***

Ночь ударила в лицо стылым воздухом, разметав по сторонам волосы, пробравшись освежающим холодом за ворот рубашки. Шинсо сделал глубокий вдох и прикрыл веки, чувствуя, как в голове проясняется. Душная тяжесть воздуха огромной залы, оставшись позади, мало-помалу отпускала.

Воистину, балконы даже в такой древней развалине — настоящее спасение.

Он немного так постоял, опёршись рукой о перила, втягивая носом ночную бодрящую стылость, и следом без особой мысли запрокинул голову.

Небо… горело. Каждая звезда — даже те, что были подобны пыли — все они сияли с чернильно-чёрного небосвода, словно яркие, жаркие угли, негасимые и кромкой сизых облаков. Звёздное полотно, раскинувшись от края и до края, забирало к себе — высоко, далеко, дальше.

А выше них — лишь луна. Что ярче была каждой звезды, ярче любого огня, что только мог разжечься на земле. Круглый, небывало огромный диск, нависнув над переполненным дешёвым золотом дворцом, оглаживал светом всё вокруг — серебрил верхушки деревьев, прыгал бликами по глади озера вдалеке, красил бледные ладони в холод. Весь мир утопал в серебре — бесценном, недостижимом, в её серебре.

В серебре, что — так просто — заключило в себе саму жизнь.

«Когда я успел стать таким романтиком?» Шинсо встряхнул волосами, и не сдержал лёгкой улыбки, не отрывая глаз от луны.

Возможно, он просто слишком давно не видел над собой неба.

И, возможно, лишь немного — скучал.

За спиной, не прерывая завесы ночи, еле заметным шорохом послышалась пара лёгких шагов.

— Давно ждёшь?

Шинсо, успевший чуть разомлеть от ночного воздуха и тишины, слегка повернул голову, но не сразу ответил.

— Уж соскучиться не успел.

Позади раздался лёгкий смешок, и Шинсо с чего-то почувствовал себя глупо. Сказанная вперёд мысли колкость не прозвучала так, как хотелось. Чуть нахмурившись, он обернулся к Каминари. Тот стоял чуть поодаль, скрестив руки на груди и подняв янтарный взор к полной луне.

Где-то внизу, в тёмной траве сухо застрекотали полевые сверчки.

— Я был прав? — негромко поинтересовался Каминари, не сводя глаз с ночного неба.

Шинсо облокотился на перила и сощурился.

— Ага. Готовый. Какой-то полоумный, видать: накинулся на слугу — и от него же схлопотал по черепушке.

Каминари, отвлёкшись, с лёгким удивлением глянул на Шинсо и прыснул.

— Выходит, полдела сделали за тебя, — хохотнув, махнул он ладонью и, неспешно подойдя ближе, занял место рядом.

— Получается, что так, — Шинсо неопределённо скривил рот, и, развернувшись, вновь поудобнее улёгся на перилах, устремив взор в освещённую лунным светом долину, — Ну, зато золото своё отработаю. Не всё же вино пить да плясать.

Каминари задумчиво промычал в ответ.

Воцарилась недолгая тишина, мягко прерываемая лишь шумом ветра в зелени да стрекотом сверчков.

Чуть отвернув голову от лунного пейзажа, Каминари скосил взгляд, и вопросительно кивнул на меч, который Шинсо до сих пор сжимал в руке.

— Ты так и шёл, с мечом наголо?

Шинсо пожал плечом, подняв клинок и ненадолго задержав его на уровне глаз. Запятнанное багровым лезвие отразило холодное сияние кровавым бликом.

— Ну, не убирать же его таким в ножны. Их потом вовек от этой вони не отмыть.

Кстати, об этом…

С неохотой приподнявшись с перил, Шинсо наклонился и подобрал брошенное на землю им самим полотенце. Пальцы, всё ещё запачканные кровью, оставили небрежный след на белоснежной ткани.

Каминари с любопытством обернулся, пока Шинсо, перехватив меч, оттолкнулся от земли и с ловкостью взобрался на широкие перила. Прежде быстро проведя тканью по одной стороне клинка, он положил меч себе на колени — и размеренными, техничными движениями принялся счищать кровавые разводы с волнистой поверхности серебра.

Каминари, облокотившись о перила — с невольной опаской — наблюдал за ним почти завороженно.

Шинсо, на секунду отвлёкшись, но не прекращая движений, вопросительно поднял голову.

— Нет-нет, ничего, — отмахнулся Каминари и, подперев рукой щёку, протянул задумчивое «хм».

