В полуденном сиянии стоит человек.

Меж его душой и телом пролегает 

воображаемая линия — жирная, грубая

и воображаемая. Никакого разделения нет,

есть лишь заблуждение, краска поверх краски. 

Р. Сайкен

Сновидение наполнено завитками дыма, серыми и тяжелыми; они напоминают о том, как ноябрь наваливается на город удушающими дождями, от которых легкие наполняются не воздухом, а влажностью, покрываются изнутри каплями конденсата. 

Сюэ Ян — в сновидении — выкашливает воду, желтоватую, как кафель больничных стен, как песок, как посуда какого-то замшелого бренда из шестидесятых, которую так любили в одной из приемных семей. Сюэ Ян — в сновидении — сидит посреди грязной дороги, бесконечно вытянутой в обе стороны, укутанной чертовым дымом. Сюэ Ян — в сновидении — выкашливает не только воду, но и пригоршню узких желтых лепестков. Смеется, странным образом и понимая, и не понимая, что все это сон, что лепестков не существует, да и его самого тоже. 

Все имеет смысл, имеет значение. Здесь, в сновидении. 

Сюэ Ян просыпается. 

Но не просыпается. 

Знакомо ли тебе, читатель, это чувство, будто бы тебя выбрасывает из сна —  в другой сон? Головокружение из-за пугающе размытой границы между реальным и нереальным? Паника полуосознания происходящего, попытки вычленить, что же не так вокруг тебя? Иногда ты просыпаешься, пару минут листаешь твиттер, потом встаешь и идешь чистить зубы. Варишь кофе. Принимаешь душ. Берешь ключи, надеваешь куртку, обуваешься и запираешь дверь. И просыпаешься, ты в постели, до будильника пять минут. 

Сюэ Ян открывает глаза, смотрит на потолок — стропила — дома, в котором не засыпал. Садится — видит гробы. Оглядывается — видит мужчину и девчонку, которые спят в обнимку под тощим одеялом. Холодно — он чувствует — очень.

В реальность и собственное тело он возвращается медленно, маленькими волнами. Возвращается с осознанием того, что он — Сюэ Ян, двадцать три года, сирота, отчислен — здесь на своем месте, делает вдох. 

Он вернулся. Все в безопасности. Все в порядке, это был просто сон. Сегодня он пойдет на рынок в надежде на то, что та тетушка с милой улыбкой снова будет торговать имбирными леденцами. 

Знакомо ли тебе, читатель, это чувство— 

Сюэ Ян просыпается среди ночи, окно в комнате приоткрыто. Подхватывает телефон, проверяет время — три часа и семнадцать минут — смотрит в экран, пока цифры сменяют друг друга — восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один, двадцать два. Экран гаснет каждые двадцать секунд и снова вспыхивает от касания пальцем; заставка — фото хмурого океана, большой булыжник с острыми краями, туман. Это фото умиротворяет, странным образом сшивая лоскутки воспоминаний, которых быть не должно — Сюэ Ян вырос в огромном городе, часы пути от края до края — но они есть.  

Булыжник, торчащий из воды и тумана, словно сломанный палец. Чувство дома. 

* * *

До двадцати лет Сюэ Ян не покидал родной город. Сначала, когда он был совсем ребенком, мать была слишком занята. Потом — умерла. Потом — поездка в пригород, благотворительное мероприятие для неблагополучных детей. Три вымотанных учителя, две группы шестиклассников, несколько часов в пробках. Все бутеры и мелкие перекусы были съедены задолго до того, как автобус добрался до шоссе, которое вело сквозь город и прочь — туда, в травы, рисовые поля, холмы, деревья, ой, Сюэ Ян не был идиотом и представлял, как должен выглядеть пригород. 

Он украл апельсин у соседа по автобусу. Пацан разрыдался. Учительница пересадила Сюэ Яна на свободное место в первом ряду, рядом с тошнотиками. Сюэ Ян возненавидел ее за это с той мрачной яростью, которая иногда вырывалась из него вспышками жестокости — максимум вреда, никакого удовлетворения — и откровенно пугала взрослых. 

