Лагерь собрали так быстро, что Сиксеру даже не успел в полной мере свыкнуться с мыслью о капитуляции. Еще не упали на землю обглоданные кости погибших солдаток, а армия уже была готова отправляться в путь; остальных девушек такая поспешность тоже напрягала, но нашлись и те, кто с нетерпением ждала возможности уже наконец покинуть Сейбон, вернуться к родной тьме. К тому же, в душах еще жила надежда, что новая война не за горами, и чем быстрее все вернутся в Нанно, тем скорее начнется новый поход.
Покидая рыжие тоннели, Сиксеру испытывал странную смесь облегчения и негодования: с одной стороны, он наслаждался пусть хрупким, но все же миром, а худой мир наверняка лучше доброй войны; но в то же время он жаждал славы, мечтал показать себя и свою костяную стрелу в бою и стыдился того, что лишь единожды встречался с врагом под флагом своего королевства (нападение на лагерь сложно брать в расчет, ведь тогда он сделал лишь один выстрел). Когда оранжевые камни остались позади и начались родные серые, солдаткам позволили переодеться обратно в знакомую форму; и в тот день Сиксеру вытащил из сундуков Кайли свое выцветшее красное хоно, а вместе с ним и тоску по дому. Интересно, как там отец? Как Матушка? А сестры? Кого из них избрали новой Старшей охотницей? Нравится ли ей это дело, много ли дичи? А отец, а его здоровье, а шахта, а все-все-все?
Мыслей было столько, что от тоски он едва снова не оказался больным; и чем роднее выглядели усыпанные кристаллами черно-серые своды, тем тяжелее было переносить путь. А ведь впереди еще несколько лет походов!
Несколько... а сколько? Признаться, он совсем потерял счет дням, и пришлось спрашивать у генералеи Нотри, сколько ему осталось; и смерив его очень уничижительным взглядом, она ответила, что Сиксеру осталось четыре года.
Время утекало, как песок Сейбона сквозь пальцы.
Одним прекрасным погожим утром после завтрака к нему подошла Линнвиэль и объявила, что Резези зовет его к себе. Явившись в знакомый шатер, он застал королеву в немного лучшем состоянии, чем при их последней встрече, во время аудиенции; она теперь могла сама сидеть с прямой спиной, чем и занималась, спрятав ноги в спальник, и на коленях держала привычные бумаги с отчетами и планами. Эмилия присутствовала, но делала вид, что является декорацией.
— Я знаю, ты соскучился по отцу, — с порога начала Резези. — Я даже уверена, что ты поступаешь правильно, ведь дома ты нужнее...
— Моя королева, — Сиксеру разглядывал выступившие на ее худом лице скулы и даже не пытался уследить за ходом ее мысли. — Простите, но я не совсем понимаю, к чему вы клоните.
— Ха, — фыркнула Эмилия, и уже он начал делать вид, что она декорация.
— Ты не понимаешь? — растерялась Резези. — Мы вернулись в твои тоннели. Войны сейчас нет. Ты свободен вернуться домой.
И в самом деле, некоторые женщины уже покинули армию и вернулись в родные дома, но Сиксеру ведь был приговоренным к службе преступником, а не новобранкой.
— Твое наказание действует только в период военного времени. Дома тебя примут, как героиню, — продолжала Резези. — Твои отец и мать будут очень счастливы, что вырастили такого сына. Отдохнешь, придешь в себя. А мы... а мы с тобой увидимся на следующей войне.
Он посмотрел на Эмилию; та пялилась на него во все глаза, и можно было практически услышать, как она мысленно умоляет его принять предложение и уйти.
— Моя королева! — воскликнул он, нарочно стараясь звучать как можно театральнее. — Я отправлюсь с вами в Нанно!
Резези расплылась в улыбке, а Эмилия, кажется, позеленела от гнева; Сиксеру наслаждался произведенным эффектом и в глубине души даже благодарил Эмилию за подсказку: королева любит демонстративность.
— Я в тебе не сомневалась, — произнесла Резези, и он сразу понял, кто там сомневалась.
— Но с отцом... я бы все же хотел увидеться, — добавил он, видя, что произвел правильное впечатление. — Это для меня очень важно. Хочу, чтобы он узнал, что его сын вернулся героиней...
— Думаю, мы остановимся неподалеку от вашей деревни, чтобы напоить гельвиров. Как и перед нашей встречей, — Резези улыбалась во весь рот. — Так вышло, что мы вновь очутились на этом маршруте... Удивительное совпадение, правда?
— Ума не приложу, как так вышло, — кивнул Сиксеру. — Ты ведь согласишься прогуляться туда со мной, Рези? На мои родные места?
