***

Не разворачиваясь на месте, не отрываясь от поданного ему эля, Шинсо лениво скосил глаза — безошибочно столкнувшись с взглядом какого-то мужчины, горевшим явным вызовом.

Поддатый оклик, граничащий с провокацией, слишком очевидно предназначался…

Несколько человек за столом говорящего, до этого, вероятно, ограничиваясь лишь мелкими пересудами, тоже подняли головы, и по группе прокатились согласные перешёптывания.

Хозяин таверны, всё так же невозмутимо занимаясь делами, на секунду остановился, оценив смену атмосферы.

— Оружие прячут под плащами, как к-королевские… крысы…

Мужчина, нетвёрдо поднявшись из-за стола, держась рукой за плечо одного из товарищей, оскалил щербатые зубы. Шинсо, проследив за ним взглядом, глотнул из своей кружки.

— И чтобы зачем?! — пьяница сплюнул на пол, — Твари ночные, а? Ха!

По его столу и паре соседних прокатились нестройные смешки.

— Знаем мы этих тварей… Такие же, как вы, — он раздвинул губы в беззвучном смехе, — Бросаетесь на тех, кто не успел до дома добраться, сдираете, что есть, калечите так, что не узнать и при свете дня — всё, «тварь»! — он скорчил рожу, изображая панический ужас, — Вампи-ир!

Его стол разразился хохотом.

— И плевать, у кого семья, у кого ребятня дома… — покачиваясь, он вынул из-за пазухи нож и направил его в сторону Шинсо, — В ночи ж ни черта не различить… Головорезы… проклятые — придумали сами себе какое-то зло, и п-против него как будто бы борются… и карманы набивают по пути! Деньгами, ч-честным трудом заработанными!

Он помахал ножом в воздухе, и за столом одобрительно зашумели.

— …и не скрываются…

— Честных людей…

— …И детей, и женщин…

— …монстры да душегубы наёмные.…

Пьяница оскалился, и сделал к Шинсо шаг, не отводя от него глаз.

— И вы ещё смеете называть это работой…

Мужчина опустил нож — но лишь чтобы, брызжа слюной, прошипеть:

— Я слышал, как ты — ты…

Словно до этой секунды в воздухе всё ещё витали сомнения, на кого именно из всей таверны он обрушил свою речь — он ткнул пальцем в направлении Шинсо, и с ненавистью выплюнул:

— …чуть приятеля моего не прирезал, ножом своим — прямо в таверне… — перекрывая прокатившийся по таверне беспокойный гомон, он отчеканил по слогам, — Не так давно.

Шинсо задержал язык в углу рта, и медленно сузил глаза.

— И никакими «вампирами» не оправдаешься… — он осклабился, — Не страшно домой возвращаться, а?..

Сунув за пазуху нож, он поднял со стола, за который всё ещё держался, кружку и шумно отпил из неё пару глотков, прежде чем с грохотом опустить её обратно. И, после этого словно бы чуть прояснившись головой, уставился на Шинсо и презрительно процедил:

— И та пышная пляска во дворце недавно… ну, нелепица же, а? Весь город — на уши… Выдумали повод — с народа содрать побольше да животы в который раз набить… «Торжество жизни»? Ха! От вампиров освобождение празднуют! Да мы тут и так все дохнем, так ещё и таких как ты под бок подсылают — не жизнь, а песня, ха-ха!

Не сдержавшись, он хрипло загоготал, и его подхватили остальные.

— Так что понятия не имею, как у тебя ещё духу хватает появляться… в тавернах, среди людей, — он икнул — и с явным вызовом хлопнул себя по груди, куда под одежду спрятал нож, — Но лучше тебе пять раз подумать, прежде чем сюда возвращаться, грязь…

Запрокинув голову, он залил в себя остатки содержимого кружки, звучно кашлянул и, с открытой злобой окинув Шинсо взглядом с ног до головы, припечатал:

— И можешь дальше молчать — молчи, выродок… Но как побежишь отсюда, поджав хвост, — он показал зубы, и прошипел, — Оглядывайся.

Он расправил плечи, словно бы воодушевлённый собственной угрозой, и под возгласы одобрения вокруг плюхнулся обратно на место, не спуская взгляда с охотника — очевидно ожидая его позорного побега — или драки.