Позже, стоя босиком в мокрой траве под майским солнцем, подальше от остальных, Сюэ Ян почувствовал, как что-то внутри него надломилось.

* * *

Год назад Сюэ Ян поехал к океану в одиночестве. Не сказав никому, вышел из общаги, купил билет в один конец и провел в съемном домике на берегу целых два дня. Потом решил, что быстрый интернет и магазины в шаговой доступности ему нравятся больше. 

Но это потом. А в первое утро, едва проснувшись, он вышел навстречу туманному рассвету, и это казалось важным и значимым, немного волшебным, как в детских мечтах. Ну, знаете, из той же серии, что получить письмо из Хогвартса, встретить потерянного близнеца, найти магический кристалл на игровой площадке возле дома. Туман оседал на коже крохотными каплями, воздух пах соленой водой, древесным дымом, мокрой травой. 

На следующий день Сюэ Ян собрал вещи и уехал. 

* * *

Где-то между половиной четвертого и четырьмя часами утра Сюэ Ян, кажется, задремал. Когда он в очередной раз моргнул и очнулся от сна, темнота в комнате размылась до мутной серости, и будильник истошно орал, гоняя по кругу мелодию — звонок дискового телефона. 

Сюэ Ян уставился в потолок.

Будильник орал.

Сосед по квартире начал стучать в стену, разделяющую их спальни.

После этого Сюэ Яну понадобилась примерно минута на то, чтобы собрать достаточно сил в руке, поднять ее и нажать на кнопку выключения. Комната погрузилась в тишину — своеобразную, с гулом машин на улице шестью этажами ниже, с суетой уже открытых магазинов, с шумом соседей сверху, черт знает что они там делают в семь утра. 

(Пожилая пара, припоминает Сюэ Ян. Две недели назад он придержал двери лифта, пока старик помогал жене зайти. Сюэ Ян запомнил потому, что Сун Лань тогда опять посмотрел этим изумленным косым взглядом, каким смотрит каждый раз, когда Сюэ Ян ведет себя как обычный, блядь, нормальный человек. Как будто, сука, каждый раз охуевает от неожиданности даже спустя ебаный год совместной жизни в этой сраной квартире, в этой сраной высотке посреди сраного города, задохнувшегося от дыма и норовящего ебнуться в океан в каждый сезон дождей). 

Сюэ Ян соскребает себя с постели, запинается о раскрытую книгу, лежащую корешком вверх на полу, чертыхается перед тем, как поднять ее — теоретическую астрофизику — и кинуть под стол в кучу хлама, который неведомым образом умудряется расползаться по комнате из тех картонных коробок у окна. 

Сун Лань год назад — первая встреча, пришел посмотреть комнату, которую хотел бы снять — спросил, давно ли Сюэ Ян живет в этой квартире: “Тоже только что переехали?”

Сюэ Ян несколько секунд молча смотрел на него, пытаясь осознать этот вопрос.

“Вы еще не распаковали вещи” — напечатал Сун Лань и повернул экран телефона к Сюэ Яну. Его руки казались неестественно спокойными. 

— А, не, нет, конечно, — сказал Сюэ Ян и толкнул ногой дверь в ванную. Закрыли тему. — Так вот, тут тесно, конечно, чтобы посрать с комфортом, придется ставить ноги в душ, но я почти победил плесень на стенах, так что, ну, что-то типа баланса… И горячую воду зимой отключают примерно раз в месяц. 

Сун Лань в ответ пялился, разве что рот не разинув. Стоял посреди крошечной гостиной весь такой… в пиджаке, с вязаным шарфом на шее, в носках, мать его. “Когда вы переехали?” — набрал снова, козел настырный; Сюэ Ян был на волоске от того, чтобы выпнуть его нахер и найти соседа, который не будет так активно лезть в личные вопросы. 

Но сдержался.

— В сентябре, — сказал он и добавил, внимательно наблюдая за выражением чужого лица: — Два года назад. 

Он ждал, спросит ли Сун Лань еще раз о нераспакованных вещах. 

Не дождался.

