Как и все родители, Вадим — который никогда не думал, что у него вообще будут дети — старался дать своему единственному ребенку то, чем он дорожил больше всего. И то, что по большей части, было отнято у него и людей, которых он любил:

Свободу.

Что в детском садике, что в школе, подобное отношение к воспитанию ребенка порицалось большинством педсовета, но так уж складывалось, что Вадиму до звезды было чужое мнение. Он достаточно начитался прогрессивных книжек про воспитание, чтобы понимать, что делает. И, пусть в его действиях тоже были ошибки, но его дочь была счастлива и, несомненно, свободна. Свобода слова, свобода выбора, свобода творчества и самовыражения. Когда она в восемь захотела себе розовые пряди, Вадим научился красить волосы. Когда в школе на это нажаловались мамочки и папочки остальных учеников, Вадим пришел сам с розовыми прядками. Ситуация была сюр, зато у Томы счастья полные штаны.

Он попросту не мог ей что-то запретить. Незачем. Она пританцовывала на улицах, топала в такт музыке в наушнике, напевала в полголоса и была абсолютно счастлива, а Вадим не то что ругал ее — даже не стеснялся.

Потому что на самом деле она никогда не делала ничего предосудительного.

Вадим Дракон никогда не был стыдливым человеком. Вообще-то у него напрочь отсутствовали стыд и совесть. И, воспитывая Тому, он мало опирался на «общепринятые» нормы поведения. Кем и когда эти нормы были приняты — черт его знает. Но факт был в том, что каждый взрослый человек его возраста так или иначе считал своим долгом сказать Вадиму, что его дочь ведёт себя неподобающим образом.

Ей стоит быть менее эмоциональной. Более аккуратной. Ей стоит сдерживать себя в людных местах. Не одеваться так броско. Она привлекает лишнее внимание.

С последним все вообще было странно — чье внимание этот гиперактивный подросток мог привлекать? Своих ровесников? Так Вадим бы разок им улыбнулся во все сто двадцать четыре наточенных драконьих клыка, и они бы сами отстали. А если уж внимание было привлечено кого-то старше семнадцати лет, то тут вместо Вадима хорошо разбиралась его мускулатура и физическая подготовка. С подобными экземплярами он словами через рот разговаривать отказывался.

Вопрос был в другом.

Большую часть существования их семьи не Вадику приходилось отгонять ухажёров от Томы. А Томе приходилось отгонять ухажёрок от отца.

Но есть один нюанс.

***

Они все начинали одинаково: никто — за редким исключением — не подходил к ее отцу, как будто это был под запретом, сколько Тома себя помнит — по крайней мере с детского сада — все всегда подходили к ней. Сперва она мало понимала чего эти тети хотят, смотрела на них снизу-вверх, испуганно таращилась и убегала. Такие… Слишком горящие энтузиазмом, даже будучи очень милыми, они чертовски ее пугали. Она убегала к папуле, путаясь в ногах, взбиралась на него и даже дома не могла толком объяснить, что ее напугало.

Затем пошла школа. Первый класс, второй класс — первое знакомство с романтикой из книг; любопытство, куча сопливых фильмов, которые они на пару с папулей смотрели по вечерам — сколько фильмов, столько же раз как Вадим закрывал ей глаза на особо пикантных моментах — вся эта нежно-розовая тема и сказки о принце на белом коне. Тома была совершенно типичным ребенком. Только вот походы к ней, десятилетней малышке, от одиноких мам и учительниц, все не заканчивались. Тома вновь таращилась на них. Однако теперь не со страхом, а с непониманием.

— Да нет, а зачем? — Абсолютно спокойно отвечала она на «не хочешь познакомить меня со своим папой, солнышко?», своей отчаянной прямолинейностью ввергая женщин в шок. Они краснели, будто Тома обламывала их, отмахивались и уходили раздосадованные, пока она пялилась им в спины, никак не понимая, что же она такого сказала неправильно.

Ну не хочет она знакомить их с папулей, и что? Пусть сами подойдут. Тоже мне проблема.

Вот в чем было дело:

Все эти взрослые тетеньки и дяденьки никак не могли понять, что Тома не была боссом, только пройдя через которого можно было добраться к ее отцу. Не было никакой необходимости дружить с ней, чтобы общаться с ее папулей. Это звучало дико, когда она произносила вслух или когда знакомые папули слышали об этом, но Тома и правда никогда не считала себя кем-то, кто может запретить папуле общаться с другими людьми. Равно как ее папуля никогда не запрещал того же и ей.

Потому что с самого детства она была отдельным человеком, а не дополнением к своему отцу. Она никогда не ревновала, если не считать совсем уж детские годы, когда родитель ею ощущался чем-то, что всегда обязано быть рядом и обязано быть твоим. Но чем взрослее она становилась, тем сильнее она чувствовала необходимость в своем личном пространстве и тем острее она понимала как банально счастлива, что может позволить себе просто закрыться в комнате и ее папа не будет с угрозами требовать у нее не то что дверь открыть, а попросту рассказать, что случилось.

«Ты в порядке?» — Спрашивал он. Она, занимаясь, чем-то своим, отвлеченно отвечала: «Да, па, все хорошо!». Вадим продолжал: «Ты поговоришь со мной, если что?». Тома угукала и он говорил, что в случае чего, она может найти его в гостиной. Конечно, она скрывала от него некоторые свои проблемы. У нее были секреты и они оба понимали, что это абсолютно нормально. Конечно, она огрызалась на попытки успокоить и отказывалась от помощи. Но зато она прекрасно знала, что, придя домой или почувствовав себя плохо, она всегда может забраться папе на колени, обнять его за шею и высказать все, что ее тревожит. И в зависимости от ее проблемы он либо поддержит, зная, что она справится сама, либо предложит свою помощь, либо скажет, что все решит. И ей всегда этого было достаточно. С каждым годом своего взросления она четко понимала, что они отдельные личности — спасибо долгим разговорам по душам и ответам на каждое ее «почему», которых было предостаточно — понимала, что у папы ровно те же свободы, что и у нее, понимала, что его личная жизнь так же важна, как и ее, понимала, что папа никогда не сможет заменить ее кем-либо, как у нее никогда не получится никем его заменить. С кем бы он ни общался, кого бы он ни любил, чьим бы мужем не становился, он навсегда оставался бы ее отцом. Все было просто и кристально ясно. Он был ее отцом. И этого было достаточно, чтобы никогда ни к кому его не ревновать.

За одним маленьким исключением:

Алтан Дагбаев ворвался в ее жизнь с ноги.

***

Ей очень нравился этот новый взрослый. Он был другом папули, с ним можно было посидеть о чем-то поговорить. Он не ворчал на нее, не ругал, говорил, что она очень красивая и черный ей к лицу. Поэтому Томе и правда очень приглянулся этот папин друг. Она искренне радовалась, когда он приходил.

В конце-концов, каждый раз, когда отец начинал свою эту «вот если бы ты книги читала…» дядя Алтан всегда затыкал его. Воистину, было чистым наслаждением видеть как он осаждает папулю и называет его доисторическим идиотом за то, что тот никак не может принять, что в мире стало намного больше интересных способов получать информацию, чем книги. Она обожала эти споры, стояла за спиной дяди Алтана, переводила взгляд с одного на другого и четко видела, что папуля тоже получает удовольствие от этих перепалок.

