В пути прошло несколько долгих дней. Тяжело тащить на себе все вещи, но еще тяжелее сносить придирки Линнвиэль и изнуряющие тренировки, с каждым разом становившиеся, казалось, только жестче. Кайли по-прежнему не проявлял особого дружелюбия, да оно и понятно: бедняга каждое утро вставал раньше всех, а по вечерам до темноты засиживался за книгами, так что на задушевные разговоры у него попросту не хватало сил. Но несмотря на усталость, иногда Сиксеру заставал его с пером в пальцах, чиркающим по бумаге; Сиксеру слышал, конечно, что в столице бывают мужчины, умеющие читать, но вот обученных письму не мог себе даже представить. Он умирал от любопытства и иногда нарочно просыпался ночью, чтобы посмотреть, как Кайли пишет; Кайли же, стоило ему почувствовать взгляд Сиксеру, смущался и убирал бумагу, а от разговоров на эту тему уходил в прямом смысле слова, покидая шатер или резко вспоминая о срочной работе в другом конце лагеря. А ведь, казалось, когда вокруг нет ни одного другого мужчины, сама природа должна подталкивать их друг к другу! Как только умудрялся Кайливир улыбаться, говорить сладким голосочком, всем своим видом демонстрировать учтивость и вежливость, и при этом оставаться таким холодным и закрытым?
А вот с солдатками отношения очень быстро устаканились, можно сказать, они начали видеть в молодом стрелице свою сестру, приняли в свою компанию и в некотором смысле полюбили. В общем, в армии бывало и весело, и одиноко, и трудно, и пьяно; Сиксеру привык, обжился и перестал жаловаться на свою долю, а если и проскальзывали тоскливые мысли, то хлеб с мясом всегда помогали настроиться на позитивный лад.
— Гельвиры уже совсем ослабли от голода и жажды, — заявила в одно прекрасное утро незнакомая статная наездница, постоянно заговаривавшая с Сиксеру, но ни разу не назвавшая своего имени. — Мы передали это королеве, так что сегодня возьмем курс на ближайшее поселение. Наконец-то город! Какой смысл в походе, если не заходишь в города и не развлекаешься? Вот во времена Нанады...
Сиксеру не дослушал, провалился в омут собственных мыслей: город! Настоящий! В городах он сроду не бывал, да даже и не мечтал, что когда-нибудь покинет свою родную деревеньку. Интересно, чем города отличаются от их захолустья? Говорят, там можно увидеть деревья и даже цветы, живые, не нарисованные в книгах, невероятное чудо! Может быть, и здесь тоже что-то такое... растительное? Или за этим нужно ехать в Нанно?
— Я уверена, там будет пара клумб, — заявила Катча, когда он поделился с ней своими мыслями. — Города большие, красивые, полные жизни... я выросла в городе. Ну, а жительницы везде одинаковые, что в Нанно, что в твоей деревушке.
Сиксеру казалось, что горожанки ну никак не могут быть похожи на сельчанок, но он не решился спорить с Катчей. Он вообще теперь мог думать только о чудесах городов и буквально замучил Катчу расспросами — а замучить настолько разговорчивую особу, это постараться надо!
Они и правда отклонились от старого курса, свернули в другой пещерный коридор, помеченный тремя темно-красными полосами у развилки, и вскоре в лицо ударил сквозняк, а впереди показалась темная просторная зала, стены и потолок которой терялись в темноте.
— Огромная! Никогда такого не видел! — громко восхищался Сиксеру на радость окружающим солдаткам. — Эта зала бесконечная, да? Бесконечная!
— У всего есть свой конец, — заметила Катча, с умиленной улыбкой слушавшая его восторги. — Но чтобы построить целый город, нужно все-таки немного места... так что, да, потолок и стены так просто не разглядишь! Но они все равно есть. Все как везде: сверху камни, под ногами камни, по бокам камни, и множество тоннелей, паутиной расходящихся от города... так оно всегда и выглядит. Эй, Сиксеру!
Ей пришлось схватить его за локоть: мальчишка, он так засмотрелся на видневшиеся впереди городские огни, что едва-едва не рухнул с обрыва. Пещера здесь резко уходила вниз, углублялась, и пол тонул в темноте — упади Сиксеру, косточки никто бы не сумела собрать!
По всему периметру впечатляющей залы росли каменные исполины, вытесанные из гигантских сталагмитов, начинавшихся в пустоте и заканчивавшихся пустотой. Внутри них располагались жилища: издалека были видны деревянные двери и освещенные пламенем очагов и светильников окна, на каждом гигантском столбе располагалось не менее десяти расположенных друг над другом дверей. Под дверьми выступали каменные пороги, из-за чего сталагмиты казались бугристыми, как будто чем-то болели; на одном из таких порогов сидела женщина и играла на флейте, за ее спиной из-за открытой двери виднелась комната с очагом и мягким креслом-мешком из звериной шкуры. На другом сидел мужчина и вышивал, щурясь из-за слабого освещения — наверняка мужчина для труда из местных, на третьем девочка читала книжку, на четвертом парочка мужчин в красивых хоно кривлялись и переругивались, должно быть, не поделили какую-то ерунду...
