое создается с примесью брома, данную смесь элементов повторить пока еще никому не удавалось. То золото, что продается в ювелирных — немного другое и может считаться подделкой. — Экскурсоводша, подумав, добавляет: — Лет десять назад шло обсуждение, стоит ли воспользоваться этим артефактом для новых исследований, пожертвовать исторической ценностью ради возможности продвинуть науку вперед, однако стороны не пришли к компромиссу, и настоящее белое золото остается здесь.

Рене хочется зажать уши, но она лишь опускает голову так, чтобы не видеть стрелу. Элисон с вопросом, написанном на ее гладком лице, смотрит на вампиршу и пытается осторожно протиснуться к ней через толпу.

— Даже сверхъестественные об этом ничего не говорят? — деланно изумляется Ники.

— Даже им открыты не все тайны природы, я полагаю. — Девушка склоняет голову.

— А может, это золото не может исцелять? Вы говорите, что оно несет жизнь, но Аполлон использовал свои стрелы, чтобы убивать — так что же, жизнь они все-таки не несут?

— Вот нравится мне этот парень! — гудит мужчина, хмыкнув. Ники отвешивает ироничный поклон, пока экскурсоводша обдумывает вопрос и, чуть сощурившись, говорит:

— Вы знаете, эта стрела действительно использовалась для убийства — не в легендах и мифах, а в задокументированном случае в реальном мире, несколько веков назад, если не ошибаюсь, возможно — целое тысячелетие. Один смельчак выкрал эту стрелу отсюда, чтобы убить другого оборотня и разрушить проклятье.

Рене осторожно поднимает голову, встретившись взглядом с Элисон. Они обе понимают, что, не называя имен, экскурсоводша говорит о Морияма.

— Как подтверждают источники, это ему удалось, и на белом золоте еще можно увидеть остатки крови одного древнего рода оборотней. Не пытайтесь рассмотреть, не заметите, в конце концов, прошло как минимум одно тысячелетие с того момента. — Экскурсоводша продолжает смотреть на Ники. Тот, подумав, строит невинное лицо и уточняет:

— А что за оборотень? Какой-нибудь римский волк?

— Да разве ты веришь в эту чушь, парень? — удивляется мужик, явно раздосадованный, что его союзник сменил сторону. — Ну какие оборотни?

— Нет, это были чужестранцы. Долгое время эта стрела хранилась у них, но они любезно разрешили перенести ее на родину как исторический объект.

— Интересно, — кивает Ники. Экскурсоводша вторит ему и хочет сделать шаг к картинам, но Хэммик все же интересуется: — А что за проклятье эта стрела разрушила во время убийства?

«Остановись!», думает Рене, тряхнув волосами. «Она и без того смотрит на тебя с подозрением!»

— Боюсь, это не совсем в моей компетенции, так как я больше ориентируюсь на древнеримскую и древнегреческую мифологию, — уклончиво отвечает девушка. — Однако вы можете приобрести сувенирную книгу в магазине у выхода с территории музея, в ней, вероятно, будут некоторые подробности, о которых я могу умолчать.

— Это все потому, что мифы — чистая выдумка, а главное — нелогичная! — торжествующе заключает мужчина. Ники улыбается во все тридцать два зуба, хмыкнув и как бы поддержав его. Ребекка ждет еще пару мгновений, и на ее лице проносится облегчение, когда она уверенно ступает в сторону картин после отсутствия новой порции вопросов.

Элисон переглядывается с Рене. Та кратко показывает указательными пальцами вперед — «иди» — а сама притормаживает у стрелы, чтобы взглянуть на нее еще раз. Могильный холод источает белый наконечник и черное основание — то место, где смерть соприкасается с жизнью, сияет странным противоречивым блеском. Рене сглатывает, отводит взгляд и моргает, только сейчас вспомнив, что это нужно делать. Вскинув голову, она кратко проходится глазами по помещению, запоминая, где находятся камеры и исподтишка рассмотрев позиции охранников. «Вот так, сосредоточься на деле, тогда и мысли в голову не будут лезть», говорит она себе, присоединившись к группе.

Экскурсия заканчивается через полчаса — за это время Уокер старается запечатлеть в памяти все дороги и входы этих музеев, пока Ники делает кучу фотографий. Элисон все же покупает тот путеводитель в магазине музея; с территории они выходят по отдельности, однако, отойдя от главных достопримечательностей города в более тихий район, снова объединяются и усаживаются в полупустое кафе, где книга перекочевывает в руки Хэммика.

— Это было… увлекательно, — зачерпнув ложкой джелато, заявляет он. У Рене складывается впечатление, что ничто не может затмить его несерьезность, и это подтверждается, когда он бесцеремонно вытаскивает мобильник и принимается вновь в нем что-то искать, позабыв о книге.

«Ты еще в социальные сети залей фотографии», говорит Рене, ткнув пальцем в его плечо.

— Я вообще-то переводчик ищу, — огрызается тот в лишь слегка шуточной манере. — Не все в этой книжонке смогу понять, в конце концов.

— Ребят, во-первых, давайте понизим голос, девушка за прилавком говорит по-английски, — напоминает Элисон. — Во-вторых, не хотите обсудить тот факт, что мы действительно нашли ту самую стрелу? Ту самую? Которая нам и нужна?

— Нашли, верно, — соглашается Никки. — Что дальше? Предлагаешь, — понижает голос, — выкрасть?

— Ну, — Элисон немного смущается, — не совсем это имела в виду, хотя что нам остается?

«Нужно посидеть и все обдумать», предлагает Рене. «Спокойно и без спешки. Стрела никуда не денется, а мы еще можем поразмышлять хотя бы над тем, что это все еще может быть не та стрела».

— Если не она, то какая еще? — Элисон, на секунду забыв о языке жестов из-за нервного постукивания пальцем по столу, повторяет то же самое на амслене. — Разумеется, мы еще раз проверим абсолютно все детали, но мне кажется, всем ясно, что речь шла о проклятье ятагарасу и Морияма.

Рене ежится. Подобные реакции ее полуметрового тела всегда настораживают, однако сейчас она по крайней мере знает, что их вызывают непрошенные воспоминания.