Поэтому ей очень даже нравилось, когда он приходил к ним гостить.

Но… Слово «гостить» подразумевало быть немного у другого человека дома и затем уйти. А дядя Алтан с каждым своим приходом все меньше собирался уходить.

Это постепенно начинало раздражать. Особенно то как папуля смотрел на него — с такой нежностью, с таким принятием, как будто этот человек был в его жизни всегда. Раздражало. Так, что дышать становилось трудно. Кто он вообще был такой, что так нагло пришел и отнял все внимание? Кто он такой, что папа улыбался ему, клал ладонь на плечо и спину, и вообще Тома помнит, как эти двое в подъезде… Как они… Как…

— Принцесса? — Мягкий голос и касание большой мозолистой ладони к щеке словно привело в себя, Тома проморгалась, отвела неловко взгляд, все это время прожигающий в Алтане, стоящем у барной стойки, дыру, заглянула в глаза Вадиму. Тот нависал над ней, сидящей на диване, слегка взволнованно хмурился, мягко гладил ее, убирая волосы за ушко. — Все хорошо?

Тома сглотнула.

— Просто задумалась, — кинула она, поджав губы, широко раскрытыми глазами проследила за ним и Вадим, хмыкнув странно, взьерошил ей волосы прежде чем отойти.

— Ты спать не хочешь? — Спросил он, отвернувшись, чтобы потянуться к банке с чаем. — Поздно уже.

Алтан неловко переминался, отвернулся, руки на груди скрестил. И Тома вновь впилась взглядом ему в спину. Вот так. Пусть нервничает.

Она сама не поняла как потихоньку начала упиваться этим: если он ещё и от папули отойдет, вообще прекрасно будет. Но он не отходил, только стоял и шептал о чем-то, что она никак не могла услышать, зато папуля прекрасно слышал и шепотом ему отвечал. Она не знает даже сколько времени прошло, но казалось, будто даже секунды не промелькнуло, как Вадим выдал:

— Ты не хочешь присоединиться? Приготовим какой-нибудь коктейль. Молочный. М? Ты же любишь фрукты, Том.

Только на этот раз она не отозвалась: неиссякаемый гнев так сильно в ней бурлил, что руки чесались что-то да сделать, но Тома знала, папа не обрадуется подобному. Пусть он сам учил ее рукопашному, но он всегда говорил, что без острой необходимости лучше кулаки не распускать. И все равно они очень, очень чесались. Время шло и Вадим все ещё ждал ответа, больше напряжённый всем телом, чем хотелось бы. Тома даже не посмотрела на него.

— Спать хочу, — кинула она резко, вскочив со своего места. — Пойду посплю. — Ее слоновьи шаги звучали в ушах, словно вся квартира дрожала под сконцентрированным гневом; Тома с цветастой подушкой под мышкой, в своих привычных белой футболке и трусах, широко затопала к своей комнате и что есть силы громыхнула дверью с громогласным «Спокойной ночи!».

А затем ненадолго наступила тишина.

Вадим щёлкнул кнопкой, блендер заработал, взбивая клубничное мороженое с молоком и кофе. Алтан рядом наконец обернулся к гостиной лицом.

— Даже не знаю, что сказать, — пробормотал он, шокировано пялясь в дверь комнаты Томы. — Она меня ненавидит? — Он кинул взгляд в сторону Вадима и тот, поймав, так же шокировано проговорил:

— Насколько я знаю свою дочь, ещё немного и она набросилась бы на тебя с кулаками.

— Она меня ненавидит, — выдохнул Алтан.

***

Прошло время: простили, забыли. На попытки разговорить дочь, Вадим получал отворот-поворот и уходил ни с чем. На попытки Алтана поговорить или вытащить Тому погулять с ними по городу — а иногда и за город — она водила капризно носом, скрещивала руки на груди и всем своим небольшим видом показывала, что с этим человеком разговаривать не хочет. Не хочет и не будет. Все. Точка. Ее желание — закон.

— Все… образумится, — застопоренно произносил Вадим, когда они стояли наедине у многоэтажки. Мимо прошла парочка и он кивнул им, проследив взглядом, чтобы после наткнуться на полный скепсиса взгляд уже Алтана. — Я серьезно, золотко, она же не может всю жизнь на тебя злиться. Тем более ни за что. Хуйня вопрос, образумится, говорю же.

Дагбаев выдохнул.

— Она ребенок, — словно идиоту в который раз повторил он, аж начав жестикулировать, — она ощущает все в несколько раз острее. Нужно хотя бы выяснить, что я сделал не так!

— Родился?

— Очень смешно.

— Ты не поверишь, но это была даже не шутка, — несмотря на тихий смех, Вадим совершенно не чувствовал, что может смеяться над ситуацией. Ее детская ревность, проявившаяся будто бы спустя достаточно времени с последнего раза, сперва смешила, но после таких взрывов Вадик стал волноваться как бы ей не стало хуже. Да и Алтан… Не в самой лучшей ситуации. Дракон прижался к нему, закинул руку на плечо, притянул в объятия все такого же неловкого до проявлений любви, как и раньше, но уже заметно более мягкого, коротко выдохнул. — Принцесса, она… Взрывная личность. Но она умная девочка.

Твоей вины тут нет, понимаешь? Просто она растет. Я не могу сейчас заставить ее говорить со мной или тем более с тобой, мы пытались, но, как итог, она послала нас обоих, — Алтан смешливо фыркнул.

— Так довоспитался, что теперь твоя же дочь тебя послать может, — плечи слегка задрожали от смеха, Дагбаев уложил ладони на лопатки Вадика и прижался к нему теснее.

— Это называется свобода, — заурчал Вадим, довольный реакцией. Хоть смеётся, тихо, но уже пойдет. — Она побесится и сама все скажет, как будет готова. Моя бабуля сказала бы, что у нее характер старой козы…

— И правда.

— …совсем как у тебя в детстве.

Алтан задышал ему в шею, прикрыл глаза — Вадим мог ощутить колыхание его ресниц на своей коже. Рядом все ещё шли люди, но бога ради, кому какая разница? Вечерело, ещё не включались фонари, воздух был прохладным и приятным, дышалось легко. Тома занималась уроками — делала вид, что занималась ими — и Вадик мог быть спокоен за нее.

— Ты уверен, — внезапно заговорил Дагбаев, не подняв головы, — что она точно заговорит? В прошлый раз она отказывалась говорить тебе про геев в своих новеллах.

— Не путай мелкие секреты с чем-то глобальным. Скажет, как миленькая. А я пока просто покажу, что нахожусь рядом с ней. Вот и все.

Они обнимались на улице, совсем того не скрывая, и Тома из окна видела как ее папуля нежничает с этим человеком.

Стоя у высоких подоконников, она выглянула аккуратно, почти не трогая занавески. Брови нахмурились, щеки надулись, глаза заблестели во влаге от подобного предательства и стало так тошно, что она моментально забралась в кровать, с ногами на покрывало, сжала в руках одну из своих мягких подушек и зло задышала, не зная куда себя деть.

Никто не имеет права забирать себе любовь ее папули. Никто. И никогда.