С ума сойти, сколько здесь народу!
— Сиксеру, не зевай, — приказала Катча, за руку подводя его к мосту, протянутому между плато, на которое они вышли, и несколькими окружающими домами. — Проходим, проходим. Ты задерживаешь остальных, Сиксеру...
Он послушно ступил на мост, и хрупкая с виду конструкция прогнулась под его весом, но не оборвалась. С близкого расстояния стало видно, что от каждой домовой двери отходит тонкий веревочный мост, чудом не путаясь с доброй сотней других. Мосты покачивались и поскрипывали, когда кто-то ходила по ним, небольшие скопления кристаллов в металлических мисах, прикрепленных к веревочным перилам, давали слабое освещение, практически терявшееся в пламени окон. Главное не смотреть вниз, не смотреть вниз...
— Не надо, — Катча, заметив, куда он намеревался посмотреть, прикрыла его глаза рукой. — Лучше вон туда смотри! Это ратуша. Ты когда-нибудь видел настоящую городскую ратушу?
Поначалу Сиксеру показалось, что он видит не дом, а огромную каменную статую задумавшейся женщины. Она изображала одну из Девяти Матерей, у нее было доброе и немного задумчивое лицо, и меленькие язвы покрывали все ее тело. В некоторых был виден свет — это были окна, и широкий мост вел к складкам каменного хоно у ее груди — там пряталась дверь. Из сложенных над входом рук богини торчал флаг королевства, а на ее широком лбу начертали какие-то письмена — но Сиксеру не умел читать.
— Красиво!
— А ты ничего не замечаешь такого... интересного?
Он удивленно заморгал, силясь понять, что Катча имеет в виду; подруга явно посмеивалась над ним, позволила ему сперва как следует поломать голову, и лишь тогда, когда бедняга показался ей достаточно несчастным, заявила:
— Да ведь вся ратуша покрыта цветами! Просто сейчас они спят.
Сиксеру сощурился, чтобы сфокусировать зрение, попытался разглядеть растения на каменной богине, но не мог увидеть ничего примечательного, кроме, разве что, странного эффекта, из-за которого глаза статуи, кажется, всегда глядели на смотрящую, куда бы она ни повернула. Катча засмеялась, подтолкнула его в спину и весело предложила пойти сразу туда, раз уж Сиксеру у них "балопа слепее", а ведь балопы вообще не имели глаз.
— Я не слеп, я просто не вижу, — смутился он. — Такой огромный грот, здесь почти нет света...
— Ну я же и говорю посмотрим поближе, — хихикнула Катча. — Пошли, пошли. Ты же хотел посмотреть на цветы...
Они пошли; некоторые девушки держались рядом с ними, и Сиксеру наивно думал, что их тоже интересует ратуша и растения на ней. Но уже на середине длинного моста он расслышал подозрительный смех и громкую музыку, и в свете лампы на перилах смог увидеть улыбки на лицах солдаток и подозрительный блеск в их глазах. Ну конечно! На статуи и растения они наверняка все уже насмотрелись за свои путешествия, а вот мужчин для удовольствий всегда мало. Особенно теперь, когда армия путешествует с одним-единственным слугой мужского пола.
Домов для удовольствий Сиксеру прежде тоже не видел, в их деревне такие мужчины жили наравне со всеми в каменных хижинах. Он с интересом всмотрелся в сталагмиты, и без особого труда нашел нужный: со стороны дом выглядел точно так же, как и все остальные, только вот внутри он был почти полностью заполнен сиреневыми кристаллами — кристаллами мужчин для удовольствий. Из окон выглядывали юноши, улыбались изо всех сил, хлопали ресницами, прямо зазывали или пели, демонстрируя чистые прелестные голосочки. Солдатки наверняка являлись для них желанными гостьями: такая, глядишь, и все свое жалование не побоится оставить в объятиях особенно очаровательного мужчины.
До чего же они все красивые, ладные, даже странно! Среди мужчин для удовольствий было больше всего тех, кого природа наградила зелеными волосами, и они сотворяли на головах высокие прически, истыканные шпильками и заколками, чтобы привлечь как можно больше внимания. Те, кому повезло меньше, ярко красили губы и черным подводили глаза, рисуя кружева на висках, клеили фальшивые ресницы из щетины зверей на веко и хлопали ими так, словно намеревались подняться в воздух. Наряды здесь тоже встречались самые изысканные и хитроумные: мужчины оборачивались в пурпурные, розовые и очаровательно-голубые материи, и если некоторые не стеснялись ходить практически в одном белье, лениво прикрываясь одним-двумя шарфами, то другие закутывались в преувеличенно-длинные хоно с ног до головы, но вот, вот, кажется, показался кусочек смуглого запястья, вон там мелькнула очаровательная точеная ножка... кто из них имел больший успех у дам? Что ж, Сиксеру не мог об этом судить - он практически ничего не понимал в мужской красоте.
