***

Неспешно шагая по улице, Шинсо провожал взором тусклые огни первых этажей. Улицы уже почти погрузились в ночную тишину в ожидании сна. Лишь из-за дверей вечно оживлённых таверн то и дело доносились полупьяные крики, грохот стульев и столов, и непрекращающаяся болтовня.

Интересно, каково было жить людям на главной улице — с ни на секунду не затихающим гомоном под ухом, и по соседству с постоянно шмыгающими туда-сюда личностями разной степени подозрительности.

…Хотя, возможно, и не так интересно.

Шинсо хмыкнул.

Подозрительных личностей и ему хватало. Он сам с гордостью носил такое звание.

Мимо по опустевшей улице проскакал одинокий гонец, крепко держа в руках факел. Шинсо отрешённо оглянулся, но, не взглянув ему вслед, поднял глаза к небу.

Ночь сегодня была невероятно темна. Ни единой звезды не проглядывало сквозь завесу облаков. Как будто вместо тёмного неба, обычно усеянного яркими искрами, у него над головой разверзлась дыра.

Где-то далеко, с полей, хрипло гаркнул ворон.

…Сердце вдруг явственно сдавило нехорошим предчувствием.

— Чёрт.

Шинсо тряхнул головой, напряжённо одёрнул плащ на плечах, и, крепко сжав в руках рукояти, бесшумно свернул в один из узких проулков.

Едва тесные ряды покосившихся домов скрыли его привычной тенью, Шинсо на секунду остановился, и выдохнул.

Хватка на рукоятях не слабела.

Медленно пропустив вдох сквозь зубы, Шинсо размеренно вытянул оба меча из ножен, и пару раз взмахнул. Серебро разрезало воздух с привычным свистом.

«Что, видимо, пройтись сегодня разок?»

Опустив мечи, но всё ещё держа их наготове, Шинсо неслышно зашагал по узкой улице, тенью скользя мимо мутных оконных стёкол.

Порой — признаться стоило давно — ночные патрули он устраивал не во имя самоотверженной защиты жизней гражданских. Вернее, во имя не только этого.

Порой что-то не давало покоя ему самому. А ночной воздух, совсем немного…

Подставив лицо мягкому ветру, Шинсо втянул носом прохладу.

…успокаивал.

Впрочем, его обязанностей это не отменяло. Возможно, и сегодня ему повезёт.

Возможно, эта чёртова тяжесть в сердце, что всё никак не уходила, окажется беспочвенной выдумкой разума.

Упрямо поджав губы, Шинсо всё так же тихо ступал по давно знакомой всеми выбоинами и камнями неровной дороге, петлявшей меж неказистых зданий. Вдохнув поглубже, он свернул ещё раз, уходя от главной улицы всё дальше, и прикрыл веки.

Как вдруг до его слуха донёсся еле заметный шорох.

Шинсо застыл.

Звук, совершенно точно раздавшийся в одном из переулков впереди, затих. Не дыша, Шинсо приподнял мечи.

Здравый смысл подсказывал не двигаться. Он приказывал ждать.

В спину ему ударил несильный порыв ветра.

Послав здравый смысл к чёрту, всё так же сжимая в руках клинки, Шинсо сделал осторожный шаг в сторону узкого переулка, а затем ещё, и третий. Припав к холодной стене, он бесшумно выглянул из-за угла.

Лунный свет, пробившись сквозь прореху в облаках, узким лучом пролился на чёрную улицу перед ним.

…Серебряные клинки, выскользнув из прежде крепкой хватки, со звонким лязгом ударились о землю.

В нескольких шагах, привалившись к одной из стен, на земле в тёмной луже распласталась фигура.

Облачённая в чёрное. Со спутанными светлыми волосами.

Не в силах вдохнуть, Шинсо шагнул вперёд.

Силуэт заторможенно дрогнул плечами на звук, и слабо вскинул голову.

Взгляд Шинсо столкнулся с помутневшими глазами цвета золотого янтаря.

— …Ками…

«Прочь!»