***

С каждым днём ее настроение и поведение ухудшалось все сильнее и сильнее. Казалось, этот ребенок совсем не хотел не то что говорить о чем-то, а вообще взаимодействовать с людьми. Она отказывалась идти в школу, она сидела часами дома, она все свое свободное время пыталась посвятить Вадиму, чтобы заставить его уделять свое внимание только ей.

Психологиня, к которой он регулярно ходил, ибо иначе сошел бы давно с ума, говорила, что это реакция пубертатного ребенка на внешний раздражитель.

— У вас ранее хотя намечались с кем-то серьезные отношения? — Спрашивала она, сидя нога на ногу, и Вадим четко понимал: нет.

Ни разу. У него была одна забота, да, были своего рода коллеги, но Вад жил без особых проблем и про подавляющее большинство коротких недо-интрижек Тома вообще ничего не знала, а на все остальное она реагировала решительно прохладно.

— Тома никогда никогда не была ревнивицей, — задумчиво тянул он под снисходительную улыбку Ульяны Артемовны.

— Потому что она никогда не видела реальной угрозы. До появления вашего нынешнего, осмелюсь сказать, партнёра, разумеется. Но ведь вы ее единственный член семьи, и заменить вас она не может. А это значит: будет защищать ваше внимание от того, что потенциально опасно. Ваша дочь очень проницательная для своих лет.

Хотел бы Вадим скрыть эту расползающуюся гордую улыбку, может ещё выставить грудь колесом с довольным «а то, моя же!», но вовремя себя удержал. Ещё не хватало хвастаться подобным. У него было одно дело. Дело, которое необходимо решить. И, пусть пока оно все оставалось не совсем понятным, Вад все равно не мог остаться в стороне и просто ждать, пока дочь «остынет».

Вечером того дня они отужинали вдвоем и Тома вновь залезла на него, собираясь так просидеть весь фильм. Кажется какой-то вестерн, но это не имело значения — принцесса обожала фильмы про погони и крутые перестрелки, так что Вадим по возможности старался дать ей это в кино. Все, лишь бы избежать подобного реальности.

Только вот вселенная решила все за него.

Когда поступил звонок, папуля даже не колыхнулся. Тома тоже не отвлеклась, она лежала на его груди, мерно дышала, была поглощена заставкой. Ее мало интересовали его звонки и все это прочее, фильм был гораздо притягательное. Но вот папа почти задеревенел под ней, замолк, внимательно слушал, что говорил человек на проводе. И Тома медленно, но верно пропитывалась его серьёзностью. Он молча ее приподнял, пересадил с себя на диван, поцеловал в лоб и с коротким «сейчас вернусь» отошел в свою спальню. Конечно она тут же пошла за ним.

— Па, все хорошо? — Ее взволнованный голос зазвучал слишком громко, Вадим не включил свет и Тома, опираясь о дверь, наблюдала как он вытаскивает что-то из шкафа. Дверца шкафа удачно закрывала собой вид.

— Конечно, принцесса, — отвечал он, больше занятый своими делами. Но Тома чувствовала, что что-то не так. Особенно, когда он попросил ее отвернуться и, едва она это сделала, послышались громкие резкие звуки молний на одежде. — Папе просто нужно отойти на часик. Небольшое дело, ты ведь не возражаешь?

— Но… — она не успела договорить, Вадим захлопнул дверь, выставил ее за порог спальни — буквально на руках перенес — закрыл за собой комнату на ключ и присел перед ней на колени.

— Принцесса, — тон был твердый, беспрекословный, узнаваемо «родительский», какие обычно используют, чтобы отругать. Только Дракон не ругал, он держал ее за плечи, мягко улыбался, несмотря на всю серьезность своего стального взгляда, будто бы пытался сгладить острые углы, — папуля отойдет на небольшое время. Поняла? — Она молча кивнула. — Я могу прийти поздно, ты останешься дома одна. Ты ведь знаешь, что я бы никогда не оставил тебя без нужды, правда? — Она снова закивала часто-часто, поджала губы, Вадим привычным жестом потрепал ее по голове. — Вот и умничка, козявка. Значит сейчас ты досмотришь фильм и я как раз подойду к титрам, хорошо?

— Хорошо, — звук ее голоса резал без ножа, если бы Вадим мог, он бы спрятал ее в такие дальние дали, что ни один сукин сын не смог бы пройти. Но паниковать раньше времени никогда не было в его привычках.

— Молодец, принцесса, — произнес он, — я рассчитываю на тебя. — Тома не успела вдохнуть, как он встал на ноги, проходя к двери и хватая ключи от дома. — Я запру тебя снаружи, — она продолжала топать за ним, Вадим торопливо обувался, поправил что-то под поясом, накинул сверху куртку. — Буду звонить — не бери, — строго произнес открывая дверь, чуть пальцем не пригрозил. — Я звонить не собираюсь, сразу приду домой. Если не приду — жди до утра. Поняла? Я все объясню, как буду дома.

— Хорошо.

— И ещё… — Вадим замер на пороге, развернулся, зашагал к Томе быстро, наклонился и отпечатал у нее на лбу звучный поцелуй под уже привычное наигранное ворчание.

— Что такое? — Заныла Тома, тем не менее не отстраняясь.

Вадим улыбнулся: эта чертовка язвила даже когда сама готова была залезть на него и никуда не отпускать.

— Я приду к титрам, помнишь? — Шепчет он, старательно ловя ее отведенный взгляд. — Расскажи потом чем всё закончилось.

Она бы фыркнула и вообще отвернулась, но так не хотелось этого делать. Вад усмехнулся напоследок, пригладил по щеке и ушел, оставляя ее одну в квартире. Не в первой, конечно. Но все равно. Тома вздохнула, выключила в гостиной свет и забралась на диван перед телевизором. Волновалась ли? Конечно. Было ли страшно? Несомненно. Настолько сильно, чтобы места себе не находить?

Папа сказал, что придет, когда пойдут титры, значит так и будет.

Тома не дождалась титров.

Уснула на диване спустя двадцать минут, не посмотрев и половины фильма.

***

Когда Тома в какой-то момент своего взросления спросила где папа работает, Вадим сперва застопорился, а затем ответил, что ухаживает за цветами.

По идее он и правда спонсировал что-то около цветочного магазина, но только тем, что покупал у них цветы для дома. Сентиментальная привычка пришла с возрастом. Да и Тома цветочки обожала, снабжала все зеленью, предпочитала диковинные штуки. Сказать, что у Вадима сердце кололо от этой ее любви к зелени — ничего не сказать. Сложно было привыкать жить без Алтана. Оставить его где-то там. В силу своих эгоистичных желаний и побуждений. Это сейчас, годы спустя, он понимал, что натворил на эмоциях, не сумевший вовремя себя одернуть, но тогда все казалось настолько кристально ясным, что не требовало даже повторной перепроверки. И Тома стала одновременно его благодатью и наказанием.