Солдатки с веселым смехом и разговорами устремились к дому удовольствий, некоторые лихо подскакивали, запрыгивали на окна и прямо-таки падали в объятия ближайшего мужчины. В их кошельках звенели монеты, а в глазах сияло беззаботное счастье; мужчины повизгивали от предвкушения скорой наживы и изо всех сил давили улыбки...
— Эй! — крикнул кто-то из мужчин, опасно перевесившись через окно. — Это что? Парень? Парень... с луком?!
За секунду даже веселые солдатки перестали занимать дом удовольствий. Побросав девушек, все ринулись к окну — и сотня подкрашенных томных глазок уставилась на Сиксеру. Он хотел бы провалиться сквозь землю или заживо сгореть от стыда, но увы! Такой неустойчивый канатный мост вдруг оказался незыблемо тверд под его ногами.
— Парень! — слышались восторженные шепотки. — Парень! Парень! С луком! В армии!
— Да нет же, — отвечали им серьезные голоса. — Ведь он не одет в военную форму! Взял подержать... будет казнен...
— Да ведь еще пока не казнили! — отвечали им, и к удивлению своему Сиксеру расслышал и женские голоса, и понял, что вообще все дома в округе теперь пялились на его особу. — До сих пор не казнили... а что если — и в самом деле? — парень оказался на войне?
Сиксеру чувствовал, что от стыда вот-вот сиганет с моста в черноту глубокого грота, и попытался спрятать лицо, прикрыться рукавом. С мольбой поглядел на Катчу, но та сама засмущалась, не привыкшая к такому вниманию, попятилась, испуганно глядя на него, и одними губами произнесла: "прости".
По правде сказать, он ни капельки не злился; поменяйся они местами, Сиксеру, наверное, и вовсе бы удрал куда подальше. Кому приятно такое внимание? Разве что мужчине для удовольствий...
Какая-то сила вдруг пихнула его сзади в колено, едва не столкнув с моста; вскрикнув, он схватился за веревочные перила обеими руками, испуганно опустил глаза и с удивлением обнаружил у себя в ногах собаку. Стройная, пушистая сука с лоснящейся черной шерстью и умными голубыми глазами смотрела на него снизу вверх, и почему-то казалось, что ее морда посмеивается.
Эту собаку Сиксеру, кажется, уже знал.
— Ах, моя королева... — оторопело прошептал он.
Резези стояла всего в паре шагов. Как всегда, на ней висело самое банальное хоно, хрупкая фигура терялась в складках светло-голубой ткани, скрепленной на плечах двумя крупными сапфировыми брошами, кудрявые непослушные волосы свободно рассыпались по плечам, словно капюшон; но несмотря на простецкую одежду в ней все равно оставалось что-то властное, что-то королевское. И зрительницы, толпившиеся в окнах домов, тоже это почувствовали: сперва, когда Сиксеру едва не упал, сверху обрушилась настоящая лавина из голосов, восклицаний, охов и возмущений, а тут вдруг все стихло, будто по чьему-то приказу. Может быть, это какая-то могущественная магия, заставляющая всех трепетать перед правительницей? Нет, все-таки что-то скрывалось в самом существе Резези — возле нее против воли начинаешь робеть.
Она с некоторой долей презрения посмотрела на дом удовольствий, после взглянула на Сиксеру, испуганно жавшегося к ограде моста, и произнесла не терпящим возражений тоном:
— Ты хотел посмотреть ратушу, — ее маленькая рука едва заметно шевельнулась, но тут же снова скрылась в голубых складках. — Так пойдем смотреть. Нечего тут стоять...
— Моя королева... — пролепетал Сиксеру вновь, но Резези довольно резко развернулась и пошла к ратуше, а ноги сами собой понесли его следом, словно она вела его на поводке. Три собаки следовали за ними, забавно потряхивая головами и двигая ушками, а вот верная генералея Нотри куда-то запропастилась. Оно и к лучшему: Сиксеру, честно говоря, слегка побаивался этой женщины, ведь до сих пор...
Что-то холодное упало ему на голову; схватившись за это рукой и сорвав с себя, он с удивлением увидел венок из разноцветных лент, украшенный нежными тканевыми цветами и мутными серыми бусинами.
— Сиксеру Фелонза Шайбенит! — кричал напомаженный юноша из окна дома удовольствий, невесть откуда узнавший это имя. — Я думал, это только слухи! Я думал, это глупые сказки! Но ты — ты настоящий — ты надежда для нас всех!
Красивый, молоденький, с детским лицом и большими чистыми глазами, он казался таким юным и чистым, что неприятно было видеть его в окружении других мужчин для удовольствий. Сиксеру удивленно на него смотрел, сжимая в руках венок, и не понимал, что должен испытывать, гордость, стыд или отвращение; но тут мужчины постарше схватили мальчика, заломили, согнули, и Сиксеру успел увидеть взметнувшуюся для удара руку. Крики ребенка потонули во всеобщем городском шуме, а Резези уже потянула его за подол хоно, уводя далеко, все дальше, дальше, дальше...