«Что случилось?» непонимающе спрашивает Элисон, точно заметив перемены в вампирше. Ее ладонь успокаивающе накрывает ладонь Уокер, но Рене спешит поскорее отодвинуться и заверить:

«Все в норме. Устала слегка. Я думаю, Ники прочтет этот путеводитель, а мы изучим другие музеи, где говорится о волках или о Фебе. Верно?»

— Вот! — довольно ухмыляется Никки, указав в ее сторону ложечкой, измазанной мороженым. — Так и поступим. Но план кражи составить тоже нужно. Чувствую, на белое золото существа могли не раз посягать и охраняться оно должно хорошо. Можно найти волонтеров в МСС…

«Прекрати», хмурится Рене. Ники, увидев, что ее настроение оставляет желать лучшего, все же затихает — совсем уж палку он старается не перегибать. «Ты и так привлек лишнее внимание, стоило быть осторожнее в вопросах».

— Стоило, — соглашается он. — Но прошлое уже не изменишь, правда ведь? Даже колдуны не способны повернуть время впять. Может, эта стрела может — раз она, как там говорилось? Вырывается из потока?

«Было бы славно», без особого энтузиазма говорит Рене. Долгое время они сидят в молчании, ожидая, пока Ники доест злосчастное джелато, после чего направляются обратно в хостел. Там Хэммик растягивается на всей койке и принимается за перевод путеводителя, пока Рене и Элисон, достав блокнот, записывают общие идеи и рассматривают фотографии Ники.

— А в книге упоминаются Морияма! — довольно усмехается Хэммик. — Тогда как девушка постаралась не называть имен. Здесь написано, что белое золото разрушает темную магию, поэтому самый первый ятагарасу и погиб, поэтому темные маги и колдуны сделали так, чтобы белое золото практически полностью исчезло. Есть небольшая ремарка, что исследователи спорят о судьбе того смельчака, который воспользовался стрелой. Кто-то говорит, что он все же умер, а кто-то — что выжил и убежал. Может, его убили другие Морияма…

— Надеюсь, что выжил, иначе смысла брать эту стрелу для нас просто нет, — серьезно говорит Элисон, после чего снова поворачивается к Рене. «И что ты предлагаешь? Если Ники будет заниматься отключением камер и сигнализации в облике змея, то кто, если не ты, будет брать саму стрелу?»

«Ты!» Рене резковато тычет ей в грудь. «Почему я?»

«Ты как вампир можешь быть не видна на камерах, если это устаревшая модель, что нам еще предстоит выяснить», резонно замечает та. «Еще ты не умеешь водить машину и не сможешь стать отвлекающим маневром, превратившись в лису, верно? Тебе как раз будет лучше в крайнем случае напасть и вывести из строя охранников напрямую, у тебя есть клыки, если у них окажется обычное оружие, оно тебя не возьмет совсем, тогда как нас оно все еще может слегка дезориентировать. В чем проблема?»

«В том, что я не хочу брать эту стрелу в руки!» отчаянно говорит Уокер.

«Ты будешь в перчатках, даже несмотря на то, что ты и без того не можешь оставить отпечатки! Что, кстати, является еще одной причиной, по которой это должна делать именно ты». Элисон выглядит непонимающей, она смотрит на Рене в упор и качает головой. «Ты что-то не договариваешь».

«Вовсе нет».

«Нет, я права. У тебя есть скрытые причины. Ты же рациональное существо, Рене, ты всегда поступаешь логически, то, что ты сейчас пытаешься сделать, на тебя вообще не похоже».

Уокер на это не отвечает. Ее отсутствующий взгляд стремится в точку за окном, где садится солнце.

«Мне надо проверить линзы. Я забыла залить их раствором».

«Ничего ты не забыла. Ты просто избегаешь разговора. Я что-то сделала не так?» Меньше всего Рене хочется, чтобы Элисон себя в чем-то обвиняла, поэтому она качает головой. «Нет? Но я чувствую себя именно так. Прости, если задаю много вопросов, я действительно стараюсь поумерить свой пыл…»

«Не твоя вина», повторяет Рене и чуть кусает губу. Вот опять. Нервная привычка. У вампиров они появляются крайне редко, потому что они едва ли способны нервничать. Мысли устремляются к белому золоту — может ли она рассказать самому близкому оборотню правду? Что, в конце концов, может сделать ей эта правда? Элисон права, Рене всегда анализирует все на свете и поступает так, как должно. Сейчас ей надо принять, что воспоминания не будут ранить ее больше, если она ими поделится.

«Дело в Д-р-е-й-к-е», наконец кратко говорит она. Тело Элисон заметно напрягается.

«Что он сделал?»

«Та экскурсоводша… она говорила об ученых, что пытались исследовать настоящее белое золото. Не знаю, откуда оно было у Д-р-е-й-к-а, но он пытался…» Она выдерживает паузу. «Пытался попробовать его на мне. По-разному».

«Боже». Элисон шепчет это одними губами, а ее лицо бледнеет. Рене продолжает:

«Он думал, что на вампирах лежит проклятье черной магии, а значит, нас можно излечить с помощью образца. Он ошибся, однако поиски не прекратил. Когда мы вернулись к нему из-за действия таблеток, у Д-р-е-й-к-а была уже новая теория. Он был одержим мыслью, что белое золото и яд на наших клыках способны сделать людей бессмертными или всесильными, что-то в этом роде. Он ставил многие эксперименты на многих оборотнях, искал разные штуки, подтверждал и опровергал свои разные теории. В основном он начинал с М-э-т-т-а как с обычного непримечательного подопытного пса, чтобы потом Д-э-н его залечивала… Но в моем случае он всегда был заинтересован тем, как передать способности вампира человеку, чтобы он при этом не превратился в ходячего мертвеца. Белое золото в какой-то момент у него закончилось, и он стал пробовать другие материалы, пока старался воссоздать ту самую чистейшую пробу…»

Рене снова замолкает, глядя на Ники, который не обращал внимания на их разговор жестами и продолжал с интересом глядеть в книгу.

«Мне так жаль», говорит Элисон. На ее глазах проступают слезы. «Я знала, что Д-р-е-й-к — тот еще мудак, вы все от него ужасно пострадали, однако каждый раз, когда я узнаю подробности… я просто не знаю, что делать».

