*** ***

*** ***

Свернув с поперечной улочки на ещё оживлённую главную, вымощенную битым камнем, Шинсо огляделся по сторонам. Мимо в скором темпе, слегка подскакивая на неровной дороге, катилась небольшая повозка, до отказа набитая углём, и он, привычно уступив ей путь, перешёл на другую сторону. Какой-то торговец неподалёку, деловито проверяя замки на дверях и затворяя окна, в числе прочих понемногу сворачивал свою лавку. Багровое солнце, последними слабыми лучами освещавшее улицы, уже почти полностью закатилось за горизонт, возвещая об окончании дня для простых жителей. Первые этажи, занятые тавернами и прочими ночными заведениями, один за другим загорались тусклыми огнями. Город понемногу погружался в сон.

Со дня Торжества не миновало и трёх дней, но по ощущениям, казалось, прошло уже не меньше месяца.

Слишком много всего произошло за одну-единственную ночь…

Не сдержав широкого зевка от недавнего пробуждения, Шинсо пропустил мимо стайку бегущих по своим делам юных девушек с корзинами наперевес и, привычно поправив на поясе ножны и укрыв их тканью чёрного плаща, толкнул дверь одной из таверн.

Сегодня можно было немного перевести дух.

Приветственно кивнув хозяину на входе, Шинсо окинул взглядом зал. Невзирая на спускавшуюся ночь — или, вернее, именно благодаря ей — таверна уже вовсю оживала. Больше половины столов уже было занято работягами, бездельниками, зеваками и прочими людьми всех возможных мастей. Какой-то пьяный вдрызг громила, из последних сил держась на широко расставленных ногах, уже привалился к углу лицом, воинственно упёршись в стены руками и, по-видимому, мысленно представляя себе нечто совершенно иное, на потеху приятелям с соседнего стола. Шинсо тихо фыркнул, проследовав к стойке.

— Эля.

— Поесть чего?

Шинсо задумался на секунду, усаживаясь за стойку ближе к краю. Даже если на полноценную охоту сегодня он не собирался, подкрепиться не помешало.

— Можно. Чего у вас там посытнее?

Хозяин, кивнув, развернулся и, что-то неразборчиво гаркнув в приоткрытую дверь кухни, вернулся к бочкам эля, вытащив одну из чистых кружек. Шинсо, как бы невзначай сев в пол-оборота, привычно держа в поле зрения вход и бо́льшую часть зала, подпёр рукой подбородок.

Игнорируя чей-то чужой и явно не доброжелательный взгляд, сверливший ему затылок.

«Ни дня без бесполезной суеты…»

Немного отпив из поданной ему кружки, Шинсо перекинул ногу на ногу и лениво обвёл глазами таверну. Почти что с ним по соседству за стойкой сидело двое мужчин, оживлённо переговариваясь о чём-то своём и не обращая на других внимания. Тут один из них, на вид явно моложе, схватил свою кружку с элем, вскочил на ноги и, с очевидным бахвальством что-то воодушевлённо выкрикнув, осушил её одним махом — тут же неловко подавившись. Второй мужчина, хрипло расхохотавшись, ткнул того, скорчившегося от кашля, в бок, отняв у него пустую кружку, и жестом попросил хозяина повторить. Шинсо не сдержал лёгкой усмешки и глотнул ещё эля, пока парень с вылезшими на лоб глазами, согнувшись пополам, боролся за жизнь с предательски попавшим не в то горло спиртным.

Уметь правильно пить — та ещё штука… За одну кружку эля этому научиться едва ли кому-нибудь под силу. Ну, все ошибаются.

По какой-то причине вся эта ситуация — и эта обстановка — напомнили Шинсо о его первой встрече с Каминари.

«Ну и странный был день».

Он вдруг только сейчас осознал, как на самом деле много времени прошло с того дня.

«И я до сих пор его не убил…» Шинсо горько усмехнулся, кивнув хозяину таверны, наконец, возвратившемуся с исходящей паром и ароматами жареного мяса тарелкой в руках.

Бывали дни, когда он задавался вопросом, возможно ли это вообще. За всю жизнь до их встречи — и всё время после — Шинсо не сталкивался с вампиром, хотя бы отчасти сравнимым по силе с Каминари. Может, оно было и к лучшему.

Может, в нём говорила охотничья досада.

Набив рот жареным мясом, Шинсо задумчиво уставился в недопитую кружку.

…Может, это было нечто иное.

Та встреча спустя столько месяцев уже не вызывала того раздражения, с которым он свыкся и жил. Невозможность прикончить этого вампира одним взмахом меча раз за разом спустя столько месяцев стала порождать не столько неукротимую злобу, сколько пьянящий азарт и вместе с тем ощущение привычной рутины.

Обрамлённое золотом бледное лицо, светившееся мягкой улыбкой, как будто и не знавшее, что есть печали и невзгоды — и как будто не улыбалось так своему злейшему врагу — спустя месяцы уже не хотелось так сильно ударить.