Шинсо приподнял бровь, и коротко пожал плечами. Он скользнул тканью по металлу ещё разок для верности и, напоследок пробежавшись по ней придирчивым взглядом, перевернул клинок на другую сторону.

«Ничего, значит? А врать он по-прежнему не умеет совершенно».

— Знаешь, почему из всех мечей я выбрал именно фламберги?

Янтарные глаза, удивлённо распахнувшись, на долю секунды воодушевлённо вспыхнули.

«В яблочко».

— Потому что они… лёгкие? — немного подумав, предположил Каминари, заранее устраиваясь поудобнее.

— Не только. Потому что при ударе, — Шинсо сложил перепачканную ткань вдвое, и продолжил, — Фламберг разрывает плоть, и оставляет внутри раны сотни мелких порезов. А такое с огромным шансом вызывает гангрену. Знал, что у вампиров она тоже может быть?

Каминари опасливо повёл плечом, моргнув. Шинсо недобро усмехнулся.

— В любом случае, на себе проверять я бы не советовал. Ранения от фламбергов заживают намного дольше, а правильные ранения от фламбергов, — он крутанул чистый меч в руке и, осмотрев со всех сторон, одним движением с тихим щелчком убрал его в ножны, — Не заживают вовсе.

Каминари неловко поёжился — и, пожалуй, выдохнул бы с облегчением — если бы ему было привычно дышать.

— Да уж, зазывала из тебя вышел бы просто отличный…

— Уж чего не отнять, — хмыкнул Шинсо, и наскоро обтёр руки тканью, уже давно не белоснежной, — А для охоты — что может быть лучше, чем незаживающие раны у вампиров, которые и так лечатся с таким рвением, словно им за это ежечасно платят?

Закончив с чисткой меча, он уже хотел было спрыгнуть с перил, но остановился, услышав негромкий голос Каминари.

— А кто учил тебя?

— Охоте-то? — усмехнулся Шинсо. Он сложил руки на груди, и прикрыл веки. На секунду мысли его захлестнуло смутной волной давних воспоминаний. Кто учил…

— Один старик. Характер у него был, пожалуй, ещё хуже моего…

Каминари с притворным недоверием, но заинтересованно округлил глаза, и придвинулся ближе.

— …но с клинками управлялся… даже мне жутковато было.

Он замолчал ненадолго. Голоса неумолчных сверчков вплелись в хрупкую тишину, почти не тревожа её лёгким пением. Ветер промозглой прохладой взъерошил волосы на затылке. Шинсо тихо выдохнул.

— Вроде бы, и научился у него всему — а до сих пор будто и близко не дотянуться…

На стремительный миг — меньше секунды — вид замка, освещённого огнями, померк, и перед глазами замелькали картины прошлого. Застарелые, покрытые пылью, размытые временем. Испещрённые шрамами. Шинсо, медленно моргнув, попытался вернуть сознание в настоящее.

— В общем, жуткий тип. Жуткий — и невероятно умелый. Ни признака страха, ни одного слабого места. Воистину, страшный человек, — Шинсо дёрнул уголком губ в слабом подобии ухмылки, и прибавил, — Будь он до сих пор в городе — оставил бы такого, как я, без работы уже в первые полгода.

— А где он сейчас?

— Что, судьбу хочешь испытать? — недобро хмыкнул Шинсо, окинув притихшего Каминари оценивающим взглядом. Тот тут же стушевался (взаправду ли?), и неловко замахал ладонью, но всё ж таки терпеливо ждал ответа. Шинсо коротко пожал плечом, и, опёршись о перила, со вздохом запрокинул голову в ночное небо.

— Он уже давно не здесь. Впрочем, меня это и не удивляет. Его никогда ничто не держало на одном месте.

«В отличие от…». Последние слова, так и не прозвучав, нелепо потонули в мыслях.

— А может, больше ничто не держало. Не знаю. Он никогда не говорил о себе больше, чем ему нужно, — Шинсо зачем-то прочистил горло, и, замолчав, отвёл взгляд от неба. И тем же мгновением обнаружил, что янтарные глаза неотрывно смотрят прямо на него.

— Скучаешь?

Единственное слово прозвучало почти шёпотом, полоснув по сердцу. На бледных губах напротив не было видно и следа улыбки. Ни тени привычного лукавства в тёмных зрачках. Шинсо моргнул, отгоняя непрошеные мысли, и, сощурившись, спросил:

— Забавно. А ты знаешь, каково это?