«Это прошло», просто отвечает Рене. «Он умер. Эндрю сказал, что убил его. Если он не восстанет из пепла, все закончилось».

«Ты говоришь это, но продолжаешь бояться белого золота и всего, что он с тобой делал».

Рене поднимает на нее взгляд. Она видит, что Элисон страшно хочет защитить ее от всех воспоминаний и готова сразиться с ними один на один. В ее голубых глазах плещется море печали — его волны готовы снести с ног и поглотить всех, кто посмел касаться Рене, но она сама находит в них спокойствие и умиротворение.

«Возможно, теперь не так уж и боюсь», осторожно говорит Уокер, пожав плечами. Элисон стискивает ладонью ее плечо и оглаживает его.

«Уверена?»

«Я думала, что говорить об этом будет слишком больно, но теперь жалею, что не сделала это раньше». Губы Элисон трогает улыбка, взгляд из сочувствующего превращается в счастливый.

«Ты знаешь, что можешь все мне рассказать».

«Знаю. Знаю, что тебе главное, чтобы я чувствовала себя хорошо».

«Это верно. Я рада, что ты мне так сильно доверяешь».

Она распахивает руки, и Рене пододвигается чуть ближе, чтобы ее обнять. Тук, тук — в груди Рейнольдс скачет радостное сердце, которое Уокер так любит слушать. Пульс Элисон становится ее любимой мелодией, и так сладко ощущать его совсем рядом, слышать, как ее сердце буквально хочет пробить грудную клетку, ощущать, как поднимается и опускается тело в процессе дыхания, а теплые ладони оглаживают ее спину. Ей так жаль, что они не смогут быть вместе. Ей безумно-безумно жаль, что в какой-то момент придется остановиться, и она знает, что нельзя позволять себе даже эти объятья — иначе потом она не сможет отказаться от этого, и по ее вине снова кто-то погибнет.

— Может, вам отдельную комнату все-таки снять? — вкрадчиво, с насмешкой говорит Ники. Рене чувствует, как Элисон поворачивает в его сторону голову, и может представить, какой уничтожающий все на свете взгляд она посылает в сторону Хэммика. — Ну а что? Не хочу вас смущать и прерывать возможные лобызания.

— Может, тебе продолжить заниматься делами, а не сидеть в МСС? Да-да, я вижу красную заставку на твоем экране, — отрезает Рейнольдс. Ники делает вид, что понятия не имеет, о чем та говорит, но проводит пальцем по экрану телефона, явно меняя вкладку. Рене приходится вылезти из кольца рук Эли, чтобы грозно проговорить:

«Х-э-м-м-и-к, клянусь, еще раз увижу и просто отберу у тебя телефон. Не понимаешь, как подставляешь нас?»

— Вам можно выяснять отношения, а мне нельзя, — надувается тот, пробормотав эту фразу не очень ясно, однако, когда их взгляды пересекаются, он послушно берет книгу в руки и намеренно показывает ее Рене. — Все, видишь? Читаю дальше.

«Что ты там постоянно делаешь?»

— Я не вижу, что ты говоришь, — ухмыляется тот, уставившись в книгу. Рене щурится, показав ему средний палец, но даже после такого его лицо не меняет свое выражение глубокой увлеченности в книге.

Рене переглядывается с Эли, а та продолжает солнечно улыбаться. Они обе понимают, что не могут злиться на Хэммика слишком долго и им придется потерпеть этого злостного нарушителя правил, пока они будут готовить свой план.

Ꝏ Ꝏ Ꝏ

Через пять дней они договариваются о более-менее внятном плане. Он неидеальный, но продуманный насколько это вообще возможно в этой ситуации; Элисон даже еще раз посещала этот музей, уже без экскурсии, чтобы сделать новые фото и составить план местности. Они выселяются из хостела на день раньше, чем планировали, и покупают небольшую комнату в другом месте, чтобы переночевать там.

Рене приходится сходить в магазинчик, где продают вампирскую кровь, за два дня до предполагаемого исполнения плана, когда она ощущает, что что-то внутри начинает обращать все больше и больше внимания на пульс Ники и Эли — нездорового внимания. Такое случается, когда Уокер голодает; ее начинает привлекать чужая кровь, а кровь оборотней всегда особо питательна и кажется наиболее подходящим вариантом. В магазине ее вынуждают показать свои документы, так что ее отметили в особой базе данных, поэтому, вгрызаясь побаливающими клыками в банку, Рене задумывается о том, что им снова нужно сменить документы. После похищения стрелы им, разумеется, потребуется бежать, а теперь выдуманное имя Рене красуется в непонятном списке тех, кто покупал кровь; если их возможные преследователи поймут, что кто-то из них является вампиром, они очень быстро выйдут на Уокер — в это время технологии продвинулись настолько, что позволят потратить на это не более нескольких дней. Благо, они еще не научились распознавать сверхъестественных в толпе обычных людей, иначе бы им всем пришлось совсем несладко.

Через МСС она снова пытается найти ту компанию, которая неделю назад ей бросилась в глаза; отлично развитая память запомнила почти весь номер телефона, по которому можно связаться с ними, однако последние цифры совсем выветрились из памяти, и освежить ее так и не удается: компании будто и след простыл, никакая из точек на карте больше не появляется. Обзванивать все сто номеров она просто не готова и после двух попыток забрасывает затею. Приходится перестраиваться и обдумывать план по-новому: воспользовавшись тем, что в автоматах не требуют проверку паспортов и уточняют лишь имя, они покупают билеты на поезд из Рима до Неаполя, а оттуда — на автобусе до Бари. Закупившись в салоне красоты, Элисон так же помогает составить им новую маскировку, которую они будут использовать в музее, и ту, которой они воспользуются после побега. План все еще не кажется идеальным, но другого у них просто нет.

В каршеринге им приходится оставить под залог документы Ники, но за руль все равно садится Рейнольдс. Машину они оставляют во дворе неподалеку, положив в нее некоторую часть вещей; Элисон на всякий случай проводит в музее практически весь день, щеголяя туда-сюда и изучая все в очередной раз, в то время как большая шляпа и черные очки надежно меняют ее внешность. «Если бы в нашей компании оказались маги, было бы проще», думает Рене, видя, как садится солнце; очень скоро наступит двадцать пятое декабря, все разойдутся по домам праздновать тот или иной праздник, а музей будет закрыт и надежно охраняем. Они должны успеть схватить стрелу и убежать. Для Рене и Ники это не первый и даже не второй опыт побега от людей, которые могут быть вооружены и Новичком, и черным золотом, поэтому лишнего волнения у нее нет, а за Рейнольдс она пристально наблюдает так, что если у нее сомнения и появятся, вампирша сможет быстро их разрешить.