Шинсо с негромким стуком поставил допитую кружку на стойку, и, слегка развернувшись к мужчине, опустив одну ногу на пол. Из-под плаща показались ножны с убранными в них парными клинками.

Казалось, вся таверна качнулась взволнованной волной в такт его движению.

И когда пьяница, выжидающе вскинув на него подбородок, оскалил кривые зубы — в притихшей таверне коротко прозвучало:

— Закончил?

***

Бездумно застыв на месте лишь на миг, Каминари судорожно выбросил руку вперёд, но не успел даже коснуться двери.

И чужая рука, сомкнув пальцы на его шее в мертвенной хватке, с неудержимой силой поволокла его прочь.

С размаху ударившись плечом о мраморный пол, на долю секунды Каминари потерял связь с реальностью.

«Нет, нет…»

Чуть приоткрытая дверь впереди, теперь казавшаяся единственным спасением, неумолимо уплывала всё дальше в темноту. Беспомощно забившись на скользком полу, Каминари обеими руками попытался оторвать чужие пальцы от своего горла, обернуться, хотя бы скосить глаза — уже осознавая, кому принадлежала эта рука.

Уже осознавая, что эта рука не выпустит его даже под угрозой гибели.

Каким-то образом умудрившись на секунду глянуть над собой, в темноте он разглядел до боли знакомые черты лица. Силуэт, которого он надеялся больше никогда не увидеть.

И алый взгляд, прожёгший его собственный насквозь.

Для жизни вампиру не нужен был воздух.

Но во второй раз в жизни Каминари вдруг явственно ощутил, что задыхается.

Движение резко прекратилось, и Каминари неуклюже врезался затылком во что-то холодное, грубым рывком без промедления поставленный на ноги. Ледяная хватка на его шее не размыкалась.

Среди гробовой тишины, прежде нарушаемой лишь суматошным шорохом ткани по полу — наконец, чужая мысль проскрежетала в сознании, словно металлом по стеклу:

— А-а, каково это — подставить своё единственное уязвимое место? М?

Через силу сглотнув пересохшим горлом, Каминари устремил помутневший взгляд перед собой. Мысль, перекрывая его собственные, отдалась в голове запоздалым эхом.

Едва приоткрытая дверь на другом конце зала так и не шевельнулась.

Чужие губы, склонившись над ним, искривились в ужасающе знакомой издевательской ухмылке. Она не могла принадлежать никому другому, кроме Бакуго.

— …Наконец-то, я нашёл тебя. Я знал, что на ту бесполезную свистопляску ты явишься — просто не мог не явиться. Соскучился по дому, м?

Каминари не произнёс ни слова.

— А по папочке не соскучился? Как хорошо было бы намотать его внутр…

— Довольно.

В тот же миг, словно ожидая, пальцы на его шее стиснулись ещё сильнее, заставляя Каминари напряжённо прикрыть глаза.

— Неправильный ответ.

Над ухом раздалось глухое шипение, чем-то напоминавшее смех. Каминари едва дёрнул бровью, не в силах отшатнуться в сторону.

Пока что эта хватка, несмотря на свою мощь, не причиняла боли.

Но левая рука, занятая его шеей и не дававшая сдвинуться с места… предоставляла полную свободу правой.

Бакуго — правша.

— …помнишь того бедолагу, на семейном ужине? Отец так же тогда его схватил, сжал немного, и он сразу концы отдал. Скукотища.

Каминари лишь плотнее стиснул губы.

От его собственных, свободных сейчас рук не было бы ровно никакого толка. Он слишком хорошо знал, какой физической мощью обладал Бакуго. И уже в прошлом Каминари, как и многие другие вампиры, ровно ничего не мог ей противопоставить. А годы шли, и его сила, движимая неутолимой жаждой крови и стремлением к власти — без сомнения, могла только расти.

Сейчас опрометчивые попытки напрямую побороть или хотя бы противиться этой силе могли иметь намного более плачевный исход. На этот раз Бакуго никто и ничто не сдерживало.

На этот раз он и правда мог прикончить его в любую секунду.

