*** ***
Держа в руке небольшую корзину, впопыхах купленную несколькими минутами ранее, мужчина в чёрном плаще, переступив с ноги на ногу, дотронулся до дверной ручки, и, заранее поморщившись, осторожно потянул на себя. Словно вняв его просьбе, ветхая дверь, в отличие от последнего раза, поддалась почти бесшумно. Мысленно выдохнув, он невесомо ступил внутрь.
Судя по тишине, царившей в доме, Шинсо уснул.
Каминари уже знал, что во сне дыхание людей становилось глубже и тише. Хотя, оно всё равно казалось ему таким непостоянным…
Аккуратно поставив корзину на стол (и постаравшись при этом ничего с него не уронить), вампир обернул голову к камину. Огонь в нём ещё теплился, жадно выискивая остатки горячих углей и древесины среди серой золы.
Развести его в первый раз стоило огромных усилий (в основном, из-за неумения). Поэтому ему не хотелось, чтобы пламя вдруг потухло по глупой невнимательности.
Откинув полы плаща за спину и присев на корточки перед камином, Каминари нашарил немного дерева в углу, и, настороженно следя за покачивающимися языками пламени, медленно подложил ещё несколько поленьев, стараясь не подпалить перчаток.
Наконец, положив в огонь последний кусок дерева, он в облегчении уронил голову и, лишь теперь позволив себе расправить плечи, выпрямился. Его взгляд упёрся в каминную полку, заваленную бесчисленным множеством вещей.
«Сколько всего…»
Прежде ему было совсем не до рассматривания окружения. Но теперь, в минуту спокойствия, он мог ненадолго остановиться. И чем дольше его взгляд скользил вокруг — тем больше замечал. И не только на камине — а по всему дому.
Кухонная утварь, покрытая слоем пыли, какие-то старые бумаги, пара пустых бутылок, потёртая рукоять с обломком лезвия, инструменты, лоскуты ткани, нечто, напоминавшее лошадиную сбрую, длинные доски, мелкие склянки, ещё книги — и ещё больше вещей, которым он даже не знал названия…
Не сдержав невольной улыбки, почему-то вдруг ощутив себя ребёнком в заброшенном замке с сокровищами, Каминари тихо подошёл к краю каминной полки, и, чуть помешкав, аккуратно протянул руку к небольшому глиняному горшку. Крышки не было. К счастью, не задев других вещей, Каминари тихо снял его с полки, взвесил в руках, и, заинтересованно сощурившись, осмотрел ближе. От самого верха и донизу его пересекала внушительная трещина, но сам сосуд, на удивление, остался цел. По краю широкого горлышка, сколотого в нескольких местах, виднелась витиеватая полоска тёмного цвета, выцветшая от времени. Так же, как и прочую утварь, горшок покрывал внушительный слой пыли.
«Столько лет таких не видел…»
Завороженно, Каминари аккуратно коснулся пальцами трещины, стирая пылинки, и, ведя взглядом вдоль тёмной полосы, медленно повернул сосуд в руках.
Из глубины, ударившись о стенки, что-то еле слышно звякнуло.
Каминари замер, и наклонил сосуд в другую сторону. Мелодичный стук повторился.
«Что-то есть?»
Бережно взяв горшок в одну руку, он, не в силах сдержать любопытства, запустил пальцы другой внутрь, и, нащупав какой-то предмет, вытащил его наружу.
Свет камина ярким бликом отразился на серебристой поверхности, и Каминари непроизвольно отдёрнул руку прочь, на миг забыв, что носил перчатки.
Предметом оказался небольшой крест из серебра.
Оправившись от первой инстинктивной реакции, Каминари поставил горшок обратно на каминную полку, и, избегая заострённых концов, осторожно повертел крест в руках.
Тут, перебивая мягкий треск горящего дерева, за его спиной раздался новый звук. Уловив его быстрее, чем осознав источник, Каминари непроизвольно напрягся, и с опаской обернул голову к кровати.
«Бормочет во сне?..»
