***
***
Пустой кубок, выпав из рук, с оглушительным лязгом ударился о мраморный пол.
Тяжело рухнув на одно колено, Каминари обессиленно вцепился в шею дрожащими пальцами, и, пригнувшись к полу, зашёлся в надрывном кашле.
Распростёртые руки Отца резко вздрогнули.
Мысль, на миг едва померкнув, звучно провозгласила:
— Теперь моя кровь… твоя. Могущество её уже должно было достичь самой твоей сути, почти что… покинув мою. Но миг, когда сила эта раскроется в полнейшей мере, а ты — станешь Отцом, придёт лишь с концом ритуала. Ибо правит Отец лишь единственный, — он вскинул голову, и на весь зал прогремел гортанный приказ, — Окна!
Где-то в вышине раздался надсадный лязг. Отец сделал шаг назад. Каминари, широко распахнув глаза, из последних сил цепляясь за скользкий от пролитой крови пол, инстинктивно отполз на несколько шагов прочь.
И с небес потолка, распарывая тьму, ослепляя тёмные взоры, сквозь раскрытые ставни на землю обрушился столб рассветного пламени.
— Жертвенное солнце!.. — хрипло вскричал Отец, не отрывая стремительно мутнеющего взгляда от кровавого светила, и воздел к нему слабеющие руки. — Проводи же меня…
Голос его надломился, и будто сорвался с горной вершины в пропасть. Каминари, подняв голову, застыл. Руки и лик Отца, побагровев под рассветными лучами, рассыпа́лись. Опадали неумолимо мелкими клочьями на белоснежный мрамор, словно пыль, словно…
«Пепел…»
— …до ворот… тьмы! Проведи меня по мглистому пути…
Длинные рукава чёрного шёлка безвольно обвисли. Сияние, нарастая с каждой секундой, поглотило перекошенную фигуру, не оставляя в островке света боле ни единой тени. Слова тускнели.
— И да засияет… под его началом мощь нашего рода…
Фигура с грузным бессилием повалилась на колени, и те, треснув, распались пылью по зеркалу пола. Голос Отца, растворяясь в рассвете — кровавом оттенке мечты — в последний миг предательски затрясся.
— …И да провластвует Он над миром — до скончания ве!..
Конец фразы повис в пустоте воздуха иссушённым эхом, и затих. Чёрные как ночь богатые одежды, опав на пол, застыли в облаке безмолвной пыли.
Багровое солнце, скрывшись за ставнем, потухло, вновь погрузив зал в непроглядный мрак.
Каминари, медленно подняв мутные глаза от пепла, тихо, сдавленно сглотнул. Покачиваясь на ватных ногах, он усилием воли поднялся с пола. Не оборачиваясь.
Узор белого мрамора под ногами, припорошенный пылью и запятнанный кровавыми каплями, казалось, уходил всё дальше и дальше, проступая чётким рельефом, вновь расплываясь, пульсируя беззвучными волнами. Стылый воздух, забираясь странным теплом за воротник, еле заметно потрескивал.
Ладони, стянутые угольно-чёрной кожей перчаток, словно бы от разрядов молнии, непроизвольно вздрагивали. Всё тело, от холодеющего затылка до носков, забило мелкой дрожью.
«Что со мной такое…»
Мысли, словно подёрнутые пеленой, густо загудели. Сотней, тысячью мыслей. Смутно, неразборчиво, невнятно…
Не его мыслей…
Каминари, изо всех сил удерживая хрупкое равновесие, запрокинул голову и невидящим взором уставился в потолок.
Всё тело, от затылка до носков, пылало.
В голове запоздалым эхом отдались обрывки слов отца. «Мощь, скорость, скрытность, превращение… …то, что будет тебе даровано…».
«…А мысли других — навеки открыты».
В один миг пелена спала — и бессвязный шум чужих мыслей ворвался в сознание, заглушая тишину, неудержимой волной сметая всё на своём пути — отнимая способность слышать.
«…Он?»
«…Завидую…»
«…интересно, быстро помрёт?..»
«Отец из ума выжил?..»
«…это шутка?»
«Что-то будет…»
«…Ну, дела…»
«Слабак…»
«…убить…»
«…убить…»
«Убью».
…Ноги, доверившись реакции, за долю секунды полыхнув ослепляюще-жёлтым, с отрывистым треском рванули прочь.
Фигура, полыхнув алой яростью — лишь мгновением после — в бешенстве отбросив каких-то вампиров за морды прочь, ринулась следом.
«Мой!»
Крепкая рука, не удержав чужого рукава, запоздало зависла в воздухе.
Полчища оскаленных клыками ртов, набросившись друг на друга с первобытным рёвом, сцепились в кровавой схватке, разрывая, рыча, кусая, терзая друг друга в смертельном остервенении.
Тени свечей, всколыхнувшись, завертелись, застелившись по изрезанным кровью стенам.
Мир поглотил первозданный хаос.
Каминари, не чувствуя под собой ног — не чувствуя — бежал. Минуя вампира за вампиром, колонну за колонной, минуя занавешенные окна — бежал.
