— Господин Дагбаев? — Учтивая девушка в форме улыбается ему, сложив руки замочком, ее длинные каштановые волосы собраны в толстый хвост чуть короче косы самого Дагбаева. — У вас завтра запись на три часа дня. Вы готовы ехать?

Алтан отвечает ей улыбкой не менее дежурной, поправляет сползший с виска короткий локон за ухо и, кивнув девушке, проходит следом из зала аэропорта, на выходе его ждёт такси.

Весеннее солнце на удивление хорошо греет — Алтан не был в Санкт-Петербурге уже как… Лет семь, если не больше. Он сидит на заднем сидении машины и честно старается ни о чем не вспоминать, глаза в черных линзах только плывут по скверам, паркам и зданиям, мимо которых они проезжают. Девушка в чёрно-белой униформе щебечет с переднего сидения о планах:

— По вашему наказу я подготовида особняк и наняла нового повара, а так же начальника системы охраны, с ними знакомство пройдет вечером, если вы захотите. Сейчас мы заедем в бутик забрать ваш заказ и…

— Почему сами не забрали? — Прерывает ее Дагбаев.

Девушка осекается. Алтан смотрит прямо на нее, улыбка пропадает с его лица и он привычно превращается в строгого босса, даже если и знает, что перед ним совсем новенькая девчонка — если ей двадцать три, ещё не значит, что можно косячить в первый же день.

— Я… — Бормочет она, покраснев; Алтан видит это со своего места. — Простите, этого больше не повторится!

— В следующий раз вычту из зарплаты за непрофессиональность.

Он конкретен и понятен — уж это за время не изменилось и даже относительно приятная ностальгия по родному городу не смогла заглушить в разуме необходимость не позволять прислуге садится на шею. Однажды он уже напозволял, следующие четыре года избавлялся от последствий, больше спасибо, господа уважаемые. Дагбаев щурит опасно глаза, но выходит из машины, как только она останавливается. Усталость от перелета почти не сказывается на нем, но кости бы погрел, тридцать восемь лет это не шестнадцать, чтобы куролесить, как угарелому. И как только у Ва… Кхм. Он тряхает головой, отгоняя непрошеные мысли, и, пусть заранее знал, что вместе с этим местом придется вернуться и к воспоминаниям, разъедающим его уже десять лет подряд, даже несмотря на вынужденную женитьбу и такой же развод, все равно на деле их появление в голове вызывало огромный ворох чувств от неумолимой теплоты в груди до жгучей обиды. В любом случае, он перерос это. За десять лет и не перерасти что-ли? Грош цена тогда всем психологам, работающим с ним.

— Господин Дагбаев? — В который, очевидно, раз позвала его девушка, судя по бейджу, Полина; Алтан сморгнул наваждение и, выдохнув, зашёл в бутик.

Здание обычное, ничего выдающегося, он привык к подобному шику едва не с пелёнок, так что на огромный ассортимент одежды разных вкусовых диапазонов реагировал спокойнее и не шатался от одного отдела к другому в поиске «тогосамого». За время стал заметно спокойнее. Полина таскалась за вещами, брала все то, что он сказал взять ещё позавчера, и очень неловко командовала людьми, пока Алтан отошёл осматривать вещи — все равно телефон вырублен, нет необходимости, в его личный отпуск пусть Юма только попробует что-нибудь написать или позвонить, Алтан ей лично голову откусит за это. Достаточно кровушки попила дорогая сестрица, пусть теперь сама, раз уж глава клана. А он наконец выдохнет. После двух лет несчастливого брака, на который он согласился едва не с ножом под ребром, потому что «Так было нужно, ты понимаешь это или нет?», уж Алтан точно заслужил, чтобы ему не трепали нервы.

Дарима оказалась девушкой своенравной и не идущей на уступки. Но, конечно, сохранение чистоты и наследники, которых не могла иметь Юма… определенно были важнее. И пусть за время, проведенное в обречённой на провал ячейке общества, у Алтана наследника не появилось, а, который появился, самоуничтожился на втором месяце беременности — спасибо, родная жёнушка за старания и вино по вечерам — он все равно просто-напростно желал обыкновенного человеческого тишины и спокойствия. Питер с его медлительным течением жизни, к отличие от вечно орущего Гонконга, был едва не раем на земле. Алтан даже забыться успел, разглядывая манжеты рубашки. Сравнил со своими, довольно хмыкнул на качество.