Наполовину заинтересованно, наполовину озадаченно задержав взгляд на спящем, Каминари сделал шаг его в сторону.
Судя по всё такому же ровному дыханию, звук собственного голоса его не разбудил. Лишь рука, слегка шевельнувшись, смяла ткань одеяла.
…Пальцы, сжимавшие одеяло, были длинными и тонкими. Наверное, даже тоньше, чем у Каминари. На некоторых из них были видны светлые отметины. А, может, то была всего лишь игра света.
С чужих пальцев изучающе-любопытный взгляд переметнулся на повязку, опоясывавшую плечо и грудь. Во сне Шинсо, видимо, ненароком сбросил с себя часть одеяла — и теперь раненое плечо и верхняя часть тела оказались открыты.
«Он же не замёрзнет?»
Не двигаясь с места, он скользнул взглядом дальше.
Его кожа — как помнил Каминари — даже в сравнении с другими встреченными им людьми была довольно светлой, а в свете пламени приобретала желтоватый оттенок.
Но она не была ровной.
На рёбрах с одной стороны, уходя за спину, виднелись рваные рубцы, цветом едва отличимые от остальной кожи. Приглядевшись, Каминари заметил ещё — с другой стороны, на животе, наполовину скрытые тканью одеяла — несколько длинных светлых росчерков.
«Сколько же ещё у него шрамов…» Каминари мог лишь предположить, что такими они были у людей. Многие вампиры восстанавливались после полученных ран слишком быстро, чтобы иметь подобные следы.
Прежде он не знал, как именно выглядело тело Шинсо, скрытое одеждой. Лишь перевязывая рану на его плече, он обнаружил, как, оказывается, неидеальна была его кожа, покрытая рубцами и шрамами. Что-то подсказывало Каминари, что их было даже больше, чем тех, что позволил ему рассмотреть тусклый свет огня и накрывавшее тело одеяло.
«Как он вообще умудрился выжить после стольких ранений?».
Как и от кого Шинсо их получил, Каминари не хотелось задумываться. Будь выбор его — этого он хотел бы не знать вовсе.
В камине, сверкнув яркой искрой, сухо треснула древесина. От неожиданности Каминари моргнул, и с затаённой опаской поднял глаза.
Грудь Шинсо всё так же мерно вздымалась и опадала. Он не проснулся.
Постояв ещё немного, Каминари всё же опустился на стул поодаль от кровати и, слегка стиснув колени пальцами, замер, задержав взгляд на лице Шинсо издали.
Будить его раньше, чем тот бы сам проснулся, не хотелось. Отчасти потому, что Шинсо рисковал снова потревожить рану… резким пробуждением, как в прошлый раз. А отчасти…
Каминари и сам не заметил, как невольно подался вперёд, оглядывая спящего. Ножка стула предательски скрипнула, и он досадливо поморщился. Однако и этот звук не нарушил сна Шинсо.
Бесшумно поднявшись на ноги (и решив больше не доверять мебели), Каминари, движимый неведомым доселе любопытством, лёгкими шагами приблизился к Шинсо вплотную.
Опустив глаза, он вгляделся в неподвижные черты, во сне вдруг показавшиеся столь умиротворёнными.
Словно не этот человек почти каждую ночь сражался с тварями, балансируя на грани жизни и смерти.
«Интересно, ему что-нибудь снится?»
Каминари затаил дух.
Живот Шинсо, почти незаметно глазу, мелко подрагивал на каждый удар сердца.
На миг его грудь коротко всколыхнулась от прерывистого вдоха, и следом вновь опустилась, возвращаясь в безмятежный ритм.
Словно околдованный, Каминари прикрыл веки. Прислушавшись, даже сквозь треск огня он расслышал его сердцебиение, пульсировавшее в такт с почти неразличимым дыханием.
Он постоял с минуту, борясь с сомнениями, и, сняв с головы угольно-чёрную шляпу, опустил её, держа в одной руке. Ни на секунду не отрывая взгляда от лица Шинсо, словно опасаясь, что оно могло исчезнуть в любой момент, Каминари медленно наклонился, непроизвольно затаив и без того слабое дыхание.