— Конечно!
— Минуточку, — холодно произнесла Эмилия. — Я ведь иду с вами, верно?
— Исключено! — Резези не слышала холодности в ее словах, смотрела с обожанием. — Тебе нельзя покидать лагерь. Чем меньше народу о тебе знает, тем для нас лучше.
— И что, я буду сидеть тут совсем одна?!
У Сиксеру закипела кровь, и он уже вот-вот хотел сказать этой женщине пару неприятных слов, защитить Резези; но оказалось, что не так уж ей и нужна защита.
— Ты не маленькая девочка и, кажется мне, ничем не больна, — почти твердо ответила она. — Сумеешь провести без меня вечер.
Эмилия поджала губы, и Сиксеру одновременно ликовал и боялся своего ликования: почему же эта женщина вызывала в нем такое отвращение?
— К тому же, с тобой останется Филипп Мэй.
Эмилия закатила глаза; Сиксеру лишь чудом удержался от того же, мысленно сетуя на то, что Резези все-таки подсластила ей таблетку.
Очень быстро к прогулке присоединились Чабведа и Катча; Сиксеру позвал их по отдельности, каждую предупредив, что будет и вторая, и по тому, как искренне они радовались этой новости, еще раз понял, что они близки.
Влюбились ли Эмилия и Резези друг в дружку так же, как и эти двое? Катча и Чабведа лучатся счастьем, каждая встреча, кажется, придает им сил и желания жить, а Резези за пару месяцев превратилась в практически скелет; могут ли за этими двумя состояниями скрываться одинаковые чувства? И разве любовь, та любовь, о которой он слышал от отца и матери, может иметь такое влияние на организм? Разве не должны влюбленные расцветать?
Вот скоро он их, родителей, и спросит, прямо лично, прямо в глаза! От одной мысли замирает сердце...
Кайли пошел с ними, потому что шла Чабведа, а он скучал по сестренке, и рад был на день сбежать от обязанностей, даже если знал, что обязанности от него не сбегут. Существовала опасность, что пойдет еще и Эльноид, поэтому собирались быстро и практически тайно; но ни в лагере, ни на пути никаких препятствий не встретилось.
Деревня за прошедшие месяцы практически не изменилась, разве что в столь ранний час на единственной приличной улице оказалось уж слишком много мужчин. Большинство из них были мужчинами для труда и знали Сиксеру; они останавливались, громко здоровались, хлопали по плечу и обнимались, некоторые даже начинали плакать, не веря, что Сиксеру вернулся домой целым и невредимым. От них он узнал, что его отец, скорее всего, находится у бывшей старшей охотницы, и ощутил болезненный укол стыда, вспомнив, почему его мать лишилась высокого звания.
Резези покраснела и отвела взгляд — ей тоже было стыдно. За прошедший год она так побледнела и похудела, что окружающие уже не узнавали в ней свою королеву и даже спрашивали, как поживает правительница, стоя в шаге от нее; это тоже не добавляло ей уверенности в себе.
— Хочу напомнить, что ты поступила по закону, Рези, — вкрадчиво произнесла Чабведа, пытаясь хотя бы частично ее подбодрить. — Я уверена, эта женщина и без звания неплохо устроилась. Вон, с любимым время проводит! Что может быть прекраснее?
— Да, что может быть прекраснее, — равнодушно отозвалась Резези, поправляя шарфик на шее.
Мужчины провожали их взглядами и перешептывались, обсуждая то, какую большую женскую компанию Сиксеру привел с собой, и многие даже решили, что дамы непременно должны быть в каких-то отношениях с ним, и вот как ему повезло; Сиксеру же лишь у порога материнского дома понял, что забыл спросить, почему все они были в это время не на работе.
В деревне Сиксеру стояли лишь невысокие домики из камня, не чета тем великолепным зданиям, что он видел в городах; и на их фоне дом бывшей Старшей охотницы почти ничем не выделялся. У него было небольшое до блеска намытое крыльцо и маленькая надстройка над овальной крышей, игравшая роль второго этажа, где в ранние годы располагались детские — для ребенка старше десяти лет там были слишком низкие потолки. Само каменное нутро дома было разделено на пять отдельных комнат, одна из которых служила для приготовления и употребления пищи, одна была личными покоями хозяйки, а три оставшиеся в прошлом принадлежали ее дочерям. Взойдя на порог, гостьи сразу увидели очаг, дым из которого вытягивался и через выход на улицу, и через небольшое отверстие в потолке; и сразу же встретили господина Фелонза, в чистом и красивом хоно. Мурлыкая под нос песенку, он крутился над кастрюлями и шинковал большим ножом кусочки дичи, отправлял их в котелок, кипевший на огне. При взгляде на отца Сиксеру лишился дара речи: тот несчастный, умирающий от болезни худой мужчина за прошедшее время умудрился расцвести, как настоящий цветок. У него теперь был красивый овал лица с выраженными мужественными скулами, густые белые волосы, уже опустившиеся почти до пояса, широкие крепкие плечи и немного полноватые бедра, на которые, по словам Матушки, она и засмотрелась в день их первой встречи; и глядя на это преображение Сиксеру впервые по-настоящему ужаснулся тому, как давно не был дома.