— Тома! — Прогремел рядом раскат грома, да такой мощный, что одновременно с Дагбаевым вздрогнули и Полина, и остальные покупатели, и охрана бутика.

Прямо под ногами прошелся небольшой ураган, едва не снося его с ног, следом за ураганом какая-то глыба деликатно, но быстро обогнула его и, схватив ураган за талию, закинула себе на плечо. Ураган, а вернее, хохотушку, подхватили удобнее и Алтан, как и многие, засмотрелся на совсем ещё ребенка: темно-каштановые короткие волосы, пухлые щеки, огромные карие глаза и, что странно для такой мелочи, полностью черная одежда. Мама, я не удержалась и стала готкой.

Он собирался было вернуться к манжетам, да и Полина заторопилась, таская за собой парней. Громкий смех девчонки в черном остался в фоновом режиме, как и все остальное — в конце-концов, тишина, пусть и нарушилась, но не то, чтобы Алтан от изначально испорченного опозданием на самолёт дня ожидал хоть чего-нибудь хорошего.

— Господин Дагбаев, я взяла все, что нужно! — Полина оказалась напротив довольно быстро, за ее спиной стояли два бугая и Алтан ненароком заприметил, как они закрывали собой глыбу с девчонкой. — Итак, тут как вы просили, новенькая пара рубашек от…

— Молодой человек, угомоните дочь, — расслышал он среди ее щебета голоса охраны, подошедшей к, должно быть, отцу.

Ураган, — «Тома», напомнил себе Алтан зацепившееся имя, — продолжала заливисто смеяться и, судя по звукам, била своего отца по спине, пока тот молча выслушивал вежливое, но настойчивое требование покинуть здание или всё-таки успокоить девочку. Дагбаев даже фыркнул, а ведь у него могла бы появиться такая же мелочь, только меньше и пискливее, вот получился бы сюр.

— Не пойду! — Бычила та, пока Алтан смирно выслушивал весь список и все, что запланировано ещё на сегодня, смотря Полине в глаза. — Не пойду, не пойду, не пойду, не пойду! Сам иди, мерзкий старик!

Мерзкий старик, как Дагбаев успел заметить, когда его почти на месте раскрутили, оббегая, был почти что два метра ростом и вполне себе крепок, больше он, конечно, не разглядел, но, если бы все старики так выглядели, это слово стало бы комплиментом.

— Так вот, — продолжала Полина, — сейчас мы отъедем к центру и уже оттуда, если захотите, остановимся для ужина, ну, в смысле вашего ужина, боже мой…

— Тома, — уже спокойнее тот мужчина, — если не успокоишься, я буду вынужден оставить тебя без новой толстовки.

И то ли Тома так быстро замолчала, а вместе с нею и вся видимая вселенная, то ли у Алтана в ушах зазвенело до такой степени, что он перестал слышать хоть что-нибудь, но сердце безвольно забилось в истерике, а пальцы, все сжимающие несчастный манжет, едва не разорвали его. Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет… Нет! Алтан едва в голос это кричит, все, что угодно, чтобы заглушить чужой, знакомый до последних ноток, избитый в мыслях, перекаварканный и заслушанный в собственном сознании тысячи раз. Тот, который снился в кошмарах и после них же успокаивал. В Алтане больше нет той безудержной влюбленности, тараном прущей его вперёд сквозь тернии к звёздам, в нем нет ошеломляющего чувства обиды, нет кипящих в груди эмоций, но этот голос. Этот голос он не забудет, даже если проживет без него ещё десять таких же прошедших словно один день лет. Хриплый и низкий, неожиданно спокойный — хотя Алтан помнил, что в общении капризными детьми необходимо было сохранять равновесие в любом случае.

Он находился вне зоны видимости, бугаи с охраны действительно закрывали все, разве только в проемах меж их ног то и дело показывались мелкие худые ножки девчонки — в тяжёлых берцах, черных зауженных штанах, с серебряными цепями. Невольно он глянул на свою одежду — даже цепи присутствовали. Сморгнул.

— Не хочу! — Взвилась Тома, топнув.