На следующий день Сун Лань написал ему, что квартира его устраивает, а через неделю перевез вещи и обосновался в маленькой спальне. В течение следующего года квартира потихоньку наполнялась штуками. Покрывало на диван. Цветы на подоконнике. Четыре комплекта многоразовых палочек. Рисоварка. Новые полотенца. Постер на стене (Сюэ Ян не смог узнать фильм).

* * *

Сун Лань оглядывается, когда слышит, что дверь в комнату Сюэ Яна открылась. Указывает пальцем на чайник, в который только что налил воды, и спрашивает жестами: “Будешь?”

Сюэ Ян качает головой и локтем открывает дверь в ванную, закрывает за собой быстрее, чем Сун Лань скажет что-то еще, и включает воду в душе. 

Оперевшись на раковину, он смотрит на свое отражение, пока его не затягивает конденсатом, превращая в размытую тень. Вокруг собирается столько пара от хлещущего кипятка, что мягкие белые клубы обвивают ноги Сюэ Яна — мягкое шелковистое не-касание к голым икрам, бедрам; призрачные руки, завивающие пряди на его висках. Кожа на кончиках пальцев скукоживается; Сюэ Ян стискивает край раковины.

— В душ и на работу, — говорит себе.

(Отражения не видно. Только смутная тень: размытое пятно, будто пролитые чернила собрались в похожую на человека фигуру).

Сюэ Ян проводит ладонью по зеркалу, скидывает штаны и ныряет в душ; вода обжигает. Сюэ Ян смотрит, как кожа на его бедрах розовеет, затем становится красной. Сюэ Ян выключает воду только после того, как Сун Лань стучит в дверь. 

На двери своей комнаты Сюэ Ян находит записку: “пища для размышлений: неплохо бы оставлять немного горячей воды для других жителей этого дома”.

Сюэ Ян почти уверен: это попытка пошутить.

(Учителя сказали: поведенческая терапия. Приемные родители вздохнули, заперли Сюэ Яна в детской на пять часов и отправили спать без ужина. 

Это не помогло. 

На следующий день Сюэ Ян развел огонь на заднем дворе. Спустя сутки ему вручили рюкзак с вещами и вернули в детдом.)

Понимаешь, читатель, когда речь заходит о коробках…

(Хватит. Я не хочу говорить о коробках). 

Хорошо. Поговорим о другом. 

* * *

Классификация дней.

Дни бывают хорошие. Дни бывают приемлемые. 

Иногда Сюэ Ян выходит из квартиры, запирает дверь и идет на работу пешком вместо того, чтобы доехать на автобусе. Воздух и шум города помогают отойти от края, к которому его время от времени слишком близко подносят сны. После этого Сюэ Ян в состоянии провести день как обычно: грубые шутки, споры с менеджером, перекуры на крыше, во время которых можно ни о чем не думать и просто листать видео с животными. 

(Сюэ Ян на самом деле не курит. Сюэ Ян отлично врет, если ему того хочется).

Промежуточный итог: хорошие дни, приемлемые дни. И дни в промежутках, ничего особенного.

Еще бывают дни, которым сложно дать название. Иным утром Сюэ Ян просыпается, и у него полный рот зубов, а тело нездорово пустое, и смутный зуд тянет встать перед зеркалом и ждать, пока пар размоет очертания лица в отражении до неузнаваемости. И бывают дни-ножи, когда Сюэ Ян существует в двух телах одновременно, и два города наслаиваются друг на друга. Автобус сворачивает за угол. На углу стоит слепой мужчина с корзиной овощей. Школьники с одинаковыми рюкзаками. Девчонка в сине-сером халате, очень похожая на его сводную сестру из предыдущей приемной семьи. Ему было пятнадцать, и та семья была худшей из всех. 

(Семья бросила его. А-Цин — почему-то — осталась с ним).

Еще мертвец. В такие дни появляется мертвец. Сюэ Ян не видит его лица, не знает. Впервые мертвец приснился ему в первую ночь, когда Сун Лань лег спать в соседней комнате. Утром Сюэ Ян вывалился в гостиную, не до конца проснувшись, рухнул на диван и уронил голову на плечо Сун Ланя без лишних мыслей — без мыслей вообще. 