Жёлтый треск под ногами, рассекая тьму, оставляя яркие следы на белом мраморе — почти обжигая — нёс вперёд, не давая оглянуться.
Позади — оглушительный, леденящий душу грохот шагов единственной пары ног. Глаза, пылающие смертоносным красным.
«Убью!»
Тело, переполняясь неуправляемой, неведомой ранее силой, рефлекторно метнулось в сторону, и когтистая рука со свистом пронеслась у самого уха, не коснувшись его.
Едва не зацепившись носком за собственную ногу, Каминари молнией рванул влево — и где-то за спиной, просвистев в воздухе, на пол обрушился отколотый кусок мраморной колонны. Искры под ногами, рассыпавшись по полу, тихо взвизгнули, будто живые. Каминари, слепо доверившись не своему порыву, скакнул вбок, огибая высокую колонну — и похолодел.
Тупик.
Витражное окно от пола до потолка, сокрытое занавесью, плотной…
«Нет времени».
Закрыв лицо локтями, Каминари крепко стиснул веки и, с силой толкнувшись от пола, прыгнул.
«…Стойкость…»
Плечи, словно по щелчку, резко потяжелели, каменея. И руки, предательски и неотвратимо слабея, безвольно обвисли вдоль тела.
С оглушительным дребезгом изысканные витражи взорвались миллионами цветастых осколков. На открытое лицо градом посыпалось стекло, запутываясь в волосах, застревая в складках одежды. Кусок витража, пролетев у виска, рассёк тонкую кожу на лбу — не отозвавшись болью.
Слабо оттолкнувшись от пустой рамы, Каминари слишком поздно осознал, что земля — слишком далеко.
Пол ушёл из-под ног, и дух ухнул куда-то вниз. Руки, силясь зацепиться хоть за что-то, беспомощно забились в воздухе.
«…Превратись, прошу!..»
Сознание свело мучительной судорогой. В ушах, сдавливая голову, тяжело загудело. К горлу подступил тошнотворный ком. И едва Каминари рефлекторно зажал рот дрожащей ладонью — рука, разорвав изящный шёлковый рукав, обернулась чёрным кожистым крылом.
Всего одна.
В последний миг успев зажмурить глаза, он кубарем полетел вниз. Цепляясь одеждой и ломая телом ветви деревьев, он рухнул спиной на влажную землю. Левое бедро пронзило режущей болью — и спустя миг та исчезла без следа. Кое-как перевернувшись на бок, Каминари ошалело опустил голову.
«Исцелился?..»
С высоты донёсся яростный рык — и сквозь ветки на него посыпалось больше осколков. Со скрежетом цепляясь когтями за трещины в каменной стене, Бакуго огромными прыжками спускался из разбитого окна.
«Не сбежишь».
Каминари поспешно затряс обращённой рукой, кое-как возвращая ей прежний вид, и затравленно обернулся. Сквозь густую тень листвы поблёскивали зарождавшиеся в небесах рассветные лучи, оставаясь лёгким жжением на коже. Позади проглядывала каменистая кладка чернеющего замка.
Подчиняясь непреодолимому порыву, подгоняемый страхом Каминари отполз от деревьев, и с силой вжался спиной в чёрную стену, прикрытую угловатой тенью.
«Тень… тень, тень… скрыться».
Перед глазами резко потемнело. Все звуки, будто мимолётный мираж, стихли, оставляя в ушах лишь лёгкий шелест листвы. Каминари коротко моргнул, и опустил взгляд.
Правая нога, от бедра до самых пальцев, онемев, растворилась в густой тени.
Подняв правую ладонь с растаявшими в черноте немыми кончиками пальцев, он кое-как ощупал правую часть лица, и целый, но ставший совершенно слепым глаз.
«Мне конец…»
Брызжа слюной, Бакуго с шипением шумно спрыгнул со стены, поспешно прячась под лиственным пологом, и, отряхнувшись, оглянулся по сторонам.
Каминари, не двигая даже пальцем, сжался всем телом, и задержал слабое дыхание.
— Чёрт его, ничего не слышу… — досадливо оскалившись, процедил Бакуго себе под нос в какой-то дюжине шагов от него, и принюхался.
Тут из разбитого окна раздался окрик.
— Бакуго!
Бакуго дёрнул бровью. Киришима, с опаской укрываясь в тени занавесей, вглядывался в раскидистые кроны. Завидев друга, он взблеснул взглядом, и тут же замахал ему рукой:
— Эй, Бакуго, вот ты где! Может…
Не дослушав, Бакуго порывисто обернулся. Из его горла вырвался раскатистый, утробный рык.
— Катись к чертям. Или ты следующий.
Моргнув, Киришима резко замолчал. И, поняв предостережение, без слов отступил назад. Мысль, тише, чем шорох листвы, не достигая Бакуго — непроизвольно достигла Каминари.
«Только вернись».
Бакуго, вновь всецело переключившись на поиски, напряжённо повертел головой по сторонам, и ринулся в дальние кусты.
