***

***

***

***

Зал разразился единодушными рукоплесканиями. Густой, гулкий шум, взмыв к самому потолку, на несколько долгих секунд заглушил всё вокруг.

И лишь только, спустя несколько долгих секунд, овации начали стихать — толпа пришла в возбуждённое движение. Гости, уже слегка утомлённые отчасти возвышенной торжественностью речей, отчасти бездвижьем, заметно оживились: кто — закивал с кичливым одобрением, кто — тут же зарыскал нетерпеливым взглядом по столу в поисках винного сосуда, кто — затеял новое и не менее оживлённое обсуждение с соседями.

Аристократ, завершив исполненную величия патетическую речь, выждал ещё пару секунд, и, выдохнув, опустился обратно на стул. Пока одна часть гостей не спеша отходила, возвращаясь в зал, а другая занимала себя напитками, он быстрым жестом по-свойски подозвал к себе одну из служанок, прочистил пересохшее горло, и, чуть оттянув воротник, одним махом осушил поданный ему кубок вина. Стайка прежних его собеседников тут же сгрудилась вокруг, сияя улыбками и взглядами уважительного восхищения — и конец стола во главе с чуть взъерошенным компанейским аристократом вновь зажил беспечно-балагурной атмосферой.

Едва столпотворение зашевелилось, Шинсо двинулся с места вместе с ним, и, уворачиваясь от чужих локтей, вееров и кубков, тенью выскользнул прочь из толпы.

«Мне здесь больше делать нечего».

Поправив сбившиеся на поясе ножны, Шинсо, немного щурясь от яркого света, повертел головой в поисках выхода. Той двери, через которую он впервые сюда зашёл.

— Уже уходишь?

Игривый голос, чей обладатель вновь возник будто бы из ниоткуда, раздался над самым ухом. Шинсо, не оборачиваясь, немного замедлил шаг. Пожалуй, нотка разочарования в нём ему просто привиделась.

— Скоро светает. Да и тут ведь больше не осталось вампиров. Разве не так?

Замявшись, Каминари всё же нехотя кивнул, но миг спустя непонимающе моргнул. Спешно нагнав Шинсо, он открыл было рот по-рыбьи, но сконфуженно его закрыл, так и не издав ни звука. Шинсо, вынужденный (не без усмешливой иронии) наблюдать за театром одного актёра, фыркнул.

— «Откуда знаю»? Думал, ты один тут умеешь читать мысли?

Каминари споткнулся. И, в совершеннейшем смятении распахнув глаза, замер как вкопанный. Шинсо тоже остановился, обернувшись на него, и, не сдержавшись, прыснул в кулак. Для потерявшего дар речи Каминари, чьё выражение лица, пожалуй, ни разу в жизни не выражало столько растерянности и беспокойства в равных пропорциях, это ситуацию ни капли не прояснило.

— Дай ещё угадаю: у вас, вампиров, есть какая-то своя аура, по которой вы друг друга ощущаете?

Каминари, окинув его неверящим взглядом, медленно кивнул. Шинсо, отвернувшись на секунду, прижал ладонь ко рту, и кое-как выдохнул, давя рвущийся наружу смешок.

— …Но как? Разве ты не чело…

— Думай, что спрашиваешь, — тут же прервал его Шинсо, и закатил глаза. Не в силах боле смотреть на полное столь искреннего недоумения лицо, он сдался.

— Ты ведь знал про того, которого я успел прикончить? Не думаю, что ты его учуял, сквозь… всё это. Хотя, и такое может быть, — Шинсо коротко сморщил нос, и пожал плечами, — А, раз теперь ты соглашаешься, что больше вампиров здесь не осталось — тот, выходит, был первым и последним.

Шинсо развернулся на носках и неспешно продолжил путь. Спохватившись, всё ещё отчасти растерянный Каминари двинулся за ним следом.

Высказать вслух ещё одно предположение — о том, что тот «знакомый», с коим Каминари тогда встретился наедине, тоже был не совсем человеком — Шинсо по какой-то причине не решился. «Это, в любом случае, не моё дело». Он дёрнул плечом, невольно ощупывая пальцами правый меч. И если Каминари о нём не сказал — значит, этому была своя веская причина.