— Постойте... постойте, пожалуйста, — Сиксеру очень хотел звучать твердо, но в итоге еле-еле сумел выдавить эти слова. — Его же там... его сейчас...
Королева мрачно покосилась на него через плечо, не замедлив шага.
— А ты думаешь, сможешь ему помочь? Ха! Наивный мальчишка.
— Но вы же! Вы-то королева. Вам все под силу...
Они остановились у дверей ратуши, но Сиксеру уже не хотел любоваться архитектурой; его взгляд остался прикован к дому удовольствий, в недрах которого избивали своевольного мальчишку.
— Я, может быть, и королева, но есть вековые традиции, против которых и я бороться не могу, — мрачно заявила Резези. — Хватит и того, что я взяла тебя на службу...
— Тогда хотя бы объясните мне, — Сиксеру усилием воли заставил себя отвести взгляд и посмотреть на маленькую Резези. — Что он имел в виду? Я — надежда? Я всего лишь лучница, сын шахтера... Что общего может быть у меня и у мужчины для удовольствий?
— Я думаю, что пол, — спокойно ответила Резези. — Само собой, не все мужчины согласны со своим общественным положением. Если ты родился мужчиной для удовольствий, то с раннего возраста должен бороться за женское внимание в бесконечной гонке, и годам к сорока тебя так или иначе спишут со счетов, а там — бедность и отчаяние. Если же твой отец — мужчина для труда, то тут судьба и того печальнее: с молодости и до смерти каждый день будет протекать в тяжелом труде. Да, так нам повелела Первая Мать, это, безусловно, ее воля, и никто не имеет права спорить; а все-таки некоторые мальчики верят, будто мир можно изменить. Я сталкивалась с такими случаями и до тебя, Сиксеру. Это всегда очень печальные истории...
— Почему печальные?
— Обыкновенно всякий бунт приходится заливать кровью. Я обязана заботиться о благополучии своих женщин.
— Тогда почему меня...
Он глянул на Резези, увидел, что она отвела глаза, и инстинктивно понял, что разговор принимал не самый безопасный оборот — для него.
Ей-то чего бояться?
Мост под ними качнулся, едва не свалив с ног; обернувшись через плечо, Сиксеру увидел рядом с собой мужчину в коротком пурпурном хоно и с плоской деревянной коробкой в руках. По мозолям на пальцах он определил, что это был мужчина для труда, но, пожалуй, никогда прежде ему не приходилось видеть такой красивой одежды на представителях своего сословия.
— Госпожа, — мужчина обратился к Резези, самым искренним образом игнорируя Сиксеру, — госпожа, купите украшения?
Одной рукой он приоткрыл крышку ящика и продемонстрировал товар: изобилие брошей, серег и подвесок, усыпанных драгоценными камнями. Сиксеру сам с интересом заглянул туда, впервые в жизни увидав столько шедевров ювелирного искусства в одном месте, но Резези тут же склонилась над товаром, и ее пушистые волосы закрыли обзор.
Зато теперь взгляд Сиксеру столкнулся со взглядом мужчины, и несколько долгих минут, пока королева копалась в коробке, они пялились друг на друга и как будто о чем-то говорили без слов, но Сиксеру сам не понимал, что мужчина пытается ему передать. Просто смотрел, а еще немного думал о том, что, судя по мягким щечкам этого парня, голодать ему не приходится. Быть мужчиной для труда из числа ремесленников не так уж и плохо!
Наконец Резези выпрямилась, и мужчина тут же обратил свое внимание на нее. И раскланялся; Сиксеру сперва не понял, но скоро догадался, что она все же выбрала что-то из его ассортимента.
— Пятьдесят циляров, моя госпожа.
От такой суммы у него дыхание перехватило и задрожали руки, а Резези совершенно спокойно вынула плотный кошель из складок хоно и взялась отчитывать лиловые ромбовидные монеты, бесстыдно постукивая ими друг об друга.
Пока шел процесс отсчета суммы и передачи ее в руки торговца, Сиксеру чувствовал себя ужасно неуютно, вертелся на месте и чесал за ушками собак, жавшихся к его ногам; затем торговец ушел, не прекращая кланяться, собаки поспешили вернуться к хозяйке, а сама она шагнула им на встречу и приблизилась к Сиксеру. В ее руках оказались две плоские темно-золотые броши с лысой головой балопа; своей рукой она попыталась сорвать с хоно Сиксеру зажим, но не дотянулась и залилась краской. В самом деле, не прыгать же! Ну зачем он такой высокий?
— Вы ведь это несерьезно? — робко спросил он. — Пятьдесят циляров за броши для моего хоно?
— Сил нет смотреть на то, как ты ходишь с одним плечом, — процедила она сквозь зубы, испугавшись собственного поступка. — Только лишнего не подумай!