Светлые пряди волос, от огненных отблесков ставшие золотистыми, упали по обе стороны от бледного лица, концами почти касаясь щёк. Янтарные глаза, не моргая, блеснули.
Ему ещё никогда не приходилось рассматривать его так близко.
Взлохмаченные по обыкновению волосы, жёсткие на вид, беспорядочной копной лежали на подушке; несколько тёмных прядей, обычно убранных назад, упали на широкий лоб. Их хотелось поправить. Прямые брови были расслаблены, и совсем не нахмурены во сне, какими так часто бывали в жизни. Над одной из них едва виднелась белёсая полоска шрама.
На коже под глазами Шинсо отчётливо виднелись тёмные круги, словно тот вечно недосыпал, или ложился спать невовремя.
Каминари чуть улыбнулся. Зная о его ремесле — быть может, и всё сразу.
На впалых щеках едва виднелась тень щетины, которой было даже не заметить, не рассматривая столь близко. А на правой щеке — синеватый след с кровоподтёком и парой неглубоких царапин на острой скуле. «Его и по лицу ударили?..»
Каминари опустил глаза ниже, и взгляд его упал на чуть приоткрытые суховатые губы. Сквозь них виднелся ряд неровных, совсем не острых зубов.
Все черты лица Шинсо уже были ему знакомы, однако по какой-то причине во сне они выглядели, казалось, совсем иначе. «Что-то изменилось за последний месяц?»
Каминари вдруг показалось, что он делал то, чего не должен был. Он отодвинулся назад, окинув Шинсо быстрым взглядом, но секунду спустя, всё же не удержавшись, протянул свободную руку и торопливо поправил одну из мешавшихся прядей на чужом лбу.
Шинсо еле заметно пошевелился. Он слегка нахмурил брови, что-то коротко промычав с оттенком недовольства, и его ресницы дрогнули. Каминари, на миг поддавшись лёгкой панике, тут же отпрянул, кое-как нахлобучив шляпу обратно, крутанулся на месте, в процессе случайно чересчур громко топнув каблуком, и отвернулся к камину.
«Он ведь спал всё это время, да?..»
*** ***
— Я чувствую еду, — не открывая глаз, пробурчал Шинсо.
У камина закопошились. Судя по всему, хмырь вернулся уже давно, но на этот раз решил — или пытался — его не будить.
«И правильно».
Коснувшись лба пальцами здоровой руки, Шинсо откинул назад мешавшиеся пряди и с лёгким удивлением обнаружил, что головная боль почти прошла.
Однако не прошла адская сухость во рту и пустота в желудке, отдаваясь неприятными спазмами чуть ли не по всему телу; в животе то и дело раздавалось оглушительное урчание, оповещая о голоде не только его самого, но и всех возможных свидетелей. Так что про запах еды он не соврал.
Открыв глаза и тут же прищурившись от яркого света, исходившего от камина, Шинсо, моргнув, нашёл хмыря взглядом. Тот стоял, задумчиво разглядывая как попало составленную на полке камина кухонную утварь. Она наверняка уже покрылась пылью; её долгое время никто не пускал в ход. Глядя на вампира, с неподдельным интересом осматривавшего такие неинтересные вещи, Шинсо невольно подумал, что тот, должно быть, не бывал прежде в людских домах.
По какой-то причине, даже ему не очень ясной, вампиры не нападали на своих жертв внутри домов, предпочитая ловить тех, кто припозднился, на улице. Возможно, так было попросту меньше забот.
«Экскурсию ему, что ли, провести» — со смешком подумал Шинсо, но тотчас осадил себя.
С трудом приподнявшись в постели и поправив съехавшее набок одеяло, Шинсо оглянулся вокруг.
— Где моя одежда?
Каминари оторвал взгляд от доисторической выставки посуды и, окинув его взглядом, уточнил с тенью настороженности:
— Ты же не собираешься выходить?
