Утром Сиксеру позволил себе немного подольше поваляться в постели, здраво рассудив, что после вчерашней попойки стрелицы вряд ли подтянутся на утренний сбор. Венок лежал на подушке, рядом с его головой, и Сиксеру разглядывал его, как бисер перебирая в голове события вчерашнего дня и отстраненно вслушиваясь в звуки вокруг. Кайливир был здесь, его дыхание можно узнать из тысячи, но сегодня оно звучало как-то слишком часто и напряженно. Наверное, пил с солдатками до утра, а теперь будет страдать весь день от головной боли. И так хочется рассказать ему о венке, о Надежде, о растениях с красными ягодами под листами и дорогом вине, но он ведь наверняка не захочет все эти восторженные речи слушать! Это же Кайли. Как бы он ни улыбался, сердце чувствует, что твоя компания ему в тягость.
Может, стоит встать и уйти куда-нибудь на прогулку, чтобы дать хозяину шатра отдохнуть в одиночестве? Все равно уже бок болит лежать!
Потянувшись до хруста костей, Сиксеру сел, потряс головой, помассировал веки пальцами. Со стороны спальника Кайли раздался шорох, затем стон; Сиксеру посмотрел туда и виновато прошептал:
— Извини, я что, тебя разбудил?
Кайли посмотрел в ответ и нарисовал на своем лице милую улыбку.
— Не бойся, гельвирчик, я не особенно спал.
Но Сиксеру боялся. На побледневшем, припухшем лице Кайли он увидел отчетливый красный след зубов, изуродовавший лилейную щечку, и вокруг этого следа уже успел налиться неплохой такой синеватый отек. Словно какая-то зубная врачея решила использовать лицо Кайли, чтобы снять чей-то слепок!
— Что это с тобой? — Сиксеру прямо указал пальцем на щеку, от испуга даже забыв о вежливости.
— Что? Ах, это, — смеялся Кайли весело и беззаботно, хотя его печальные глаза не улыбались, а разводы черной краски вокруг них намекали на пролитые ночью слезы. — Стоит ли переживать из-за таких мелочей, Сиксеру? Просто кое-кто из солдаток пришла в веселом настроении и перепутала меня с мужчиной для удовольствий. Очевидно, отказ ей не пришелся по душе...
— Тебе... тебе нужна медицинская помощь, — растерянно произнес Сиксеру, но Кайли только рассмеялся и махнул рукой.
— Я не юношок, — заметил он, с видимым усилием поднимая свое тело со спальника. — И я должен заняться завтраком. Работа есть работа, гельвирчик.
Надо остановить его, надо кому-то сказать, позвать на помощь; но в этом последнем "гельвирчике" прозвучало столько ледяного безразличия, что даже думать о Кайли Сиксеру стало страшновато.
Они разошлись в разные части лагеря: Кайли занялся едой, Сиксеру утренней гигиеной. У кадки с водой он встретил нескольких знакомых девчонок, они обменялись парой слов, в основном о вчерашнем вечере, и после одна из них, заливаясь смехом, сообщила:
— Кстати, до завтрака в лагере будет очередное событие! Разборки!
— Разборки? — Сиксеру равнодушно пожал плечами. — По-моему, тут постоянно кто-то с кем-то разбирается.
— Но на этот раз дело касается Кайли, слуги королевы, — улыбнулась она в ответ. — Дружка твоего! Он вчера подбил глаз одной наезднице...
Спина Сиксеру похолодела.
— Но он защищался! — воскликнул он, быстро сложив в голове два и два. — Она его укусила! Она его задирала... ну то есть... приставала... короче, это была самооборона! Я уверен!
— Не существует самообороны мужчины против женщины, только между женщинами. Ты что, не знал? — девушки удивленно переглянулись. — Мужчине нужно быть мягким, покладистым; попросить там, чтобы его оставили в покое, приласкать, может быть... и вообще! А что он сделал, чтобы избежать этого конфликта?
— По-моему, что бы он ни делал, это случилось бы! Потому что он мужчина! — возмутился Сиксеру. — Где будет суд? В шатре королевы?
— Не-е! У костра наездниц. Все придут посмотреть, — девушки задорно пихнули его под бок. — И ты приходи. Полевой суд — это всегда весело... ну, ты-то сам знаешь, наверное. У тебя есть в этом опыт...
Сиксеру проглотил рвущийся наружу ядовитый ответ и лучше поспешил к костру. Он знал, что солдаткам ничего не объяснит, но считал, что должен быть рядом с Кайли. Почему тот сразу не сказал, что его ждет разбирательство? Не мог же он об этом не знать? Нет, не мог... он, должно быть, не хотел расстраивать Сиксеру, вот и все; глупец! Разве они не, ну...
Не подруги хотя бы по несчастью?
Он примчался к нужному костру так скоро, как только мог, но вокруг огня уже собралась такая плотная толпа женщин, что не осталось и шанса прорваться к приговоренному. Расталкивать солдаток локтями он боялся — не дай богиня попасть под горячую руку и тоже получить наказание! — а его просьб разойтись и дать дорогу никто не слышала за общим гулом голосов. К счастью, кто-то вдруг крепко вцепилась в его локоть, и, повернувшись, Сиксеру увидел Катчу. Она была усталая, помятая после вчерашнего, но в целом вполне бодрая, даже умудрялась улыбаться несмотря на явное похмелье.