Сун Лань дернулся так сильно, что Сюэ Ян прикусил язык. Сюэ Ян вскрикнул — полный рот крови — и на мгновение подумал, что Сун Лань может— он же—

С поразительной ясностью Сюэ Ян увидел очертания клинка; Сун Лань шумно выдохнул и ушел в кухню, бросив Сюэ Яна наедине с кровью во рту и стремительно ускользающим контактом с реальностью. 

Позже Сюэ Ян узнал, что нездоровое головокружение отступает перед зеленым чаем от Сун Ланя. С жасмином. У Сюэ Яна никогда не получится повторить его вкус.

Сун Лань поставил чайник и чашку на столик у дивана, вынул телефон.

“ты в порядке?”

Сюэ Ян поднял глаза. Лицо Сун Ланя было невозмутимо. 

— Дурной сон, — сказал Сюэ Ян. Помолчал немного. — Ты когда-нибудь убивал человека? Ну, во сне?

Лицо Сун Ланя не изменилось. Изменилось тело: застыло, окаменело, как всегда, когда Сюэ Ян заставал его врасплох. 

“нет”, — набрал он. Помолчал. — “а ты?”

Сюэ Ян посмотрел в экран, прижал ладони к животу, будто пытаясь успокоить странное чувство, вскипающее внутри, и кивнул.

* * *

Душ, работа. Пятью минутами позже Сюэ Ян, запинаясь, выходит на улицу. Автобус ушел. Не страшно. Если поспешить и срезать между мясной лавкой и цветочной, то можно успеть. Проулок узкий, очень, со встречными приходится разминаться почти нос к носу; мусорные баки, вазоны с цветами, бродячий кот, который каждое утро сидит в пасти дверного проема, мяукает вслед Сюэ Яну. 

На последнем повороте, в паре шагов до рабочего места — одного из четырех — телефон вибрирует. Сюэ Ян вылавливает его из кармана.

Слепышка Цин-мэймэй хамло ты бесстыжее!!!                10:57

> ПОСМОТРИ на этого хомячка!!!!!!!

> [ссылка]

Сюэ Ян запускает видео. Хомяк бежит по колесу, спотыкается, центробежная сила тащит его по кругу — размытый комок бело-коричневого меха и крохотных суетливых лапок. Сюэ Ян смотрит. Включает видео заново. Еще раз. Еще раз. Еще.

Кидает телефон в карман и заходит в магазин, машет тетушке Лин, закидывает рюкзак в подсобку. 

Хомяк бежит по колесу, пока не спотыкается. Хомяк бежит по колесу, пока не спотыкается. Хомяк бежит по колесу, пока не спотыкается. Хомяк бежит по колесу, пока не спотыкается. Хомяк бежит по колесу, пока не—

— Айя, ты что творишь?! — кричит тетушка Лин; Сюэ Ян с кисло-сладким удовольствием смотрит на осколки на полу. Стакан упал. Сюэ Ян отпустил его. Возможно, приложил капельку усилия, совсем чуть-чуть, чтобы стекло разбилось с оглушительным звоном. 

— Неуклюжий балбес, — ворчит тетушка Лин, — тебя что, мать не учила быть аккуратным?

— Нет, тетушка, — отвечает Сюэ Ян, язык быстрее мыслей, — она была слишком занята с тех пор, как ее гроб опустили в могилу. 

Тетушка Лин замирает, цокает языком, пихает совок в руки Сюэ Яна. 

— Держи, — говорит, — бога ради, я уже слишком стара для этого. 

Сюэ Ян не двигается. Она толкает его ноги метлой. — Эй, Ян-эр? Очнись.

Сюэ Ян забирает метлу. Сюэ Ян приседает на корточки, сгребает сверкающее стекло в совок, а заодно и пыль, крышку от бутылки, обертку от жвачки. Сюэ Ян сидит, глядя в никуда; тетушка Лин мягко трогает его за плечо. 

— Ты не заболел, Ян-эр? Может, отпустить тебя в больницу?

