Мадара входит без стука и лишних заминок, с громким хлопком кладёт на стол свежую пачку отчётов, едва не сметя со стола все остальные — сложенные до отвращения аккуратными стопками едва не с него самого ростом. Дотошный братец Хаширамы с документацией ладил не в пример лучше старшего, а потому большая часть бумажной волокиты с самого становления Конохи перепоручалась ему.

      Можно было только посочувствовать белобрысому ублюдку, на которого безалаберный брат скидывал чуть ли не половину своих обязанностей.

      — Хаширама просил передать, — собственный голос не слушается, хрипит и скрежещет противнее дверных петель за его спиной. Мадара более чем уверен, что последние не смазываются только из-за параноидального желания не пропускать никого в кабинет незамеченным. — Закончить к завтрашнему дню.

      В глазах Тобирамы не плещется ни единой полноценной эмоции — так, слабое раздражение, как от назойливой мухи.

      Мадара уже через пять секунд после того, как вошёл в кабинет, раздумывает, как бы покрепче приложить его головой об столешницу.

      — Посыльным ему нанялся? — даже взгляда сконцентрированного от ровных строчек не отводит, зар-раза. — Если так, то в следующий раз стучись.

      — Обойдёшься, — цедит Мадара сквозь зубы, на что Тобирама ровно продолжает, будто бы не слыша (всё он слышал, конечно же, у этой твари слух был едва ли не острее, чем сенсорные способности):

      — …И будь добр не разносить мой кабинет. Или ты не в состоянии сделать два шага и не смести всё со стола?

      Младший Сенджу, вне всяких сомнений, был той ещё язвительной мразью, и к тому же откровенно развлекался, выводя его из себя — и только это сдерживало Мадару от того, чтобы не поддаваться на очевидные провокации.

      Вдох-выдох. Хаширама ведь сам, в конце концов, его не просил — умолял, в собственной неповторимо жалостливой манере складывая бровки домиком: дескать, дороговато обходится ремонт ещё свежих построек, и, я знаю, характер у моего младшенького несладкий, но

      постарайся с ним помягче, хорошо?

      Младшенький с несладким характером сидит в полуметре от него, не снимая с лица гаденького пресного выражения, и ни одно из этих двух определений не передаёт и сотой доли его ублюдской натуры.

      — В вашем клане все такие же мерзкие выродки или ты даже здесь выделился?— что-то внутри торжествующе клокочет от того, как напряжённо застывает над пергаментом чужая белая рука. Бывает ли этот упырь на солнце вообще? Мадара почему-то знает, добровольно, не по необходимости — ни в жизнь.

      А ещё понимает, к чему всё это ведёт, хотя бы по расходящейся по стене трещине и сужающимся в две щёлки злющим глазам — прямо сейчас их грызня перетекает во что-то посерьёзнее. По крайней мере, Тобирама точно позаботится о том, чтобы свести урон к минимуму.

      Речь об уроне деревне и её жителям, конечно же — на нём самом эта мразь постарается не оставить ни одного живого места. Мадара понимающе усмехается, гадая, откуда в него полетит первый кунай.

      «Младшенький» начал первым, значит — к чёрту Хашираму с его слёзными просьбами.

      — Вы двое! —Мадара на голос оборачивается даже разочарованно, чувствуя, как мгновенно прекращается давление чужой чакры.

      С приходом брата Тобирама не пытается создать видимость мирной атмосферы или хоть как-то оправдаться, но за каким-то хером мгновенно подавляет потоки своей чакры, и это было бы чертовски забавно, не беси Мадару каждое его движение. Пронизанный каким-то усталым раздражением взгляд карих глаз заставляет досадливо отвести свой в сторону. Конечно, старший Сенджу был придурком едва ли не меньшим, чем младший, но постоянные склоки ему давно уже набили оскомину.

      — Вам самим не надоело?— идиотский вопрос, заданный в пустоту — наверняка за его спиной Тобирама закатывает алые глаза к самому потолку.

      Потому что, о, Ками, мирное время катастрофически затянулось, и у Мадары до одури сильно чесались кулаки, а Тобирама… дураку понятно, что круглосуточное просиживание своей задницы за бесчисленными бумажками сглаживанию его и без того вспыльчивого характера не поспособствовало. И единственное, что в данной ситуации Мадаре как раз-таки не надоедало — это выбивать из бесстрастного лица хоть сколько-нибудь человеческие эмоции.

      — Ладно, о чём я… — продолжает Хаширама, едва поняв, что не получит внятного ответа. В ясных глазах загорается что-то, не предвещающее Мадаре ничерта хорошего. — Завтра, э-э, в какой-то степени очень важный день, поэтому сегодня вечером я жду вас двоих у нас с Мито. Без опозданий!

      Мадара в точности представляет, как подозрительно сощуриваются тобирамины глаза — обернись и не найдёшь отличий между настоящим и тем, что въелся под изнанкой век.

      — Что случится завтра, анидзя? — произносит он вкрадчиво и с затаённой угрозой.

      — Всё вечером! — старший Сенджу с улыбкой скрывается за дверью.

      — Анидзя! — Мадара неудачно маскирует смех под кашель и тут же ловит на себе злобный взгляд. — А ты чего встал, Учиха? Выметайся!