Она знала про папулю — почти — все: он был военным, он кандидат наук, окончил исторический, увлекаются всем понемногу, любит путешествовать — что, по нее мнению, и сказывалось на их частом переселении с места на место — обожает особенности национальных кухонь, предпочитает быстрые, массивные машины и очень ее любит. А ещё очень за нее боится. Тома сама не любила оставаться на ночь одна, а отец тем более не любил ее оставлять одну, но иногда его куда-то звали срочно и ему приходилось уходить, запирая ее снаружи. Такое было парочку раз как она повзрослела достаточно, чтобы ночевать без него без слез, и, как правило, утром папуля уже был дома, поэтому Тома не пропускала школу. Вероятнее всего так должно было произойти и на этот раз. Что-то в ее засыпающем мозгу был уверено, что она проснется через несколько часов не на диване, а в своей постели, среди кучи подушек, обнимая одну из них, пока настольная лампа-жираф будет гореть, чтобы монстры, боясь света, не подходили к ней. Так было всегда. Так должно было быть сейчас. Папуля всегда так делал.

Сон обволакивал ее тело подобно облачку, нес в себе тепло и безопасность — и ей было тепло словно наяву, как если бы ее накрыли одеялом. Тома заерзала. Пятка о что-то упёрлась. Под головой было так мягко, так тепло, она притерлась щекой к неожиданно грубой ткани, потянулась ладонью и обхватила пальцы папули, протянутые ей в ответ. Спать, обнимая его руку, всегда было в несколько раз слаще.

Через секунду раздался оглушительный гудок и чей-то резко-яростный голос сверху скомандовал громким шепотом:

— Тише!

Тело напряглось.

Постепенно в сознание начал проникать стук колес, дорожный шум, суматоха едущих автомобилей. Вместо подушки под головой — чьи-то колени. Сверху плед.

Тома раскрыла глаза в ужасе и с вскриком вскочила, собираясь броситься прочь из кошмара, но наткнулась лишь на окно запертого изнутри автомобиля: машина ехала, Тома прижалась к стеклу, застучала по нему. Некто позади, схватил ее за локоть и обеспокоенно произнес:

— Посмотри сюда!

— Не буду! — Вскричала она в ответ, зажмурившись, забила кулаками по стеклу. — Выпусти! Выпусти-выпусти-выпусти-выпусти! Выпустите меня! — Ее детский вскрик во всю мощь лёгких в замкнутом пространстве звучал словно в несколько раз мощнее и через собственную истерику с трудом различимые добирались чьи-то слова: она слышала их, но не слушала, крепко зажмурившись:

— Тома, послушай, посмотри сюда, — разносился голос за ней, мужчина, схвативший ее за руку, все пытался отвести ее ладони от лица, а машина ехала и ехала по ночной трассе, водитель даже не писал. — Тома! — Прикрикнул тот, отчего она сжалась в комок, всхлипнула. — Посмотри на меня! Посмотри сюда, — она почувствовала, как мягкая рука коснулась плеча и ощутимо сжала. И сквозь собственное непрерывающееся нытье доносились отголоски слабого узнавания. — Тома, — в который раз повторил человек уже спокойнее, — открой глаза. Открой. Посмотри на меня.

Пальцы человека коснулись ее отросшей челки, убрали лёгким движением волосы за ушком, вытянули аккуратно распущенные локоны из-под воротника домашней майки, скинутый плед забился куда-то под ноги. Она задержала дыхание. Голос, все более знакомый, тихонько шептал:

— Слышишь меня, Том? Дыши, — он говорил и она аккуратно раскрывала слипшиеся веки, стараясь проморгаться от влаги. Дрожь аккуратно отступала, голос не прекращал говорить: — Умничка, — мягко хвалил он, поглаживая ее по макушке, — вот молодчина. Успокойся. Посмотри. Видишь?

— А. — в горле завершило, Тома сглотнула, сморгнула влагу, уставилась перед собой. — Дядя Алтан?..

Дагбаев наконец с трудом выдохнул. Это все очень ело нервы.

— Прости, — первым делом произнес он, протягивая ее к себе, словно тряпичную куклу и поднимая с коврика серый плед. — Не хотел тебя будить. Ты в порядке? — Она не выглядела расстроенной или готовой разрыдаться — скорее испуганной и готой защищаться. Ее сердце колотилось так, что он почти слышал его, глаза в свете мигающих фонарей, мимо которых они на скоростях проезжали, бликали в ее каштановых глазах и можно было заметить зрачок размером с прописную точку. Как настоящий оленёнок перед фурой, она замерла, стараясь переварить ситуацию, медленно отвернулась, молча завозилась и оглянула салон автомобиля, настойчиво заглядывая в лицо водителя.

Что ж. Очевидно, она не пострадала. По крайней мере не ушиблась.

— Где-. — Тома захрипела, прокашлялась, села с ногами на заднее сидение, спиной упёрлась в дверцу, обняв себя за коленки. — Где папа?

Алтан не посмел навязывать свое пространство. Лишь почтительно слегка отсел, позволяя ей держаться возможного расстояния.

— Мы едем к нему, — коротко ответил он, вернув себе самообладание. — Я должен был забрать тебя, но ты уснула и я не рискнул разбудить. Прости, — попытка улыбнуться прошла даром, Тома не отреагировала на его усмешку, лишь смотря во все глаза, — я должен был позвонить заранее…

— Я бы не взяла трубку, — отрезала она, — папуля запретил отвечать на звонки, — и, прежде чем он открыл рот, добила: — сказал, что сам домой приедет. И не приехал.

Ее тон голоса что-то ему напоминал, но Алтан никак не мог вспомнить что. Рубленный, отрывистый, с паузами. Она смотрела на него прямиком и молчала, подобно дикому животному, несомненно боялась, но было что-то, что заставляло его думать о другом: если он остаётся сидеть, то все будет хорошо. Если попытается тронуть ее — будет драться. Так смотрят загнанные в угол. Пик ее недоверия к нему. Тома поджалась, опустилась на уровень своих коленок, только глаза из-за них показывались: большие, глубокие.

Алтан сглотнул:

— Твой отец попросил меня забрать тебя к нему, — пауза, он устроился удобнее, кинул взгляд на пригревшего уши водителя; огни большого города словно пролетали мимо них, то оставляя в темноте, то вспыхивая на долю секунды.

— Где он? — Вопросы были скорее требовательными, короткими, понятными, как при допросах.

Алтан замялся.

— Он сейчас ждёт нас, — произнес, выглядывая в окно. Почти не лгал, но Тома не выглядела сильно убеждённо, и было понятно почему. — Мы встретимся с ним, как только будет на месте, хорошо? Обещаю тебе. Ты мне веришь?

Она медленно оглядела его, сильнее сдвинулись к переносице брови. И промолчала.

Дорога была темной, но она не помнила этот путь. Выглядывание в окна не привело с собой ничего, трасса, трасса, пустая трасса, снова трасса — не более чем путь в никуда. Прошло минут пятнадцать прежде чем на горизонте показалось что-то наподобие аэродрома. Тома напряглась, отлипла от окна.

— Куда мы едем? — Выдохнула она и Алтан позволил себе коротко улыбнуться.

— Скорее летим. — Глаза округлились, она осела на место, но вновь подорвалась к окну.

— Куда?!

И Алтану пришлось рассказать. Стараясь подбирать слова, чтобы все не звучало как чертово похищение, не говоря уже про то, что он, взрослый мужчина, совершенно не имел опыта контактирования к детьми и был без понятия, что говорят в такие моменты:

«Я забираю тебя с собой в Китай»?

«Теперь я твой второй родитель»?

Что он должен был ей сказать?