Сюэ Ян трясет головой, выпрямляется — каждый сустав хрустит так, словно это ему шестьдесят три, а не тетушке — и выбрасывает мусор в корзину под столом. Пара туристов заходит и принимается выбирать магнит на холодильник, переговариваясь на английском. Снаружи шумит улица — несмолкающая какофония автомобилей, мотоциклов, автобусов, и все лавируют и проносятся сквозь перекрестки, словно мухи, жужжат, словно комары летней ночью.

(Возможно, жужжит что-то в его голове). 

Бывают дни приемлемые. Бывают не очень. Бывают дни, когда Сюэ Ян ощущает себя человеком; бывают дни, когда он чувствует себя куском мяса в поисках чего-то острого. Безопасная боль: оторвать заусенец, зубами снять колпачок с ручки и случайно оцарапать десну, удариться локтем о дверной косяк, хотя мог это предотвратить. 

И бывают дни, как сегодня: мальчишка сидит на корточках в магазине для туристов, в самом сердце города-кракена, раскинувшего улицы-щупальца, и смотрит на кучку битого стекла и свое расколотое отражение. 

Он уходит с работы пораньше. Он отпрашивается у менеджера на второй работе. Он приходит в дом, где снимает квартиру, поднимается по лестнице на шестой этаж, тычет ключом в замочную скважину — матерится, промахиваясь раз, два, три, четыре. Руки трясутся. У него руки трясутся, и последний раз тело настолько предавало его так давно, что хочется—

Через час приходит Сун Лань.

Сюэ Ян сидит на полу коридора возле двери в квартиру, ключ в руке, рюкзак на плече, шарф на шее. Смотрит на ключ и не поднимает головы, когда Сун Лань выходит из лифта. И когда Сун Лань подходит ближе. Когда толкает ногу ботинком. Вздыхает и еще секунду ждет, а потом садится на корточки перед Сюэ Яном и сует свой телефон в чужое поле зрения.

“ты пьян?”

Сюэ Ян отвечает:

— Может, ты меня просто убьешь уже, а? — Слова резкие, будто их выдирают из самого нутра и бесцеремонно раскидывают по полу.

Сун Лань отдергивает руку с телефоном. Но Сюэ Ян не успевает вздохнуть с облегчением; рука возвращается, пальцы обхватывают подбородок, сжимают до боли, достаточно сильно, чтобы Сюэ Ян удивился и не сопротивлялся, когда Сун Лань заставляет его поднять голову и поворачивает лицом к себе. Серьезный такой. 

Нет, стоп. Сун Лань всегда серьезный. Но сейчас в его глазах светится мрачная невозмутимость, которой Сюэ Ян не видел уже несколько месяцев: Сун Лань оценивает его по неведомым параметрам, измеряет неведомыми рамками, проверяет границы, которые Сюэ Ян не может нарушить. 

Ярость поднимается в Сюэ Яне и выплескивается через край. Становится легко. 

(Свет обнимает и успокаивает). 

— Иди нахуй, — выплевывает прямо в лицо напротив, и Сун Лань дергается назад так сильно, что его так просто опрокинуть, нужно только чуть подтолкнуть. Вот что значит элемент сюрприза. Сун Лань выше. Сун Лань сильнее. Сун Лань преподает единоборства где-то в качалке, и это прям видно по его телу, по тому, как он группируется и за долю секунды встает на ноги — он хорош, очень-очень хорош и так хорошо толкает Сюэ Яна к стене, так сильно, что Сюэ Ян бьется затылком — в ушах звенит.

Сюэ Ян вскрикивает от боли. Сун Лань отпускает его, как горячую картошку. 

“ТЫ ЧТО ЕБНУТЫЙ” — горит на экране телефона. Даже сам шрифт кажется рассерженным.

Сюэ Ян вдыхает так много влажного воздуха, как только может. 

— Я хочу поехать к океану, — говорит он. Сун Лань смотрит, не моргая. Сюэ Ян проводит ладонью по глазам (жжет от непролитых слез). — Отвези меня к океану, ладно?

* * *

За пять дней до этого они поцеловались. 