— Как удачно, что ты мне попался! — воскликнула она. — Ты же башня! Возьми меня на плечи, чтобы я все видела.
Сиксеру вообще-то хотел быть ближе всех к костру, чтобы помогать Кайливиру своим присутствием, но не отважился перечить женщине, даже этой, и послушно поднял ее на руки. От Катчи пахло женским потом и каменной пылью дорог.
У костра уже собрались главные действующие лица: Кайли, несчастный и бледный, прикрывавший полой хоно изуродованное лицо; незнакомая наездница с отекшим глазом, к которому она прикладывала завернутый в ткань камень, и Резези, слегка побледневшая, как будто тоже проведшая ночь без сна, с помутневшими глазами, но все еще уверенно стоящая и внушающая уважение одним своим величественным видом. На ней висело то же хоно, что и вчера, а волосы она попыталась собрать в пучок, и теперь концы прядей торчали во все стороны и лезли ей в глаза и рот.
Вскоре она подняла руку, и толпа солдаток мигом затихла.
— К сожалению, этой ночью произошел печальный инцидент, — начала королева тихим и хриплым голосом, но пещерное эхо разносило ее слова по всей армии. — Было совершено нападение на моего слугу, Кайливира. С какой целью вы посягнули на его неприкосновенность, рядовая...
Сиксеру так обрадовался, что немедленно позабыл прозвучавшее имя солдатки; королева считала ее виновной! Королева понимала, кто здесь жертва! Наказана будет женщина, а Кайли уйдет зализывать раны — справедливость восторжествует!
— Я вернулась из города немного пьяная, — довольно честно ответила наездница. — Все свои деньги я оставила в доме для удовольствий, и все равно мне не досталось мужика, а развлекаться-то хотелось! А Кайливир, он же тоже мужчина... мужчина не имеет права отказаться, когда женщина...
— Тебе следовало бы знать, что Кайли — мой слуга, а слуга — собственность хозяйки, — сурово возразила Резези, сверля провинившуюся суровым взглядом — даже Сиксеру, хотя он стоял от нее довольно далеко, вдруг стало не по себе. — Ты посягнула на собственность королевы. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
— В тот момент... я и думать забыла... о вас...
Женщины вокруг испуганно ахнули: забыть о королеве! Забыть о своем долге! Такая неслыханная наглость точно не сойдет ей с рук.
— Ты будешь наказана, — Резези побледнела от гнева. — Я налагаю на тебя, в соответствии с параграфом 25 закона 97 королевства Нанно, штраф в размере полутора месячных жалований. Штраф будет изыматься в пользу казны в трех суммах, каждый раз по половине целой выплаты...
Наездница печально вздохнула, но не отважилась спорить. Три месяца получать половину жалования! А вот Сиксеру не особенно проникся таким решением: и это цена здоровья и нервов Кайли? Сумма денег?
— Ты можешь идти, — Резези махнула рукой, и, когда та удалилась, взглянула на Кайли. — Что касается тебя. Ты совершил еще более непростительный поступок: напал на женщину! Разукрасил ей лицо!
— Моя королева, — тихо произнес Кайли. — Я защищался. Защищал свою честь...
— Какая честь может быть у мужчины? Глупый... — голос Резези оставался холодным, но, кажется, теперь в нем слышалась и боль. — Кайливир, именем королевы ты признаешься виновным в нападении на женщину при исполнении, в нанесении ей небольших увечий, и в связи с этим приговариваешься к десяти ударам плетью...
— Моя королева! — воскликнул Кайли испуганно. — Она не была при исполнении! Она была пьяна! И никаких увечий я ей не нанес... я ее даже не бил, я толкнул, а она упала и практически сама...
— Ты споришь с правосудием? — Резези отвела взгляд, как будто серые каменные стены оказались для нее интереснее несчастного слуги. — Параграф 47 предусматривает в таком случае еще пять ударов плетью...
И добавила куда тише:
— Молчи, Кайли.
Кайли вскинул гневный взгляд на нее, но тут же послушно опустил голову. В самом деле. Он только хуже себе делал...
Сиксеру кипел от гнева, но тоже не представлял, чем может помочь.
Экзекуцию проводила генералея Нотри, явно не без удовольствия. Прохаживаясь перед зрительницами, она весело игралась с длинным, блестящим хлыстом, похожим на раздвоенный хвост гигантской двухвостки. Сиксеру сперва с возмущением подумал, что нечестно использовать двойной хлыст для наказания, ведь так Кайли получит в два раза больше ударов; но быстро убедил себя, что Нотри не садистка и наверняка взмахнет им только пять раз.
— Семь с половиной, — шепнула тихо Катча ему на ухо. — За сопротивление королева накинула ему еще пяток.
— Да он не сопротивлялся! — возмущенно прошипел Сиксеру, но сам знал: Катча права. И вряд ли наказание снизят в пользу осужденного; скорее всего, беднягу ждет восемь сдвоенных ударов, а не семь.
У Кайли отобрали хоно и верхнюю часть белья, вывели перед костром, усадили на колени. Дрожа от страха, он, тем не менее, смущался, краснел и пытался согнуться так, чтобы никто не могла увидеть его грудь — как будто колкие взгляды били болезненнее хлыста. Но солдатки оставались глухи к его смущению: они громко веселились, смеялись и обсуждали ту уродливую родинку возле левого сосочка — ах, так хочется прикусить этот сосочек зубами!