— Может быть, — помедлив с ответом, ответил Каминари, еле заметно улыбнувшись. В живом янтаре на долю секунды промелькнуло нечто, напоминавшее отголосок грусти, — А может, и нет.

«И как всегда — виляет хвостом». Шинсо безразлично пожал плечами, и фыркнул:

— Ну, тогда и я, «может быть», скучаю. Как знать. А по мне видно, что я страдаю от одиночества?

Каминари ненадолго задумался, и, коснувшись пальцами подбородка, чуть приблизил лицо к Шинсо.

— Хм-м, так сразу и не скажешь. …На этот вопрос ведь есть только один верный ответ? — неуютно покосившись на убранные в ножны клинки, осторожно уточнил он.

— Точно, — закивал Шинсо, и оскалился, пряча смешок, — Об этом ты уж наверняка узнаешь самым последним, можешь не волноваться.

Бросив последний, полный какого-то одухотворённого чувства взгляд на сияющее миллионом звёзд небо, Шинсо ловко спрыгнул с перил, несильно хлопнув Каминари по плечу — и остановился.

Каминари — почти неощутимо — дрожал.

— А, кстати, — убрав руку, как бы невзначай поинтересовался Шинсо, не глядя на него, — Где пропадал?

— Да, я… — Каминари издал неопределённый смешок, — Встречался со старым… знакомым.

В сжатых ладонях еле слышно скрипнула кожа чёрных перчаток.

— И, судя по всему, не слишком дружелюбным, — флегматично заключил Шинсо, бегло стряхивая пыль с брюк.

— Да… можно сказать и так.

Шинсо не нужно было смотреть, чтобы слышать отвратительную натянутость его улыбки.

«Даже если надавлю — не услышу от него больше ни единой правды».

Впрочем, на этот раз он позволит ему вывернуться.

Пользуясь паузой, Каминари поспешно отпрянул от перил, встряхнул плащом — и пара быстрых каблуков звонко застучала по каменному полу балкона. Не теряя времени попусту, он в мгновение ока обогнал Шинсо, и бросил уже через плечо, снова неподдельно весело:

— Пойдём уже? Не то опоздаем.

«Куда ж его опять понесла нелёгкая?..»

Шинсо лишь закатил глаза. Раз уж предупреждать заранее обо всех откровенно странных грядущих событиях Торжества его никто не планировал — пожалуй, оставалось лишь приспосабливаться на ходу. Дёрнув уголком губ, он поправил ножны на поясе, и, окинув быстрым взглядом величественный дворец, без лишних слов шагнул вслед за Каминари.

Ночь, как ни крути, продолжалась.

***

Едва за их спинами затворилась скрипучая балконная дверь, как мелодично-величественная суматоха праздника, возгорев светом и звуком, вновь захлестнула их с головой. На сцене, на удивление, вновь стояла та девушка-бард с короткими волосами, наигрывая на лютне затейливый мотив. Гости — вновь — пили, ели, и вели меж собой светские беседы о возвышенном и не очень. Многие, особенно молодые знатные особы, снова пустились в пляс, и теперь, разбившись на пары, покачивались под сладкозвучное пение лютни. От прежнего переполоха с раненой дамой не осталось и следа. «А Тенья с Шото хорошо постарались» — невольно отметил про себя Шинсо. Каминари, шагая впереди, одобряюще хмыкнул, по-видимому, подумав о том же.

— И что дальше? — поравнявшись с Каминари, негромко уточнил Шинсо, с бдительностью оглядываясь по сторонам.

Каминари, не замедляя шага, задумчиво промычал, скользя взглядом по увлечённо танцующим гостям.

— Я не уверен — какой сейчас танец?.. — он повертел головой, и, встрепенувшись, кивнул подбородком на девушку-барда, — О, если не отыщем Тенью раньше — можно спросить у неё. Когда этот танец закончится.

— У неё? — Шинсо приподнял бровь, — Разве это не она тебя на дух не переносит?

Каминари, спохватившись, тут же втянул голову в плечи, и досадливо цокнул, закивав.

— Ты прав, ты прав… тогда — ты пойдёшь?

Шинсо, не ожидая подлого удара, чуть не поперхнулся воздухом от возмущения.

— С какой радости? Мы даже не знакомы.

— Да ладно тебе, — заранее подталкивая Шинсо в спину по направлению к сцене, лукаво протянул Каминари, словно не он только что лихо перебросил ношу обязательств со своих плеч на чужие, — Она не кусается… ну, по крайней мере, укусит не так больно, как могла бы меня.