Объяснений этому, за исключением неубедительного «привык», он в себе отыскать не мог. Потому что в поисках истины мозг подбрасывал всё более и более странные варианты, которые хотелось только запить.

— …чёрт.

Прикрыв глаза, он запрокинул голову, сделал несколько крупных глотков и, опустив кружку на стойку, шумно выдохнул.

Наверное, с ним было что-то не в порядке.

На секунду в невнятном гомоне таверны ему привиделся звонкий искристый смех.

Тряхнув головой, Шинсо с каким-то неясным ему самому упрямством запихнул в рот ещё один кусок мяса, чуть не обжегши язык, и залпом осушил остатки эля, жестом попросив повторить.

— А, и кстати, — на секунду задержав пустую кружку у себя, Шинсо обратился к уже подоспевшему хозяину, — В бутылках осталось что-нибудь?

Хозяин склонился к стойке и, пошарив по полкам, вынул закупоренную бутылку.

— Тёмное есть, светлого пока не делали. Пойдёт?

Шинсо оценивающе сощурился и кивнул.

— Отлично. Придержи для меня.

Эта идея показалась ему настолько же безумной, насколько и достойной воплощения. Наверное, постарался выпитый им эль. А может, он просто хотел разбавить чем-то серые будни.

«Когда Каминари опять заявится — разделю с ним бутылку. Не отвертится. Выражение у него от вкуса спиртного совершенно уморительное».

По какой причине вампиры, как оказалось, в целом могли перенести что-то кроме крови — Шинсо было неведомо. Но ему нравилось предполагать, что это Каминари в своих играх в обычного человека было настолько нечем заняться, что он себе на горе попробовал глотнуть горячительного — сам того не ведая подарив Шинсо ещё одну возможность над ним потешаться. Из того, что он успел лицезреть, способность Каминари переносить воздействие алкоголя хуже, чем у любого неопытного юнца. Шинсо непроизвольно фыркнул от смеха, чуть не подавившись мясом, вспоминая, как искренне скривилось лицо Каминари от вкуса столь привычного для него самого́ эля. «Вот тебе и вампирская слабость».

Но тут, прерывая ход его мыслей, с одного из столов неподалёку донёсся кашляющий смешок.

— А у п-продажных головор-резов поджилки не трясутся — не скрываясь, по тав-вернам прохлаждаться, а?

Шинсо обернул голову на голос — лишь чтобы столкнуться с затуманенным спиртным взглядом, беспрестанно сверлившим его ничем не прикрытой злобой вплоть до этой самой секунды.

На неуловимый миг в таверне повисла напряжённая тишина.

***

В последний раз взмахнув чёрными кожистыми крыльями, с тихим стуком каблуков Каминари приземлился на ступеньки знакомого дворца. Он огляделся.

Вокруг не было ни души.

Зачем-то оправив воротник, он ещё раз глянул себе за спину (там было всё так же пусто) и, собравшись с силами, медленно двинулся вверх по главной лестнице. Каждый шаг, раздаваясь еле различимым стуком о полированный, но всё же слегка испещрённый временем камень, в ночной тишине казался ещё звонче. Свет луны, повисшей крупным диском высоко в небесах, обливал дворец от кончиков шпилей и до ступеней у него под ногами, придавая всему вокруг почти неземное сияние. Пожалуй, с луной и эта недвижная тишина отягощала не столь сильно.

Но, оказавшись перед величественными высокими дверьми главного входа, Каминари всё же замешкался.

Зачем он вновь вернулся сюда?

Задержав взгляд на тёмных окнах, вереницей тянувшихся вдоль высоких стен, у самой земли обвитых плющом, он неуверенно схмурил брови.

С Торжества прошло уже почти три дня. Почётные гости разъехались по родным поместьям, общая праздничная суета улеглась — а замок вновь остался пустовать, для простых людей словно жуткий, но давно безжизненный мемориал минувшего.

Для Каминари — спустя столько лет — необъяснимое воспоминание прошлого, словно созданное для него кем-то другим.

Возможно, вернувшись сюда, он хотел возродить его в памяти — или создать для себя новое.

Наконец, отбросив колебания, он расправил плечи и с напускной бодростью толкнул одну из дверей. Та с натужным скрипом поддалась.

По странному велению души с первым шагом внутрь на секунду чуть склонив голову, Каминари поднял взгляд.

Пред ним раскинулся зал, даже в темноте ночи казавшийся столь же бескрайним. Именно в темноте ночи — блиставший царственным величием, вселявшим необъяснимый трепет, над которым было не властно время. Высокие потолки, не освещённые луной, терялись где-то в далёких тенях. Отполированный мраморный пол, словно озёрная водная гладь, отражал блеск лунного света.