— Господин Дагбаев? — И Алтан внезапно подумал, что у него скоро изжога на это обращение будет; но Полина смотрела в глаза внимательно, игнорировать ее не получалось.

— Уезжайте с командой, я сам приеду, — услышал он свой голос со стороны; Полина кивнула с готовностью, скинула ему на номер адрес и, вооружившись картой, отошла к кассе.

А Алтан остался там. Просто манжеты слишком красивые, хотелось ещё на них посмотреть.

***

По внутренним часам прошло всё-таки минут пятнадцать, пока девчонку удалось угомонить, но Вадима с… дочерью все равно прогнали.

— Потому что ты мелкая засранка, — бурчал он Томе, Алтан расслышал это, заинтересовавшись украшениями на витринах у входа, где они совершенно случайно проходили мимо.

— Да ладно тебе, папуля, ты все равно терпеть не можешь такие места, — хохотнула она, крепче прижав к себе новехонькую запакованную толстовку, которую принципиально отказалась нести в пакете.

Ух ты. Папуля. Повезло наверное. Или нет. Алтан не знал. Долгие годы психотерапии спустились унитаз, едва он удостоверился, кто перед ним стоит и теперь, даже помня, как он с пеной у рта доказывал, что у этого «конченного дебила совершенно нет на меня влияния и я знать его не хочу!», все равно ноги гнали вперёд, пойти следом. Позорно даже, господи. Но по крайней мере в своей типичной одежде под уличным фонарем его не совсем заметно, а, если и заметно, то наверняка Вадик уже и забыл его. В противном случае затем тогда убе-…

— Может тогда на ужин зайдешь, раз почти до дома проводил?

Дагбаев со страху роняет купленный по дороге кофе на себя, озирается и, осознавая, что оказался за полчаса ходьбы в каком-то неизвестном районе новостроек, уставился в серые прищуренные глаза. Неподалеку раскинулась линия жилых многоэтажек, напротив них лавочки, сверху фонарные столбы и едва сиреневое небо. Вадим в паре метров в неизменной куртке, как только до дыр не за заносил… Волосы все такие же короткие, возрастные морщинки появились. Вертит в одной руке связку ключей, другой закинул на плечо пустой пакет из бутика, а из-за спины нахмуренно выглядывала Тома — едва дотягивала до его торса, держала одной рукой толстовку, второй вцепилась в полы куртки.

— Дядь, ты кто? — Бесцеремонно выпалила она, дуя губы и только сильнее насупив брови.

Алтан ошалело глянул сначала на них, потом на след от кофе на черной рубашке, чертыхнулся и, выбросив с земли в урну уже пустой стаканчик из-под кофе, вышел на свет. Не на одного Вадима тут заметно повлияло время: тугая толстая коса шла едва не до поясницы, скулы очертились сильнее, Алтан стал слегка шире в плечах и, что самое главное, поменялся взгляд. Вадик больше не мог видеть в нем ребенка. Перед ним стоял взрослый мужчина, состоявшийся человек.

— И как давно заметил?

— Как только зашёл.

— Выслеживал?

— Если бы. Дороги совпали.

Алтан совпадения не любил, но Вадим был не из тех людей, кто, после молчаливого ухода, будет ещё выпендриваться, появляясь в поле зрения с ребенком и принципиальной позицией «Смотри кого потерял!». Не в его характере.

Потому, шумно выдохнув, подошёл ещё ближе и молча пожал протянутую руку. Та оказалась теплой, а хватка, как и ранее, сильной и уверенной. Не поменялась.

Тома, любопытно задирая нос, смотрела то на одного, то на другого, ей было непонятно с чего это папуля, гнушающийся людей, спокойно разговаривал с дядей, которого она впервые видела, но любопытство было сильнее и она быстренько утихомирилась. Давно запомнила, что у папули, если чего-то сильно хочется, криками ничего не добьешься, а вот тихое выслеживание и допытывание тот активно поддерживал. Потому и смотрела во все глаза, взглядом смущала Алтана, сама того не понимая.

— Давно в городе? — Усмехнулся Дракон, отпустив руку; Дагбаев спрятал свою в карман брюк, вторая осталась свисать вдоль туловища.