Крупная, крепкая, Нотри возвышалась над ним и с почти сексуальным удовольствием разглядывала смуглую гладкую спину. Пара секунд — и на этой спине останутся глубокие темные следы, свидетельства ее власти.
Двойной хлыст взлетел, рассекая воздух. Со сдавленным стоном Кайли подался вперед, инстинктивно пытаясь увернуться от боли, но перед ним стояли две мечницы, и одна из них уперлась сапогом в его плечо, придвинула обратно к Нотри. На лице генералеи сияла блаженная улыбка, глаза восторженно блестели, на щеках разлился приятный румянец.
Свист раздался вновь; Сиксеру зажмурил глаза и только считал про себя стоны плетки и крики Кайли: три... четыре... пять... совсем немного осталось, брат, потерпи еще чуть-чуть, уже больше половины! Шесть, семь... вот-вот, вот оно, вот сейчас завершится; твоей кровью пропитаются камни, твои стоны затихнут под сводами мира, ты сможешь, наконец, отдохнуть — восемь... девять, десять!
— Это же нечестно! — простонал Сиксеру, но его голос потонул в криках Кайли. — У нее два! Два хлыста! Она должна остановиться!
Но Нотри не останавливалась, наоборот, лишь вошла во вкус. На ее висках поблескивали алмазами капельки пота, волосы растрепались и выбились из прически; солдатки смотрели на свою госпожу с восхищением и каждая мечтала оказаться на ее месте. Вздорный мальчишка заслужил наказание! Будет знать, как себя вести! Ах, как красиво разлетается его кровь, как пьяняще пахнет его горе!
Просвистел пятнадцатый удар, и Сиксеру выдохнул почти счастливо. Конец! Конец этой несправедливой пытки; конец этого унижения...
Неумолимо взметнулась плеть, радостно зашумела охочая до крови толпа, и блестящий от крови хлыст вновь лизнул изуродованную спину. Нотри бросила на женщин короткий торжествующий взгляд — и хлыст вновь прорезал воздух, вновь взметнулся к небесному своду, и — стона Кайли не последовало.
Сиксеру стоял над ним, хотя сам не понял, как сумел так быстро оказаться рядом и куда дел бедняжку Катчу. Блестящий хлыст намотался ему на предплечье, а в груди, казалось, ревел разъяренный гельвир. С трудом сдерживая зверя, он метнул взгляд на второй хвост, и открыл рот от удивления, увидев рядом с собой Резези.
Плетка оставила красный след на ее щеке.
— Моя королева, — выдохнула Нотри не столько испуганно, сколько гневно, Сиксеру же вовсе не заметила. — Зачем вы...
— Генералея, должно быть, разучилась считать? — Резези кричала, и от этого крика в жилах Сиксеру пуще прежнего забурлила кровь. Она была на его стороне, они стали едины в своей ярости. — Это неприемлемо! Я не потерплю в своей армии женщин, способных на такую подлость!
— Моя королева! — Нотри залилась краской возмущения. — Это всего лишь щенок...
В животе Сиксеру как будто лопнул пузырь, мир перед глазами потемнел. Резко дернув плеть на себя, он с завидной легкостью вырвал ее из рук Нотри и так просто разорвал пополам, словно ее сделали из тончайшей бумаги.
— Позор твоей матери! — проревел он не своим голосом. — Позор всем женщинам твоего рода! Они воспитали дочь, любящую издеваться над слабыми!
Он бросил уничтоженную плетку к ногам Нотри и хотел уже сам кинуться на нее с кулаками, но голос Катчи остановил его:
— Сиксеру! Сейчас не до того! — она стояла позади, склонялась и пыталась поднять Кайли, впавшего в беспамятство. — Лучше помоги мне!
Сиксеру посмотрел на Нотри так, словно одним только взглядом мог испепелить ее на месте, и бросился на помощь подруге. На спине Кайли живого места не осталось, куда ни глянь — кровь и рваное мясо, длинные изумрудные волосы налипли на раны и напоминали зеленые реки на рубиновых скалах. Плеть генералеи была не просто двуххвостой — она явно утяжелила ее, чтобы наносить больше вреда одним ударом.
— Нотри Усену Вуинзеда! — слышался позади голос королевы. — Да как ты смеешь...
Сиксеру уже не обращал на нее внимания, все они, кричащие, сильные, лишились всякой важности для него. Он осторожно, насколько мог, поднял Кайли на руки и донес до их совместного шатра, там уложил животом вниз в спальник. Потянул за прядь шелковых зеленых волос, извлекая ее из раны, но тут же отдернул руку — слуга задергался, даже не приходя в сознание. Катча с растерянным, несчастным видом сидела рядом, испуганная, словно мелкий зверек.
— Я только... я только не... — она тяжело вздохнула. — Ты там так кричал, я думала, умру от страха или в штаны наделаю... Не знала, что ты умеешь так страшно кричать... Ты только, пожалуйста, не думай, что все мы такие, как она, Сиксеру.
— Я вообще сейчас об этом думать не хочу, — огрызнулся Сиксеру. — Мы должны ему помочь! Но я не знаю, как...
Несколько мгновений они сидели в тишине, только хриплое дыхание раненного разносилось по шатру; затем сзади послышался шорох, и вошли двое. Сиксеру не стал оборачиваться; он узнал походку королевы и был уверен, что вместе с ней пришла Нотри. Добить лежачего?