— А это уж не твоего ума дело, — показал зубы Шинсо, но следом пренебрежительно пожал плечами, бросив, — Естественно, не собираюсь — я ещё в своём уме. Если рана опять откроется, меня любой вампир за версту учует.
Вампир, немного помешкав, покопался у стола и всё же бросил ему пару брюк, и Шинсо, закатив глаза («Видимо, остального пока не получу»), поймал их. Двигаться, когда одна рука была перевязана и на малейшее телодвижение отзывалась болью, оказалось сложнее, чем он ожидал. Шинсо поднял голову и, обнаружив на себе немигающий взгляд хмыря, выждал несколько секунд, и приподнял бровь.
— Я думал, это ты меня раздел?
Каминари раскрыл было рот, но следом захлопнул его, видимо, поняв намёк, и смутился, поспешив отвести взгляд в сторону — опять на пыльную посудную коллекцию.
«Не думал, что его можно так легко сбить с толку» — Шинсо фыркнул, сдерживая смешок, и, орудуя одной рукой, кое-как натянул на себя брюки, всё ещё сидя на кровати. Справившись с нелёгкой задачей, он незамедлительно подскочил с постели — но почти сразу же с шумным выдохом опустился обратно. Ноги, как и остальное тело, одеревеневшие после продолжительного сна, совсем не слушались. Каминари было сделал к нему шаг, но Шинсо, нахмурив лоб, вяло отогнал его взмахом здоровой руки.
— Эля. Дай попить чего-нибудь, — кашлянув, прохрипел Шинсо, упираясь рукой в край постели. От нестерпимой сухости горло, казалось, слипалось. Кивнув, хмырь немного погодя принёс со стола корзину. Запах еды совершенно точно всё это время исходил от неё.
«Когда он только успел?..»
Каминари, деловито порывшись в ней, извлёк оттуда бутылку.
— Я, ээ, не подумал про кружки. У тебя есть… — спохватившись, начал вампир, но Шинсо, не дав ему закончить, выдернул пробку зубами и, запрокинув голову, огромными глотками начал пить. Напиток обжигающей волной скользнул по иссушённому горлу, согревая тело изнутри. С каждым новым живительным глотком силы понемногу возвращались, а в голове прояснялось. Даже с конечностей, казалось, мало-помалу спадало онемение.
Шинсо смог оторваться от горлышка лишь тогда, когда от полной бутылки осталась треть. Порывисто вдохнув, он издал блаженный стон, и зажмурил глаза.
— Как хорошо быть живым…
Всё это время Каминари смотрел на него глазами, круглыми сначала от лёгкого беспокойства, затем — от несказанного изумления, а в конце — и вовсе от неподдельного, почти детского восторга напополам с восхищением. Молча приняв из рук Шинсо почти пустую бутылку и отставив её в сторону, вампир сглотнул — и выдал:
— Так ты, выходит, настолько сильный…
Всё ещё пребывая в неге утолённой жажды, Шинсо не сразу понял сказанных ему слов. Но, открыв глаза и наткнувшись на его благоговейное выражение лица, он прокрутил услышанное в голове ещё раз, моргнул — и согнулся пополам от хрипловатого хохота. Каминари, от неожиданности захлопав глазами, тоже не удержался. И следом и его губы расплылись в улыбке, в которой почти что ребячливость сияла пополам со смущением.
В первый (и, до сего дня, последний) раз, когда Шинсо выпивал вместе с ним — в их первую встречу — Каминари, выпив залпом половину кружки крепкого эля, едва ли не захлебнулся, будто юнец, совершенно не готовый к тому, как сильно спиртное жгло горло с непривычки.
Неизвестно, для кого то событие стало более запоминающимся, но, кажется, они оба о нём вспомнили.
Отсмеявшись, Шинсо с долей странной неловкости замолчал, и кашлянул.
Они пересеклись взглядами — ещё искристо-улыбающийся с рассеянно-хмурым.