«…с каких это пор я доверяю ему безопасность людей?» — мысль дрогнула беспокойным огнём, заставляя ладонь на рукояти судорожно сжаться. Шинсо темно нахмурился.

«Пойти проверить?..»

Но если даже Каминари…

— Я и не знал, что ты такой… эм… — перебивая поток тяжёлых мыслей, Каминари подал голос, и замялся, подбирая слово, — …умный?

Шинсо тут же выгнул бровь, смерив Каминари через плечо саркастичным взглядом, и от души хохотнул.

— Невысокого же ты обо мне мнения. Кажется, мы это уже проходили, — он качнул головой, и со снисходительным назиданием пояснил, — Наблюдательность. Я не только охотник, но и следопыт, между прочим. Думал, я выхожу на охоту, а вампиры уже сидят и ждут меня под дверью? Даже они не настолько бестолковые. Выслеживание, выманивание тварей, уйма всего остального — того, о чём тебе, кстати, знать необязательно. Я не только клинками махать горазд.

— Ага… ещё танцуешь неплохо, — явно удовлетворённый объяснениями и быстро оправившийся от потрясения, хитро протянул Каминари — и с готовностью увернулся от замаха чужого кулака.

— Не забудь присесть у меня под дверью в ближайшие дни, — тем же тоном с любезной ухмылкой предложил ему Шинсо, в лёгкой досаде разминая пальцы, — Предоставлю дорожку на тот свет в скорейшем порядке.

— Неужели, наконец, зовёшь в гости? — округлив глаза, деланно поражённо переспросил Каминари, приложив ладонь к груди.

Послышался тихий лязг клинка, а за ним — быстрый перестук каблуков, и ещё один звонкий смешок.

Так, перебрасываясь подколками и подначками, минуя бесчисленных знатных гостей и слуг, они продвигались дальше по залу. Вместе с прошедшей речью аура торжественности немного поугасла — вино полилось ещё шире, чем прежде. Откуда-то из глубины зала по-новой заиграла изящно-величавая музыка, и часть гостей, разбившись на пары, вновь предалась танцам.

Через пару минут неторопливой ходьбы двое замолкли, и остановились. Перед ними тёмным запертым окном чернела потёртая дверь — та, через которую Шинсо прежде попал в зал.

Шинсо негромко прочистил горло, и обернулся.

Каминари стоял чуть позади, глядя на него в ответ янтарными, чуть поблёскивающими в свете свечей глазами — немного хитрыми, по-простому любопытными. Живыми. Шинсо, на пару секунд подвиснув, тряхнул головой, и, втянув носом воздух, заговорил:

— Обычно я не ухожу, пока лично не удостоверюсь, что вся работа точно сделана. Мои заказчики — не слишком сведущи, и люди… обычно. По той же причине им нет резона утаивать от меня тварей, — он холодно повёл плечом, пробежавшись пальцами по правой рукояти, — В любом случае, непредвиденные жертвы, если такие случаются после, заказчики потом всё равно норовят свалить на меня — на что имеют, пожалуй, полное право.

Шинсо замолчал, на несколько мгновений задержавшись в мыслях. И, вскинув ясный, твёрдый взгляд на встрепенувшегося Каминари, продолжил.

— Только вот тебе едва ли будет до них дело. Мы оба знаем, почему, — он сглотнул, не отводя глаз от бледного лица напротив, — А мне — есть. Потому что, каким бы он ни был — это мой народ. И я уже слишком давно живу не за себя.

Каминари, казалось, лишь силой воли не отступил на шаг.

 — И потому спрошу ещё раз, — Шинсо, с тёмным огнём решимости, поднимавшимся откуда-то из глубины, остро, глухо отчеканил, — Не считая тебя. Тот вампир, которого я убил, был здесь первым и последним?

Каминари моргнул. Лёгкая улыбка, прежде беззаботным бликом искрившаяся на губах, дрогнув, застыла мраморным изваянием. Янтарь, еле заметно померкнув, подёрнулся мутной тенью.

Шинсо ждал. Поджав пересохшие губы — ждал ответа.

«Если ты что-то скрываешь, то точно не сможешь…»

— Да.

Шинсо невольно дрогнул.

Голос Каминари, неожиданно севший, почти охриплый, прозвучал будто бы со стороны.