Он уже успел подумать не только лишнего, но чрезмерного; однако постеснялся противиться королевской воле, принял броши и, краснея, закрепил ими хоно на плечах. Две слепые морды гигантского сухопутного протея, направленные в разные стороны, из чистого золота, только на ушках легкий налет драгоценных кристаллов — должно быть, она слышала их разговор с Катчей, а особенно гениальное "я не слеп, просто не вижу".
Нужно немедленно перевести тему.
— Ох, моя королева, — потянул Сиксеру, стараясь звучать как можно более беззаботно. — Это и есть те самые, как его, растения? С ума сойти! Выглядят феноменально.
Стены ратуши покрывали едва различимые меленькие листочки нежно-сиреневого цвета, отчего с близкого расстояния камни казались покрытыми шерстью. Сиксеру коснулся их пальцами, прижал ладонь, провел вниз, и растения пригнулись, образовалась более темная полоса шириной как раз с его руку, совсем как когда гладишь ворсистый ковер; но всего за пару мгновений стебельки снова выпрямились, как было. Сиксеру водил рукой снова и снова, вверх, в стороны, вниз почти до моста; так, рисуя на растительной стене рисунки и наблюдая за их постепенным исчезновением, можно было позабыть все на свете.
— Это одни из самых распространенных растений, — заметила Резези тихо, взглядом сверля новые броши на его груди. — Растениям нужно хотя бы немного света, с чем у нас проблемы... поэтому они растут только вблизи больших кристаллических скоплений. И в городах. Здесь их поддерживают специальные ученые девы, свет из окон...
— А они никуда не уходят? — наивно спросил Сиксеру, потянул за крошечный листочек и испуганно вздрогнул, когда листок остался у него в руках.
— Растения не могут двигаться и не чувствуют боли, — успокоила его Резези. — Но можешь мне поверить, они живы, как и мы с тобой. Они рождаются, растут и умирают, размножаются и иногда поедают друг друга. Совсем как мы.
— Значит, у них тоже есть женщины и мужчины?
Вопрос, кажется, поставил ее в тупик; она слегка приподняла брови, уставилась на стену с таким видом, словно тоже впервые видела растения, даже почесала в задумчивости подбородок.
— Я... я думаю... возможно, есть. Только с виду их не отличишь.
— Значит, все-таки есть разница между ними и нами.
Они уставились друг на друга, и смотрели так долго, что это уже становилось неприличным. Сиксеру чувствовал, что ведет себя неуместно, и хотел отвести взгляд, но не решался сделать это первым, а Резези словно совсем забыла о приличиях, утонула в собственных размышлениях, даже вряд ли осознавала, что смотрит прямо на него; к счастью, в складках каменного хоно статуи началось движение, и они обе рефлекторно уставились на вышедшую к ним женщину.
— Моя королева, — дама с серебряным кристаллом в петлице улыбнулась и низко поклонилась, почти до земли. — Для нашего города огромной честью стало принимать вас и военную армию в своих посетителях... Смею вас с уверенностью заверить, что наше благородное поселение не только с радостью предоставит вам обеспечение питанием и необходимым для комфорта кровом, но и среди наших девушек обязательно обнаружится не одна дюжина доброволиц, изъявляющих желание присоединиться к военным силам... Ах, госпожа королева, как вы выросли, как изменились, еще ведь ваша матушка произвела меня в городничие... Вы припоминаете? Вы тогда были малышкой на ее груди...
Сиксеру подумалось, что это не лучшая тема для разговора с действующей королевой, но Резези, по видимому, не разозлилась. Он с тоской посмотрел на город позади себя: сейчас королева отправится с этой женщиной в ратушу, решать городские дела, а он останется один на этих незнакомых улицах, и не дай бог придется пойти за остальными девушками в дом удовольствий!.. Куда вообще подевалась Катча?..
— Сиксеру, — окликнула его королева. — Идем.
Городничая окинула его заинтересованным взглядом и воскликнула:
— А! В кой-то веки моя королева решилась завести себе пригодную особь мужского пола для получения всем понятных и необходимых удовольствий! Он очень симпатичный. Можно даже сказать, очаровательный. Его нос и глаза составляют почти идеальный треугольник, так что можно изъясниться так, что он геометрически приемлем. Но разумно ли снабжать мужчину опасным оружием типа лук? Даже с вашей великой магией...
— Вы ошибаетесь, Сиксеру не... — Резези немного растерянно посмотрела на него, явно не зная, как объяснить его присутствие и при этом не показаться сумасшедшей защитницей мальчишек. — Сиксеру, он моя охранница. Моя стражница.
— Стражница — мужчина? — удивилась городничая.
— Я — королева, избранная Девятью Матерями, — голос Резези похолодел. — Если я пожелаю, моей стражницей станет кусок камня!
— В ваших словах правда имеет место быть, — елейно ответила городничая, а Сиксеру задумался: он что, в роли стражницы выглядит так же естественно, как камень?!