Непонимание с трудом позволяло излагать мысли так, чтобы не напугать ребенка: сперва аккуратно намекнуть, что все абсолютно точно в порядке.

— Ты сейчас взволнована, — произнес он, слегка склоняясь, чтобы она не задирала голову. — Я понимаю. Все выглядит странно. Но послушай меня, все в порядке, — не убедило, она сжала кулаки, подтянула колени ближе. — Я говорю с тобой, потому что знаю, ты уже большая девочка, да? Ты должна понять. Помнишь… Вы с папулей уже переезжали с места на место? Он рассказывал как часто ты меняла школу, — Дагбаев старался говорить не слишком быстро, но чтобы к моменту остановки у самолёта она услышала хотя бы самое важное. — Иногда даже ночью, верно?.. Ты была тогда совсем маленькая. — Взгляд глаза в глаза, Тома вдохнула глубоко.

— Я знаю, — просипела в ответ, — где мой папа?

— Том, подожди…

— Где папа?

Ох, этот настойчивый тон. А она знала как требовать свое… Ребенок своего отца, она не позволяла даже подумать о том, чтобы перечить ей и Алтан, сдавшись, произнес тоном, который старался беречь для деловых встреч.

— Твой отец и правда ждёт нас. Он попросил меня приехать за тобой и забрать тебя в безопасное место. Сейчас ничего не произошло, но ты видишь, я говорю с тобой, как взрослый со взрослым, — его манера поведения изменилась и она заметила это, поддавшись серьезности его слов, — ты сможешь поговорить с ним, когда мы доедем. Я обещаю тебе, ничего не произошло, твой папа в порядке, скоро вы встретитесь.

Она бы не хотела ему не верить.

Но, когда он коснулся пальцами ее макушки, желание довериться возросло в несколько раз: как бы она не капризничала, как бы не ругалась, Алтан оставался частью ее общества и человеком, который, как она видела своими собственными глазами, любил ее отца. Наверное он бы не стал вредить папуле верно?

И пока она напряжённо думала как себя правильнее вести, сам Алтан старался не думать ни о чем.

Иначе все треклятые мысли привели бы его к тотальному самоуничтожению.

В последнее время он заметно свыкся с тем, что Тома капризничала и не пускала никого к отцу, Вадим обещал разобраться с этим и, справедливости ради, сейчас он вызывал гораздо больше доверия, чем должен был. Вид маленькой девочки рядом делал его заметно мягче. Эта мелкая ящерка на плече помогала сглаживать впечатление от большого массивного дяди, особенно учитывая, что Алтан, казалось, знал все подробности его прошлого.

Так вышло.

Вечером он после созвона — о боже, до чего же докатился… — с Вадимом должен был поехать домой, но, возвращаясь особняк, увидел лишь погром. Абсолютно пустые комнаты, перебитая охрана, куча трупов и никаких посланий. Никаких. Ни следов, ни чего-либо ещё видимого. Они не тронули деньги. Они не коснулись ничего. Но убили всех находящихся внутри людей.

Всех до единого.

В тихом кипящем напряжении, Алтан вытащил Глок из-за пояса, но даже обход всего особняка ничего не дал.

— Закопайте, — сухо процедил он на тела, смотря перед собой. — Их здесь нет.

Дагбаевский тон сделал свое дело, все, приехавшие с ним — ровно три человека — принялись за дело, и он позволил себе подняться в спальню. Здесь что-то было не так и Алтан знал это. Здесь что-то было не так, и он чувствовал это, когда заходил к себе.

Один из охраны, приехавшей с ним, стоя в его спальне, вскинул голову, едва Дагбаев зашёл. А затем протянул найденный клочок бумаги.

«С водвращением. Где твоя дочь?»

***

Темные тучи нависали над головами, холод пробирал до косточек, Вадим глубоко вдохнул и тихонько усмехнулся.

За его спиной стоял пустой особняк Дагбаевых, некогда процветающий в роскоши и набитый десятками людей. Уничтоженный. Изуродованный. Мертвый.

— Не хотите закурить, босс? — Прозвучал чей-то спокойный голос позади. Он смутно, очень смутно узнал этот голос. Обернулся, вскинул бровь: перед ним стоял достаточно взрослый мужчина, равный ему по габаритам. Но совершенно не знакомый внешне. Он зажимал губами сигарету, расслабленно улыбался, как если бы совсем недавно они не вывозили в лес трупы. — Я угощаю. — Тот протянул какие-то сигареты, Вадим глянул на них, хмыкнул.

— Не, не курю, — усмехнулся он, голову к нему подняв. — И тебе не советую.

— Давно моралистом стали?

— Из меня моралист, как из тебя Тэффи Уильямс.

— Чего?..

— Да ничего, забей.

Они выдыхают, только Вадим дышит свежим воздухом, а наемник закуривает свою сигарету. Оба в молчании. И неловкость, какую испытывает этот мужик, можно прощупать пальцами.

— Не тяни кота за яйца, спрашивай уже, — резко кидает Дракон, на что тот моментально открывает рот:

— Та девчонка… У вас, а? — Вадим не спешит отвечать и наемник продолжает — все такой же взбалмошный, как и в свои двадцать пять: — Я думал вы ее того…

— Она-…

— Сдохла сама. — Громкий голос привлек внимание — наемник обернулся, а Вадим, на этот раз однозначно узнавший обладателя, сжался, словно не желал видеть того, кому принадлежал этот строгий, слегка надменный суховатый тон. — Прямо на моих руках.

***

Так случалось: люди теряли общение друг с другом, не поддерживали и находили вновь, ведомые кем угодно, кроме самих себя. Так случалось и жизнь заставляла их встречаться заново. Как заставила встретиться заново этих людей.

Вадим обернулся практически нехотя, выдохнул заторможенно, поднял взгляд:

— Никак не привыкну, что ты не пытаешься избегать меня, как чуму, — произнес он, криво ухмыляясь.

Мужчина впереди, статный, в рясе, накинутом сверху кожаном плаще, выпустил дым вечно зажженной сигареты, и спокойно ответил:

— Никак не привыкну, что ты ещё жив.

— Сучий сын.

— Подзаборная крыса.

Обмен комплиментами прошел прямо на глазах удивлённого наемника, только тот, словно чувствуя себя совсем идиотом, поспешил скрыться и ровно через полсекунды неловко отошёл к остальным сидящим в здании. Василий — мужчина в рясе — проследил за ним взглядом.

— Давно у тебя в команде инфантилы трудятся?

Вадим бы усмехнулся, но неожиданно сам для себя серьезно ответил:

— Они не у меня. Я им не босс, — Василий удивлённо приподнял брови, казалось, ожидал подобного ответа в самую последнюю очередь, — по крайней мере ещё, — хмыкнул Дракон. — Но это не имеет смысла. Рад, что ты приехал.

— Сестре своей спасибо скажи, — они пожимают руки, как старые знакомые.

Встают рядом как старые знакомые. Обсуждают погоду как старые знакомые.

Пока Василий не получает сообщение на телефон.

***

В аэропорту холодно.