Незнакомая женщина склонилась над больным, и несколько долгих мгновений Сиксеру всматривался в ее лицо, пытаясь понять, кто это. Катча поймала его взгляд и прошептала:
— Госпожа из военных лекарей...
Лекарея холодно и равнодушно посмотрела на него, а после тем же взором снова уставилась и на Кайли. Под ее руками несчастный стонал и бился, вскрикивал, плакал, но тут уж Сиксеру не пытался вмешаться — он знал, что лечение порой бывает болезненным.
— Се... Се... — Кайли приоткрыл глаза и вытянул руку; Сиксеру подумал, что зовут его, схватил протянутую ладонь и прижал к груди. Губы Кайли тронула едва заметная улыбка, а затем он уронил голову и вновь забылся сном.
Лекарея нанесла мазь на израненную спину, перебинтовала торс чистыми бинтами, накапала в небольшой пузырек лекарство, способное погасить боль. Сиксеру хотел взять его из ее рук, но лекарея презрительно на него посмотрела и передала лекарство Катче.
— Три капли на стакан воды, — распорядилась она. — Не чаще двух раз в день. И не оставляй пузырек без присмотра.
— Я в состоянии выполнить эти указания, — возразил Сиксеру.
— Ты бы не запомнил, — спокойно ответила лекарея, вставая. — Я навещу больного завтра.
Она вышла, прошуршал полог; Сиксеру несколько секунд печально смотрел на бледное лицо Кайли, а после понял, что позади все еще кто-то стояла.
— Моя королева...
Молчаливая и бледная, как статуя, Резези прошла к спальнику Кайли, опустилась на колени возле его лица. Она казалась такой несчастной и опечаленной, что сердце сжималось от одного только вида; поначалу Сиксеру проникся к ней сочувствием, но это светлое ощущение испарилось слишком быстро. Гельвир внутри поднял голову и зарычал.
— Ничего бы не было, — произнес Сиксеру твердо, — если бы ТЫ не приговорила его к несправедливому наказанию Ты же знала, что последует...
Катча смертельно побледнела от страха, но Резези, казалось, не гневалась, а он сам как будто разучился бояться.
— Сиксеру, есть закон... — она покачала головой, а Сиксеру вскочил и взмахнул руками.
— Закон! Закон?! Мне казалось, ты королева! Мне казалось, королевы пишут законы! На кой черт ты вообще нужна, если ни на что не можешь повлиять? Какой от тебя прок? Да лучше бы тебя...
Он прервался на полуслове; широко раскрытые глаза Резези показались ему странно влажными, тонкие губы слишком сильно дрожали — у женщин не бывает таких выражений лица.
— Существуют традиции, Сиксеру, существуют законы, — произнесла она срывающимся голосом. — Существуют незыблемые, древние... и знаешь, как называют королеву, которая этим традициям противится? Которая переписывает законы и идет против мнения толпы? Ее называют: свергнутая, ее называют: мертвая, погибшая, убитая во время дворцового переворота; вот так! И я со всей уверенностью, со всей возможной уверенностью хочу тебе сказать: ни одна из королев нашего мира не хотела умереть, как не хотела и родиться королевой!
Она закрыла лицо ладонями и залилась слезами. Сиксеру стоял над ней, еще кипя, но уже не злясь, и вдруг увидал на месте королевы Резези какую-то маленькую двадцатилетнюю девчонку, напуганную этим миром едва ли не больше, чем он сам был напуган, запутавшуюся и растерянную...
— Моя королева... Резези, — он опустился перед ней на колени и уставился виновато, как нашкодивший щеночек. — Прости, я... я не... не знаю, что на меня нашло, гормоны, возможно, я же мужчина... Резези? Ну пожалуйста...
— И как ты мог меня вчера оставить?! — воскликнула она вдруг, повернувшись к нему так резко, что Сиксеру даже отпрянул в испуге. — Нет, ясно, со мной ничего не могло случиться... но мне было страшно... мне было так страшно... — в ее речи повисла неприлично длинная пауза, за которой последовало неискреннее: — за тебя! Я боялась, что тебя кто-то обидел! Что ты в беде! Я искала тебя повсюду, повсюду, Сиксеру...
Сиксеру показалось, что он самый тупой в мире кусок камня.
— Я не подумал об этом, — признался он честно. — Резези... Прости меня. Не гожусь я на роль охранницы...
Она промокнула слезы на щеках краем своего хоно, и вдруг тяжелая красивая рука легла на ее маленькое острое колено.
— Моя королева... моя маленькая сладкая принцесса, — Кайли приподнялся на локтях, несмотря на боль, прикоснулся к ней, постарался улыбнуться не вымученной улыбкой. — Злой Сиксеру совсем тебя расстроил, да?
Хотя его голос звучал тепло и совершенно миролюбиво, Сиксеру вдруг показалось, что ему надавали пощечин, да еще и пнули пониже спины. Совсем расстроил маленькую сладкую принцессу...
— Ты ничего не могла сделать, — твердо произнес Кайли. — Это всем ясно. Твое правление уже ознаменовалось огромным прорывом в общественном положении мужчин: появлением первой мужчины-солдатки в твоей армии...
Сиксеру почувствовал себя еще паршивее: она столько сделала, а он на нее накричал!
А Резези кисло улыбнулась и накрыла руку Кайли своей маленькой ладошкой.
— Королевы не должны плакать, — произнесла она мрачно. — Мама никогда не плакала.