Рези положила руку на его плечо, без слов спрашивая, из-за чего он замялся, и Сиксеру воскликнул слишком громко:
— Папа!
Господин Фелонза испуганно выронил нож в кастрюлю и с мгновение растерянно смотрел на то, как каменная ручка исчезает в супе; а затем еще более растерянно посмотрел на сына.
— Сиксеру?
— Папа!
— Сиксеру!
— Папа!!!
Они бросились друг к другу, обнялись со всей силы, и Сиксеру поймал себя на том, что рыдает, как ребенок, но не мог остановиться. Отец целовал его щеки, взъерошивал волосы, прижимал к себе и рыдал почти навзрыд; Сиксеру стискивал его, подставлял лицо под поцелуи и улыбался так, что от улыбки трещали щеки.
Женщины стояли на пороге и растерянно перетаптывались, но улыбались, не в силах отвести глаз от этой сцены. Господин Фелонза вытер слезы краем хоно, еще раз оглядел сына с ног до головы, еще раз сто поцеловал его лоб, и лишь после этого заметил, что с ним была кто-то еще.
— Ах, аксолотличек мой, ты привел подруг? — улыбаясь, он осмотрел всех женщин по очереди, узнал Резези и немедленно перестал улыбаться. — Я сейчас позову твою матушку! Извините!
— Не нужно шума, — попросила ласково Резези. — Я здесь инкогнито! Никому не нужно знать!
— Но, моя королева...
— Никакая это не королева! — со смехом прошептала Чабведа, хватая Резези под локоть и втаскивая ее вглубь помещения. — Это наша Рези! И ее ждет успех в любви!
Кайливир вошел последним и затворил за всеми дверь; господин Фелонза задержал на нем взгляд, но после бросился к своей кастрюле и попытался подцепить пальцами нож, да только обжегся.
— Смотрю, будете нас потчевать супом из ножа? — пошутила Чабведа. — Оп!
Магическим жестом она притянула нож к себе и бросила его в ведро, стоявшее неподалеку; господин Фелонза тут же плеснул туда воды из кадки и принялся отмывать.
— Но, папа, — еще всхлипывая, но уже не плача, произнес Сиксеру. — Почему ты здесь? Что с нашим любимым домиком?
— Это удивительная история, мой мальчик, — хмыкнул тот. — После вашего ухода я ведь отправился с твоей матерью в санаторий! Там меня лечили от той гадости в моей груди...
— Точно, твой отец же шахтер! — воскликнула Катча, уже вольготно раскинувшаяся на стоявшем в углу каменном кресле, словно у себя дома. — В моем городке тоже есть шахты, и у многих из их работников начинается кристаллическая болезнь...
— Верно, и со мной была та же беда, — кивнул господин Фелонза, удивленно посмотрев на нее (она как раз заняла любимое место Матушки), но сдержав возражения. — Но теперь это уже в прошлом! Я пролечился в санатории, и теперь мои легкие абсолютно чистые. Благодарю вас, моя королева.
— Не стоит, не стоит, — смущалась Резези. — Это мой долг, заботиться о подданных... даже о мужчинах...
Она стояла посреди комнаты, вжав шею в плечи и сцепив руки в замок; если не знать правды, то Катчу можно было принять за королеву, а Резези — за какую-нибудь стеснительную юную магею.
— Не хотелось бы никого расстраивать, но стоит господину Фелонза только вернуться к работе, и в скором времени болезнь расцветет с новой силой, — равнодушно заметила Чабведа. — Чтобы лечение имело смысл, он должен навсегда прекратить работать в шахте, только так. Именно по этой причине мужчинам для труда не полагается лечение — бесполезно.
— И вовсе не бесполезно, госпожа, — возразил тот. — Я больше к работе в шахте не вернусь.
— Как это?
— А так, — усмехнулся он. — В нашей деревне больше нет шахты! Завалило!
Не успели все проглотить эту новость, как на пороге появилась госпожа старшая охотница, и вся сцена повторилась почти с самого начала: объятия, слезы, вопросы, и целый океан любви — сердце щемило от одного взгляда!