— Буквально сегодня приехал, — спокойно ответил он, несмотря на состояние общей тотальной нервозности. — А это?.. — Алые глаза глянули в карие, Тома резво разулыбалась и, отпустив папулю, протянула ему крохотную лапку.

— Тома!

— Приятного познакомиться, Тома, я Алтан, друг твоего отца, — хмыкнул смешливо он, но лапку пожал.

— Не врите, у папы не могут быть друзья, он скучный, — с язвительностью промурлыкала она, очень уж понравилось как дядя с первого раза прямо в цель попал.

На что Вадик только фыркнул. «Скучный, ага… Прямо как ты — элегантная балерина», — пробурчал под нос, и добавил следом:

— Принцесса, — едва успел произнести, как тут же словил удар в коленку и злостное шипение: «Не называй меня так, старик!», охнул, договаривая уже с хрипотцой: — Сходи домой, я тебе ключи дам.

Алтан наблюдал за ними и никак не мог уловить поток собственных мыслей. Вот Тома ворчит, но соглашается, вот Вадик кричит ей вслед, чтобы не смела подглядывать или не даст ей хлопьями позавтракать, вот через пару домов клацает громко дверь подъезда, но он так и не смог в моменте до конца осознать, что чувствует.

Наступившая тишина оказалась до чертиков неловкой. Они сели на лавочку под фонарем, Алтан закинул ногу на ногу, Вадик наоборот — широко развел. Но оба молчали. Даже не смотрели друг на друга.

— Так что, зайдешь на ужин, дружище? — Последнее слово, сказанное с явной насмешкой, кольнуло и Алтан, кинув на него взгляд, прошипел:

— Не хочу нарушать семейную идиллию, не дай бог твоя жена спросит о прежней жизни, — смотрит так ядовито, что, не будь у Вадика заработанного иммунитета, на месте бы помер от количества токсина.

Только почему-то молчит, отвечает взглядом на взгляд, щурит глаза.

— У меня нет жены, — урчит он.

— Ну да, я и забыл, что ящерицы практикуют партеногенез, — Вадик взрывается хохотом, откинув голову, Алтан фыркает на это, но отворачивается.

Смех у Вадика тоже не изменился. Все такой же громкий и резкий, всхрюкивающий. Почти что тоска наплывает от этого смеха, Дракон каким был, таким остался, кусок придурка.

— Тогда как? Из детдома? — Спрашивает Алтан, а сам ожидает непонятно чего.

Ну что ему Вадик ответить может лет через десять? Что нашел дитё, уссался со страху, что принял решение дальновидное, но болезненное, что уезжал на то, что накопил и колесил по миру, пока не вернулся в Петербург, почти на корню разрубив все связи с криминальным миром, потому что у него теперь дочь появилась, чьих родителей он убил своими руками? Бред сивой кобылы, хуже этого только дешёвые сюжеты на России-24, и то те хотя бы обоснуй под собой имеют.

Но Вадим поднимается с места, отряхивает джинсы, берет телефон и, набрав сообщение — как он сам говорит, предупредил принцессу, что задержится на пятнадцать минут и попросил перестать так открыто следить за ними в окно — предложил Алтану прогуляться по берегу. Отсюда до него рукой подать.

Дагбаев перед тем, как встал, кинул взгляд на ближайшие окна новостроек — с одной из них Тома наконец отлепила лицо от стекла, задвинув резво шторы. Алтан устало моргнул, промял шею, но согласился.

— Так уж и быть, — хмыкнул деланно безразлично, руки на груди сложил под чужим лукавым взглядом, — только из уважения к твоему почтенному возрасту.

Он помнил, как остро в последний раз Вадим отреагировал на шутку про возраст, вспомнил все, что было, до последней секунды, словно ни на мгновение не позволял себе забыть, а десять лет схлопнулись в самое большее — два дня, из которых половина дня была сегодняшней. И, когда заметил, что смешинок в болезненно теплом взгляде не уменьшилось, с тихой радостью подумал: перерос.