— Ну, это неправда, — тепло улыбнулся Кайли. — Королева Нанада, та, что жила в этом мире, а не в легендах и сказаниях, была такой же смертной женщиной, как и ты. А даже сильнейшие из вас иногда испытывают слабость...
В ласковой улыбке Резези разливалась вся благодарность мира, и от этой улыбки невозможно было отвести глаз.
— Сиксеру, — Кайли перевел взгляд на него и даже чуть-чуть нахмурил брови. — Я знаю, ты пытаешься защитить меня. Я знаю, я очень много для тебя значу. Но борясь за меня, пожалуйста, не причиняй боли нашей королеве. Если бы не ее забота и любовь, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Ты был бы мертв, а я... ну, не важно. В общем, не смей больше повышать на нее голос!
— А у меня будет возможность? — немного кокетливо спросил Сиксеру, глядя на Резези с преувеличенно покладистым видом. — Разве наша всемогущая и благородная королева не казнит меня за мое поведение?
Лицо Резези разгладилось, взгляд снова стал обычным, властным, слезы оставили лишь едва заметные следы на смуглых щеках.
— Я, конечно, сладкая принцесса, но ты уж слишком пересластил, — заявила она угрюмо. — Я не казню тебя только потому, что боюсь заработать сахарную болезнь.
Звучала она, конечно, строго и гневно, но от ее слов Сиксеру стало так легко и весело, что захотелось танцевать. В них было все: прощение, отмщение, смирение; и даже обещание, что роль охранницы останется за ним.
— Мне нужно идти, — с сожалением произнесла Резези, вставая. — Я обязательно зайду тебя еще проведать, милый Кайли... Когда позволит работа. И еще, ты, м-м... Катча.
Катча, все это время тихо сидевшая в головах Кайли и явно пытавшаяся слиться с шатром, чтобы не привлекать внимания, испуганно уставилась на королеву, вжала голову в плечи.
— Спасибо тебе за твою доблесть, — спокойно произнесла Резези. — Хотелось бы, чтобы таких женщин, как ты, было больше в наших рядах.
Она ушла, а растерянная стрелица осталась сидеть на месте и глупо улыбаться, не веря собственному счастью.
***
На следующий день лагерь свернули, и Кайли попытался встать, но его раны не позволили, да и сказывалась ночь, проведенная в бреду и горячке. Сиксеру, до утра просидевший с ним и обтиравший его лоб влажной тканью, тоже чувствовал себя не лучшим образом, но когда Линнвиэль вновь разыграла среди своих девушек право ехать в обозе, стрела Сиксеру опять пронзила мишень. Линнвиэль скрежетала зубами, но на этот раз отступать он не собирался.
— Победа моя, и обоз мой, — мрачно, не терпящим возражений голосом заявил он, уперев взор покрасневших глаз в лицо старшей. — Сегодня у меня нет настроения на споры.
Линнвиэль открыла было рот, чтобы возразить, разразиться одной из своих тирад и послать его к черту, но тут же закрыла и пожала плечами. Кажется, вчерашний поступок Сиксеру произвел впечатление; среди солдаток он теперь встречал как уважительные, так и испуганные взгляды.
Подняв на руки Кайли, он осторожно перенес его к обозу прямо в спальном мешке, аккуратно уложил среди боеприпасов, убедившись, что ни один снаряд не упадет на его бедную спину. Старшая тут же нарисовалась рядом, кипя от возмущения, но Сиксеру холодно отрезал:
— Мой обоз — кого хочу, того и катаю. Если вы не согласны, давайте обратимся к королеве Резези и спросим ее мнения на этот счет.
Волшебное имя сработало как нельзя лучше, и Линнвиэль ушла, впрочем, наверняка затаив обиду.
Теперь, когда на нем висела ответственность за друга, Сиксеру чувствовал непоколебимое спокойствие и ко всем мирским мелочам стал практически равнодушен. Он выкладывался на тренировках, не замечая ругани Линнвиэль, ел, почти не замечая вкуса походной пищи, и все время мысленно был у постели больного. Даже девушки замечали перемену в нем, и хотя нередко веселились по этому поводу, обменивались шутками и подколками, но как будто на подсознательном уровне приняли решение сильно к нему не лезть.
Когда порыв ветра не позволил ему выиграть обоз очередным утром, и чужая стрела оказалась в центре мишени, он едва не вскрикнул и уже представлял, как будет нести Кайли всю дорогу на руках; но женщина, победившая в этот раз, поймала его за рукав и тихо сказала:
— У меня, знаешь ли, тоже сердце где-нибудь завалялось... Кайливир может ехать в обозе вместо меня. Я еще пока в состоянии идти своими ногами... в отличие от...
Если бы не присутствие Линнвиэль, Сиксеру бы бросился на шею этой стрелице и расцеловал ее в обе щеки; пришлось лишь осыпать ее благодарностями и благословлениями, а на обеде незаметно передать свою порцию мяса: стрелица расхохоталась, но благодарность приняла, хотя бы затем, чтобы Сиксеру от нее отвязался.