— Как вы держитесь, Матушка? — ласково спросил Сиксеру, прижимая ее к своей груди. — Как справляетесь без работы?
— Твоя старшая сестра заняла мое место, — отвечала та. — Так что, по большому счету, в нашей с дорогим жизни ничего не изменилось. Раньше о нем заботилась я, а теперь — дочь. Это даже немного правильнее, когда дочь заботится.
— От дочери не так стыдно принимать деньги, как от возлюбленной, — добавил господин Фелонза, и хотя Сиксеру не понимал этой логики, но был просто рад, что дела отца поправились.
— Ах, я сейчас, позову твоих сестер! — воскликнул отец радостно. — Они уже взрослые дамы и живут по соседству, — это было сказано специально для гостий. — Мои замечательные девочки!..
— А мы пока накроем на стол, — кивнула старшая охотница и стрельнула взглядом в Кайливира. — Юноша, займись делом.
Кайли задумчиво хмыкнул, но послушно поспешил взяться за хозяйство; Сиксеру хотел было присоединиться тоже, но напомнил себе, что он, вообще-то, стрелица, а не просто юноша, и как-то не пристало ему выполнять мужскую работу по дому.
Матушка удивленно посмотрела на него, но тоже явно пришла к этой мысли и лишь хмыкнула себе под нос.
Вскоре примчались и сестры, и в третий раз полились слезы и поцелуи; гостьи уже устали это наблюдать и поспешили рассесться вокруг стола, поставленного в соседней комнате — тепло очага дотягивалось досюда через арочный проход. Сиксеру сел тоже; господин Фелонза обнял за локоть Кайли и проворковал:
— А мы с тобой, милый юноша, поедим за порогом, чтобы никого не смущать.
— Позвольте, это мой родной брат, — возразила Чабведа. — И мне привычно есть с ним вместе. В армии не до этикета!
Сиксеру ни разу не видел их за едой вместе, но промолчал.
— В армии, — господин Фелонза с сомнением посмотрел на Кайли. — Чем же ты там занимаешься, в этой армии?
— Я слежу за хозяйством, — с кристальной улыбкой ответил тот. — Готовлю еду, подшиваю одежду.
На лице господина Фелонза было почти написано "ясно, проститут", и он поспешил отпустить руку Кайли, но тот, казалось, ни капельки не обиделся, не изменил своей переслащенной улыбке. Почувствовав на себе внимательный взгляд отца, Сиксеру попытался спрятаться за своей глиняной тарелкой и обменялся взволнованными взорами с Резези — она очень вовремя повернулась к нему, уловив суть разговора. Сейчас Сиксеру еще было лишь семнадцать лет, и это защищало его от серьезных претензий на его тело, но через год...
— Кайливир — лучшее, что есть в армии, — вдруг заявила Катча, разглядывая мутную, написанную на выдолбленной коже картину на стене, грубыми мазками изображавшую Старшую охотницу и троих ее взрослых дочерей. — Он готовит, убирает и заботится о нас всех. И, что самое главное, не ведет себя как мужчина для удовольствий: происходя из мужчин для труда, он крепко держится своего происхождения.
— Вам нравится картина? — Старшая охотница заметила направление ее взгляда, а вот слова пропустила мимо ушей. — Тогда у меня есть, что вам показать!
— Мама, пожалуйста, — смутился Сиксеру, зная, что сейчас произойдет, но Матушка была непреклонна.
Из складок своего хоно она достала кусочек кожи, развернула и протянула Катче на ладони. Бледными бежевыми красками там был изображен на редкость толстощекий младенец, пытавшийся подняться на пухлых ручках, чтобы получше видеть художницу.
— Это портрет моего мальчика в детстве. О, он был такой прелестный, вы себе даже не представляете! Он еще до рождения уже был крупненький, больше чем все мои дочери, ох и тяжело же было такого вынашивать и рожать! Поэтому, наверное, у меня и не было больше детей после Сиксеру... Ну да без разницы, главное, что он был такой хорошенький, такой плотненький, что я уговорила одну знакомую написать его портрет, хотя обычно мальчикам не пишут... И вот! До сих пор храню! Правда же, он просто прелесть?
Чабведа взяла портрет из рук Катчи и приблизила его к лицу настоящего Сиксеру.
— Ха! Надо же! Ни капельки не изменился!
— Все вы шутите, госпожа Чабведа, — смущенно буркнул он; Чабведа весело рассмеялась, сложила шкуру и передала Резези.
— Ладно, ладно, не будем его расстраивать, — попросила Старшая охотница, лаская сына одним взглядом. — Сиксеру, лучше ты расскажи нам о своих приключениях...