Словно бы оставив попытки завязать непринуждённый разговор и так и не дождавшись ответа, Бакуго замолчал — и, резко подтянув Каминари к себе за шею словно тряпичную куклу, оскалил острые зубы:

— Смотри-ка, я бы мог просто сломать тебе шею одним движением, прямо как Отец… Ты и слова бы подумать не успел. Но вместо этого я всего лишь тебя за неё держу, — будто в подтверждение своих слов Бакуго дёрнул рукой в сторону, и Каминари, чуть не потеряв равновесие, против воли сделал несколько шагов вслед за ней. Бакуго хохотнул, — Ну, разве я не милосердный?

— Странные у тебя понятия о мило-сердии…

Каминари скривился на полуслове — ощутив, как от вновь усилившейся хватки в шее что-то отчётливо хрустнуло.

— О, не волнуйся. Совсем скоро ты поймёшь, о каком милосердии, — Бакуго царапнул когтем недалеко от артерии, с удовлетворением наблюдая, как побледневшее лицо еле заметно дёрнулось, — Я говорю.

«Ему наскучит, и он расслабится — лишь слегка… а если смогу вырваться — он меня не догонит». Чувствуя на затылке прожигающий насквозь взгляд, Каминари силой воли остался стоять без движения. Чувствуя, как капля его собственной крови стекает ему за воротник.

…Возможно, слишком поздно осознавая, что оптимизму было не под силу изменить реальность.

— Хотя, нет, — Бакуго скучающе склонил голову набок, — Прямо сейчас.

…Не замахиваясь, когтистая рука вонзилась точно Каминари в спину — пробивая живот насквозь.

— Ба-гх!..

Широко распахнув глаза, Каминари согнулся пополам — или попытался согнуться. Обе руки, крепко державшие его, не дали ему сдвинуться даже на дюйм.

В глазах потемнело. Слепо цепляясь руками за воздух, Каминари неуклюже подкосился ногами, беззвучно раскрыв рот, и осознал, что не слышит.

Мысли Бакуго, не подвластные языку и слуху, скрежетали на задворках сознания громче любого вопля.

— Думаешь, можешь приходить и уходить отсюда, когда тебе вздумается? Как бы… — Бакуго дёрнул правой рукой вверх, не вынимая её из раны, — …не так.

Кровь, пропитывая разорванную одежду, заструилась на зеркальный мраморный пол.

— Помнишь, что я тебе говорил?

Бакуго со жгучей издёвкой, мучительно медленно провернул руку, и Каминари, ощутив подступившую к горлу кровь, надрывно закашлялся — лишь теперь, кажется, смутно услышав самого себя.

— По-омнишь… — он с наслаждением подтянул обвисшего на собственной руке Каминари ближе — и отчеканил по словам, — Один. Шаг. Из Дворца.

Рука в его животе на миг замерла — и в тот же миг принялась деловито шарить внутри. Каминари, стиснув зубы до скрипа, сдавленно застонал. Не осознавая, что делает, он тщетно попытался вытолкнуть чужую руку прочь, но ослабевшие пальцы, перепачканные кровью, лишь неуклюже соскользнули вниз.

«Нет сердца? Как жаль» — как будто — или по-настоящему — пронеслись у него в голове чужие мысли.

Ему вдруг вспомнились давние слова Бакуго.

«Будь у тебя сердце — я бы вывернул его наизнанку».

Мысленно искривив губы в ухмылке, Каминари смог лишь болезненно кашлянуть.

Будь у него сердце… Бакуго метил бы выше.

— Один шаг из Дворца… Моё терпение не испытывают. Только не ты, — Бакуго подтащил его к себе, и, брызжа слюной, прошипел в самое ухо, — Жалкий, никчёмный выродок. Позор нашего рода.

Лишь сейчас Каминари тупо ощутил, что с каждым словом пробившая его рука тянула всё выше. И не успел он, стремительно теряя равновесие, запоздало схватиться пальцами за пустоту — опора исчезла, и его ноги оторвались от пола, безвольно повиснув в воздухе. Но другая рука всё так же крепко сжимала его за горло, не дав ему упасть — не позволив сбежать.

— Оставлять тебя в живых так надолго было ошибкой.

Как будто бы лишь сейчас заметив тщетные попытки побега ослепшего от боли Каминари, он с любопытством окинул его взглядом, и протянул:

— Говорят, вампиры не ощущают боль так, как люди…

Взгляд алых глаз, горевших ядовитой желчью, обжёг ему затылок наяву.

— Раз так, то даже без треклятого сердца меж рёбер — я дам тебе ощутить её тысячекратно.