По вечерам, когда разбивали лагерь, заходила лекарея, осматривала раны, качала головой и ругалась, но от Катчи он знал, что в принципе процессом выздоровления она довольна, просто запугивает мальчишку, чтобы тот не терял бдительности — мужчины ведь такие безответственные! Катча верила в умственные способности Сиксеру немного больше и даже позволяла ему самому отсчитывать капли зелья, которое, оказывается, по-умному называлось "болеборный отвар", но все равно каждый раз, передавая ему новый бутылек, с серьезным лицом спрашивала, помнит ли он пропорцию. Сиксеру иногда хотелось возмутиться и закричать, что он же не идиот, но он сдерживал себя — к чему обижать подругу? Лишь однажды, стараясь звучать как можно мягче, он произнес:
— Знаешь, я ведь каждый день это зелье накапываю, как я могу забыть?
— Но мужчины забыли пароль от Блаженных врат, — ответила тогда Катча, отсылаясь к известнейшему мифу. — Как можно теперь доверять вашей памяти? В самом деле...
Сиксеру, рожденный всего шестнадцать лет назад, точно не мог нести ответственность за глупость мужчин, живших на заре времен, но вновь не стал лезть на рожон и спорить.
Одним чудесным вечером, когда он сидел у постели Кайли и рассказывал ему истории, выдуманные на ходу, вновь приподнялся полог шатра, и Сиксеру, решив, что это лекарея, подался вперед с приветливым видом, но немедленно схватился за лук: перед ним стояла незнакомая девушка, и никто не могла знать, с какими помыслами она пришла к ним.
С первого взгляда, конечно, она вовсе не казалась опасной. Девушка была почти такой же миниатюрной, как и королева Резези, а еще очень, практически смертельно бледной; у нее были редкие зеленые волосы, собранные в хилый пучок на затылке, блеклые и тусклые глазки, глядевшие очень устало, сгорбленная спина и повисшие плечи, мальчишеская фигура и мозоли на пальцах, по-видимому, от письменных принадлежностей. Зато одевалась она со вкусом: носила красивое белоснежное хоно, которое изящно огибало тело и складками спускалось почти до самого пола, и иногда в нем мелькало обнаженное темное плечо — кажется, под хоно она не носила никакого белья, как будто холод каменных улиц не имел для нее значения.
Сиксеру прежде никогда ее не встречал, и лишь благодаря голубому кристаллу, приколотому к хоно, он понял, что это солдатка из корпуса магей.
Магеи вообще не отличались общительностью и редко попадались на глаза. Это был самый немногочисленный и самый смертоносный отряд; почти все свое время они проводили за книгами или за медитациями, ездили верхом или в крытых повозках, общались по большей части лишь друг с другом или с высшими чинами, и если и доводилось встретить в лагере магею, то разговора завести все равно не получалось: от общения они обыкновенно уходили, даже не реагируя на приветствия.
И тем страннее было видеть магею здесь, в шатре Кайли; что могло связывать слугу королевы и магию?
Сиксеру встал, выпятил грудь и сурово спросил:
— Кто вы, госпожа?
Девушка удостоила его лишь короткого взгляда, да и тот скользнул как будто по его макушке; она уверенным шагом пошла к ложу Кайли, словно к своей собственности, и остановилась лишь тогда, когда Сиксеру встал между ними, направив на женщину лук.
— Мне и плаха не страшна, — угрожающе заявил он. — Назовись, или я заберу тебя с собой в могилу. Кайли трогать нельзя!
Девушка подняла взгляд на его лицо, ее глаза удивленно расширились, словно до этого момента она не замечала высокого парня; и послышался слабый, нетвердый шепот:
— Я... Чабведа, старшая магея.
Тут уж и решимость Сиксеру оказалась поколеблена, и он опустил лук. Угрожать старшей магее! Да она одним лишь мановением брови может порвать его на кусочки, на что, черт возьми, он рассчитывал?!
Впрочем, отступать было не столько поздно, сколько глупо; раз уж он распушил фирелорские перья, то стоило пушиться до конца.
— Для меня, конечно, честь видеть вас, госпожа Чадвеба, — мрачно сказал он. — Но это не означает, что я пропущу вас к Кайли. Я его охраняю!
На изможденном лице мелькнула тень негодования.
— А ты ему кем будешь?
— Это Сиксеру, — прозвучал слабый голос Кайли. — Полагаю... мой названный братишка.
Сиксеру впал в натуральный шок от таких новостей, но на лице против воли расплылась улыбка. Подругами они так и не сумели стать, зато сразу братья! А это ведь даже лучше! Не зря он так старательно ухаживал за Кайли все то время!
Он с гордостью посмотрел на Чабведу — вот, мол, кем меня считают! Знай! А Кайли продолжил:
— А это Чадвеба — моя кровная сестра.
Сиксеру как стоял, так и сел прямо на землю.
Сестра? Кровная сестра? У него тоже были сестры, но это родство не имело почти никакого значения — дочери принадлежали матери, сын принадлежал отцу. Кайли же сказал это так, словно общая кровь каким-то образом объединяла их со старшей магеей, словно он гордился тем, что был ее братом, и радовался, что она пришла к его постели в тяжелый час; да где же это видано?.. Да как вообще так вышло, что слуга королевы и старшая магея — родственники?
— Удивлен? — высокомерно прошептала Чабведа, глядя на него сверху вниз, что при ее низком росте наверняка было ей в новинку. — Наверное, задаешься вопросом: а как же так вышло, что слуга королевы и старшая магея близки по крови?
— Нет, — соврал Сиксеру. — Мне это, в сущности, все равно! Мало ли! У вас, в Нанно, наверное, вообще все хоть немного друг другу родственники...