Звонкое эхо его лёгкого шага, отскакивая от стен, двигалось дальше.

На стенах больше не висело праздничных гобеленов, а занавеси, наверное, свернули где-то в вышине, спрятав от пыли и лишних глаз. Длинные столы, прежде заставленные всевозможными яствами и напитками для гостей, теперь пустовали, придвинутые к дальним стенам. Не было видно и небольшой сцены, на коей прежде выступали искусный ансамбль и девушка-бард с лютней, придавая Торжеству той неповторимой изысканности, услаждая слух десятков и сотен гостей и подыгрывая придворным танцам.

Танцы…

Чуть улыбнувшись собственным мыслям, Каминари остановился на секунду, подумал немного — и, расправив плечи, как тогда, изящно раскинул руки в стороны.

В воспоминаниях — Торжества, или далёкого прошлого? — мягко заиграла лютня из тёмного дерева.

В воспоминаниях недавней ночи в руках оказались знакомые ладонь и талия.

Привстав на носки, Каминари, прикрыв глаза, подхватил незримого партнёра, и неспешно поплыл по пустынному залу.

Щеки как будто бы коснулось тёплое дыхание. А у уха — словно бы мелькнула такая знакомая ухмылка…

Лунный свет, просачиваясь сквозь витражные стёкла, перехватывал танцующие в воздухе частички пыли. Кристальная тишина, в сравнении с оживлённой ночью Торжества почти убаюкивающая, придавала резным мраморным колоннам, высоким расписным потолкам — самому воздуху, замершему в бесконечном ожидании — какую-то невыразимую хрупкость.

Сколько бы лет ни прошло, сколько бы шумных человеческих празднеств ни прогремело в стенах этого дворца, как бы ни изменилось величественное убранство зала в угоду дворянских вкусов — нечто, неуловимое, всегда будет частью его.

Не покинув его бессердечной души, как пережитое, но навечно живое прошлое.

Неизменно напоминая о том, кем он являлся с первой и до последней секунды.

…Каминари остановился, и опустил руки.

Интересно, как сложилась бы его судьба, не выпей он в ту ночь крови Отца. Не переняв с нею против собственной воли этого пожизненного проклятого титула.

Не выскользнув в последний миг из когтей того, кто этого титула так жаждал.

Задумываться об этом сейчас должно было быть почти смешно.

…В конце концов, он ведь уже давно мечтал о том, что человеческие голоса на улицах — с ненавистью, с благоговением, со скукой, с неописуемым счастьем — называли жизнью. Мечтал, слишком давно наблюдая за нею издали, а с недавних пор — лицезрев её так близко.

Возможно, даже осознавая безрассудность собственных желаний, он до последнего надеялся ухватить хотя бы шанс на такую жизнь.

Те вампиры, кто был обращён из людей, имеют сердце, и остатки воспоминаний из своей прошлой людской жизни — каждой выпитой каплей человеческой крови вымывая эти воспоминания прочь.

Иметь эти воспоминания считалось постыдным.

Каминари даже нечего было вспоминать.

Остановившись на месте, он положил ладонь в перчатке на одну из мраморных колонн, и поднял голову. Где-то там, в вышине потолка, в тенях скрывалось круглое, подобное самому солнцу, окно — конечно, за столькие годы не обнаруженное людьми, не наделёнными крыльями.

«Жертвенное солнце!..»

Он тряхнул головой, и убрал руку.

Вместе с кровью Отца ему — против воли — передались его титул, сила и беспрекословная власть. Лишь с силой Отца, лично обращавшего новых последователей, вампирский род мог поддерживать и наращивать мощь, поколение за поколением становясь сильнее, быстрее, незаметнее, прожорливее, смертоноснее…

…Но этот зал — уже долгие годы есть место людского праздника триумфа над вампирским владыкой. Пусть даже тёмные улицы всё ещё скрывали отпрысков ночи.

Этот дворец — уже долгие годы есть навеки забытая вампирская обитель.

Каминари хотел праздновать вместе со всеми.

И он сбережёт этот мир. Прошлое больше не ступит в эти стены. И год за годом, этот зал понемногу превратится в — настоящее — место торжества жизни.

Встряхнувшись, Каминари натянул на губы преувеличенно весёлую улыбку, невольно стремясь ободрить ею самого себя, и, развернувшись на каблуках, зашагал к выходу.

Его визит сюда едва ли был последним, но даже так — где-то внутри него всё же осталось некое ощущение завершённости. Каминари было сложно судить о «правильности» собственного пути, но, в конце концов, по нему оставалось лишь идти.

В собственных мыслях не заметив, как достиг конца зала, Каминари очутился у главного входа.

Но едва он поднял руку, чтобы толкнуть приоткрытую дверь от себя — по его спине прокатился леденящий холод.

Воздух вокруг застыл.

И, разрывая тишину, разум прожгла единственная чужая мысль:

— Далеко собрался?

***