Игнорируя вырвавшийся из чужого горла булькающий звук, Бакуго протолкнул руку ещё дальше и, вцепившись в его грудь когтями с другой стороны — изо всех сил рванул на себя.

Не выдержав, Каминари впился ослабевшими пальцами в чужую руку — и по пустынному залу, разбиваясь о стены, разлетелся истошный вопль, миг спустя застрявший в переполненной кровью глотке. Каминари беспомощно царапнул пальцами по шее и надрывно закашлялся. Белоснежный мрамор окрасился отвратительным багровым.

— За всех нас, за каждого из нас. За то, что Отец — да гори под солнцем вечно его пропащий дух — среди всех нас — вместо меня — избрал такого слабака, как ты.

Влага, мешаясь с красным, застлала мутнеющий взор.

«Держаться…»

— Редкие чистые династии вампиров в наше время… То, чему стоит позавидовать, а? Благородное происхождение. Более совершенные способности. Всего одно слабое место, — Бакуго перебрал пальцами по белой как мел шее, но Каминари, поперхнувшись, в этот короткий миг даже не смог попытаться вырваться, — Столько обращённых, а не рождённых, что никто уже и не считает сердце недостатком — норма для любого вампира.

Скорее пренебрежительно, нежели неприязненно, Бакуго отшагнул прочь от багровой лужи, что, расползаясь, почти коснулась его ног, на чистый кусочек пола — и новая кровь тут же забрызгала его вновь.

— Ну, почти любого. Ты-то — готов поспорить — жалеешь? Даже мыслей твоих читать не надо — на роже у тебя всё написано, — он сплюнул, — Грязь.

Сжав губы, Каминари кое-как подавил ещё один приступ кашля.

— Но уж лучше сдохнуть под солнцем, чем принадлежать к такой отвратительной семейке. Чистокровные вампиры — уподобляющиеся людям?

Не сдержавшись, Бакуго расхохотался, встряхнув Каминари за шею как безвольную добычу. Скрипнув зубами, Каминари зажмурил глаза.

«Держаться — держись…»

Всего на секунду Бакуго, задержав взгляд на его затылке, замолчал, словно задумавшись о чём-то. Но следом — обжигающая мысль, словно шипение змеи, раздалась совсем близко.

— …Ты ведь уже давно не регенерируешь как следует, а?

Каминари шумно сглотнул собственную кровь, чувствуя, как щёку обожгло холодом — там, где затянулась оставленная Бакуго на балу царапина.

— Интересно, почему же?

Один из когтей резко впился в кожу на шее, словно бы случайно избегая артерии.

— Может, потому что ты уже забыл, какова на вкус человеческая кровь? Или же… — Бакуго рванул коготь на себя — и прорычал, — Никогда не знал?

Кажется, даже не чувствуя боли в шее, Каминари пусто ощутил, как что-то внутри него с грохотом рухнуло вниз.

 «Откуда он…»

— Ещё на том людском балу я понял — надо было тебе всё лицо располосовать. Будь кровь Отца в тебе так же сильна — я бы не смог оставить на тебе даже следа. И царапина — которой нужно было затягиваться так долго?

Каминари не мог понять, слышал ли он лишь догадки — или Бакуго выведал обо всём, что говорил, лично.

— А ты здорово меня дурил… Ну, как теперь тебе поможет твой блистательный ум?

 «Сколько… он знает…»

Каминари скривился, когда когтистая рука вновь проехалась по его спине.

— Вся эта пляска вокруг чистокровности, от которой Отец был просто в восторге… — Бакуго качнул головой и в отвращении скривил рот, выплюнув, — Никакого толка в чистой крови, если её обладатель съехал с катушек — и возомнил себя человеком. Хотя, даже так ты был просто слабым червём. Какая жалость.

Жалость, что не прикончил тебя раньше.

— К слову… — Бакуго как бы невзначай окинул взглядом пол, вновь перепачканный кровью, — Ты — даже ты — всё ещё можешь помереть от потери крови. Знал? Слышал, один из прошлых Отцов так и сгинул. Бесполезное подобие.

Прежде судорожно шаря взглядом по темноте, Каминари моргнул.

Он уже знал, куда это вело.

— …Но не волнуйся, теперь убивать тебя быстро… слишком скучно. У нас с тобой впереди… — не скрывая предвкушения, Бакуго расплылся в кривой улыбке, и медленно наклонился к его уху, — …вся ночь.