Собаки Резези рычали и скалились на городничую, поэтому королева шипением приказала им оставаться на мосту. Первой в ратушу шла городничая, следом — Резези, а замыкал процессию Сиксеру; внутри царил почти ослепительный свет оранжевых кристаллов, пучки которых засунули в золотые клетки и подвесили к потолку. От этих кристаллов исходило легкое тепло, отчего захотелось снять часть одежды, и Резези без колебаний скинула с себя голубое хоно, вдохнула поглубже. После вечнохолодных пещер в теплом нутре здания было почти невозможно дышать!
Сиксеру с радостью бы тоже разделся, хотя бы хоно снял, но не решался: обнажись он, женщины вокруг могли бы истолковать это как намек, а он не хотел ни лишнего внимания, ни проблем. В конце концов, он здесь не просто мальчик на побегушках. Королева назвала его охранницей!
Оставалось только вытирать пот с висков и плестись следом за женщинами. В первой комнате располагался погашенный за ненадобностью очаг, зато за следующей же дверью скрывалась длинная комната без мебели или утвари, но на редкость любопытная. На стенах между кристаллами висели настоящие картины, написанные на тонких полупрозрачных тканях: животные на водопое, королева Нанада на своей коронации, королева Нанада и принцесса Резези верхом на гельвире, сама городничая, видимо, в день своего избрания, пухлая, счастливая... Сиксеру прежде никогда не видел полноценных картин, у Матушки в доме было лишь несколько весьма бездарных маленьких портретов на темном шерстяном полотне, и теперь он не мог не восхищаться: женщины казались почти живыми, улыбались, дышали уверенностью, и природа будто бы лишь на мгновение замерла, и вот-вот сейчас зажурчит вода, клов оглянется на Сиксеру и зарычит, мимо проскачет стайка мелких хищников...
Зал с картинами кончился, но чудес впереди ждало еще множество. В следующей комнате воздух стал еще жарче, чем среди картин, почти жег легкие — столько вокруг висело теплых кристаллов, но все трудности отходили на второй план: в продолговатых каменных кадках, освещенные кристаллическим сиянием, здесь стояли самые разнообразные растения. С мясистыми листьями, с тонкими веточками, с иголочками и без, раскидистые и хилые, каких только не было! У бедного Сиксеру поначалу даже глаза разбежались, и он не знал, к какой из кадок подбежать первой; а вот это, круглое, оно, кажется, называется кактусом? А вон то, в чем он стоит, должно быть, это и есть... земля?
— Вот оно есть, моя королева, — произнесла городничая, остановившись у кадки, расположенной в самом центре, и Сиксеру решил тоже направиться туда. Что за растение достойно внимания королевы? — Касаемо этого образца, вынуждена заметить, что произвести и прорастить его оказалось задачей непростой, но мы продолжаем испытывать надежду вывести подвид, являющийся более адаптированным к нашим погодным и климатическим условиям... в настоящий момент... вы ведь понимаете...
Высокому Сиксеру было легко глядеть через голову Резези, и диковинку он видел практически как на ладони. Это оказалось маленькое, зеленое и с виду крайне неказистое растеньице, с большими, где-то с половинку ладони, круглыми плоскими листьями, росшими на концах продолговатых тонюсеньких стебельков, и от дыхания женщин растение устало качалось, как будто кивало в знак согласия. Сиксеру оно показалось совершенно безынтересным, но Резези разглядывала его с таким воодушевлением, что он решил воздержаться от комментариев.
— И самое главное в данной совокупности обстоятельств, — продолжала городовая. — Вы просто обратите свой взор на это, моя королева, в наших кондициях... Это положительное, настоящее и отменное чудо...
Она подняла один из листков, и под ним оказалась небольшая, ярко-красная штуковина вытянутой формы с круглым задом, выросшая прямо из стебелька.
— Ой, — испугался Сиксеру. — Растение болеет?
Вокруг красной штуковины росли подсохшие маленькие листочки, и это из-за них он испугался, что цветку плохо.
— Не влезай, когда женщины ведут беседы, — проворчала городничая. — Совсем тебя отец не воспитывал, что ли?
Сиксеру сконфуженно поджал губы, а Резези легким движением руки отсоединила опухоль растения от стебелька и повертела в пальцах.
— Я такое уже видела, — заметила она. — В книгах, и вообще... это съедобно. Это плод. Он должен быть довольно сладким. Сиксеру, открой рот.
Сиксеру испуганно на нее уставился и даже помолился Матерям о своем спасении от непонятного гнева королевы, но это не помогло. Чем он так разозлил Резези, что она решила проверить на нем странную растительную штуку? Что будет с папочкой, когда он узнает, что его единственного сына отравили в первом же городе?
Хотелось убежать и больше никогда не приближаться ни к чему зеленому включая Кайливира, но приказ королевы нельзя не выполнить.
Он слегка присел и открыл рот; немного теплая, гладкая на ощупь штука оказалась между его губ.
— Хм, — он вонзил в мякоть "плода" зубы и почувствовал, как по губам течет. — Знаете... а недурно. Сладко...