Музей закрывается раньше обычного на пару часов; Рене терпеливо ждет Эли за столиком того же джелато-кафе, и девушка наконец-то в нем появляется. Они сидят там некоторое время, после чего то и дело передвигаются с места на место вокруг музеев так, чтобы не вызвать подозрений из-за долгого нахождения на одном месте. В одиннадцать вечера уже и все кафе начинают закрываться; Элисон идет еще разок проверить машину, чтобы та точно завелась в нужный момент, а от Ники приходит сообщение, что он уже находится на позиции.

— Вроде работает, — шепчет Элисон, вылезая из машины. — Ты точно помнишь, что она здесь, да? На всякий случай, конечно. Я помню…

«Вдохни воздух глубоко и успокойся», велит Рене. У оборотней и вампиров глаза хорошо видят в темноте, однако Уокер все равно не нравится тот факт, что ее слова могут быть менее понятны и более смазаны. «В панике ты скорее всего забудешь все, что нужно помнить, поэтому следует держать разум холодным».

— Да, ты права. — Закрыв машину, Элисон ступает вперед, и Рене идет рядом с ней. Разделятся они попозже, но до определенной точки они договорились идти вместе. — Просто… я же никогда ничего подобного не делала. Для меня сбежать из Лисьей Норы — уже выше крыши. А тут кража… ох. — Она едва заметно бледнеет. Рене понимает, как ее пугают мысли о самом факте преступления, поэтому гладит ее по плечу.

«Помнишь, я говорила, что ты можешь не идти с нами?»

«Конечно помню. Я не могла тебя оставить. Да и Нилу нужно помочь. И Эндрю. И вам всем. Как-то вышло, что я к вам привязалась… не знаю, трудно объяснить».

«Я понимаю. У самой такое же состояние. Попробуй утешить себя тем, что ты поступаешь правильно. Не будет Морияма — многие оборотни будут свободны. Ты же всегда об этом мечтала, да? Думала работать в СПСС или другой организации, которая будет бороться за наши права. Считай, что это не совсем легальный в людском мире, но все же способ это сделать».

«Ты права, но…»

«Если все обойдется, мы сможем в очередной раз начать жить новую жизнь. Всем нам это не впервой, тебе… тебе мы поможем, если понадобится. Будет сложно, но мы справимся. Мне жаль, что тебе придется это делать и что тебе пришлось покинуть родителей, но теперь уже поздно поворачивать назад, верно? Они поймут».

«Они поймут, наверное». Элисон звучит не очень уверенно. «Я даже не знаю, в курсе ли они моего побега — они же не в Венгрии сейчас даже… Но послушай, дело не в этом, то есть, ты сказала…»

«А в чем? Что ты имеешь в виду?»

«Ты сказала, что чувствуешь то же».

Рене останавливается, но почти сразу возобновляет ходьбу. В теле появляются странные ощущения: будто кто-то облил ее холодной водой, которая тут же замерзла на позвоночнике и принесла новую порцию мурашек.

— Рене? — Элисон окликает ее вслух, тоже двинувшись следом. — Я хочу… я хочу поговорить на этот счет. Другого случая может не представиться.

«Давай не сейчас. Слишком поздно для этого. Нужно сосредоточиться на работе».

— Не могу сосредоточиться, пока не выскажусь. Я чувствую, что нужно сделать это сейчас. — Эли слегка обгоняет ее и прибавляет руки, объясняя себя: — Я не хочу сказать, что перестану вам помогать, если не услышу ответа, но я здесь для тебя, все это время я помогала вам всем в первую очередь из-за тебя, потому что… потому что ты очень мне нравишься, и ты знаешь это, верно?

Рене отводит взгляд — это совершенно детский поступок, она не может просто не смотреть, чтобы не увидеть то, о чем говорит Элисон, но сейчас ей хочется просто закрыть глаза и уши накрыть ладонями, будто она является маленьким ребенком.

— Я бы хотела, чтобы мы прояснили это как можно раньше. — Голос Эли слегка дрожит и звучит все более отчаянно. — Нил мог тебе что-то обо мне рассказать, Эндрю мог, он не очень меня любит, но я, я понимаю свои чувства лучше, чем они понимают мои, и могу сказать, что я в них уверена. Это не то, что случается обычно, хотя я и правда быстро привязываюсь к существам, но с тобой это совершенно точно абсолютно по-другому. Ты понимаешь? Я бы не стала говорить это, если бы не была уверена, что с твоей стороны может быть хотя бы капля чего-то подобного ко мне. Я… я же не могу ошибаться? — Не услышав ответ, она опускает руки.

Рене тоже их опускает. В грудной клетке становится совсем противно и грустно. Она знает, что нужно побыть взрослой и все объяснить, но как сделать это, если ей не хочется даже немного ранить чувства Эли?

А может, и не надо ничего объяснять? Может, наплевать на то предсказание? Отпустить себя?

С губ срывается непонятный вздох — то ли полный горечи, то ли нервный и болезненный. Рене не чувствует своих рук, когда подносит их к груди и чересчур отчетливо говорит:

«Я не могу. Не могу ответить на это. Мне жаль».

Эли моргает. Ее лицо на секунду растягивается в привычной улыбке, так что глаза распахиваются, а выражение становится радостным, но это все сыпется так стремительно, что Рене не может заставить себя на это смотреть.

— Хорошо, — выдавливает Элисон, сглотнув. — Наверное, ты была права, не стоило выяснять это перед походом в музей.

«Э-л-и, не говори так…» Больше Рене ничего не может добавить. Побыть взрослой ей никак не удается. «Я могу это объяснить, я объясню, но не сейчас».

— Объяснить? Не стоит. Я все понимаю. — Элисон продолжает путь. Сменив сотню эмоций, ее лицо превращается в каменную маску, которую разбить уже не так уж и просто. — Пойдем, а то Ники нас потеряет.