Рассказ вышел таким долгим, что когда Сиксеру добрался до супа, то тот уже совсем остыл; зато в глазах собственной семьи он теперь был настоящей героиней, и отец даже расплакался от гордости за своего сына.
— Спасибо за угощение, господин Фелонза, — тихим голосом произнесла Резези, когда все было съедено, включая десерт из теста и вареных фруктов — редчайшее угощение в этих краях, которое Матушка берегла, как зеницу ока. — Но можем ли мы поговорить о более насущных делах? Шахта...
— Ах, женские разговоры! — господин Фелонза сделал несчастный вид. — Ничего в этом не понимаю! Сиксеру, Кайли, пойдемте мыть посуду.
— Извини, папа, но я хочу послушать, что Рези скажет, — мягко произнес Сиксеру, хотя в душе у него залегла обида, оказывается, он успел отвыкнуть от обычного отношения к мужчинам. — Вдруг я смогу сделать дельное предложение?
Господин Фелонза открыл рот от удивления, а Сиксеру чуть не умер от стыда, подумав, что звучал слишком самовлюбленно, но собрал волю в кулак и все-таки остался сидеть с серьезным видом.
— Если шахта не будет работать, деревне придет конец, — заявила Резези, и ее голос постепенно набирал присущую ему силу. — Это именно шахтерское поселение; очень скоро здесь не станет денег, и мужчины начнут уходить в поисках другой работы, а следом за ними уйдут и женщины. Деревня умрет...
— Разве нельзя заниматься другими делами? — невинно возразила Катча. — Не знаю там, ну, ткать? Прясть? Чем там еще парни обычно заняты...
— У нас не тот климат, чтобы разводить здесь много животных, да и деньги там совсем не те же самые, — Сиксеру пожал плечами. — Думаю, Рези права. Если не найдется другого месторождения, то скоро деревне придет конец. Может быть, это и к лучшему! Папа и Матушка смогут отправиться в какое-нибудь более приветливое место...
— Не знаю, Сиксеру... моя Матушка, твоя бабушка, жила здесь, и ее Матушка, твоя прабабушка, тоже, и так можно еще долго продолжать, — вздохнула старшая Охотница. — В этой деревне наши с тобой корни. Можно ли просто взять и уехать?
— Конечно, можно! Мы вот в Нанно путь держим; Матушка, папа, поехали с нами! Вам там будет хорошо. Рези поможет обустроиться...
— Нанно? Нет уж! Там ведь столько красивых мужчин! — господин Фелонза просунул голову в арку и напряженно посмотрел на возлюбленную. — Я уж лучше здесь от голода умру, чем туда...
— Что ты говоришь такое, дурак? — обиделась Старшая охотница. — Я родила от тебя четверых детей, а ты до сих пор сомневаешься в моей любви?
Чабведа и Катча поперхнулись чаем, засмущались, ужаснулись таким признаниям в сторону мужчины для труда, и сам господин Фелонза залился краской, а три его дочери стеснительно захихикали, лишний раз вспомнив о своем неблагородном происхождении; но Сиксеру заметил, что Резези и Кайливир не обратили на эту фразу никакого внимания. Одна явно старалась не делить мужчин на категории, а второй сам происходил из тех, кого любить не полагалось...
— В общем... в общем, мы никуда не поедем, — заключила охотница, теперь сама краснея за собственного избранника. — Спасибо тебе, конечно, Сиксеру, очень мило, что ты о нас заботишься, но покидать свою деревню в нашем возрасте — плохая идея. Мы и так еле-еле пережили те месяцы, что твой отец провел в санатории...
— О да! Такая была тоска по родным местам, по родной площади с колодцем... ты себе даже не представляешь...
Сиксеру трагично вздохнул и попытался в последний раз воззвать к ним:
— Но это же так опасно, папа! Матушка! Деревня обречена на смерть...
— Кхм, — смущенно кашлянул Кайливир, привлекая внимание. — Слушайте, я, конечно, не экспертка или что-то в этом роде... но разве Резези и Сиксеру со своей магией не смогут решить вашу проблему? Сиксеру разорвет большие камни, а Резези уберет мелкие... и свободна ваша шахта.
Он стоял в проеме и вытирал полотенцем только что вымытую глиняную тарелку, но говорил вполне разумные вещи; Сиксеру посмотрел на королеву так, словно в первый раз за вечер ее заметил, и она ответила ему не менее недоуменным взглядом.
— Сиксеру со своей магией? — недоумевал господин Фелонза. — Сиксеру, о чем этот юноша говорит?
Подавив нервный смешок, Сиксеру пожал плечами; а забавно, что папа постоянно называл Кайли "юношей", хотя не мог не видеть, что не такая уж у них и большая разница в летах.