— Звучит, откровенно говоря, невоодушевляюще, — суховато отбил Шинсо, с ловкостью выворачиваясь из-под чужой руки на ходу, и параллельно рыская в толпе взглядом в поисках знакомой широкоплечей фигуры в очках.

Однако в какой-то момент, помешав их перепалке (или разрешив её), музыка в зале слегка поутихла. Шинсо обернулся.

Все без исключения гости — кто-то с поспешностью, кто-то не слишком торопясь — повернули головы к центру зала. Девушка-бард, заглушив струны и опустив лютню, бесшумно спустилась со сцены и, закинув инструмент за спину, быстро растворилась в пёстрой толпе. Дамы, попрощавшись со своими кавалерами на танец, манерно прикрыли лица дорогими веерами и степенно потекли к середине зала вслед за остальными гостями. Все пары постепенно смешивались в одно целое. Толпа, будто живое существо, синхронно сдвинулась с места. Шинсо быстро переглянулся с Каминари — и оба, не сговариваясь, уверенно шагнули следом за плотным людским потоком.

Разноголосица неумолимо нарастала — с каждым шагом к центру огромного зала людей вокруг становилось всё больше. Подавив в себе желание уцепиться за что-нибудь рукой, Шинсо упорно продвигался вглубь толпы, сосредоточив все силы на сохранении равновесия. «Каминари… вёрткий, справится как-нибудь». С чего-то вдруг пришедшая в голову мысль, как не слишком высокий вампир со смехотворно широкополой шляпой, увешанной драгоценностями, изо всех сил пытается вертеться в плотном сборище людей, вырвала из груди Шинсо непроизвольный придавленный смешок.

Казалось, он только начинал входить во вкус, проворно лавируя между спешившими вперёд гостями. Но не прошло и пары минут, как столпотворение перед ним вдруг расступилось. Шинсо чуть притормозил, и, не выпуская из виду движущееся окружение, с толикой любопытства вытянул шею.

В самом центре зала — там, куда так стремились все гости — раскинулся торжественный стол. Шинсо в смятении моргнул, и перевёл взгляд чуть дальше. Стол был не просто огромным — он казался настолько длинным, что, протягиваясь по мрамору, словно делил весь зал напополам.

«Его здесь раньше точно не было».

Стульев у стола не стояло вовсе — зато по его гладкой поверхности, укрытой элегантной скатертью, в несколько рядов было выстроено бесчисленное множество чистых кубков. Здесь же, через каждый шаг, стояли новые кувшины, доверху наполненные дорогими винами.

Ловко поднырнув под чей-то крупный локоть и шагнув вперёд, Шинсо неожиданно для себя же оказался у самого стола. Здесь, в отличие от бессчётной толпы позади, было, на удивление, почти просторно.

Повертев головой, Шинсо очень быстро заприметил вычурную широкополую шляпу, а под ней — бледное улыбчивое лицо. Каминари, казалось, совершенно не обеспокоенный теснотой своего положения, также нашёл себе место у стола всего-то в паре гостей от Шинсо. Каминари придержал шляпу и подмигнул, кивая подбородком куда-то вправо, дальше вдоль стола. Шинсо проследовал взглядом в указанном направлении, и очень скоро заметил у края стола ещё пару знакомых лиц: Тенья, исполненный важности, естественной своей аурой возвышавшийся над гостями вокруг — и, кто бы подумал — Момо, с совершенным комфортом и как ни в чём не бывало устроившись под широкой рукой Теньи, будто под щитом, уже с любопытством рыскала туда-сюда взглядом вдоль стола, обмахиваясь веером. Обладателя рассечённой напополам шевелюры поблизости видно не было. Казалось бы, Шото должен был непременно оказаться в самых первых рядах. Шинсо тихо хмыкнул. Судя по всему, мятежному лорду удалось-таки увернуться от постылой торжественной суеты, как тот и надеялся.

Не считая тех, кто уже был ему знаком, места у стола оказались тут же заняты множеством родовитых гостей — и те, судя по нарядам и особенно горделивой манере держаться, были особами исключительно голубых кровей. «Что ж, вся главная знать — к середине, значит?». Шинсо усмехнулся про себя, и оценивающим взглядом окинул один из винных кувшинов, стоявших поблизости.

«Выходит, у меня особая привилегия».