Сюэ Ян ожидал чего-то сокрушительного. Эдакий абсолют жестокости. 

А получил нежное прикосновение губ посреди кухни, укутанной в утреннюю серость. В голове еще было мутно спросонья. Сун Лань целовал его так, будто размышлял об этом пару веков и наконец решился.

— Ой, — сказал Сюэ Ян, руки по локоть в раковине, скованы резиновыми перчатками. Он вообще посуду мыл. Сун Лань прижался прохладным лбом к его щеке. 

“Спасибо”, — было в записке на двери. Голубой стикер с облачками. Небрежный почерк. — “За посуду”.

* * *

Сун Лань отпирает дверь. Сюэ Ян так и сидит у стены, поглаживая синяк на затылке; фиолетово-яростная пульсация где-то в мозгу. Сун Лань поднимает его на ноги, со вздохом подхватывает на руки, словно тряпичную куклу, пустую оболочку, невесомый птичий скелет. Сун Лань кладет его голову на свое плечо; Сюэ Ян позволяет ей покачиваться в такт шагам, пока не подступает тошнота. Позволяет Сун Ланю опустить это дурацкое тело на диван. Позволяет ощупать затылок в поисках, наверное, крови. 

Крови, конечно, нет, и это странным образом разочаровывает. 

(Не так уж часто Сюэ Ян оказывается не самым опасным существом в комнате).

Сун Лань укладывает его на бок, ставит стакан воды в досягаемости и уходит в кухню. На ужин сегодня тушеная свиная грудинка. Липкий свежий рис из рисоварки. А еще Сун Лань ставит на стол миску маринованных бобов, и чайник сладкого чая, и имбирные леденцы в бумажной обертке, которые хранит на верхней полке — и раз в неделю приносит новую коробку, думая, наверное, что Сюэ Ян не замечает. 

Сюэ Ян отстраненно думает, что все это похоже на попытку извинится, но в голове слишком мутно, чтобы его это всерьез волновало.

Он хочет, чтобы Сун Лань отвез его к океану. 

Знакомо ли тебе, читатель, это чувство, будто бы тебя выбрасывает из сна —  в другой сон? 

Сюэ Ян хочет, чтобы Сун Лань отвез его к океану. Он думает: может, они уже ездили туда в каком-то размытом невнятном “раньше”, а может, ему это приснилось. А может, и нет.

Какая разница?

Сюэ Ян хочет стоять рядом с Сун Ланем на огромном камне, и чтобы туман тянулся языками к небу и сливался с облаками. Возможно, тогда что-то в мире вокруг наконец встанет на место. Возможно, тогда ему расхочется перестать существовать. Возможно, этого будет достаточно. 

* * *

Шесть месяцев назад Сун Лань заставил его разобрать коробки в гостиной. Отволок в магазин подержанной мебели, приволок обратно с книжной полкой. Через два дня из магазина доставили еще и стеллаж. 

Потом Сун Лань стоял над душой, пока Сюэ Ян вынимал из первой коробки книги. Одну за другой. Романы. Энциклопедия анатомии человека. Несколько медицинских пособий, украденных из университетской библиотеки в славные времена до отчисления. 

Всего книг хватило, чтобы заполнить полку почти целиком. Сун Лань кивнул, сплющил пустые коробки и бесцеремонно затолкал их в мусорку. 

— Не думал, что у меня их так много, — сказал Сюэ Ян; редкий момент уязвимости и слабости, о котором он мгновенно пожалел. Царапнул ногтем корешок романа, напечатанного на английском. 

Сун Лань снова посмотрел этим странным удивленным взглядом, который нечеловечески бесил Сюэ Яна, и Сюэ Ян взорвался

 — Да чо не так?! — рявкнул и умчался в комнату, с грохотом захлопнув дверь за собой. 

* * *

Через два дня после разбитого затылка Сюэ Ян находит два автобусных билета пришпиленными к двери его комнаты. Сун Лань сидит за столом. Горячий чайник на столе. Две чашки. 

“Нам придется обсудить это” — написано на экране его телефона. Сюэ Ян недоуменно моргает.

“Я имею в виду, если тебя такое заводит” — уточняет Сун Лань. 