Из последних сил вцепившись пальцами в стену позади, Каминари слабо дёрнул головой в сторону и с каким-то отчаянием оскалился, обнажая клыки. И, подобно дикому зверю, сдавленно, угрожающе — совершенно отчётливо — зашипел прямо на него, не двигаясь с места — словно в попытках отпугнуть.

Но Шинсо, не дрогнув и мускулом — не чувствуя — одним шагом преодолел расстояние между ними, и, не в силах оторвать взгляда, рухнул перед ним на колени.

— Что за… Каминари?!

Шинсо не нужно было смотреть — ощущать — дважды, чтобы осознать, что за вязкая лужа расползлась у них под ногами. Каминари, на короткую секунду вдруг словно придя в себя, вздрогнул губами и, подняв на него мутный взгляд, еле слышно прохрипел:

— Пр… Уходи…

Не слушая, Шинсо быстро опустил взгляд на его неподвижное тело — лишь чтобы увидеть чернеющую дыру в животе. Внутри него самого́ что-то оборвалось.

— П-Пожалуйста…

Чёрт, чёрт…

— Заткнись!.. — Шинсо стиснул зубы, — Где тебя угораздило…

Он рывком стащил со своих плеч плащ. Словно осознав, что Шинсо уходить не собирался, Каминари сам вяло попытался отодвинуться прочь — но оказался прижат к месту.

— Не двигайся, идиот — больше крови потеряешь, — игнорируя ощущение струящейся сквозь пальцы крови, Шинсо зажал рану на животе плащом. Кое-как приподняв Каминари за спину от земли, он подтащил его ближе к стене. На миг оставшись без опоры и чуть было не упав вперёд, Каминари тихо охнул, но вовремя оказался подхвачен сильными руками. Зажмурившись, словно потеряв все силы, он уткнулся лбом в плечо Шинсо, и лишь глухо, жалобно зарычал сквозь крепко стиснутые зубы — почти всхлипывая.

— Терпи, сейчас я…

Нахмурив лоб, Шинсо протолкнул ткань плаща снизу, оборачивая её вокруг живота и быстро затягивая с другой стороны. Каминари, слепо вцепившись пальцами в его рубашку, словно больше не понимая, где он, еле слышно заскулил. С каждым подобием слабого вздоха из его горла вырывались сиплые стоны.

— Не могу… не могу больше…

— Можешь! — тяжело дыша, оборвал его Шинсо, скрипнув зубами, и завязывая крепкий узел. Чувствуя просачивавшуюся между пальцев густую кровь.

— Зачем ты…

— Сколько ты здесь уже?! — не слыша ничего — больше не слыша самого себя — Шинсо судорожно осмотрел его тело. Каминари лишь помотал головой. Помутневший взгляд подёрнулся влагой.

Схватив ртом вдох, о котором забыл слишком давно, Шинсо тупо коснулся ладонью повязки.

— Почему ты не…

Почему ты, чёрт побери, не лечишься?

— Не могу, — Каминари коротко моргнул — и с трудом улыбнулся ему так, словно в эту улыбку — в эту самую солнечную улыбку — вложил все свои остатки сил. Шинсо застыл, тупо уставившись на лицо, что теперь из обычно бледного, казалось, стало белее снега.

Вдруг вспомнив день их первой встречи.

«…помогу, если докажешь, что не пьёшь человеческую кровь…»

Так и не дождавшись ответа.

Нечто неуловимое в изнурённой улыбке губ напротив, не отозвавшихся ни словом — словно отвечало ему теперь.

Незарастающие раны. Ладони без острых когтей, осыпавшиеся белым.

Улыбка, полная неподдельного солнца.

Так значит, это было правдой.

Идиот.

Чёртов кретин.

Стиснув зубы до скрипа, Шинсо опустил голову.

Каминари, истолковав этот жест по-своему, со слабым облегчением прикрыл глаза, и попытался оттолкнуть его в грудь.

Но Шинсо, не сдвинувшись ни на дюйм, яростно рванул за собственный воротник и оттянул ткань прочь, открывая шею.