И в ту же секунду, как фигура его скрылась за стволами раскидистых деревьев, Каминари оттолкнулся от стены, силой вырывая себя из когтистых лап тени и возвращая способность двигаться.
«Бежать».
Потусторонняя мощь, раздирая тело изнутри неведомым огнём, рывком подняла его на ноги.
Лишь только одна сила не предавала его. И сейчас лишь ей он был готов доверить жизнь.
Солнечный свет, неотвратимо разгораясь подобно пламени, пожирающему желтеющие листья, горячел с каждой минутой. Обжигая бледную кожу смертоносным лучом всё сильнее.
«Бежать».
Под ногами, потрескивая всё чаще, необузданной, доселе неведомой по силе волной стремительно поднимался сноп жёлтых искр. Каминари стиснул ладони в кулаки. И в ту секунду, когда земля под ним, казалось, была готова вспыхнуть — он сорвался с места.
«Прочь, прочь, прочь, скорее, быстрее».
Сквозь пышные кусты, сквозь желтеющие кронами деревья, рассекая рыхлую почву пожаром без дыма — далеко, ещё дальше, прочь отсюда.
Листва, мелькая перед глазами, хлестала по лицу, по щекам, оглушая. Буйный шелест зелени, постепенно растворяя в себе все остальные звуки, поглощал с головой… пока не стал единственным, непрекращающимся ни на миг звуком.
«Оторвался?..»
Каминари, ещё гонимый страхом, едва замедлил стремительный бег, и, замерев духом, осторожно повернул голову.
Умиротворённый воздух разорвал древесный хруст.
В листве раздался медленный, грузный шаг — и чужие ноги, взрыв под собой землю, сорвались на разъярённый бег. Ломая перед собой ветви словно сухую солому, Бакуго вихрем продирался сквозь деревья, давя меж клыков неистово рвущееся наружу рычание.
Раздирающие мысли, хлеставшие разум огненными хлыстами, нагоняли, когтями врезались в сознание — и утягивали вновь леденеющий дух куда-то вниз.
«Убью, убью, убью, выпотрошу, прикончу, разорву».
Тенистый сад, редея, кончался, и впереди, проглядывая сквозь зелень, показалась высокая стена стальных прутьев.
Стена…
Каминари, не сбавляя хода, напружинил ноги и, невольно зажмурив глаза, одним прыжком перемахнул через кованую ограду. Послышался глухой треск, и на остром пике остался обрывок чёрного шёлка.
Бакуго, не тратя ни секунды, метнулся за ним следом.
Однако прыгать он не собирался.
Озверело оскалив клыки, он с силой вцепился в железные прутья обеими руками, и рванул на себя. Легко согнувшись под чудовищным натиском, металл с жалобным скрипом разошёлся в стороны — и Бакуго стрелой вырвался наружу.
Вот только…
Едва приземлившись с другой стороны, Каминари дрогнул, и задрал голову.
«Солнце».
Прежде подгоняемый слепой жаждой убийства, Бакуго застыл — и, сдавленно зашипев, ухватился пальцами за лицо, и почти отчаянно отпрыгнул назад в сень деревьев. Не проронив ни слова, он отнял дрогнувшую ладонь от щеки.
На землю мутным облаком просы́пались мелкие частицы серой пыли.
Каминари задержал следующий шаг — но лишь на мгновение — чтобы осознать.
Лицо, обнажённая рука… рассветное солнце, теряя кровавый оттенок, жгло бледную кожу ярким, мучительным огнём, иссушая.
Но сжечь её не могло.
На ошарашенном лице Бакуго тенью промелькнула запоздалая догадка. И той же секундой его взгляд, потемнев, налился кровью.
— Ты…
Задержав вдох, Каминари молча развернулся на носках. Из-под ног вырвался яркий сноп искр.
Единственный владелец крови Последнего. Тот, в ком кровь Отца — ещё как никогда сильна.
Глухо зарычав, Бакуго тщетно подался вперёд в тени густолистых деревьев, не отрывая от него глаз, полыхающих бешенством.
— Ты не посмеешь…
Ничего не ответив, Каминари лишь тихо склонил голову, пряча лицо от огненных лучей. Напружинил дрожащие от усилия ноги. Стиснул веки почти до боли.
Искра сухо треснула, рассыпавшись по земле коротким ярким всполохом.
И он сорвался с места.
Бакуго рванул вперёд, и, беспомощно замерев на самой границе тени и света, изо всех сил вцепился когтями в кованую изгородь.
И горящим взглядом, в коем ярость смешалась с исступлённой ненавистью, впившись в щуплую фигуру, что, нещадно и тщетно обжигаемая солнцем, неумолимо удалялась — разрывающей барабанные перепонки, пронзающей само существо мыслью, он неистово, оглушительно проревел:
«Беги, беги, и когда бы ты ни вернулся — а ты вернёшься — твой следующий шаг из Дворца станет твоим последним!»
Вслед за кровавым обещанием, и стремительной фигурой, уносящейся вдаль подобно одинокому ветру — в воздух рассвета, поднявшись с земли, взвихрились первые желтеющие листья.
***
***
***
***