Тому кутают в плед, Алтан хватает ее за руку и ей ничего не остаётся кроме как недовольно топать по тропинке участка в ближайшее здание. Вокруг достаточно мало людей, горят фонари, небо темное и не разглядеть ни единой звёздочки. Тома держит Алтана за руку, как не держала бы никогда, не будь так напугана. Но он не акцентирует на этом внимание. Он ведёт ее, жмущуюся к нему, со спокойствием, присущим себе, заводит в теплое небольшое помещение с современным ремонтом, диванчиками, стойкой регистрации — по крайней мере Томе так показалось — и ей даже, стоит дяде Алтану пальцем двинуть, миловидная девушка в голубой форме подаёт песочное печенье с чаем в кружке.

Она непонимающе оглядывает людей вокруг, белые стены, заглядывает в окна, за которыми лишь бескрайние дороги и пустота звёзд, и только доозиравшись со своего места, спокойно садится рядом с ним.

Алтан занят своими делами. Он сидит в телефоне, что-то сосредоточенно пишет пальцами левой ладони — ого — и Тома чувствует практически непреодолимое желание приблизиться.

Ей страшно.

Здание для нее больше и пустое, в нем гудят какие-то аппараты, из комнаты в комнату переходят люди, все взрослые и всё это в отдалении от мира поздней ночью, без отца и объяснений. Она, замершая в своих мыслях, выпутывается из них только когда Дагбаев трогает пальцами ее лоб. Он выглядит сосредоточенным, и Тома ощущает непозволительное желание попроситься в объятия.

— Как ты? — Тихонько спрашивает он, глядя в испуганные широко раскрытые глаза.

— Где папа? — В который раз настойчиво требует она. Поджимает губы, пытается разглядеть что-нибудь на его непроницаемом лице. А Алтан улыбается и протягивает ладонь, за которую она неловко берется. — Ты же сказал, что он будет тут.

— Я только что писал, — Дагбаев протягивает телефон совершенно открыто, на нем вкладка чата с Вадимом, но Тома старается даже не смотреть на подпись, только сконцентрироваться на последних сообщениях. Это не сложно, когда половина экрана занята кривыми косыми объяснениями что где и как. Встретил старого знакомого, задерживается.

Тома вчитывается, после автоматически выключает экран, протягивает телефон Дагбаеву, а сама впадает во что-то, что он отказывается идентифицировать, но точно видит схожесть сто из ста с нею и Вадимом в раздумии. Это не должно быть настолько идентично, но она едва заметно хмурит брови, глядя в никуда, и невозможно не видеть в этот момент перед своими глазами всерьез настроенного Вадима во время работы.

В последний раз Алтан видел его таким давно. Достаточно давно, чтобы знать — Дракон не улыбается, когда принимает серьезные для себя решения. Он с хирургической точностью срезает все ненужные отходные пути, чтобы не оставлять себе даже шанса передумать, если цель поставлена.

И сейчас Тома…

А впрочем.

Не имеет значения.

Раздается стук, оба поднимают свои головы и в здание уверенным шагом входит высокая светловолосая женщина в кожаной куртке на пару размеров больше. Ухмыляясь широко, она направляется прямо к ним и Алтан встаёт с места, чтобы протянуть руку.

— Алтан Дагбаев, — не спрашивает, но констатирует незнакомка, сверкнув хитро зелёными глазами, встряхивает его ладонь как следует и Тома вынуждена признаться, что ей спокойнее спрятаться за Алтана и покоситься на женщину из-за его тела. — Будем знакомы!

— Диана, если я не ошибаюсь, — неожиданно спокойно отвечает тот, улыбаясь незнако- Диане. — Приятно познакомиться.

— А мне-то как приятно, дорогой мой! Но лучше оставим все эти нудные формальности, покажи мне козявку, — ее чистый голос почти гремел в полупустом помещении, будучи совсем одной, эта женщина производила так много шума, что впору было уши заткнуть чем-нибудь.

Поначалу Томе этого и хотелось сделать, но через мгновение Диана нырнула за Алтана и, резво подхватив мелкотню за руки, вытянула вперёд на свет под ее же вскрик.

— Вы ещё кто такая?! — Взвизгнула Тома, дернувшись назад.

Спиной столкнулась с Алтаном и тот опустил ладони на ее плечи, слегка склоняясь, пока эта женщина — Диана, ее зовут Диана — радостно разглядывала Тому во все глаза.

— Не бойся так, — шепнул Дагбаев внезапно на ушко, она недоверчиво покосилась на него, но пальцы его мягко сжали плечо и Томе пришлось отступить.

— Что, уже слушаешься своего второго папу, а? — Едко подметила эта женщина, моментально прищурившись. — Приручи-и-илась!

И говорила ещё так противно, как будто это что-то плохое; Тома, почувствовав небывалый прилив сил, чуть ногой не топнула:

— Он мне не отец! — Грозно настояла она. — Но он друг моего отца, а ты черт знает кто!

— Ах, язык! До чего длинный у тебя язык! А если отрежу? А ведь я сестра твоего папули!

— Не посмеешь, карга, не верю!

— Тома! — Шикнул Алтан.

— Что?!

Казалось, этой женщине все ее некультурные словечки хоть бы хны. Выпрямилась во весь рост, руки в бока уперла, колыхнула светлыми локонами и все смотрела, как Дагбаев пытается Тому в порядок привести, а та, моментально вспыхнувшая, совершенно отказывается хоть как-то подчиняться.

«Собачатся, ты б видела, дорогой» — незаметно набрала она сообщение на телефоне, улыбаясь коротко собеседнику.

***

Кровь стыла на руках.

— Хорошо ещё чужая, — Вадим, сидя на корточках, поднял взгляд, вытер щеку от брызнувшей алой жидкости, на слова Василия только хмыкнул. Тот присел рядом с упавшим трупом. — Так и поедешь к дочери?

— Ты сказал, что она мертва, — огрызнулся Дракон, брови нахмурив, но Вася и не подумал шугаться. Яростный взгляд, напряжённые конечности.

Кто-то получит в челюсть, если продолжит развивать тему. Кто-то уже получил. Парню, лежащему в ногах Вадима, выбили дурь с особой яростью — успел спрятаться ещё во время зачищения особняка, но протупил и попал в руки в самый неподходящий момент. Василий оглянул его труп, продолжающий истекать кровью. Слишком много следов. Грязная работа.

— И ты, — размеренно ответил он, переступая через тело, чтобы подтолкнуть Дракона внутрь, — воспринял это за чистую монету, несмотря на то, что пару часов назад был с ней. Хотя я сказал о ее смерти, чтобы не дать тебе совершить идиотский поступок и добровольно рассказать все про девочку, когда в доме ещё оставался один недобитый слушатель. — Напряжение возростало, Вадим дышал размеренно, тихо, почти не слышно. И потому опасно. Опасно настолько, что, даже зная кто перед ним, не поступился бы мордобоем. Вася, пройдя вперёд, спокойно оглянулся, не дрогнула ни одна его мышца. — Ты знаешь, что ты ослаб?

— Не тупой, в курсе, — процедил тот в ответ, с трудом заставляя себя успокоиться.

— Тогда вместе с этим ты знаешь, что именно тебя ослабило, верно? Так много эмоций из-за одной фразы. Во что ты превратился, Дракон?

— Ты что, приехал читать мне лекцию?