— Здесь больше никого не осталось. Разумеется, кроме… — проводив внимательным взглядом проплывающую мимо молодую пару, самозабвенно щебетавшую о своём, Каминари еле заметно улыбнулся, и, как будто бы сменив тему, спокойно докончил, — …кроме меня.

Прежний тон, блеск глаз — столь привычный свет вернулся к нему так же естественно, словно последняя секунда была лишь жалким видением.

— И — ты прав. В жертвах винить тебя не буду, так что об этом не волнуйся, — он легко развёл руками, и подмигнул, — Облегчить твои муки совести, раз уж на то пошло, мне ничего не стоит.

— Ты вообще ничего не понял… — со жгучей досадой почесав затылок, Шинсо чертыхнулся про себя, попутно пытаясь проигнорировать последний жест. И очень вовремя вспомнил ещё кое-что.

— Кстати, о стоимости, — он вытянул вперёд раскрытую ладонь, и цинично приподнял бровь, — Напомнить, к кому я тут сегодня, вообще-то, работать нанимался?

Жест он исполнил, скорее, для показательности — совершенно не ожидая, что с разбегу прыгнет на те же грабли, прежде на которые прежде ему уже доводилось наступать.

Каминари с готовностью ухмыльнулся, пошевельнул плечом — и в раскрытую ладонь словно бы из ниоткуда с гулким звоном посыпалась серебристо-белая платина.

— Ты!.. — поперхнувшись вдохом, Шинсо рефлекторно нагнулся в попытках поймать летящие на мраморный пол монеты, заведомо осознавая — эта затея была обречена на провал.

Но прежде, чем первая из них с оглушительным звоном коснулась пола, неизбежно привлекая внимание всех вокруг — перед его лицом промелькнула яркая жёлтая вспышка — и рассыпчатая платина, приглушённо звякнув, аккуратно легла в угольно-чёрные перчатки. Шинсо, успев сморщиться в ожидании неминуемого металлического грохота по мрамору, помедлив, неспешно выпрямился.

— Сколько тренировался? — встряхнув собственной пустой рукой, саркастично уточнил он, смерив оценивающим взглядом сначала горсть монет, а затем и Каминари.

— …Не очень много, — не ясно, то ли гордясь, то ли теперь стараясь скрыть смущение от такого быстрого и беззастенчивого разоблачения, признался Каминари, и под прожигающим взглядом Шинсо, посмеиваясь, всё же спрятал монеты под плащ.

Повисло короткое молчание. Выждав немного, Шинсо негромко прочистил горло и качнул головой в сторону темневшего пятна задней двери. Каминари, моргнув, понимающе улыбнулся.

— После вас?

***

Тёмный коридор встретил их холодом, сыростью и промозглым сквозняком — прямо как впервые встретил Шинсо несколько часов назад. Дверь, жалобно скрипнув, затворилась за их спинами, и мир, прежде ослеплявший яркостью тысячи огней, погрузился во тьму.

Наощупь проверив клинки на поясе, Шинсо, с непривычки замешкавшись в кромешной тьме, неспешно двинулся вперёд. Шаг, ещё один, дальше. Перед глазами, успевшими привыкнуть к свету, проясняться пока не спешило.

Раздался звонкий стук каблуков, и чужая пара ног, не дожидаясь его, резво умчала вперёд по коридору. Всё ещё часто моргая в попытках привыкнуть к темноте, Шинсо с неудовольствием цыкнул:

— Эй, я не кошка, в темноте не вижу… — нащупав резкий провал в стене, он осторожно свернул по коридору вправо, — …ну, или не вампир.

— А, прости, — шаги остановились, и чуть погодя, во тьме ярко и коротко сверкнув жёлтым, скорой дробью приблизились. Всё ещё держась за стену, Шинсо рефлекторно отшатнулся, когда каблук лихо щёлкнул прямо перед ним.

— Издеваешься, — процедил он, и до ушей его долетел подтверждающий его слова беззаботный смешок.

— Немножко. Хочешь, поведу тебя за руку?

— Ничего не спутал? — едко переспросил Шинсо, — Больше неосторожных слов — и не найдёшь, чем вести.

— Опять не нравится… — Каминари наигранно-озадаченно вздохнул, и, судя по звукам, выровняв свой шаг с шагом Шинсо, переспросил, — Могу понести, если попросишь. Ты лёгкий…

— Ты!..