Он приподнял Каминари над полом, словно бы желая рассмотреть итог своих трудов. Каминари невольно стиснул веки, ожидая ещё одного удара в живот.

Но Бакуго, не замахиваясь, развернулся — и одним сокрушительным ударом впечатал его лицом в мраморную колонну.

Не успев даже поднять рук, чтобы попытаться затормозить, Каминари принял удар напрямую.

По залу эхом прокатился сухой треск камня и мерзкий хруст ломающейся кости.

От столкновения всё тело на несколько мучительно долгих секунд сковало намертво. В голове оглушительно загудело. Не в силах крикнуть, он глухо засипел.

— Поиграю с тобой, а потом, может, выброшу в сад — догорать под солнцем, — Бакуго рывком развернул его к себе, встряхнув за шею и силой заставив посмотреть на собственную щёку — и на пересекавший её сереющий ожог, — Навевает воспоминания, а? Жаль, что мне не удастся лично за этим понаблюдать…

Бакуго ненадолго замолк. Казалось, на секунду они оба подумали об одном и том же.

«Слабак, каких поискать, но ещё можешь держаться под солнцем дольше моего? Чёртова отцовская кровь».

— Ну же, подобие Отца, — Бакуго подтащил Каминари к себе и широко оскалился, когда тот прикрыл веки, — Долго будешь молчать?

В сознании Каминари, искажая и выталкивая прочь все смутные звуки, хрипло продребезжало:

«Открой же мне свои мысли на секунду».

Не зная, откуда в нём вдруг появились силы, Каминари слабо втянул носом воздух.

И, вперившись в алые глаза напротив, отчеканил по слогам:

«…Тошнотворная шваль».

И, собрав во рту кровавую слюну, плюнул прямо ему в лицо.

Бакуго, на столь близком расстоянии не сумевший увернуться, зашипел, тут же стерев с лица вязкую кровь — и, хмыкнув, вмазал Каминари кулаком в челюсть.

— О, человек? Интересно… — он ехидно сощурился и насильно развернул Каминари к себе за подбородок, — Ну же, а лицо не покажешь?

Похолодев, Каминари мысленно ударил себя под дых, упёршись глазами в пол, и сжал губы так, словно от этого зависела его жизнь. Всего одна мысль…

Как он успел о нём услышать…

— Ладно… — словно бы вдруг потеряв интерес, Бакуго беззвучно зевнул, обнажая смертоносные клыки, — Ты надоел мне быстрее, чем я надеялся. Прощайся.

Он размял свободную руку, скучающе перебрав когтистыми пальцами, и, целясь в и без того помятое лицо, неспешно занёс кулак для удара.

«Даже не удивлюсь, если то был любой человек».

— Б-Бакуго… — с трудом протолкнув слова через сжатое в тисках горло, сквозь застилавшую взор кровь Каминари посмотрел ему прямо в глаза, — Ты просто… идиот.

— Чего?..

Казалось, услышанное его не столько разозлило, сколько удивило.

Ещё можешь говорить?

— Я не против… остаться здесь «на всю ночь», — Каминари подавил желание растянуть ослабшие губы в улыбке. Всё тело пылало огнём. Силы на регенерацию стремительно утекали сквозь зияющую рваную рану в животе. — Но, в конце концов, ты останешься править… вымирающим видом.

В алых глазах плеснуло недоумение, тут же заглушённое смехом.

— Ты так хочешь вымолить пощаду? Не смеши!

— Если я, как Отец, не буду… обращать новых наследников… — упрямо продолжал Каминари, чувствуя, как в глазах медленно, но верно темнеет, — То вампирской силе поколений некуда будет расти… и в итоге вы все… ослабнете.

Каминари глухо закашлялся, но Бакуго даже не обратил внимания на капли крови, окропившие его щёку — теперь намертво приковав взгляд к бледному лицу напротив.

— Больше не будет крови… и вампиры будут слабеть… пока не сгинут. Потому что…

Не моргая, Бакуго молча вжал Каминари за шею в мраморную колонну.

Но Каминари лишь поднял дрожащие уголки губ — и, выхватив из плаща блеснувший серебром крест — из последних сил прохрипел:

— Эта династия… кончится… на мне.

***