Было решено, что дело не стоит откладывать, и почти сразу после чая всей компанией они отправились к заваленной шахте. Господин Фелонза всю дорогу нервничал и бормотал, что не пристало королеве тратить свои силы и время на подобные глупости, а Резези была вынуждена раз за разом повторять, что как раз ей, королеве, и пристало заниматься помощью подданным, но он все не хотел отступать. Сиксеру шел почти молча и сжимал в колчане древко костяной стрелы; мать и сестры пошли тоже, и теперь он чувствовал на себе груз какой-то странной ответственности. Показать им, доказать им...
Шахта была завалена крупными камнями; вокруг нее шлялись несколько мужчин и явно пытались как-то разобраться с завалом, но при виде делегации из женщин они поспешили убраться с дороги. Несколько мгновений все задумчиво рассматривали камни, а затем почти одновременно все взгляды устремились на Сиксеру.
— Разрушь завал, — попросила Резези. — А я вытяну оставшиеся камни и своей магией не дам взрыву распространиться по тоннелю.
— Хорошо, Рези, — Сиксеру вытащил стрелу и заложил ее в лук. — Скажи, когда будешь готова.
Она кивнула и подняла руки над головой; волна энергии коснулась ее волос, перекатилась по всему ее телу, потекла в землю, и Чабведа ахнула, яснее прочих чувствуя эту силу. Резези нахмурилась, собираясь с мыслями, а потом кивнула едва заметно: ее магия теперь держала почти все проходы шахт.
Господин Фелонза хотел что-то сказать, но Катча бесцеремонно зажала ему рот рукой, понимая, что лучше сейчас волшебниц не отвлекать.
Натянув тетиву, Сиксеру попытался найти в своей голове какое-нибудь неприятное воспоминание, и на этот раз ему далось особенно легко: достаточно было представить лицо Эмилии Найтхевен с этой ее противной улыбочкой, как волна энергии схлынула от его головы к ногам, и костяная стрела задрожала в руках. Чем больше он колдовал, тем легче было призывать магию — как и учила Чабведа.
Когда это было!
Стрела свистнула, Сиксеру выдохнул, и камни разлетелись в разные стороны мелким каменным градом. Матушка спрятала отца под краем своего хоно, а сама женственно лишь прикрыла глаза, чтобы в них не попали осколки. Но все, как одна, были шокированы до глубины души: ведь выросли с идеей, что мужчины к магии не способны, и наверняка до этого момента не верили на самом деле, что Сиксеру сможет как-то помочь. А теперь, увидев собственными глазами...
Завал разлетелся в стороны, и остались лишь несколько крупных глыб, лежавших в глубине тоннеля. Резези протянула их к себе магией и отбросила в сторону; Сиксеру пробежался к освобождённой шахте, подобрал свою стрелу — целую и невредимую.
— Это невозможно, — пролепетала матушка. — Этого не может быть. Мужчины к магии неспособны, а в том, что Сиксеру мужчина, не может быть никаких сомнений — я знаю, я его мать!
— Это правда, что когда я обучала его основам магического искусства, то особых успехов он не демонстрировал, — Чабведа улыбалась так, словно это была её и только её победа. — Но Сиксеру сумел найти в себе магический источник самостоятельно, без всякой помощи. И создал совершенно новое магическое искусство! Гордись своим сыном, матушка, он станет великой солдаткой!
— Ах... какой ужас, — пролепетала матушка расстроенно. — В него же так ни одна женщина не влюбится!
Сиксеру слышал ее, и стоило бы, наверное, расстроиться; но вместо расстройства он вдруг почувствовал воодушевление. Матушка не просто огорчилась; матушка испугалась, потому что осознала, насколько ее маленький сынок превзошёл других мужчин.
— Сиксеру, лучше выйди оттуда, — посоветовала Резези. — Держать становится тяжело, и мы ведь не знаем, не пострадали ли от взрыва укрепления...
Маленький камешек отвалился от стены и ударил Сиксеру в плечо — Резези не удержала его на месте. Но он лишь смахнул невидимую пыль с плеча и заявил самоуверенно:
— Отпускай, не бойся; я знаю, шахта в порядке.
Резези устало выдохнула и опустила руки; пара камушков покатились по земле, да стены, кажется, немного просели, но в целом шахта выстояла — оставалось лишь немного привести её в порядок.
— Эй! — высунувшись, Сиксеру окликнул тех шахтёров, что боролись с завалом до их прихода. — Подсобите мне немного, и завтра сможете выйти на работу!
Мужчины растерянно топтались на месте и переглядывались, решая, можно ли этому парню вообще доверять.