«Бессмыслица какая-то…»
— Ну, не от весёлой жизни таким стал, — скривив губы в подобии улыбки (и почему-то ловя себя на мимолётном желании разрядить обстановку), качнул головой Шинсо и отвёл взгляд на кстати подвернувшуюся корзину со съестным, суховато спросив, — К слову, надеюсь, ты не потратил на это десяток золотых?
Хмырь неясно пожал плечами, будто бы не понимал, о чём тот толкует — или же не придавал возможной трате значения — и принялся по очереди вытаскивать наружу содержимое корзины. Шинсо вдруг пришло в голову, что он даже не просил его покупать ему еды.
Говоря начистоту — он и вовсе не просил его ни о чём, что хмырь для него уже успел сделать.
Необъяснимое чувство полной неправильности происходящего вернулось.
Пока что постаравшись больше не думать об этом во избежание ещё более досадных мыслей, Шинсо, поёрзав на месте, слегка неуклюже скрестил затёкшие ноги и принялся нетерпеливо наблюдать за движениями вампира.
Из корзины удивительным образом уже успела появиться целая миска с чем-то, похожим на мясной салат («И где он это достал?»), внушительная булка хлеба, пышущая теплом и исходящая ароматом множества пряностей («Такого в тавернах точно не купить…»). Следом Каминари достал из корзины какой-то пирог, который, судя по восхитительному запаху, был не только начинен мясом, но и, очень вероятно, не из дешёвых. Шинсо сглотнул. «Что за издевательская демонстрация?..» По какой-то причине Каминари, казалось, нервничал. Всю еду он, не найдя лучшего места (стол был слишком далеко), аккуратно составлял на кровать — и в итоге Шинсо оказался со всех сторон окружён всевозможной снедью.
— Я не знал точно, что именно из еды тебе бы пришлось по вкусу, — судя по всему, причина беспокойства оказалась ещё пустяковей, чем можно было предполагать, — Но надеюсь, хоть что-нибудь из этого…
— Смеёшься, что ли? — пробурчал Шинсо, уже успев запихнуть в рот кусок мясного пирога.
На вид он был и вполовину не так восхитителен, каким оказался на вкус. Рот вмиг наполнился слюной — и изысканной (и, чёрт возьми, долгожданной) сочностью свежей, дорогой выпечки, тут же заигравшей множеством умопомрачительных вкусов. У Шинсо, кажется, даже закружилась голова.
Он не отрицал, что зверский голод превратил его желудок в бездонную дыру, поглощавшую всё, что в неё попадёт, независимо от посредственности съеденного… но, честно, ему даже не хотелось сейчас ни отрицать чего-то, ни что-либо утверждать — слишком хорошо было то, что он ел.
Кое-как прожевав и в процессе чуть не прикусив язык, Шинсо нетерпеливо проглотил пирог, облизнув губы, и снова зажмурился от удовольствия — прямо как минуту назад, когда смог вдоволь напиться.
— Ну, как оно? — с ноткой то ли гордости, то ли надежды спросил хмырь, блестя глазами в приглушённом свете, склонив к нему голову. Шинсо красноречиво впился зубами в следующий кусок пирога. Расплывшись в довольной улыбке, Каминари попутно протянул ему недопитую бутылку, исподтишка (как он думал) наблюдая за Шинсо. Тот, отпив эля, было вперился взглядом в ответ — но всё же бо́льшую часть внимания уделяя тому, что с огромным аппетитом поглощал.
***
Спустя несколько минут Шинсо, лизнув нижнюю губу, устало откинулся назад, раскинув руки в стороны, и блаженно, тягостно вздохнул. Он лениво — и безуспешно — силился вспомнить, когда вообще ел настолько плотно — и настолько дорого. По собственной воле он ни за что не потратил бы такие большие деньги на обычную пищу, да и едва ли смог бы. Однако приятная тяжесть в желудке и послевкусие на языке, несомненно, делали жизнь намного лучше — этого не признать было нельзя. Даже режущая боль в ране, казалось, заметно поутихла. «Таких, как я, за чревоугодие в церкви судят» — с тихой усмешкой оскалил зубы Шинсо.