«Э-л-и», говорит Рене, но та ее не видит — тоже не хочет смотреть, тоже боится того, что может увидеть. Уокер кажется, что ее сейчас разорвет от непонятных ощущений, с которыми не справляется холодный разум и которые уже не могут выразить ладони. Она касается плеча Рейнольдс так, как делала это много раз, но та осторожно им ведет, чтобы убрать ее руку.

— Не надо. Прости, но я бы хотела сейчас помолчать и подумать о деле, это поможет, — шепчет та еле слышно, продолжая держать лицо ровным и безликим. — Если хочешь, мы обсудим это снова, но через некоторое время. Мне есть о чем подумать. Надо помолчать, взять паузу… Во имя богов, я несу какой-то бред, но ты не обращай внимания.

Рене может видеть, как та берет себя в руки, как действительно сосредотачивается на деле. Ей бы тоже стоило — хотя сейчас это кажется самой трудной вещью на свете. Потихоньку мозг вновь начинает обладать сознанием, работать и возвращать мысли к музею. «Если из-за этого мы не сможем украсть стрелу — я себя не прощу. Нам нужно собраться», думает Уокер, с сожалением глядя на ссутулившуюся спину Эли. «Все это так не вовремя. Нет, не смей обвинять ни себя, ни ее. Просто отодвинь мысли подальше, поменяй их местами с важными и нужными. Ты ей все расскажешь, обещаю…»

Давать обещания самой себе странно — но сейчас Рене кажется странным абсолютно все. На темном небе не видны звезды, они все спрятались за густыми облаками, а фонарь рядом с музеем мигает и вот-вот готовится потухнуть; у Уокер создается ощущение, что она может навсегда угаснуть вместе с ним, поэтому она едва ли не с минуту вглядывается в него, отчаянно пытаясь заставить его гореть, а себя — держаться.

— Ники пишет, что он готов начать, — тихо говорит Элисон. Рене ежится. Холод улицы ощущается так ярко, будто он пробивает и без того замерзшую кожу вампирши. Незаметно от Эли она слегка щиплет себя за щеки. — Напишу, что мы тоже?

«Да», говорит Рене, осознавая, что подготовиться до конца она все равно не может. Элисон кидает на нее последний взгляд, и он длится короткое мгновение — потом они расходятся в разные стороны. Меньше всего Уокер хочет оставлять Рейнольдс одну в такое мгновение, однако, проведя рукой по волосам в успокаивающем жесте, она все же направляет мысли в нужную сторону.

Основную работу сделает Ники. В облике змея он проникнет внутрь и постарается если не справиться с охранником, который сидит за камерами, то хотя бы сможет их отключить — так, чтобы Рене пробралась на территорию в заранее оговоренном месте и обезвредила уже тех, кто стоит снаружи. Существа поставлены по всей территории; как выяснилось ранее, некоторые из них даже являются оборотнями, и с ними приходится попотеть. Легко справившись с одним человеком путем неожиданного нападения сзади сразу после того, как он отзывается на голос в рации, Рене хочет взять его дубинку из черного золота, но обнаруживает, что она замысловато прикована к поясу вместе с пистолетом. Нечеловеческая сила не помогает освободить ее — приходится задействовать клыки, чтобы перекусить этот непонятный материал и приобрести оружие себе; пистолет она убирает в карман толстовки, а дубинку на всякий случай сжимает в тонких пальцах. Уокер собирается пользоваться ими только в самом крайнем случае, не раньше.

Теперь у них есть минут десять, прежде чем на рацию поступит сигнал от других охранников и они заподозрят неладное. Оттащив тело подальше от дороги, Рене бесшумно двигается дальше к тому музею, где хранится заветная стрела. Сейчас Элисон должна отвлечь охранников, переключить внимание на себя, а Рене понадобится войти внутрь, где уже будет Ники, занимающийся сигнализацией. Они знают, что навсегда отключить ее не удастся, ее противный вой все равно зазвенит в ушах, однако они просто обязаны выиграть время до того момента, когда они возьмут стрелу…

Светло-бежевая лиса появляется буквально через мгновение; несколько охранников тут же устремляются за ней, бормоча что-то в рации, и Рене, выждав, осторожно расправляется с остальными. Достаточно просто хорошенько вмазать в голову или в пах — тогда люди теряют дееспособность, но не умирают, что Рене как раз-таки и не нужно, а с оборотнями это занимает лишь немного дольше времени и требует задействовать дубинку: долгие беседы на языке жестов вполне себе помогают развитию пальцев и кистей, так что пользоваться тяжелым куском черного золота оказывается не так уж и сложно. Уокер и сама получает пару раз — на ее руках и ногах расцветают синие гематомы, то и дело выглядывающие из-под черной толстовки или штанов, но вместе с Ники, пришедшим на помощь, они разбираются с такими препятствиями гораздо быстрее. У змея есть преимущество: он может быстро и гладко скользить не только по земле, но и по чужим телам, а также обвивать шею всем своим туловищем и применять удушающий, пока жертва не потеряет сознание. Наверное, в дикой природе он бы ел добычу после таких усилий, но сейчас Ники, превратившись обратно в человека лишь на секунду, кивает в сторону дверей, а сам спешит на помощь Элисон, вновь заструившись по земле едва уловимой цветастой лентой.

Дверь открыть не удается — даже огромная сила не помогает. Оббежав вокруг здания, Рене приходится отыскать уже разбитое Хэммиком окно и забраться через него. Стекло впивается в руки, но Уокер не чувствует боли, когда отряхивается и поднимает голову; у стола с камерами валяется обездвиженный и связанный человек, так что Рене осторожно ступает дальше, не взглянув на единственный горящий монитор, где мелькает странная тень. Даже если Ники не сумел выключить сигнализацию, придется прорываться сквозь нее, так как времени на это не хватает. Рене ступает вперед довольно быстро, на всякий случай двигаясь по периметру, ближе к другим экспонатам, и с каждым бесшумным шагом ее волнение усиливается: она ощущает его вполне по-человечески, когда достает из кармана перчатки, надевает их, чтобы не касаться белого золота голой кожей, и хочет взглянуть на стрелу сквозь стекло, но останавливается.