А Вадик что? Вадик рассказал. И про уход, и про Тому, и про кризис, про ощущение собственной ненужности, про животный страх, про то, как скучал первое время до боли в конечностях — так хотелось дернуться обратно к Алтану, но он же сам себе проходы отрубил, на руках маленькое дитё. На вопрос чего же не убил тогда, если мешалась, молчал подолгу и пожимал плечами. Они прогуливались по финскому заливу, когда солнце окончательно село. Алтан слушал внимательно, вдумывался в каждое слово, словно перед ним исповедь происходила. А чего греха таить, — усмехался Вадик, — прошлое не вернёшь, нет смысла прятать теперь. Рассказал и про то, как постепенно открывал Томе секрет ее появления, как переходил от слов к фактам и, зачитываясь сначала книгами о младенцах, постепенно перешёл на книги о воспитании подростков. Как она бунт объявила, затем голодовку, затем отказ от всего, что ей нравилось, решила «пойти против системы!», кардинально поменять гардероб и строго-настрого запретила называть себя Принцессой.

— Сколько ей лет? — Полюбопытствовал Алтан, пнув дорогущим ботинком камень на берегу.

— В сентябре одиннадцать будет.

— Месяц разницы.

— Что? — Вадик даже остановился, выгнул бровь озадаченно; Алтан, пройдя чуть вперёд, оглянулся на него, объясняя словно ребенку:

— У тебя в августе день рождения, у нее в сентябре. Месяц разница.

— А… — и, кажется, смутился. Или это остатки лучей подогрели и так розоватую по природе кожу — причина, по которой Вадик всегда обгорал, как скотина, на пляжах. — Ужас какой, ты помнишь.

Дагбаев хмыкнул, ничего не сказал и Вадим продолжил рассказывать. Показывал фотографии на телефоне: вот Тома пукает, вот Тома грызет карандаш, вот она сломала пульт, а вот опять засунула горошину в нос и разрыдалась. А ещё вот разнылась, что хочет ролики. Красивая, правда?

— Она всегда такая капризная или это время особое? — Усмехнулся Алтан, забирая телефон и листая галерею свободно, Вадик даже не двинулся на это, только стоял непозволительно близко и комментировал где что.

— Нет, — отмахнулся тот, улыбаясь. — Она просто сволочь, — только он хотел было засмеяться и кинуть пресловутое «понимаю!», как Дракон ехидно добавил: — Ну, мне не впервой присматривать за малолетними засранистыми готами, так что… — За что Дагбаев тут же дал ему мощный удар в коленку, куда недавно била Тома, и Вадик с забавным кряхтением осел на песок, схватившись за ногу. — За что?! — Прохрипел он, потирая больное место.

— За дело! — Рыкнул Алтан, глаза алые, метают профессионально молнии, руки сложены на груди, чужой телефон в захвате и вид такой, не дай бог Вадик сейчас решится что-то пикнуть; он смотрел на Дракона сверху-вниз, ногу тому на бедро поставил под тихое изумление, рявкнул: — Малолетний засранистый гот, да?! А может великовозрастный придурок, который не умеет говорить словами через рот?! Тебе язык природа для чего дала — чтоб ты им людям лапшу на уши вешал, а чуть что — сразу в кусты?! Знаешь что, придурок, я за эти годы так извелся, у меня развод за спиной и выкидыш бывшей жены, я приехал отдыхать сюда — от-ды-ха-ть, поэтому засунь себе поглубже эти насмешки и, если ты ещё хотя бы один раз, — Алтан не выдерживает, голос переходит в откровенный яростный крик, — назовешь меня ребенком, а себя взрослым, то я тебе жизни не дам, мерзкий ты старик! Дебил! — Добивает он, сдувшись, но принципиально пинает сидящего Вадима в бедро ещё раз и только тогда отходит на пару шагов.

Вид потрёпанный, словно десять километров отбежал прямо в этом костюме, он поправляет горлышко бадлона, выдыхает воздух с носа. На Дракона не смотрит — отвлекается на звук в его телефоне и, включив, читает со строки уведомлений сообщение от Томы.

— Твоя дочь нас на ужин зовёт, поднимайся, тупица.

Глухой смех он пропускает мимо ушей и, отвернувшись в сторону дома, старательно делает вид, что это не смущение на щеках, а загар такой. А, что солнца нет, ему всё равно. Вадик за спиной смеётся отрывисто, с пыхтением поднимается, ворчит на поясницу картинно, но идёт следом, и тишина наконец становится не удушающей, а ласковой. Словно так и надо.

Телефон Алтан Вадику до самого дома не вернул, кстати.