Следующим утром Сиксеру проснулся от голоса своего отца, и на минуточку даже улыбнулся, решив, что находится снова в своем доме. Но шкуры спальника были куда мягче, чем кровати в домике, и он слышал дыхание Кайливира совсем рядом; распахнув глаза, Сиксеру убедился, что находится у себя в шатре, в лагере солдаток, а посмотрев на потерянное лицо Кайли, убедился и в том, что отец и в самом деле явился прямо сюда.
— Что происходит?
— Я не знаю. Я боюсь вылезти на улицу, — Кайли отложил шитье и опасливо покосился в сторону голосов. — Еще заставят опять что-нибудь мыть, а у меня уже все руки сыпью покрылись.
Как подруга, Сиксеру должен был выслушать его и поддержать, но решил отложить это на потом — сначала отец.
Господин Фелонза в самом деле стоял в окружении дочерей и сонных еще солдаток, и судя по плотно набитым корзинам и мешкам с вещами, явился не просто поздороваться. Да к тому же рядом с ним стояла и Резези, явно растерянная и смущенная; наверное, ей захотелось пройтись, а Фелонзе повезло наткнуться на нее в самый подходящий момент. Нужно вмешаться, пока бедную королеву не задушили любовью!
— Па... папа? — пролепетал Сиксеру растерянно, подходя ближе к нему. — А что...
— Я принес вам, вот, сейчас, — он окликнул одну из дочерей, и та с тяжелым выдохом опустила перед отцом корзину с подарками. — Здесь овощи в уксусе по моему рецепту, варенье, много вяленого мяса с приправами, колбаса...
— Это что за праздник живота? — громко спросила Линнвиэль, возникнув позади Сиксеру. Резези залилась краской и довольно твердо сказала:
— Отец решил навестить Сиксеру и принес ему подарки!
Бедняга Сиксеру мечтал провалиться под землю и чувствовал, что его лицо горит как при жаре; но Резези бросила на него паникующий взгляд, а отец уже открыл рот, явно чтобы сказать какую-нибудь смущающую глупость, и Сиксеру вспомнил, что верность королеве должна стоять превыше всего.
— Так и есть, — с нажимом заявил он, выразительно поглядев на отца. — Ах, папа. Как. Мило. С твоей. Стороны.
Солдатки, как и сестры, залились веселым смехом, и многие наверняка поняли суть маневра, и оттого смеялись еще больше, даже за животы хватались; а Резези высоко вздернула подбородок, сделала серьезное лицо и бросила почти презрительно:
— У меня на это нет времени!
И ретировалась чуть более поспешно, чем стоило.
Нежно обняв отца за пояс, Сиксеру отвел его к лагерю стрелиц и попросил сложить все съедобное изобилие возле обоза. Несколько банок тут же испарились, унесенные самыми голодными солдатками, сестры с интересом осматривались и довольно громко восхищались лагерем и женщинами, чем смущали еще больше.
— Ну, рассказывай. Решение принято? — решил уточнить Сиксеру. — Матушка выкупит тебя, и ты станешь Свободным Мужчиной?
— Видимо, так! В шахте я бы в любом случае умер в скором времени, ведь я уже немолод, — отец так никогда и не смог смириться с тем, что старшая дочь появилась у него аж в девятнадцать лет, и теперь он влачил существование несчастного сорокадвухлетнего старика. — А так я смогу ухаживать за домом твоей Матушки, и, ну, поскольку я неплохо тку, мы думаем, я мог бы производить ковры на продажу. Иногда. В свободное время...
— Это отличная идея, папа, — улыбался Сиксеру. — Здорово, что Матушка на это согласна.
— Ага, здорово. Вот я и решил порадовать ее величество, а она, кажется, не оценила... Проследишь, чтобы она поела грибочки?
— Да, конечно, прослежу.
— Сиксеру, а тебе ведь уже семнадцать, — отец так резко перевел тему, что Сиксеру даже опешил. — Не забыл?
— Совсем вылетело из головы! Мы, признаться, даже не праздновали смену года в этот раз.
— Ну, впредь будь внимательнее. До восемнадцати осталось совсем немного, — папа ласково погладил его по голове, но Сиксеру от этой ласки не стало теплее. — Стоит озаботиться и найти покровительницу...
— Ах, оставь меня в покое. Я буду заботиться о себе сам. Я тоже стану Свободным, и...
— Но ведь для этого нужно найти женщину, которая согласится тебя выкупить!
— Если я все правильно понял, ты можешь выкупить себя и сам. Вернее, я выкуплю себя сам... И буду сам о себе заботиться. Буду жить, как захочу.
Сиксеру смотрел в стеклянные глаза отца и старался не замечать того, сколько в них было страха — искреннего страха за судьбу своего ребенка.
— Но тогда — без женщины — какой же смысл вообще жить, сынок?
Он не нашелся, что ответить, да и у отца уговоры явно кончились; он сумел лишь прижать сына к себе так крепко, как только мог, и обеспокоенно вздохнуть три раза подряд — один раз искренне, второй для того, чтобы Сиксеру это заметил, а третий — от мысли о том, что ничего его малыш не понял. Так они и стояли возле обоза, обнимаясь, и любопытные стрелицы косились в их сторону, но, надо же! Молчали, как будто понимая всю интимность момента.
Когда отец его отпустил, подступили сестры, и уже собирались начать новый ворох нотаций, но тут все четверо с открытыми ртами уставились за спину Сиксеру, и он кожей почувствовал, что там, без сомнений, стоит Эльноид.