Но тут от созерцания и построения планов на горячительное его отвлекла одна вполне себе трезвая мысль. Взгляд, минуя кувшины и кубки, скользнул дальше вправо.

«Если здесь так много влиятельных птиц, то кто же тогда в самом?..»

На противоположном конце стола (что, на удивление, оказался не так уж далеко), ярко освещённом изысканным подсвечником, на единственном стуле как ни в чём не бывало восседал неизвестный молодой мужчина с чуть взлохмаченной чёрной шевелюрой до плеч и тёмным взглядом. Широко улыбаясь неровными зубами, он живо переговаривался с ближними к себе дамами и несколькими юношами, беспрестанно размахивая, пожалуй, чересчур длинными локтями, не забывая то по-доброму подмигнуть кому-то из собеседников, то подлить вина в чей-нибудь опустевший кубок.

Трескуче-возбуждённое ожидание толпы всё нарастало. Шинсо несдержанно переступил с ноги на ногу. Мужчина во главе стола не вёл и глазом. Казалось, всеобщая взволнованная суматоха и нетерпение совершенно его не беспокоили. Но как раз в тот момент, когда кто-то из гостей будто был готов громко возвестить о своём недовольстве, к разговорчивому мужчине, протолкнувшись сквозь толпу, со стороны подошёл… «Тенья?» — Шинсо слегка изогнул бровь. Мужчина в очках, тронув его за плечо, почтительно склонился, и что-то (беззвучно — в шуме толпы) проговорил ему на ухо.

Аристократ вмиг посерьезнел, и поднял глаза на исполненных нетерпения гостей. Коротко кивнув Тенье, он отставил недопитое вино в сторону, и в меру учтивым жестом отстранил своих многочисленных собеседников.

Толпа замерла. Бесчисленные взгляды, исполненные великого нетерпения, устремились в конец стола. Стоя среди гостей, Каминари еле заметно качнул полями шляпы, и его янтарные глаза, затуманившись, темно сверкнули. Мужчина во главе стола поднялся с места, обвёл взглядом всех собравшихся.

И, коротко прочистив горло, звучно заговорил.

— Многоуважаемые гости. Герцоги. Графы. Виконты. Бароны. Их прекрасные жёны, сыновья и дочери. Свидетельствую вам своё глубокое почтение, и в сей отрадный вечер имею честь приветствовать каждого из вас в этом великолепном зале, — он сделал небольшую паузу, — Несомненно, многие из вас прибыли к нам издалека — и потому искренне надеюсь, что приём вас ублаготворил.

По левой стороне стола пробежался довольный шёпоток. Мужчина, облегчённо кивнув, продолжил.

— Уверен, всем вам известен повод, по которому состоялось столь грандиозное празднество. Однако позвольте мне освежить воспоминания, и напомнить о нём вновь. Напомнить о его значимости, о неоспоримости — напомнить о том, за что выпиваем мы сегодня каждую каплю драгоценного вина.

На посуровевшее лицо мужчины упала торжественная тень.

— Ещё один год мы прожили, освобождённые — свободные от страшного гнёта отца всех нелюдей и тварей, что десятилетиями, веками мёртвой хваткой держал наш славный народ.

По толпе пронёсся беспокойный ропот.

— Самые стойкие мужчины — не возвращались домой, их любящие жёны — не помнили себя от горя, их дети — не спали тёмными ночами от вездесущего ужаса. Каждый рассвет нёс с собою багрянец известий о новых жертвах.

Мужчина резко вскинул голову.

— Но теперь — весь этот кошмар, Ад наяву, господство кровопийц — далеко в прошлом. В том забытом прошлом, на которое нам никогда больше не придётся оглянуться, тая благоговейный страх и траурное смирение в трепещущих сердцах.

Под всколыхнувшийся шёпот толпы мужчина взял кубок со стола.

— Ликуйте, досточтимые господа! Ведь это — торжество лучших из нас, торжество света, Торжество Жизни. Отныне и до скончания веков.

Он поднял вино ввысь, и, загоревшись взглядом, зычно провозгласил:

— И чествуя свет в былой обители повелителя кровожадного отродья, побеждённого и изничтоженного во имя самого ценного, что у нас есть — наших жизней — поднимем же кубки с алым вином, что есть отражение кипящей, неукротимой крови рода людского!

И лишь в последнюю секунду до того, как зал разразился светом и буйствующим ликованием — в мыслях Шинсо вновь промелькнули глупые слова Каминари:

«…Ведь этот замок — мой».

***

***

***

***