Сзади захлопывается дверь, которая тут же оказывается осыпана строем пуль. Запыхавшиеся Элисон и Ники подпирают ее собой, словно это действительно поможет сдержать нападающих — последний, опомнившись, подбегает к ближайшему шкафу, чтобы сдвинуть его в сторону двери и помочь Рейнольдс с ней справиться, пока Рене невидяще смотрит перед собой.

— Ну что там? — кричит Эли, тяжело вздохнув. — Бери ее скорее, пора валить! Их количество начинает прибавляться!

Рене качает головой в полном опустошении и пятится назад. Рейнольдс подбегает к ней, пока Ники продолжает пытаться забаррикадировать все возможные проходы всем, что попадает под руку, трогает за плечо и даже слегка отталкивает в сторону — только чтобы убедиться в том же, что видит сама Уокер.

Стрелы на том месте, где она должна лежать, нет.

Рене смотрит на стеклянный купол, огороженный еще одним заборчиком, под которым неделю назад сиял белый наконечник, и все еще видит пустоту.

— Этого… нет-нет, не может быть! Ее не могли… не могли никуда увезти! — лепечет Элисон, побледнев и попытавшись коснуться стекла. Рене удерживает ее руку, глухо покачав головой. — Не могли же? Нет…

— Что там у вас происходит? — кричит Ники с другого конца зала.

— Вы не найдете стрелу, — вдруг раздается голос, который звучит сразу отовсюду. Его эхо отражается от стен чистым английским и зловеще повисает в воздухе. Рене, вздрогнув, смотрит на динамики под потолком, откуда была произнесена эта фраза, и устремляет взгляд на дверь в комнату с камерами. — Думаете, мы не были в курсе, что вы сюда вернетесь?

Элисон выпускает когти — Рене же хладнокровно вынимает пистолет и взводит курок. Ее взгляд встречается в глазами Ники и ведет их в нужном направлении; тот, все осознав, мигом обращается в змею и устремляется к нужной двери, Рене следует за ним и вскидывает руку, едва из помещения выходит знакомая экскурсоводша. Когда Ники совершает нападение, она ловко перехватывает его одной ладонью и, с силой сжав шею змея и держа его на расстоянии вытянутой руки, приставляет к его шее нож. Уокер замирает — Элисон тоже.

— Без лишних движений, иначе лишитесь своего напарника, — предупреждает Ребекка, подходя ближе. Рене зорко следит за ней, выжидая нужный момент, но та специально перемещается так, чтобы держать всех в поле своего зрения. Никки пытается извиваться в ее хватке как может, однако прекращает попытки после первого надреза на туловище. — Значит, я не ошиблась, и вопросы о Морияма действительно не задают просто так. Вы выглядите немного по-другому, не так, какими я вас запомнила, хотя память на лица у меня хорошая. Еще одно подтверждение того, что мои догадки были верными и что решение скрыть стрелу было правильным. Думали, все будет так просто и похищение такого артефакта сойдет вам с рук?

В нос Рене ударяет запах смерти. Она вдруг осознает, что чувствовала его и раньше — просто не обратила внимания, сконцентрировавшись на белом золоте. «Эта экскурсоводша — не человек. Она… если не одна из Морияма, то по крайней мере ворона», осознает она, едва пошатнувшись.

— Вам позволили добраться до этой точки только чтобы легче было поймать вас с поличным. — Девушка усмехается. — Наивные, наивные сверхъестественные. Поднимите руки так, чтобы я видела, и бросьте все оружие на пол.

— Нет! — сипит Ники, превратившись в человека, и тут же охает, когда нож разрезает его живот. Рене прыжком оказывается рядом и отталкивает Хэммика в сторону, но схватить девушку не успевает: взмахнув руками, она действительно обращается в ворону и хищно пикирует на Уокер сверху.

Когти входят глубоко под кожу — Рене чувствует их острые концы в себе и пытается отмахнуться от птицы; сжав ее рукой, Уокер кидает ворону на пол, и та снова становится девушкой.

— Где настоящая стрела?! — гремит Элисон, подхватившая Хэммика. Рене машет им рукой — «уходите» — и поворачивается обратно к оборотню, полная решимости атаковать и обороняться. Ребекка улыбается.

— Попробуйте отыскать. Есть только одна сложность…

Пространство в один момент взрывается звуком сирены — Рене едва ли не закрывает уши от неожиданности, потому что сигнализация бьет точно по барабанным перепонкам и вынуждает оступиться. Дверь, которую так пытались выломать, наконец-то сдается под натиском нескольких вооруженных охранников, и Рене лишь на долю секунды задумывается, что они оказались в западне.

Потом наступает спокойствие — разум вырывается вперед и заставляет действовать.

Вскинув пистолет, она за секунду оказывается рядом с Ребеккой и с маниакальной точностью берет ее за волосы — едва она хочет снова стать вороной и превращается в птицу, ее голова все еще покоится в крепко сжатой ладони Рене, которая тут же приставляет к маленькому тельцу оружие. Она сама попадает под прицелы сразу нескольких пистолетов, но в груди замерзшая решимость не дает паниковать понапрасну: если в нее выстрелят, она утащит ворону за собой. Пусть это и не ятагарасу с тремя лапами, но все же оборотень и один из родственных Морияма видов, иначе бы ее сюда не поставили…

Не сумев вырваться, экскурсоводша вновь становится человеком и кричит:

— Стреляйте! Не дайте им уйти!

Получив удар по виску, она затихает. Рене упрямо глядит на преследователей и надеется, что Элисон и Ники удалось скрыться — их присутствия за спиной она не ощущает, но раненный Хэммик все равно не смог бы убежать далеко. Страх за свою жизнь отчего-то окончательно пропадает: во взглядом Рене передает всю свою решимость, которую не может выразить словами. Она надеется, что охранники все поймут и не станут стрелять; те и правда не торопятся прошить ее черным золотом несколько раз, но все еще находятся в полной боевой готовности.