— Автобусные билеты-то? 

Сун Лань смотрит. Сюэ Ян улыбается неуверенно, но коварно, поднося чашку к губам. 

— Чтоб мне провалиться, — говорит, — если б я мог представить, что ты… 

Сун Лань водит пальцами над экраном телефона, затем переворачивает его экраном вниз, ничего не написав. Встает, обходит стол и наклоняется, смотрит прямо в глаза Сюэ Яна, весь такой длинный и дурацкий, скрючивается вопросительным знаком. Приподнимает лицо Сюэ Яна за подбородок. 

Автобус уходит в семь утра. Автобус уходит в семь утра. Сун Лань наклоняется, чтобы заглянуть Сюэ Яну в глаза, и смотрит мягко и уверенно, будто хочет снова поцеловать или не только поцеловать, может, и больше, может, позволить Сюэ Яну уцепиться за него и не отпускать (больше никогда, подсказывает сердце Сюэ Яна, глупое, очень глупое). 

Они пропускают очень много шагов в этих отношениях. И избегают обсуждения — это избегание ощутимо, оно здесь, рядом, шепчет “да хватит тянуть”, тяжелое — и хорошее; оно ощущается так же правильно и уместно, как синяк на затылке, как ледяное полотенце, которое Сун Лань прижимал к этому синяку тем вечером, как его ладонь на спине, помогающая Сюэ Яну в который раз вернуться в свое тело. 

Они не говорили об этом. Сюэ Ян решил, что неплохо бы замолчать и то, как он вынудил Сун Ланя ударить его, и эту дурацкую просьбу об океане.

И вот автобус уходит в семь утра.

Сун Лань подхватывает телефон со стола и набирает: “Я могу сделать тебе больно, если ты захочешь, но сначала мы это обговорим”. 

Автобус. Уходит в семь. 

— Когда мы вернемся?

Сун Лань пожимает плечами. 

“Любой день в пределах двух недель”

Сюэ Ян кидает в рюкзак два банана, трусы, футболку и зубную щетку. 

— Я готов, — говорит. — Это пиздецки странно, знаешь, — добавляет после того, как Сун Лань заставляет его сесть за стол и позавтракать. Рис, яйцо, нарезанные и обжаренные сосиски, похожие на маленьких осьминогов. 

Сун Лань пожимает плечами, берет с его тарелки кусочек сосиски и кладет в свою сумку два зонта.

Он везет Сюэ Яна к океану. К океану. Везет. В середине октября, сезон штормов, сезон работы. Не спрашивает, не лезет в личное. 

(“Я могу сделать тебе больно, если ты захочешь, но сначала мы это обговорим”. Эти слова все время где-то рядом, спрятаны под разговорами об ужине, где-то между душем и билетами. Сюэ Ян обдумывает их — не так, как классифицирует дни. Не так, как размышляет об огне, о самом быстром способе дотянуться до швейного набора в тумбочке, о содержимом дорожной сумки под кроватью — документы, наличка, комплект чистой одежды, книга, которую мама дала почитать за день до смерти. 

О, дорогой читатель, назови его сентиментальным. Попробуй. Пожалуйста).

Автобус уходит в семь утра. Сюэ Ян сидит у окна, рядом аварийный выход. Сун Лань предлагает ему наушник — Сюэ Ян берет и засыпает под шум двигателя и бесконечной песни на незнакомом языке. 

Ничего не снится. 

Когда Сун Лань мягко трясет его за плечо, Сюэ Ян открывает глаза и видит берег, выступающий из тумана извилистой границей между камнями и серой водой с хлопьями белой пены. Сюэ Ян всем телом разворачивается к окну, льнет к стеклу ладонями. 

Сун Лань вздыхает. Сюэ Ян косится через плечо и успевает заметить улыбку, спрятанную в шарф, который Сюэ Ян же и повязал ему перед выходом. 

Сюэ Ян улыбается в ответ, чувствуя себя легким, взбудораженным, в своей тарелке. Октябрьское солнце пробивается сквозь облака и окрашивает холодно-стальную поверхность океана золотом.