— Ай, тут тесно! Лучше этим не размахивай.

— …Сам дойду.

Судя по усиливавшемуся с каждым шагом сквозняку, коридор подходил к своему концу. В какой-то момент Шинсо осознал, что никак не мог привыкнуть и отыскать глазами хоть проблеск сумрака настолько долго, потому что света в этой дыре просто не было. Шаг, ещё шаг. Близко.

Пройдя ещё немного, Шинсо нащупал рукой крутой поворот — и, ступив за стену, резко сощурился. Дверь выхода, как и всё вокруг, черневшую впереди, очертила яркая по сравнению с кромешной тьмой рамка лунного света.

Вот и выход.

Шинсо с силой толкнул хлипкую дверь, что всё так же держалась на честном слове, и ступил наружу.

В лицо ему прохладой дохнул ночной воздух. Шинсо нашёл глазами край неба, терявшийся в верхушках дальних домов. Он еле заметно серел. «Почти утро, значит».

Невольно бросив взгляд на Каминари, Шинсо отвернул голову, и, прикрыв веки, сделал медленный, глубокий вдох.

Наконец-то… он скучал по свободе.

Ветер, с трудом пробравшись под узкий воротник, охладил кожу, и Шинсо одним движением расстегнул верхнюю пуговицу, что душила уже давно.

Луна, зависнув молчаливым прекрасным кругом где-то высоко на почти безоблачном небе, тускло освещала округу. Стены огромного замка, запустелый сад с несколькими одинокими деревьями, поржавевшая высокая кованая ограда, с красовавшейся сбоку странной разодранной прорехой.

Всё — залито серебряным свечением.

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он прибыл сюда в первый раз.

Почти не нарушая тишины, лёгкие шаги приблизились, и застыли рядом.

— …Не подкрадывайся. Знаешь же, со мной такое плохо кончается.

Каминари не ответил, лишь тихо усмехнулся, качнув полями, и тоже поднял голову к небесам.

— Не увильнёшь, — почему-то не желая разрывать тишину, Шинсо, понизив голос, еле слышно фыркнул, и дёрнул уголком губ, — Оплата.

— А, — Каминари спохватился, и, порывшись по карманам, запоздало парировал, — И не пытался, вообще-то, увиливать. За кого ты меня держишь…

Шинсо вытянул руку в сторону, глазами и мыслями ещё наслаждаясь последними секундами с луной, и спустя мгновение услышал тихий лязг монет.

Шинсо молча скосил взгляд. Одна, две, три… пять, шесть…

— Эй, эй, не обсчитался? Ты же не в золоте считае…

…Восемь, десять, двенадцать?..

Распахнув глаза, Шинсо ошалело смотрел, как монеты, одна за одной, опускались в руку, тяжелея в ней ощутимым грузом.

Монеты… «Платиновые…»

— Мало? — невозмутимо пожал плечом Каминари, и легко добавил в уже образовавшуюся горсть ещё пять сияющих монет, — Ладненько…

— Кхм, ну, — Шинсо, наверное, тщетно пытаясь скрыть так и рвавшееся наружу смятение, или смущение, прочистил горло, и когда одна из новых положенных монет вот-вот грозилась соскользнуть на землю, быстро сжал ладонь, убирая её в сторону, — Прекращай. Можно подумать, ты не знаешь, сколько… я беру…

«Этот вампир…»

Стараясь не смотреть лишний раз на то количество монет, что он сейчас держал в одночасье, как и не думать о том, как много это в пересчёте на золотые… Шинсо тряхнул головой и, сглотнув, поспешно сунул плату в карман. Каминари, с невинностью ребёнка белозубо улыбаясь — нет, сияя — ничего не сказал — как и не подал виду, что видел, как еле заметно подрагивали руки Шинсо, убиравшие монеты.

— А, и кстати.

Каминари вопросительно склонил голову, и перевёл на него взгляд.

Шинсо протянул ему сжатую в кулак ладонь.

— Что там?

— Можешь забирать. Железяка, — он нетерпеливо тряхнул кулаком.

— Ах, это, — Каминари еле заметно сощурился, — Можешь оставить себе. Мне она явно не так к лицу.