«Мне не позволят уйти… в крайнем случае, можно сдаться им, но позволить Эли и Ники убежать… нет, у них все еще нет стрелы, у нас нет стрелы!», отчаянно крутятся в голове мысли. «Но она должна быть здесь, верно? Она где-то здесь…» Прислушавшись к внутренним ощущениям и быстро разобравшись в гнете лишних эмоций, она понимает, что все еще чувствует белое золото — не его воспоминания, не его бывшее присутствие, а его настоящее. «Оно должно быть неподалеку, его еще не увезли…»

— Сдавайся! — кричит кто-то из охранников, призывая ее вернуться в реальный мир. — Отпусти заложницу!

Рене смотрит на потолок и стены, сделав шаг назад. Охранники тут же вторят ей, продвинувшись на точно такое же расстояние вперед, хотя вампирша предупредительно вздергивает руку. Кажется, что когда нужная мысль посещает ее, Рене может услышать свое дыхание. Оно замирает на кончиках клыков и помогает поступить правильно: резко откинув голову Ребекки в сторону, Уокер впивается в ее шею на долю секунды, только чтобы одна капля крови оборотня попала ей в рот, после чего, подхватив тело на руки, прыгает.

Движения людей, даже попытки оборотней среагировать быстрее остальных кажутся ей замедленной съемкой, которую она легко прерывает, коснувшись ногами стены и оттолкнувшись от нее, чуть не снеся одну из картин, чтобы затем пролететь над головой охранников. Во всем теле бурлит чужая жизнь — ее металлический привкус все еще чувствуется на языке и делает Рене сверхчеловеком. Выстрелы сзади все же раздаются, Уокер знала, что их не избежать, однако все равно рвется к свободе и еще одним рваным прыжком оказывается на улице, перемахнув через балкончик. Тело валится на землю, не успев сгруппироваться; еще сильнее припечатывает экскурсоводшу, хотя Рене кое-как попыталась сберечь ее для нахождения стрелы и накрыть собой. Ее лицо оказывается слишком близко к все той же шее, где проступают новые капли крови, чей аромат внезапно кружит мозг, и Рене приходится сдержать себя, чтобы не попробовать воронову кровь снова. Им строго запрещено делать это и с людьми, и со сверхъестественными, Уокер помнит это, однако соблазн так велик — эта кисловатая красная жидкость отдает невероятной мощью, кажется всем, что только нужно…

Две лишние секунды оказываются потрачены понапрасну, и в мир возвращаются привычные звуки и пальба. Что-то ударяет Рене в плечо, очнувшись, она тут же хватает израненную девушку и прыгает снова, теперь в сторону, сопровождаемая новой пулеметной очередью. Этот прыжок выходит слабее и неувереннее предыдущих, но дает неплохой старт и позволяет увеличить расстояние между ней и преследователями. Лопатка горит так сильно, что, пробежав еще несколько десятков метров, Уокер все-таки падает. «Золото», мелькает в ее голове отрешенно. Ей даже не нужно пытаться себя осмотреть или касаться спины, чтобы в этом убедиться.

Ребекка, придя в сознание, кое-как пытается отползти от вампирши, но Рене, кряхтя от натуги, хватает ее за ногу и тянет на себя. Правая рука практически перестает работать от боли, поэтому она перехватывает девушку левой ладонью и, убедившись, что та смотрит на нее, кое-как говорит: «Где стрела?». Та вряд ли понимает язык жестов, однако до нее доходит смысл вопроса; услышав крики охранников неподалеку, она сама хочет закричать, но Рене хватает ее за горло и недобро заглядывает в глаза.

«Где?!»

— Нет… — шипит та. Рене, шумно выдохнув, скалит клыки. Пистолет она выронила где-то на втором прыжке, но все еще может уничтожить любого на своем пути, если потребуется. «Только бы они были в порядке. Только бы Ники выжил», думает она, стараясь держать грозный вид и не подавать вида о том, что у нее болит плечо.

«Говори!»

— Я не… я в любом случае буду мертва, — шепчет ворона, закашляв. — Если сдам стрелу… они убьют меня… но… где она может быть, если не там? — Безумно усмехнувшись, она повторяет. — Где может быть стрела Аполлона, а? Я ведь говорила! Говорила…

Из-за угла показываются охранники. Рене приходится бежать, и ее левая рука все еще намертво цепляется за воротник вороны, чтобы потащить ее за собой. На ум, ослабленный отравляющим действием черного золота, приходит мысль, что она была бы не прочь превращаться в летучую мышь, как стереотипно считают люди. Было бы славно просто взять — и полететь, как это может сделать ворона, как все пытается улететь экскурсоводша, что была такой милой раньше, когда рассказывала о музее, волчице…

Волчице?

Затормозив, Рене врезается в стену, и глаза застилает вспышка боли. В ушах появляется звон, и она часто моргает, пытаясь сфокусировать взгляд на экскурсоводше, но не видит ее. Тень мелькает в воздухе, но черное пятно расплывается перед глазами и обретает четкость, только когда Рене слышит выстрел совсем рядом и вздрагивает из-за промелькнувшей мысли о смерти. Ворона падает на землю человеческим телом с неприятным хлопком, а Элисон, запыхавшаяся, с жуткой царапиной на лице, опускает пистолет и подхватывает и ворону, и Рене.

— Вперед! — говорит она жестко и прямо. Рене во все глаза смотрит на ее сосредоточенное лицо, едва ли не забыв о мысли, которая посещала ее ранее, после чего качает головой и отрывисто отвечает:

«Волчица. Стрела! Нам нужно!»

— Что? — Элисон тоже встряхивает головой прямо на ходу, не прекращая нести на себе двух девушек. — А если ее там нет? У нас не то что бы есть на это время! Нам нужно к машине, нужно к Ники!

«Я уверена! Она сказала!» Палец указывает на слегка зашевелившуюся Ребекку, которую явно оказывается не так уж и просто убить. Лицо Элисон становится почти жалостным, так что Рене приходится надавить: «Я должна проверить! Мы не уйдем ни с чем!»

— Ты ранена, Ники уже в машине, но тоже ранен! — взывает к разуму Рейнольдс, хотя по ее лицу становится ясно: она уже успела принять, что Рене не получится отговорить. — Пожалуйста, без глупостей и побыстрее. Идет? Я прикрою тебя и отвлеку их, ладно?