— А ты... а ты кто будешь? — спросил один из них растерянно. — Выглядишь, как мальчишка, а ведёшь себя как барышня...
Они наверняка знали Сиксеру в лицо, просто поверить не могли, что эта мужчина-солдатка с магической стрелой — тот самый смешливый мальчик, старшей охотницы сын.
Сиксеру пожал плечами и заявил:
— Я — Сиксеру Фелонза Шайбенит.
Катча фыркнула и закатала рукава нательного белья, объявив, что сама тут все подчистит, раз уж юноши в сторонке изволят яйца мять.
***
Утомленная магией, Резези прилегла вздремнуть в стороне от шахты, и господин Фелонза предпочёл остаться подле нее, на всякий случай. Когда она открыла глаза, то дело было уже сделано, и все, мужчины и женщины, вперемешку, радостно галдели и обсуждали то, насколько он, Сиксеру, молодец.
— Ты не просто даришь нам новые поводы погулять и выпить, — одобрительно говорили мужчины. — Ты даришь нам надежду, Сиксеру! Надежду на то, что мы годимся на что-то большее. Что мечты могут сбыться...
Сиксеру заметил, что Резези проснулась, подошел к ней, чтобы помочь подняться, но отец задержал его словами:
— Это всего лишь напрасные иллюзии.
Резези закрыла глаза и явно навострила уши, и Сиксеру решил позволить ей послушать разговор, не выдал, что она больше не спала.
— В каком смысле, папа? — он сделал вид, что смотрел на отца, а не на королеву.
— Как только закончится война, ты вернёшься в нашу шахту, и все будет точно так же, как было до твоего ухода в армию. Армия так и останется чисто женским занятием...
— Ты ошибаешься. Войне уже конец — вы не слышали? Мирный договор был подписан пару месяцев назад. Я присутствовал при подписании — Резези меня попросила. И при этом я остался солдаткой. Если будет новая война — я вновь стану сражаться вместе со своими подругами...
Остальные тоже подтянулись, и явно услышали обрывки разговора — впрочем, Фелонзы и не пытались его как-то скрыть.
— Правильно, Сиксеру! — радостно воскликнула Катча, повиснув у него на локте. — Без тебя и жизнь не та!
— Ты доиграешься, сын, — угрюмо продолжал господин Фелонза. — Ты и так ведёшь себя отвратительно! Посмотри только! Как ты одет? Все хоно в пыли!
— Я работал в шахте, папа.
— А волосы? У тебя были такие прекрасные волосы! Где они теперь?
— В мусорной корзине, — Сиксеру пожал плечами. — Так удобнее сражаться, папа. Да и жить...
— И ты ещё и водишь дружбу с женщинами! Пытаешься стать для них своим в доску! Думаешь в тебя такого может кто-нибудь влюбиться? Госпожа Катча, вот вы бы влюбились в него?
— Хм, ну, я могла бы, — честно сказала Катча. — Но думаю, мне больше по душе кое-кто другая.
— Кто? — с интересом спросил Кайли, хотя знал ответ, а она только засмеялась.
— Видишь, папа, она сказала "могла бы".
— Чтобы устроиться в жизни нужно, чтобы без всяких "бы"! Посмотри на меня, Сиксеру: мы с твоей мамой так сильно любим друг друга, и все равно... и все равно меня завтра вновь ждёт изнуряющая работа в шахте. И никакая любовь мне не поможет!
— Папа... — Сиксеру с сочувствием смотрел на отца. — Не пугайся; за тобой стоит Рези.
Господин Фелонза все-таки испугался и метнулся в сторону; Резези, вставшая со своего места во время его пламенной речи, смерила мужчину задумчивым взглядом и произнесла, как будто бы ни к кому не обращаясь:
— Я как раз хотела подписать этот закон сегодня вечером... что ж, полагаю, вы будете первыми, кто узнает об этом, во всей Нанно.
— Чего ты задумала, Рези? — веселиться расхотелось; слишком уж уверенная улыбка светилась на маленьком лице королевы.
— Я задумала и составила закон, который сегодня же подпишу, — туманно ответила она. — Благодаря этому закону мужчины для труда смогут выкупать себя и своих сыновей у государства!
Она произнесла это очень торжественно, но никто не среагировал: мужчины были слишком глупы, чтобы понять ее, а женщины слишком шокированы, чтобы что-то сказать.
Один лишь Сиксеру быстро пришел в себя и воскликнул:
— Резези, это немыслимо! Такой закон тебе не простят! Ты же говорила, что королева, которая...
— Я чувствую, что мне и так недолго осталось носить корону, — равнодушно бросила Резези, но он заметил, что у нее задрожала нижняя губа. — Хочу хотя бы перед концом своего правления сделать что-то хорошее.