— Кольца только мешают в работе. Я уже говорил, — раздражённо передёрнул плечом Шинсо, — Не могу крепко держать клинок, нацепив на себя эти…

«…бесполезные безделушки» — в последний миг слова как-то неловко застряли в горле без единой веской на то причины.

— Пф, Шинсо — ну и пустяковая же причина тебе нужна, чтобы не работать! — фыркнув, Каминари игриво высунул кончик бледного языка, и тут же — на всякий случай — отступил на маленький шажок прочь. Выражение лица Шинсо, шутки не оценившего, говорило о том, что шаг был сделан в правильную сторону.

— Оно из серебра же, да? — скорее, для вида уточнил Шинсо, и, оглядев кольцо ещё раз, легко подбросил его в ладони. Перевернувшись в воздухе, металлическое крыло ворона отразило лунное свечение.

— Именно, — подтвердил Каминари, и с любопытством глянул на Шинсо, — Думаешь продать?

— …Ага, — соврал он.

Два десятка платиновых монет — деньги, коих столько он за всю жизнь своими глазами не видел — странным, непривычным ощущением тяжелели в заднем кармане.

Каминари, отвернув голову во тьму, незримо улыбнулся.

— Да и с чего бы мне его хранить? По балам скакать я явно больше не собираюсь.

«Даже, — он невольно сглотнул, — За такие деньги…»

Каминари, казалось, не услышал, не поведя и глазом. И когда Шинсо — в полной тишине — зачем-то повернул голову, и раскрыл рот, чтобы повторить — голову пронзило чужеродной вспышкой.

«Помни меня».

— Чего? — растерянно нахмурившись, Шинсо поднял глаза. Вокруг стояла всё та же тишина.

«Это мои мысли? Или же?..»

— Не знаю, — помедлив, еле заметно блеснул улыбкой Каминари, и просто прибавил, — Если уж так не по душе — можешь бросить где-нибудь.

Можешь бросить.

«…Можешь бросить потом, где-нибудь…»

Шинсо дрогнул. Воспоминание, ещё более острое, чем предыдущее, непрошеной судорогой свело мысли — и погасло. Пальцы, не слушаясь воли, сами по себе нащупали кольцо. И, еле заметно, стиснули.

— Обязательно.

«Не дождёшься».

Не отдавая себе отчёта, он машинально сунул безделицу в карман с монетами.

— Ну, мне его, в любом случае, на перчатки не надеть, — вскинув голову, весёлым тоном как ни в чём не бывало отозвался Каминари, и обернулся к нему, — Я, в отличие от тебя, на таких балах иногда бываю — от лишних вопросов… сложно уходить. А если не на перчатку, то…

Он замолк с коротким смешком на губах. Блуждающий взгляд янтаря на долю секунды встретился с тёмным взглядом Шинсо, и ушёл в сторону.

Тот, не отвернувшись, едва сузил глаза. И, не моргая, переспросил:

— Слушай, а тебя вообще… ранит серебро?

Каминари на секунду застыл. На губах его бликом мелькнула слабая улыбка. Он склонил голову. Чернота полей шляпы скрыла под собою жёлтый янтарь.

— Шинсо, одолжишь фламберг?

Шинсо, сам не понимая отчего, чуть похолодел.

«Фламберг?»

 «Мои клинки — в чужие руки?..»

«Ранения от фламбергов не заживают вовсе…»

— Нет уж, — невольно стиснув рукоять клинка, хотя Каминари даже и не потянулся в их сторону, отрезал Шинсо, — Уж постараюсь поверить на слово. Ранит? Нет?

Каминари не отвечал. Не двигался. Не поднимал глаз.

Молчание всё тянулось. Становясь тяжелее, невыносимее.

Скрипнув зубами, Шинсо чертыхнулся. «Ну и дури же у него в голове». Подцепив застёжку, он неохотно выудил из-за пояса один из кинжалов серебра, и, помедлив, протянул его Каминари рукоятью вперёд. Тот, аккуратно взяв его, казалось, замер в нерешительности.

«Сам просил, а теперь мнётся?»

— Я, эм… — почему-то голос его прозвучал каким-то севшим, — Можешь не смотреть — знаю, зрелище не из приятных…

Он тут же замолк, словно бы сболтнул что-то совершенно лишнее, и неловко хохотнул. Странная фраза, прозвучавшая совсем не к месту, была сказана будто по привычке. Шинсо нахмурился. «Он не забыл, кому это говорит?»