Взгляд янтарных глаз, дрогнув, на секунду потемнел — и Каминари судорожно вжался в стену, испуганно замотав головой.

— Шинсо… Я убью тебя… — он тяжело кашлянул, зажав дрожащими пальцами рот, и, зажмурившись, отвернулся прочь. Но Шинсо, не поведя и глазом, отнял его лишённую всякой силы руку прочь, и прорычал:

— Быстрее.

— Я не смогу… через шею.

 — Каминари!

В янтарных глазах напротив блеснула влага.

— Я не хочу… пить кровь людей.

Чертыхнувшись, Шинсо силой подтащил Каминари к себе, и, заставив его посмотреть на себя, рявкнул:

— «Людей»? Знаешь, сколько крови на моих руках? Ты за всю жизнь столько не видел, чёртов пацифист! И какой человек из меня после этого, а? Мне и места-то среди них уже давно нет.

Увидев в широко распахнутых глазах своё собственное мутное отражение, Шинсо вдруг захотелось надсадно рассмеяться. От собственных слов.

От того, что эти самые слова, что гнойная заноза так давно в нём засевшие, он высказывал вампиру.

Вампиру, который отказывался хватать чёртов шанс на жизнь.

Но Каминари должен был понимать.

Каминари — не Шинсо — тот, кто должен был осознавать это лучше всех других.

Не в силах прекратить думать об уже пропитавшейся кровью повязке, не заботясь о расползающейся под ними тёмной луже, окрасившей его собственные брюки багровым красным — последнее, о чём вспоминал Шинсо, так это о том, чтобы дышать. Всё, что он мог чувствовать — густой запах вампирской крови, казалось, заменивший собой воздух.

И ледяной пот, пропитавший его рубашку насквозь.

— Мы сами избрали свои чёртовы пути, — не выдержав, Шинсо тряхнул головой, и рыкнул, — Не через шею — плевать. Шевелись, пока я не передумал!

«Пока ты не…»

Что-то в глазах Каминари шевельнулось.

— …не так.

Рукой, казалось, ещё более слабой, чем прежде, он поднял воротник Шинсо, прикрывая шею, и, сжав губы на секунду, словно не зная, какие слова подобрать, с трудом выговорил:

— Есть, кажется… другой способ.

Шинсо, не моргая, лишь стиснул пальцы на чужой рубашке.

— Не тяни.

— Ч-через рот… это должно быть не так… опасно, и больно.

Каминари пусто улыбнулся, словно хотел посмеяться над собственной шуткой, но больше не мог найти на это сил. Он быстро глянул Шинсо в глаза.

Но, словно лишь сейчас осознав, что предложил решение сам, он застыл — и его лицо, белое как полотно, вдруг перекосило выражением неподдельного страха. Он непроизвольно подался назад — но позади была лишь стылая стена.

— Шинсо, но… если я не сдержусь, и…

— Захлопнись!

Больше не слушая — услышав всё, что ему было нужно — Шинсо втянул носом воздух — и, изо всех сил укусив себя за щёку, поморщившись от боли, рывком притянул Каминари к себе ближе.

— Если не хочешь — тогда я тебя заставлю!

Не сглатывая металлического привкуса с языка, он схватил Каминари за подбородок и глубоко выдохнул прямо ему в лицо.

— Шин…

Затуманенные влагой и темнотой зрачки, дрогнув, в один миг расширились, гася последние отблески янтаря.

…Холодные губы, едва ощутимо дрожа, единой волной накрыли его собственные.

Чувствуя, как земля уходит из-под ног, Шинсо вовремя опёрся ладонью о стену — потому что язык, прохладнее его собственного, скользнул внутрь и сбивчиво собрал выступившие капли крови со щеки. Каминари, всхлипнув, сдавленно простонал, чуть съехав вниз, но Шинсо лишь упрямо прижал его к стене — не отрываясь ни на секунду. Казалось, его разум боролся на смерть с самим собой.

Живи, я сказал.