Кстати…
Каминари, с удовлетворённым кивком убедившись, что Шинсо, судя по его поведению, больше не испытывал голода, перестал подкладывать ему всё новую снедь из корзины («Будь я проклят, если у него есть ещё…») и бодро поднялся со стула. Подтянув перчатки, он снова ухватился за металлический прут и принялся с усердием ворошить горящие угли в камине, решив, в конце концов, подбросить ещё немного поленьев. Шинсо, открыв глаза, повернул к нему голову.
— Эй. Как ты нашёл меня тогда?
Рука Каминари замерла. Языки пламени с жадностью набросились на свежую древесину, вспыхнув с новой силой и алчно щёлкнув искрами.
— Я почувствовал кровь.
В комнате повисла душная тишина.
Несмотря на сытость, живот невольно свело.
Шинсо отвернул голову в сторону и неприязненно скривил губы. «Что и требовалось ожидать».
В словах хмыря не было ровным счётом ничего, но Шинсо, сам не зная почему, почувствовал себя обманутым. С чего?.. Ему было известно, откуда шло это мерзкое чувство обычно — от чувства доверия. А за многие годы он привык не доверять никому дольше и больше необходимого. Оглядываться лишь на себя одного. Полагаться лишь на себя одного.
Так какого чёрта от этого мерзкого ощущения было никак не избавиться теперь?
«Совсем уже крышей поехал».
Порывисто обернувшись и чуть не угодив краем длинного плаща в пламя камина, в приглушённом свете Каминари поспешно сделал два шага вперёд. Какая-то безысходная улыбка с запоздалым сожалением застыла у него на губах. Он открыл было рот, но, казалось, облечь мысли в чёткие слова ему никак не удавалось.
— Шинсо, я только… хотел помочь, — не найдя чужих глаз в полусумраке своими, он сглотнул и продолжил, — Всё ещё хочу.
Шинсо поднял голову, не глядя на вампира. Он негромко произнёс в пустоту, как будто бы не обращаясь ни к кому лично:
— Каково это — помогать кому-то, кого твои сородичи веками видели и продолжают видеть лишь безвольным источником пропитания?
А следом, будто бы для себя — оставил в воздухе глухим эхом:
— …Я не просил ничьей помощи. И твоей помощи.
Огонь в камине всё так же, тихо потрескивая, танцевал языками пламени, отражаясь трепещущими бликами на стенах.
Каминари перебрал пальцами в коротких раздумьях (кожа перчаток вновь тихо скрипнула) — и, подняв голову, просто, уверенно отозвался:
— Но ведь я тебя таким не вижу.
Шинсо вскинул глаза — и встретился с чистым взглядом янтарных глаз, поблёскивающих в темноте. В сумрачной комнате, освящённой лишь изменчивым огнём — с взглядом без единой тени. В глубине зрачков нельзя было разглядеть ни скрытой насмешки, ни едкого высокомерия, ни даже ребяческого озорства — того, что вечно, так или иначе, плясало в них солнечными бликами.
Каминари не моргал, не отводил взгляда. Ничего больше не говорил, не забирал слов назад.
Шинсо силился различить в глазах напротив хоть что-то из того, что в глубине души ожидал увидеть, что-то, что уже замечал в них раньше. Увидеть хоть что-нибудь — но не неподдельную искренность.
«Только не её».
Признавать её существование здесь, сейчас не хотелось. Он не мог признать. Потому что…
Тут он тупо осознал, что уже давно не дышит. В голове снова едва ощутимо помутилось; на миг мысли сбились в неясный ком. И он сделал то единственное, на что ему хватило сил — и, судорожно втянув носом воздух, сипло выдохнул, не отводя взгляда от чужих глаз:
— Что ты такое?..
Казалось, в светлых глазах Каминари блеснула едва различимая грусть. Его бледные губы тронула слабая улыбка — будто бы призванная вселить свет в него самого́.
— Вампир.
В голове импульсом щёлкнула лишняя секунда.
В ту секунду Шинсо — тенью — померещилось, что Каминари солгал.
***