Рене очень хочется кинуться ей на шею и сжать в объятьях, однако боль, плотно засевшая в спине, и вся ситуация явно к этому не располагают. Махнув рукой в нужном направлении и вновь приняв на себя экскурсоводшу, она старается совершить очередной прыжок, но это едва ли удается. Элисон несется в другую сторону, пальнув пистолетом в воздух; «Наверняка скоро тут будет полно полиции», размышляет Уокер, плотно сжав зубы. Клыки скользят по деснам и горят, когда она без труда находит дорогу до статуи волчицы с Ромулом и Ремом, но не может подойти слишком близко из-за парочки людей с оружием. Основную часть охранников Элисон действительно отвлекла на себя, но эти все еще здесь, и почему-то Рене совсем не уверена, что она с ними справится. Сочувствующе покосившись на Ребекку, чьи волосы она сжимает в руке, она скользит жадным взглядом к ее шее, но решает с этим повременить и смотрит на памятник, стараясь приметить в нем хоть что-нибудь странное. Томление в груди отзывается на присутствие белого золота, однако глаза не могут его найти. Грубовато дернув ворону, Рене кивает в сторону памятника как можно более резко, чтобы та все поняла.

— Они убьют меня… — вновь шепчет та, всхлипнув. — Убьют… пожалуйста, не надо… — Рене едва не взвывает от раздражения, встряхнув девушку. Ее голова дергается с хрустом, после чего она бормочет: — Если подойти поближе… там, там будет стрела… мне нужно быть ближе, чтобы снять иллюзию…

Рене толкает ее вперед, следуя за ней так, чтобы в случае чего использовать ее как живой щит. Элисон появляется из-за угла и довольно резво нападает на оставшихся охранников, поэтому Рене выигрывает немного времени для того, чтобы, оказавшись под статуей, буквально взять экскурсоводшу за руку и направить ее ладонь на волчицу. Кажется, что ничего не происходит — но звон в ушах переходит на ультразвук и волна тревожности, хлынув на берег души, подсказывает, что делать. Позабыв обо всем остальном мире и видя перед собой только волчицу, Рене кое-каким прыжком оказывается на колонне, где стоит статуя, едва держится на ногах и ловит равновесие руками, чтобы потом протянуть левую ладонь к приоткрытой пасти животного.

Спрятать стрелу у всех на виду — почти на виду — чертовски странная идея. Пальцы касаются холодного металла, который все еще не виден глазу до того момента, как Уокер выуживает его изо рта волчицы. В белых ладонях лежит точно такая же стрела с белым наконечником, будто просвечивающаяся серебристым свечением, которое разрезает темноту ночи. Рене перестает быть живым существом, полностью поглотившись инородной силой и практически в ней растворившись, поэтому не успевает услышать предупреждающий крик:

— Осторожно!

Левую часть головы режет что-то острое — внезапно вернувшись в реальный мир, Рене покачивается и падает с колонны. От удара о землю рука перестает держать стрелу, откатившуюся в сторону, а весь мир, встряхнувшись, начинает проваливаться в темноту. Уокер едва ли видит, как светлая лиса сбивает одного человека с ног и приближается к вампирше; она пытается нащупать стрелу машинально, даже не думая о ней, но ее ладонь придавливается чьим-то ботинком. Замычав, Рене глядит вверх — Ребекка глядит на нее с мстительной злобой и никак не может наконец-то сдохнуть. Подобрав стрелу за Рене, она разглядывает оружие как безобидную вещицу и хочет что-то сказать, но оказывается сбита с ног лисой. Завязывается перепалка; Элисон, став человеком, норовит отобрать стрелу и покончить со всем этим, поэтому показывает когти; ворона не сдается и бьется в ответ, поначалу просто крепко держа стрелу, а затем внезапно кинув ее в сторону. Элисон и Ребекка тянутся к ней одновременно, пытаясь друг другу помешать, однако экскурсоводша оказывается проворнее и перехватывает белое золото быстрее. Рейнольдс не успевает отскочить в сторону: острие входит ей в грудь и замирает там на долю секунды.

Мир для Рене пошатывается снова.

Она не помнит, каким образом встает, как оказывается совсем рядом и находит в себе силы, чтобы свернуть вороне шею — она запоминает только скрежет вывернутой головы Ребекки и стук упавшего тела Элисон, которое она не успевает подхватить. Рейнольдс, кажется, и сама не понимает, что произошло — она смотрит на черное древко и моргает несколько раз, после чего обращает глаза к небу и застывает так без движения.

«Нет. Нет, нет, нет!»

Рене смотрит на черное золото, торчащее из груди и сменяющееся белым наконечником, когда она дергает стрелу на себя и вытаскивает ее из тела, и внутри все замирает — отчаянно и ужасающе. Вслед за золотом вытекает струя крови, а глаза Элисон неумолимо начинают закрываться. Вместе с ними закрывается весь остальной мир, оставив Уокер лишь наедине с умирающей Рейнольдс; кроме нее ничего не существует, но скоро и она перестанет существовать.

Это ее вина. Она знала, что так будет. Что было однажды — повторится дважды. Рене думала, что это не сбудется, но оно все равно осуществилось несмотря ни на что…

— Нет, — срывается с ее губ хрипло, но все-таки вслух. Ресницы смаргивают слезы, когда холодные ладони берут лицо Элисон, а глаза до последнего всматриваются в голубую радужку. Она не слышит сзади звук машины, на которой приехал Хэммик, не слышит очередную стрельбу, не чувствует, как черная кровь течет по порезанной голове — она смотрит только на Эли и сдерживает рыдание, качая головой. — Нет…

— Быстрее! Сюда! — кричит Ники где-то далеко. Рене пытается подтянуть Эли к себе, но руки ее не слушаются, а сознание уплывает куда-то далеко-далеко. Нужно спасаться. Нужно забрать Рейнольдс с собой, даже это будет только ее тело…

Когда-то ее собственное тело лежало в подворотне после студенческого марша, истекая кровью, пока ее не обратили…

«Прости», думает Рене, коснувшись зубами ее шеи. Это не сработает, потому что Эли — не человек, но она не может не попытаться. «Пожалуйста, прости меня…»

Глаза Эли распахиваются чуть сильнее, когда клыки проникают под кожу и впрыскивают яд от безысходности. Ресницы, дрогнув, вновь замирают неподвижно и безжизненно.