— Я приехал с мыслью, что получу ее сам. Неожиданно было видеть тебя в таком положении. — Они двинулись внутрь, направились прямиком ко второму выходу. В здании, кроме парочки наемников, теперь точно никого не было. И шаги их раздавались особо громко. — Не думал, что встречу это, когда Диана говорила об изменениях в тебе.

— Засранка много чего говорит, чаще слушай ее, умнее станешь.

— Ты не стал.

— Ты нарываешься, Преподобный? Я, может и крещёный, но морду тебе с удовольствием разукрашу.

Дверь открылась, они вышли из здания. Тьма все висела в небе, фонари не горели, только фары стареньких тачек испускали противный жёлтый свет.

— Нарываться не нарываюсь, — вполголоса ответил Василий, пропуская Вадима на переднее пассажирское сидение. Сам сел на водительское. — Только подумай куда ты со всеми этими воспитаниями себя загнал. Чья идея была отправить Диану к ней? А ведь мог бы кого-нибудь другого из своих бесконечных знакомых.

Создавалось ощущение, будто его брали на слабо. Дракон вздохнул. Нужно было как можно быстрее успокоиться — злость никогда не приносила ничего хорошего, всегда была у него эмоцией сильной, подпитывающей саму себя. Злость на себя была заметно тяжелее.

— Надеюсь ты выполнил то за чем тебя позвали, иначе я передумаю терпеть твои комментарии.

***

«Взял твоего братца, завожу его к тебе, ребят распустил по домам, больше не понадобятся. Пусть Дагбаев поддержит девочку ещё немного, скоро будем там. Ты сделала что надо было?»

«А связаться с ним больше нельзя? Он как своему благоверному написал, с тех пор на связь не выходит. Эта обезьянка мне голову откусит, если подумает, что я ее драгоценному папуле угрозу представляю. Вырастил себе подобную, мне теперь разбираться.»

«Никак, телефон сломан, симка тоже, номер возьмём новый, он сам свяжется с ними. Это твой брат, имей совесть.»

«О боже, мой брат! Мне теперь плакать от восторга? Да и не гони мне за совесть, Святой Отец, у меня ее нет и не было никогда, тебе ли не знать. Вадюше крупно повезло, что его мужик тут, а не то пришлось бы вырубать ребенка. Дп и частный самолёт лучше постоянных пересадок в тесноте.»

«У тебя бы рука не поднялась ребенка ударить. Особенно если он из твоей семьи.»

«Мы не общаемся с Вадиком со времён похорон матушки, а то и бабули.»

«И не общались бы дальше, если бы не Тамара. Так что не обижай ее, поняла?»

«Только не говори мне, что у тебя к ней чувства родственные проснулись, дорогой. Ты сидел с этой мартышкой, когда ей только полгода было и Вадя стыбзил ее у ее же мертвого папаши. И ты об этом, позволь напомнить, знал. А потом вы не виделись вплоть до этих дней. И ты мне сейчас будешь говорить не обижать ее? Боже, Вась, ты такой сентиментальный.»

«Ты можешь сколько угодно играть в циничную суку, Диана, но, если уж у Вадима дрогнуло сердце при виде этого человеческого детёныша, то у тебя и подавно шансов нет. Или не скучаешь по нашей дочери?»

«По крайней мере за ней не гонится черт пойми кто, чтобы «восстановить справедливость» и насолить Дагбаевым. Не знаю чем Вадя думал, когда светился со своей дочерью при этом Алтане, да ещё и так, чтобы те кретины подумали, что это дагбаевский ребенок. Эта обезьяна с ее оленьими глазами — дагбаевский! Да из нее бурятка, как из Вади законопослушный гражданин. На его месте я бы ни за что не стала подвергать мирную жизнь опасности ради разового траха.»

«И с чего это тебя так прорвало, Диана? Я даже не понял, что именно тебя так возмущает: наличие девочки или какая опасность ей сейчас грозит из-за Дракона.»

«Предпочитаю совмещать. Трудно жить в мире, когда твой старший брат кусок чувствительного идиота, который даже не смог толком пережить ЧЕРТОВ КРИЗИС СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА, ХА»

«Не кричи на меня капсом.»

«Не мешай мне, когда я ругаюсь.»

«Ты ругаешься на прошлое, это бессмысленно, Ди. Он натворил глупостей — он их разгребает.»

«По-твоему украсть чужого ребенка это глупоть? Нет, милый мой, это идиотизм. Я до этих дней не знала, что у него дочь! Я узнала, потому что он позвонил и попросил меня проследить за ней! Позвонил! Мне! Мы не общались один твой господь знает сколько лет, чтобы я, спокойно спящая в своей теплой кроватке, проснулась к полуночи и послушала его охуеть какую внезапную просьбу проследить за, простите, дочерью? И почему, в конце-концов, ты знал о ней, а я нет! Я тебе жена или кто?! Василий, черт тебя раздери!»

«Справедливости ради, никто не знал.»

«Справедливости ради, я откушу тебе голову, как увижу, понял, нет? Ты помогал ему прятать ребенка уже когда мы были женаты! Где ты ее держал в ту ночь, ответь, пожалуйста? В подвале, чтоб я не услышала?»

«Это не важно.»

«Действительно, зачем мне вообще знать о живом существе у нас дома, мало ли что может случиться, пути господни неисповедимы, блять…»

«Ты собралась злиться? Злись на меня потом. Позаботься сейчас о девочке.»

«Тоже мне гуманист.»

«Всего-то педиатр.»

«Хуятр. Сейчас возьму слюну и уеду отсюда, ты сегодня спишь на диване. Передай Ваде, что он чмо болотное. Вадя, ты чмо!»

«Он говорит, что ты мымра.»

***

— Мне тут написали… — Алтан отвлекся, Тома, набравшая в грудь воздуха для очередной волны ярости, стрельнула убивающим взглядом в Диану, и та едко улыбнулась: — Твой отец скоро будет тут, мартышка, поэтому будь добра, послушай старших и дай мне наконец сделать то, что я хочу, хорошо? Это займет буквально две минутки.

Вздох.

Алтан смотрел на них, разговаривающих, и все не мог до конца сложить картину. С одной стороны Тома, которая явно настороженно относится к человеку перед ней. С другой стороны человек, который по идее является сестрой Вадима. Они похожи. Смысла не верить нет. Но то как девочка не хочет подчиняться и смутные воспоминания о своих первых шагах в доме Дагбаевых, которые просыпались от взгляда на вытащенные колбочку и ватную палочку, не особо давали покоя.

— Открой ротик, скажи «а-а-а», — протянула Диана, улыбаясь, — давай, моя дорогая, через пять минут прибудет твой папа и он будет мешаться у нас под ногами. А-а-а?

Тома подняла взгляд на него.

И Алтан, положивший руку ей на плечо, почувствовал заряд электричества от этого непонимания в огромных оленьих глазах. Он кивнул ей. Кивнул и Тома через не хочу открыла рот, позволяя забрать образцы ДНК.

— Вот молодчина, просто умничка, — щебетала Диана, как следует собирая слюну, несмотря на некомфортность остальных. Она совершенно не выглядела смущенной. И этим как никогда походила на своего брата.

И почему Вадим не рассказывал?..

Алтан узнал о ней минутой раньше, чем Тома, а уже должен был доверять, потому что так сказал Дракон. Только мысли о том, что это связано с его дочерью, не дали огородить Тому от неизвестной женщины и направить охрану разбираться с той.