— Зачем тебе вообще?..

Но не успел Шинсо в напряжённом нетерпении разбить тишину, и выяснить…

Каминари, переложив кинжал, совсем немного поддел пальцами край перчатки на правой руке. И, беззвучно выдохнув, одним движением стянул её с ладони.

Первое, что увидел Шинсо — бледная, мертвенно-белая ладонь. Казалось, в темноте ночи она почти светилась. Тонкие пальцы, аккуратные, с чуть заострёнными узкими ногтями — совершенно не крючковатые, какие он видел у вампиров уже сотни раз. Почти такие же, как…

«У меня самого?..»

Но — то, чего он никогда, ни у одной твари не видел прежде…

Кожа. На пальцах, на ладони, на тонком запястье — шелушилась. И вдоль, и поперёк каждой фаланги, по бледным как снег костяшкам, на сухих подушечках пальцев — раскидистой паутиной рассыпа́лись крохотные трещины.

Каминари опустил зажатую в пальцах перчатку, и на землю упала пара белых, почти незаметных частиц.

Впервые за последние минуты он поднял голову, обратив лицо к лунному свету. Черты его были — еле заметно — искажены лёгкой гримасой… необъяснимой ничем горечи. Янтарь, прежде так ярко горевший, затих. Шинсо, оторвав взгляд от ладони, поджал губы:

— Зачем так много забот?

— Лучше один раз увидеть, правда же? — Каминари перехватил кинжал другой рукой, и губы его растянулись в какой-то неестественной улыбке, лишь отдалённо сверкавшей тем привычным светом, что был ей родным. Лезвие кинжала холодно блеснуло в лунном свечении.

Шинсо неосознанно подался вперёд.

«Если замахнётся — выбью у него из рук, если замахнётся — выбью, если…»

Но Каминари, почти не двинув плечом, беззвучно занёс клинок над обнажённой рукой — и, совсем немного, прижал его к ладони тупой стороной.

Шинсо дёрнулся вперёд, но силой воли удержал себя на месте.

Бледная кожа, тихо зашипев, словно от огня, едва запузырилась под белым металлом, и посерела. Каминари отнял кинжал прочь, и спустя несколько секунд тёмный рубец, быстро посветлев, исчез без следа.

— Это ответ «нет»?..

Каминари ещё пару мгновений посмотрел на зажившую ладонь, и, моргнув, поспешно натянул чёрную перчатку обратно, передав Шинсо кинжал.

— Ну, ты же спрашивал обо мне, верно? — Каминари, словно не зная, улыбнуться ли ему, дёрнул уголками губ вверх, — Это и был ответ. От серебра пока не умирал — так что сложно сказать… Но, как видишь, переживаю.

— …Иногда мне кажется, что ты вообще не переживаешь — ни о чём, — пожалуй, чересчур резко бросил Шинсо, так же резко сунув кинжал обратно в ножны за поясом. Не способный объяснить своё раздражение даже самому себе, он хотел было отвернуться. Но чужая рука, незаметно для него, легче пера перехватила его запястье. И потянула вперёд.

— Эй, ты ч…

Не обратив внимания на протесты, Каминари лишь коротко улыбнулся — и положил ладонь Шинсо себе на грудь.

Шинсо замер.

— Чувствуешь? — глухо, не переставая улыбаться, спросил Каминари внезапно надломившимся, таким слабым голосом, — Там ничего нет.

Шинсо, не в силах отдёрнуть руку, невольно задержал вдох.

Собственный стук сердца отдавался кровью в висках. Там, где теперь лежали его пальцы, стука…

— Нет. Ничего. Пустота.

Каминари прикрыл глаза, гася остатки солнца в вечно сиявшем янтаре. В голосе, прежде светлом, хотя бы спокойном, вспышкой мелькнула едва прикрытая боль.

— Я не могу ничего чувствовать.

— Чушь…

Губы пробормотали слово сами по себе.

— А? — казалось, Каминари чётко услышал — не поняв.

— Чушь это полнейшая, говорю. Бред собачий. Сколько ты уже около меня вертишься?

Шинсо замолчал, стиснув зубы — ожидая ответа. Каминари, немного неуверенно поведя взглядом, предположил:

— …Несколько месяцев?..