Чабведа засмеялась, и Кайли засмеялся вместе с ней, хотя его смех немного походил на стоны.
— Интересное заявление, — весело заявила она, продолжая шептать. — И удивительно далекое от правды! В Нанно столько жителей, что ты себе и представить не можешь. Встань на центральном мосту и стой два часа, и вряд ли встретишь хотя бы двоих родственниц. Тем более, что очень редко у женщины дети лишь от одного мужчины...
Сиксеру показалось, что пример она привела какой-то странный, но задумываться об этом он не стал, вместо того всмотрелся в лицо магеи, задержав в голове ее последние слова. Нет, она хоть и была изможденной и слабой, но тут можно и об заклад побиться: Кайливир и Чабведа должны быть детьми одной пары. Поразительное сходство! Похожи почти как близнецы!
— Как же тогда так вышло? — спросил он, посторонившись, чтобы Чабведа смогла присесть у ложа брата. — Что вы оба оказались во дворце?
— Любопытному Гваре на базаре нос оторвали, — огрызнулась Чабведа, а вот Кайли ответил:
— В детстве мы оказались на улице... совсем без защиты... мне было тогда семнадцать лет, это случилось двенадцать лет назад! И мы не знали, что делать, но я вспомнил, что в сказках всегда за помощью обращаются к королеве, и поэтому отправился с сестрой во дворец. Как мы добирались из своей глуши в Нанно — отдельная, долгая история, на которую у меня сейчас нет сил, — он тяжело вздохнул. — А в остальном... В слуги меня взяли, потому что я приглянулся принцессе, я был ее другом практически с младенчества. И Резези меня тоже любила, ну, в те месяцы, которые проводила дома, а не в военных походах. А вот то, где сейчас Чабведа, это исключительно результат ее усилий, продукт ее острого ума. Верно, моя дорогая сестрица?
Чабведа довольно тепло улыбнулась и нежно взяла руку брата в свои маленькие ручки.
— Верно, братик, — прошептала она. — А все же если бы не твоя защита, погибла бы я вместе с тобой в затерянных коридорах мира... Я обязана тебе жизнью.
Это уж Сиксеру точно не мог принять спокойно. Женщина? Обязана мужчине жизнью? Нонсенс! Даже если мужчине и удавалось помочь женщине или даже спасти ее, то это почти всегда воспринималось окружающими как случайность — мужчины так глупы и безалаберны, разве могут они спасти кого-то на полном серьезе? Нарочно? Отдавая себе отчет в своих действиях? Это глупости! А если по счастливой случайности мужчине удалось кому-то помочь, то разве стоит благодарить его за это?
А Чабведа благодарила, и целовала пальцы брата, сидя у его постели.
— Меня не было в тот день, я только сегодня вообще узнала, — шептала она. — От меня скрывали, да я и не интересовалась... я никем не интересуюсь, кроме тебя, конечно. Ты ведь знаешь, я не завожу подруг и всего такого, это просто не для меня... куда лучше — книги... и в общем, если бы мне не попалась на глаза генералея Нотри, и если бы она не накричала на меня, жалуясь, что из-за тебя ее унизили перед всей армией, я бы так и не узнала, что с тобой стряслось, милый брат...
— Тебе и не нужно знать, Чабведа, — возразил Кайли нежно, любяще глядя в лицо сестры. — Госпоже старшей магее вовсе не обязательно волноваться из-за простого глупого слуги... тем более, наказанного по закону...
— Законы-шмакозоны! — по-детски скривилась Чабведа, и даже чуть-чуть повысила голос, буквально на полтона. — Обещаю, братец, завтра эта генералея Нотри у меня зачешется...
— Чабведа, она же тоже владеет магией! Она может догадаться!
— Я все-таки старшая магея, разве нет? Мое магическое искусство сильнее, чем у любой другой женщины в лагере.
Обе засмеялись, и Чабведа вдруг улеглась рядом с братом, вытянулась на его спальнике, прижалась лбом к его плечу. Они лежали близко, обе с закрытыми глазами, и пусть их тела почти не соприкасались — все же она была женщиной, а он мужчиной — но в их позе читалось что-то любовное, что-то... семейное.
Они точно были ближе чем любые другие брат с сестрой, Сиксеру это знал на своем опыте; сам он не смел даже приближаться к сестрам на людях, а оставаться наедине в комнате им вообще запрещалось.
Сердце кольнуло непонятное, похожее на ревность чувство, и Сиксеру угрюмо сказал себе, что не позволит им с таким блаженным видом лежать и чувствовать себя семьей.
— К слову, госпожа Чабведа, — начал он, сделав вид, что не заметил, как оба вздрогнули, вырванные из своего блаженства. — Мои коллегини стрелицы сказали мне обратиться к вам, чтобы вы научили меня зачаровывать стрелы. Все в отряде это умеют, кроме меня...
Несколько мгновений Чабведа и Кайливир смотрели друг на друга; у них были абсолютно одинаковые круглые изумрудные глаза.
— Что за глупости, — зашептала Чабведа, продолжая смотреть на брата, но обращаясь к Сиксеру. — Разве ты не знаешь? Мужчины совершенно не способны к магии. Это противоестественно...
— Почему? — Сиксеру подался вперед, к ним. — Кто и почему так решил, Чабведа?
Она так и не отвела глаз от Кайли, но теперь ее взгляд казался не столько удивленным, сколько... испуганным.