— В самом деле? Надеюсь, это научит тебя доверять своей королеве, — заметила Резези холодно, но ее глаза улыбались. — Неужели ты осмелился подумать, что я собираюсь отравить свою солдатку?
— Моя королева... — Сиксеру сконфуженно поклонился, пряча покрасневшее лицо, и ему показалось, что его растрепанных стриженных волос коснулась ее маленькая рука.
— Если все будет идти согласно составленному учеными женщинами города гениальному плану, то еще до конца данного периода у нас в нашем распоряжении будут наличествовать первые грядки, — рассказывала тем временем городничая, будто пытаясь увести внимание Резези от странного парнишки. — Плоды являются чудесными на вкус, будучи как в чистом виде, так и включенными в состав других пригодных для питания блюд. Для примера не лишним будет упомянуть, что на местной кухне мы покрываем их слоем пищевого сахара, а после запекаем в пирогах в печах...
Осмотр растений продолжился. Сиксеру видел маленькие серовато-желтые пучки, росшие на каменной глади, и Резези объяснила, что из них делается мука — в его деревню мука поставлялась уже в мешках, и до этого момента он попросту считал, что она так, упакованная, и появляется на свет — когда он в этом признался, обе женщины расхохотались. Были и овощи, знакомые Сиксеру по виду и на вкус, некоторые из них отец приносил ему в качестве подарка на день рождения, ведь обычное их меню состояло только из мяса и хлеба. Росли кусты, покрытые крошечными горошинками ярко-черного цвета, и когда Резези сорвала один, размяла в пальцах и сунула Сиксеру под нос, он зашелся в приступе чихания, до такой степени, что едва устоял на ногах.
— Это пряность, такого ты тоже никогда не видел, — заметила Резези. — Собери-ка себе в карман пару шариков и попробуй сдобрить ими свою еду в лагере, увидишь, что будет.
Сиксеру поблагодарил за предложение, но городничая до того мрачно на него смотрела, что он не решился таскать что-то с выставочных растений. Резези покачала головой — опять ее солдатка ее не слушалась! Но на этот раз не сделала замечание.
Наконец, осмотрев почти все образцы в зале, они остановились у особенно крупного, коричневого и твердого на ощупь, у которого во все стороны тянулись ветви, покрытые редкими листьями, и с них свисали сморщенные плоды, источавшие неприятный сладковато-приторный аромат.
— Это есть винное дерево, — заявила городничая. — Оно являет собой одно из лучших произведений моих городских ученых дев! Из него допустимо производить просто восхитительный пьянящий сладкий напиток. Я имею честь пригласить вас испробовать, моя королева.
Сиксеру со спокойной душой разглядывал дерево, точно зная, что от такого предложения Резези откажется; и нетрудно представить, как он удивился, услышав о ее согласии.
— Моя королева? — он вопросительно уставился на нее, но ответом ему был почти уничижительный взгляд. И правда... чего это он вообще голос подал? Что себе позволяет?
— Ваша охранница тоже может быть допущена и выпить с нами, — заметила городничая, после чего на ее лице появилась донельзя довольная улыбочка. — Кто имеет счастье знать... может быть, мальчик сослужит нам хорошую службу этой ночью.
Напряженно сглотнув, Сиксеру с мольбой посмотрел на Резези, но она постаралась уйти от этого взгляда. Употребление алкоголя мужчинами, мягко говоря, не поощрялось в обществе, и папа часто учил его, что если уж ты решился выпить в женской компании, то будь готов к последствиям. В компании солдаток Сиксеру мог убедить себя, что Катча или еще кто из знакомых его защитит, а вот городничая точно не постесняется и воспользуется положением!
— Я вынужден... отказаться, — пролепетал Сиксеру, и, увидев помрачневший взгляд женщины, поспешно добавил: — Я бы с радостью в другой раз, но сегодня я на службе. Я на посту. Сухой закон...
Теперь уж Резези решила помочь и кивнула:
— Он совершенно прав. Пока он работает моей охранницей, пить ему нельзя. Но мы можем послать кого-нибудь за мужчинами для удовольствий. Тут ведь недалеко...
— Так пусть он и сходит!
Резези заглянула в перекосившееся лицо Сиксеру и твердо произнесла:
— Нет, пошлем кого-нибудь другого.
Любовь и благодарность Сиксеру нельзя было описать словами.
В личной комнате городничей воздух был куда приятнее, потому что рыжих кристаллов оказалась всего пара небольших гроздей. Посреди помещения, в окружении мягких кресел-мешков из шкур, стоял накрытый стол, обычно явно использовавшийся для письма — это Сиксеру понял по пятнам чернил, стыдливо прикрытым кружевными салфетками. На плоских, с серебристой каймой тарелках стояли разнообразные кулинарные изыски, за которые Сиксеру бы продал душу, особенно его заинтересовало ароматное овощное блюдо с шапкой расплавленного сыра, возвышавшееся посреди стола, как дворец над городом, но он, ясное дело, не осмеливался попросить об угощении. Стоя в стороне, он мог наслаждаться хотя бы видом того, как женщины ели, и в принципе это уже было не так плохо. Столько всего он увидел сегодня, столько всего узнал, будет рассказывать об этом городе своим внукам до самой смерти!