— Полгода, не меньше. Полгода ты рядом («…со мной…») проторчал. И я ни за что…

Скрипнув зубами, Шинсо поднял голову, и, не убирая руки с груди Каминари, медленно смял в пальцах ткань рубашки.

— Слышишь? Ни за что не поверю, если ты мне сейчас скажешь — что все те разы, когда ты смехом давился, по самым идиотским причинам — никогда не поверю, что это было не искренне. Не того пытаешься надурить.

«Никогда не поверю, что твой смех — фальшивка».

И не успел Каминари вставить и слова, как Шинсо, рыкнув, рывком подтащил его к себе — силой заставляя поднять взгляд.

— Сюда! Сердца нет, говоришь?! — он вцепился в жилет, и грубо встряхнул Каминари, — А скольким людям и его мало, чтобы прожить достойную жизнь? Будь я проклят за свои же слова — плевать. Тебе всё равно никогда не узнать, каково это — иметь мешок мышц и крови под рёбрами — так что в твоей жизни от этого меняется?

Каминари даже не сопротивлялся, и Шинсо, в глухом бешенстве зашипев, тряхнул его ещё раз, против воли приподняв на носках вверх.

— Я понятия не имею, зачем ты живёшь, почему ты такой, и зачем тебе так сдалось это сердце — сам на это ответы ищи. Но если собираешься ещё пороть подобный бред — хотя бы избавь меня от своей хмурой рожи. Мне и своей хватает с лихвой.

Выплюнув последнее слово, он, наконец, ослабил пальцы, и неуклюже опустил Каминари на землю.

— Чёрт, — Шинсо с досады стукнул гардой по ножнам и сплюнул на землю рядом, — Эта громадина отвратительно на меня влияет. Я домой.

Ноги не двинулись с места. Незаконченная фраза повисла в воздухе. «А ты…»

Каминари, моргнув, встретился с ним взглядом. В жёлтом янтаре, казалось, на долгое мгновение ярким — посветлевшим — бликом отразилась луна. На тонких губах — незаметная, словно тень — расцвела улыбка. Он ждал продолжения фразы.

— Ты — куда хочешь. Не ко мне. Если, конечно, не смерти захотелось.

Больше ничего не сказав, Шинсо развернулся на носках и пошёл прочь.

В спину ему, сквозь безмолвный ночной сон, донёсся еле слышный мягкий смешок — и растворился в прохладе воздуха.

Не замедляя шага, Шинсо лишь приподнял уголок губ — и, свернув за угол, ступил во тьму узких улиц.

«Ну и бестолочь».

***

Громыхнув за собой дверью, Шинсо, не сбрасывая обуви, плюхнулся лицом в кровать. Клинки глухо звякнули в ножнах, мягко ударившись о поверхность одеяла, и мирно затихли. Он медленно, протяжно выдохнул, и, полежав так немного, нехотя перекатился на подушку.

Всё тело, до этой минуты словно бывшее в беспрестанном напряжении (что было не так уж далеко от правды), само по себе стало расслабляться. Натруженные мышцы, наконец, отыскали долгожданный отдых. Шинсо положил голову набок и лениво зевнул.

«Наконец-то…»

Ослабевшие пальцы, кое-как пошарив в кармане, нашли прохладные монеты, самые что ни на есть реальные. И среди них — кольцо.

«Помни меня».

Шинсо вытащил его наружу и задумчиво взвесил в ладони, поднёс ближе к глазам. «Может, на шею получится…» Он мысленно чертыхнулся и сунул его обратно в карман.

«Бред».

Огонь в камине, конечно, не горел. Ночная прохлада, будто дожидаясь осознания, не замедлила пробраться под одежду. Из последних сил противостоя всё подступавшей волнами сонливости, Шинсо, попутно забираясь под одеяло, обернулся на незанавешенное окно, за которым серело. Скоро утро…

«Ну и бурная была ночка…»

Веки, стремительно тяжелея, гасили собою свет и без того тусклой луны. Усталость… Сдаваясь без боя, Шинсо закрыл глаза.

Последнее воспоминание, зависнув в голове повторяющимся смутным словом, чувством, тёмным водоворотом утянуло его в глубокий сон.

***

***

***

***