Пружинистым рывком она села, расправила сбившееся хоно, уперла взгляд в стену и заговорила таким тоном, словно читала с бумажки:
— Мужчины совершенно не способны к магии, ведь слишком неусидчивы и глупы для изучения магического искусства. Изучение требует проводить долгие часы и даже целые дни за книгами и медитациями, редкий мужчина может выдержать такое. Природой задумано, чтобы мужчины посвящали себя тяжелому физическому труду, а не умственным занятиям. Именно поэтому мужчинам даны крепкие мышцы и высокий рост. Кроме того, во время долго сидения мужчины пережимают себе яички, а это может привести к бесплодию в будущем.
Сиксеру, сам того не замечая, заерзал, хотя его яичкам явно ничего не угрожало; слишком уж пугающей показалась мысль о возможном бесплодии. Если он не сможет оплодотворить женщину, то какой от него прок в обществе?
Нет, постойте. Он ведь стрелица!
— Не знаю, как другие мужчины, а я сижу в основном на заднице, — ответил он угрюмо, краснея из-за собственной глупости. — Госпожа Чабведа? Не поймите меня неверно, но все эти доводы кажутся мне какими-то... я не знаю... странными? Если природой мужчины придуманы для тяжелого труда, почему существуют мужчины для удовольствий, большинство из них за всю жизнь ничего тяжелее флейты в руках не держали! Да и не у всех мужчин высокий рост, вон, Кайли например, как и вы, невысокий... А усидчивость? Вы видели когда-нибудь, как он латает дыры на форме солдаток после тренировок? Да это занимает по шесть часов совсем без движения! Значит, и сидеть мы вполне можем. Госпожа Чабведа, я просто... просто не хочу отличаться от своих соплеменниц. Стреляю я ничуть не хуже остальных, даже чуть-чуть лучше, но как только в дело вступает магия...
— Об обучении тебя колдовству не может быть и речи, и лучше не заводи больше этой темы при ком-либо, — холодно отчеканила Чабведа, как отрезала. — И о том, что ты в чем-то лучше женщин, тоже говорить не стоит. Во-первых, женщины могут обидеться; во-вторых, кто из них после таких слов захочет тебя?
Поджав губы, она поднялась на ноги, и Сиксеру поднялся тоже. При своем росте магея дышала ему чуть ли не в пупок, смотрела снизу вверх, как ребенок, смешно дула щечки, но при этом ее поза ясно говорила, что она считает себя сильнее и могущественнее Сиксеру. И он знал, что это правда — магия дарила ей просто несоизмеримое преимущество. Просто непреодолимую силу.
Может ли быть, что именно из-за этого мужчинам запрещено колдовать?
— Я запомню ваши наставления, — пообещал Сиксеру. — Запомните же и вы мои слова, госпожа Чабведа. Во-первых, я найду способ обучиться магии, даже если это смертельно обидит каких-нибудь женщин. Даже если это ужасно обидит вас. Я солдатка, и я буду сражаться наравне с другими стрелицами, независимо от своего пола. И во-вторых... Мне совершенно нет дела до того, будут ли какие-то чужие женщины хотеть меня или нет. Будут ли у меня дети, или я каким-то образом отсижу себе яички. Я — личность, а не гениталии на ножках, и ценить меня следует не за возможное потомство, а за мои поступки. За ту надежду, что я приношу мужчинам своего народа.
Чабведа могла бы испепелить его прямо на месте, но — не испепелила. Вместо этого она смотрела на него, смотрела так долго и не моргая, что стало даже неловко; а затем хлопнула его ладонью по груди почти одобрительно и повернулась к выходу.
— Удачи тебе с этим, — бросила она небрежно. — Пока, Кайли. Присматривай за ним получше.
— За ним разве ж присмотришь, — проворчал Кайли. — Не мальчик, а катастрофа!
Чабведа выскользнула из шатра.
Сиксеру волком посмотрел на Кайли, скрестил руки на груди, всем своим видом демонстрируя, как сильно обиделся — и это в ответ на все его заботы! Кайли дружелюбно засмеялся, сложил ладони под щеку, глядел с нежностью, проклюнувшейся в его взгляде в ответ на трогательные заботы Сиксеру о его ранах.
— Ну не злись, — попросил он. — Чабведа — серьезная и умная девушка. Она далека от мужчин так же, как твоя деревня — от Нанно.
Сиксеру знал, что от его захолустья до столицы почти месяц пешего пути, так что вполне понял, что Кайли имел в виду.
— Но разве от меня много проблем?
— Побольше, чем хотелось бы, и поменьше, чем ожидалось, — Кайли тяжело вздохнул. — Дорогой, может быть, продолжишь рассказ? У тебя так складно получалось — я умираю от любопытства, что там будет дальше...
Сиксеру подозревал, что Кайли его вовсе не слушал, и даже собирался ехидно поинтересоваться, какая именно часть его так сильно заинтересовала, желая уличить во лжи; но сжалился над больным.
— Ладно, только ты лежи смирно, — он снова подсел ближе, скрестил ноги, уставился в одну точку. — Я лучше начну рассказывать тебе другую историю. Историю о брате и сестре, одна из которых стала великой... воительницей, а второй должен был довольствоваться ролью... ремесленника.
— Я не уверен, что хочу это слышать, — мягко заметил Кайли, но Сиксеру намеренно пропустил эти слова мимо ушей.