Светлые волосы, зелёные глаза, бойкий нрав.

«Моя сестра заедет к вам на пару минут, проверить кое-что, ладушки, золотко? Высокая такая, на меня похожа. Не спрашивай, потом на все отвечу. Предупреди своих, чтобы пацаны не загрызли ее на месте. Хотя тут ещё кто кого…»

Ох, Вадим. Какой же ты всё-таки «Вадик»… Взбалмошный, наигранно безветренный, без царя в голове, весь из себя такой… Как же с ним сложно, когда он паникует. И пытается сделать вид, что ничего не случилось, а потом информацию из него клешнями вытягивай.

От мыслей отвлекла все та же его сестра, Диана.

— Ну вот и все, — улыбнулась она широко, пряча колбочку с ватной палочкой в кармане. — Мое дело здесь закончено! — Она переводит взгляд на Алтана, тот кивает ей и протягивает руку для рукопожатия.

— Спасибо, что пришли, — проговаривает хрипло от молчания. Ладонь у нее теплая. Мягкая. — Приятно было познакомиться.

— Ну какое это знакомство! — Диана смешливо фыркает аккурат как ее брат, все так же мощно встряхивает его руку и отпускает только чтобы нахмуренной Томе волосы на макушке взъерошить; подмигивает ей. — Так, небольшая встреча. Знакомиться мы будем, когда вы в следующий раз в Питер вернётесь. А пока что приятно было познакомиться и с тобой, мартышка.

— Я не мартышка, — ворчит она, впиваясь взглядом в расслабленные глаза напротив. — И вы мне не тетя.

Та лишь хмыкает. Алтан наблюдает за ней: она разворачивается, широким шагом идёт к двери и махает им рукой, оглядываясь из-за плеча.

— Скажешь это своему отцу! — Прикрикивает весело, словно совсем не задетая словами. — Удачи, дети!

Как ураган — появляется и исчезает мгновенно — вот она тут, а вот ее нет. И понять, что ты чувствуешь по этому поводу, совершенно нереально.

Проходит минута прежде чем Тома, смотрящая вдаль, задумчиво выдает:

— Она что, правда моя тетя?..

И Алтан пожимает плечами:

— Как знать. Узнаем, когда придет твой папуля. Он сказал «да».

И старается не зацикливаться на том, как девочка тихонько произносит себе под нос, что теперь она точно не единственная в семье. Щеки покраснели, глаза широко открыты. Она берет Алтана за ладонь сама, от невольного смущения прижимается к нему и прячет лицо в сгибе его локтя, извернувшись ловко. Шумный выдох доходит до слуха.

Алтану нравится смотреть за ней. Нравится, как она краснеет и пытается переварить эту информацию, когда недавно совсем злилась, из-за того, что их маленький маня-мирок с папулей посмели потревожить. Он тянет вторую ладонь к ней, склоняется и, приподняв алое лицо, целует в лоб.

— Значит всё-таки не одна, — усмехается, поглаживая по щеке. — Если есть тетя, значит есть и дядя. И кузены. И другие родственники. Круто, правда?

Тома угукает. Тома тянется его обнять.

***

Когда Вадим всё-таки изъявляет желание появиться и звуки машины доносятся до слуха Томы, она выбегает из здания за секунду и падает на руки папули, как баскетбольный мяч — чудом не отскочив. Он, конечно, крякает театрально, но прижимает ее к себе и улыбается на все лицо даже когда она кричит на него и ругается из-за всей это непонятной ситуации.

Алтану больше не кажется, что он смотрит за чем-то запрещённым для его взгляда. Рядом с Вадиком из машины выходит какой-то мужчина, и тот представляет нового человека как Василия. Алтан знакомится и с ним тоже. Тома смотрит на того пристально, взгляд в ответ совершенно безразличный, но ее это не пугает, только раззадоривает. «И это мой дядя?» — фырчет она, повисая на руках Вадима, пока они добираются до самолёта. Василий почти не реагирует на нее, обсуждает детали перелета с Алтаном, рассказывает про лабораторию и то как в здании нашли чужую кровь и собираются ради безопасности сравнить ДНК. Тома всего этого не слышит.

Ее сажают в самолёт у окна. Папуля садится напротив. А Алтан рядом с папулей.

Тома сонная, ее порядком вымотало все вот это.

Ей не привыкать вылетать посреди ночи и Алтан знает это, потому старается особо ее не трогать. Дракон расслабляется в кресле, Дагбаев переводит на него взгляд.

— Ты точно уверен, что можешь отказаться от прав? — Шепчет, зная, что Тамара ее совсем не услышит.

Вадим улыбается ему:

— Подбиваешь на слезливые признания, золотко? — Он тоже устал. Он боялся. Мешки под его глазами явные, Алтан тянется к нему и прижимается к скуле мягким поцелуем, веки опустив. Кожа горячая. Он волновался. — Я веду ее туда, где она будет под стопроцентной защитой, — продолжает Дракон, беря его ладонь в свою. — Сегодня я доверил ее тебе и ты меня не подвел. Так что ни о чем не волнуйся. Разговор с тетей Юмой я возьму на сесебя.

-Нет, — качает Дагбаев головой, — это наше дело. Я сам. Лучше подумай как будешь объяснять ей, что я стану ее единственным официальным отцом. Придется много всего поменять.

Тихий смех звучит в салоне, Вадим улыбается, почти урчит.

— Тома не так глупа, — говорит он, поглядывая на посапывающую дочь. — Она знает, что я никогда ее не оставлю. А уж будет записана она как моя дочь или нет, сути это не поменяет.

Хочется фыркнуть. Но он тоже устал. Алтан зевает, прижимается к Вадиму настолько, насколько это возможно. Переплетает с ним пальцы. Напротив Тома сладко спит, отрубившись после тяжёлого дня. С ней ещё долго придется контакт налаживать, но сегодня произошел заметный скачок вперёд.

Дагбаев опускает тяжёлые веки, невольно вспоминает как она прижималась к нему в объятии совсем недавно. И самолёт взлетает.

***

— Дракон всегда отличался порывистым характером, да?

Диана ворочается по постели, пока ждёт переодевающегося мужа. Василий поправляет пижамные штаны и ложится к ней.

— Он не порывистый, — улыбается она, обнимая его за грудь. Мягкая глубокая ночь окутывает собой, Василий выключает свет, позволяет себе расслабиться в объятиях любимой, целует ее в шелковистые светлые локоны. — Я почти уверена, что он думал об этом слишком долго. Поэтому мой номер стоял на быстром наборе.

— Ждал подвоха?

— Нет, скорее не особо доверял жизни. Теперь, когда ему есть что терять, он стал ещё больше осторожен. А с появлением этого Алтана и маленькой девочки… Не удивлюсь, если у него в голове десять путей отступления на все случаи. Вадюша бывает жутким перестраховщиком, хотя терпеть не может, когда ему это говорят. И тем не менее, — Диана поднимает взгляд, ее зеленые глаза сверкают в темноте, улыбка играет на губах, когда она гладит Василия по плечу. — Я всё-таки поддерживаю его решение. Он однозначно знает, что делает.

***

Гонконг красив.