Резези и городничая почти сразу же начали налегать на вино, плескавшееся в высоких хрустальных фужерах, и хотя после глотка обе неприязненно морщились, на их лицах быстро зажегся румянец удовольствия. Вино отличалось от того, которое пил в лагере Сиксеру, и цветом, и густотой, и по правде сказать, ему тоже до смерти хотелось приложиться, но приходилось засовывать свои желания поглубже в сердце. Нужно держать марку.
Вскоре прибыли мужчины для удовольствий. Их хоно украшали узоры из золотых нитей, на каждом пальчике у них блестело по кольцу, а в ушах звенели сережки; сияя молодостью и томностью, мужчины смеялись, пели, танцевали, словом, изо всех сил окучивали уже слегка опьяневших дам. На Сиксеру они бросали короткие заинтересованные взгляды, но это было не больше, чем праздное любопытство: как мужчина, он вряд ли представлял для них какой-либо реальный интерес, а как стриженный дурак в запыленных сапогах, не мог и увести клиенток. Так что и внимание ему уделять незачем.
Находиться здесь стало практически невыносимо. В небольшой комнате быстро кончился воздух, от духоты кружилась голова, пахло вином и развратом, да и попросту смотреть на поведение пьяной городничей было противно. Резези держалась скромно, сдержанно, не реагировала особо на игры мужчин для удовольствий и все больше налегала на вино, но уже того, что на ее колене вился напомаженный мужичок, хватило, чтобы вызвать в Сиксеру приступ отвращения. В конце концов! Она, конечно, женщина, так что все естественно, но как кому-то могут нравиться надутые напомаженные губешки на расстоянии одного ногтя от собственного лица?!
Ступая тихо, как мышка, Сиксеру подобрался к двери и выскочил в коридор. Никто этого не заметила: изнутри все еще доносились смех, звон бокалов и пьяные голоса, и ни одна из женщин даже не поднялась с места. Для верности Сиксеру выждал пару минут, вдруг за ним все-таки отправятся, но после уверенно зашагал прочь по коридору. Миновал уже знакомые растения, еще раз полюбовавшись на вялый кустик, способный давать сладкие красные ягоды; прошел мимо картин, не удостоив их и взглядом, потрепал по голове одного из трех псов Резези, дремавших у входа. Вышел на улицу; здесь было все еще темно, похоже, этот город вообще не знал различия между днем и ночью; почему бы не засунуть в фонари на мостах кристаллы, указывающие время? Наверное, городовой веселее распивать с мужчинами, чем думать о благополучии жительниц, не так ли? Металл на груди как будто сжег кожу, но сорвать броши с хоно не поднялась рука. Все его тело едва ли стоило пятьдесят циляров, нельзя расбрасываться таким подарком!
Уже собираясь покинуть город, Сиксеру в последний раз взглянул на дом удовольствий, на случай, если заметит там Катчу. Музыка грохотала так, что дрожали стены, а при том пьяный смех умудрялся ее заглушать. В окнах виднелись танцующие, веселящиеся, милующиеся мужчины и женщины, иногда взлетали сброшенные детали одежды, некоторые даже вылетели на улицу. В глубине души он надеялся увидеть того мальчика, что кинул венок — венок теперь висел на его колчане — но не заметил никого даже похожего и со вздохом отправился вперед. Веревочный мост подгибался под весом его тела, внизу дружелюбно раскинула свои объятия бездна.
Несмотря на то, что дорогу он практически не запомнил, до лагеря Сиксеру добрался на удивление легко, ориентируясь по зову сердца и полосам на стенах. Лагерь оказался пуст, не слышно было смеха женщин или лязга оружия, только гельвиры и фирелоры нетерпеливо покрикивали, стоя на привязи. Добравшись до их с Кайли шатра, он вежливо окликнул его, предупреждая, что сейчас войдет, потоптался на месте, прислушиваясь к звукам внутри, пролез. Кайли отсутствовал, а его спальник оказался тщательно заправлен.
Что ж, слуга тоже имеет право немного отдохнуть! Интересно, как там Катча, хорошо проводит время?
Вытянувшись в своем спальнике, Сиксеру уставился в потолок и тут вдруг обнаружил, что смертельно голоден. После завтрака он съел только одну ягодку в ратуше, и больше ничего; впрочем, если Кайли гуляет, то, скорее всего, еды в лагере нет. Может быть, конечно, завалялась пара кусков хлеба и вяленого мяса? Или что-нибудь сладкое? Хотя бы что-нибудь...
Повернувшись на бок, он сладко заснул, и во сне видел изысканные блюда из дичи и бокалы с вкуснейшим вином, но стоило ему вытянуть к этому изобилию руку, как блюда и бокалы бросались испуганно бежать.