На секунду Каминари застыл, как будто передумав двигаться. Но, с долей неуверенности примяв губы Шинсо своими, он пробежался всё столь же прохладным языком по его нижней губе. Шинсо явственно ощутил, как по спине прошлась волна мурашек.

Но он даже не успел вдохнуть — потому что дыхание у него просто отняли.

Нижнюю губу, где прежде язык коснулся почти осторожно — словно укол, пронзила тонкая боль.

И в тот же миг мысли затянуло густым туманом.

«Прости…»

Шинсо, слабо царапнув ногтями по стене, чудом удержал равновесие. За плотно стиснутыми веками вспыхнуло искристое солнце — ослепляя.

Боль исчезла, словно была лишь видением. Но на её место…

«Прости, прости…»

Не повинуясь помутневшему сознанию, из горла Шинсо вырвался глухой стон. Он бессознательно вцепился в чужие плечи обеими руками, подавшись вперёд. По всему телу прокатилась крупная дрожь.

Чёрт, что за…

Всё его существо — от губ и до самых кончиков пальцев — наполнило совершенно незнакомым — обволакивающим, утягивающим за собой без возврата — нестерпимо сладостным чувством.

Быстрее…

Каминари судорожно сглотнул, и Шинсо порывисто втянул носом воздух. Его не хватало. Сердце, тяжело ударяясь о рёбра, задыхаясь, казалось, в любой момент готово было вырваться из груди.

Как будто глядя на самого себя сквозь пелену откуда-то издали, Шинсо напряжённо сдвинул колени.

Из него, как будто бы капля за каплей, вытягивали жизнь — заменяя её тягучим янтарным мёдом.

Быстрее больше не хотелось.

Больше — хотелось.

Чувствуя, что падает, больше не чувствуя воли к борьбе, Шинсо расслабил тело — и руки Каминари, вдруг обрётшие силу, бесконтрольно подхватили его, притягивая к себе ближе. Слабо выдохнув, Каминари, не размыкая клыков — словно в беспамятстве — зарылся пальцами в спутанные тёмные волосы на затылке.

Ближе.

Дрожащими руками обхватив лицо напротив — Шинсо вдруг ощутил под пальцами влагу.

«Прошу, не умирай…»

Каминари, зажмурив веки, сдавленно всхлипнул, и, судорожно вцепившись пальцами в повязку на животе, сглотнул вновь.

Рвано дыша — слишком давно уже не осознавая себя самого — Шинсо мысленно распрощался с утекавшими прочь силами. Прежде прохладные губы теперь, похитив тепло его собственных, обжигали.

Шинсо был, чёрт побери, согласен сгорать.

Язык — всё жарче — невесомо пробежался по щеке, слизнув выступившую кровь и вырвав из тяжело вздымающейся груди утробный стон. Пальцы, прежде касавшиеся его затылка, словно уже поддавшись тому же трансу, мягко опустились ниже, и самыми кончиками скользнули по чувствительной шее.

…Но вдруг Каминари вздрогнул всем телом, словно опомнившись, отдёрнул руки — и, разжав клыки, тут же оттолкнул Шинсо прочь от себя.

— Прости… Я, я буду… я… я…

Запутавшись в собственных словах, Каминари дрожащими руками схватил Шинсо за плечи, когда тот бессознательно потянулся к нему вновь — останавливая обоих.

Но взгляд тёмно-янтарных глаз, что, подёрнувшись дымкой запоздалого страха, принялся шарить по лицу напротив, уже стремительно меркнул.

Шинсо, помутневшим взором тупо уставившись перед собой, ощущал, как реальность неумолимо от него ускользала. Откуда ни возьмись навалившаяся усталость камнем потянула вниз, и Шинсо сомкнул веки, сдаваясь забвению.

Расслышав, кажется, лишь последние слова, сквозь звон в ушах прозвучавшие в воздухе словно далёкое эхо.

— Буду… в порядке…

И Каминари, обессиленно разжав руки, обмяк всем телом и, покачнувшись, упал без чувств.

***