— Бросьте, вы будете править еще сто лет, ваше величество, — пролепетал господин Фелонза, хлопая ресницами. — Но я не понимаю... не совсем понимаю... вы сказали... что вы сказали?
— Я сказала, что дарую тебе возможность обрести свободу. Каждый мужчина для труда сможет добиться определенных гражданских прав, если внесет за себя определенную сумму. На данном этапе это самое большее, что я могу сделать, объявить равенство мужчин и женщин перед законом не в моих силах... этого бы общество Нанно не пережило...
— Это чудесная идея, Резези, особенно если ты уверена, что хорошо все продумала, — подал голос Кайли. — Но что касается мужчин для удовольствий?
— Да, да, конечно, они тоже могут обрести свободу! Им будет даже легче, ведь мужчины для удовольствий имеют больше денег; но я предполагаю, что из этой касты гораздо меньше мужчин захочет изменить свое положение. Гораздо меньше из них захочет стать "свободным мужчиной"...
— "Свободный мужчина" это очень красиво звучит, — осторожно начал Сиксеру. — Но чем такой мужчина будет заниматься? Чем зарабатывать на жизнь?
— А чем захочет! У свободного мужчины будет почти столько же прав, сколько у средней женщины. При желании он даже сможет остаться работать там, где работал до своего выкупа! Но если захочет, то сумеет и уехать в другой город, и даже сменить род деятельности. Например, мужчина для труда сможет устроиться в дом удовольствий, а мужчина для удовольствий, например, отправиться работать на рынок... И главное — они смогут в любой момент уйти с текущего места занятости и найти себе другое! Вот, что такое свобода! Вот, какова жизнь свободного мужчины!
— Какая же в этом прелесть? — растерянно спросил один из мужчин для труда, недоумевающе глядя то на Резези, то на Сиксеру. — Что дает эта свобода?
— Свободу!
— Свободу разве можно кушать? Разве ей можно укрыться?
— Нельзя, конечно, но зато можно не делать того, чего делать не хочешь. Господин Фелонза сможет уже никогда не возвращаться в свою шахту, — улыбалась Резези. — Жалование Сиксеру достаточно высокое, чтобы он завтра же, после вступления закона в силу, сумел выкупить и вас, и себя. Госпожа старшая Охотница заберет вас в свой дом, и до конца своих дней вы будете готовить ей суп и подшивать ее хоно!
— Ах... это звучит как мечта! — господин Фелонза блестящими глазами уставился на Матушку. — Как сладкий сон! Хотя слова про конец жизни меня немного пугают...
— Если уж умирать, то вместе, милый, — Охотница сцепила с ним свои руки и коротко поцеловала мозолистые пальцы. — Теперь ты точно от меня никуда не денешься! Теперь ты точно будешь всегда моим.
Насколько Сиксеру понял задумку Резези, то отец, став Свободным мужчиной, как раз-таки мог в любой момент взять и уйти от матушки, стать портным или еще кем-то, кем всегда мечтал быть; но Резези не спешила поправить охотницу, а Сиксеру не решился бы указывать Матушке на ее ошибку.
Одна из сестер Сиксеру осторожно поинтересовалась, приобняв его за локоть:
— А если женщина очень хочет выкупить мужчину, а он сопротивляется, она может все равно внести деньги и сделать его своей собственностью, ведь так?
— Не так! Свободный мужчина — ничья не собственность. Свободный мужчина сам по себе. Если он не хочет жить с тобой, значит, нельзя его заставить. Это мужчины для удовольствий свободно продаются и покупаются...
— Но, госпожа Рези! Какая тогда польза в этом вашем законе для нас, для женщин?
— Для нас — никакой, — сухо ответила Рези. — Этот закон направлен только на пользу мужчин.
Женщины недовольно переглянулись и даже начали роптать, и Сиксеру ощутил поднявшуюся в душе войну беспокойства; ему показалось, что Резези и правда рисковала лишиться трона... и головы.
Сестра отпустила его и посмотрел недовольно, с вызовом, как будто он был единственным виновником такого несправедливого закона; возможно, в сердце сестры уже жил какой-нибудь мужчина, не слишком желавший принимать ее ухаживания, и теперь она боялась, что он выкупит себя и станет навеки недоступным для ее чар. Но Резези все еще считалась королевой, а с королевой нельзя спорить.
— Мальчики и девочки, — Катча говорила так громко, что хотелось поморщиться, но зато ее голос пересиливал все мысли. — А что, а есть у вас место, где можно как следует напиться?
Вот это предложение все приняли на "ура".