Она тут же подала голос, подтверждая предположение.
— Сиксеру! Я заметила, что ты не завтракал, и решила принести тебе поесть. А, кажется, у тебя гостьи?
Вот бы это была любая другая женщина, но не она! Что за издевательство?
— Принцесса, — он попытался особенно выделить это слово, чтобы отец и сестры сразу поняли, как надо себя вести. — Принцесса, этот мужчина — мой отец, а эти женщины — мои старшие сестры. Они принесли гостинцы.
— Теперь видно, в кого ты так красив, — Эльноид стояла рядом, ее распущенные волосы волнами расплавленного золота стекали по плечам и спине, и тонкая прядь даже касалась руки Сиксеру. — Я безумно рада встрече, Фелонза.
Обращение она выплюнула с таким презрением, чтобы сразу стало ясно, что ни во что она какого-то там шахтера не ставит, и наверняка это было сделано еще и для того, чтобы Сиксеру немного вспомнил о своем месте. Отец низко ей поклонился, сестры кивнули, и Эльноид, обведя их внимательным взглядом, спросила:
— Выходит, вы все четверо от одной матери и одного отца?
— Выходит, так.
— Надо же! Это как-то даже ненормально. Почему женщина раз за разом выбирает одного и того же мужчину?
— Потому что любит, — ответил Сиксеру спокойно. — Иногда так бывает, что женщина любит мужчину... и эта любовь оказывается взаимной.
Эльноид с интересом покосилась на него, и Сиксеру чувствовал, что отец заметил этот взгляд. Ну все. Теперь и этот будет сватать ему принцессу! Зачем они вообще сюда приперлись? Кто их звала?
— Знаешь... от кое-кого я слышала, что в Верхнем мире, если мужчина и женщины любят друг друга, то они заключают brak, такой как бы союз. И в этом союзе женщина принадлежит мужчине, а мужчина — женщине, и они живут вместе, и только друг с другом заводят детей. Как прекрасно, правда ведь?
— Удивительно, — кивнул отец с нежной улыбкой, хотя Сиксеру прекрасно знал, что ни в какой Верхний мир он не верит.
— Да, удивительно! И дети получают фамилию своего отца, и жена тоже. Они становятся одной семьей. Эльноид Фелонза Иерольрат! Как тебе?
Более ясного намека уже невозможно было и придумать, и Сиксеру, к стыду своему, понял, что покраснел до самых кончиков ушей, а отец и сестры глупо улыбались.
— Замечательно. Я должен проводить папу, — Сиксеру изо всех сил вцепился в локоть отца и потащил его прочь от принцессы.
— Стой! — крикнула она. — Завтрак!
Сиксеру только сейчас заметил, что она все это время стояла с куском хлеба в руках, и, окончательно взбесившись, крикнул:
— Сама ешь!
— Ты свихнулся? — когда они скрылись от ее глаз за шатрами, отец пребольно ткнул Сиксеру пальцем в лоб. — Нет, у тебя точно что-то с головой! Она же принцесса!
— Принцесса — не королева, — буркнул он, потирая лоб рукой.
— А ты метишь в королевские любовники? Принцесса не сильно хуже!
— Ох, как же ты мне надоел, — Сиксеру до боли укусил себя за язык, чтобы не наговорить отцу совсем уж недопустимых грубостей — Я же уже!..
— Молодость не вечна, совсем не вечна, Сиксеру, — отец как будто читал его мысли, но со смиренным спокойствием принимал все колкости, которые сын хотел ему сказать. — С каждым годом твои шансы понравиться какой-нибудь женщине будут становиться все меньше и меньше. Смотри, как бы потом не пришлось горько пожалеть. А она — принцесса...
— Лучше умру от голода, чем прикоснусь к Эльноид, — сурово произнес Сиксеру, и тон вышел таким жестким, что даже Матушка не отважилась бы спорить. — Я провожу вас.
— Все в порядке, мы дойдем сами. Кушай грибочки, они в баночке, — отец поцеловал его в лоб, прямо в свежий синяк от удара, и еще ненадолго прижал к себе. — Я люблю тебя, Сиксеру. Ты мой самый любимый сыночек.
— Я твой единственный сыночек, — буркнул он, обнимая его в ответ, а затем по очереди обнял сестер и простился с ними. — Я тоже вас люблю. Передайте привет Матушке...
— Будете снова проходить мимо — загляните, — попросил отец, уже уходя. Сиксеру кивнул, а стоило ему только развернуться, как из-за ближайшего шатра вынырнула Эльноид. День явно стремился стать самым ужасным днем за последние десять лет!
— О Девять Матерей...
— Лучше умрешь от голода, да? — почти со слезами переспросила она, держась ладонью за разбитое сердце. — Чем я тебе так не угодила, Сиксеру?
"И правда, чем?", пронеслось у него в голове, и тут же память выдала целый список ответов.
— Послушай, Эльноид, — вздохнул он. — Честное слово, я погорячился. Дело не именно в тебе. Я любую женщину не хочу, я просто, ну, не хочу быть карманным мужчиной. Вот и все.
— Каким?
— Таким, как мой отец. Которому даже пикнуть нельзя ничего против Матушки. Который всем, деньгами, домом, именем, обязан ей. Я хочу добиться всего сам, и связь с женщиной мне сейчас ни к чему. А ты... ты порой... бываешь слишком навязчивой, вот так. Слишком напористой. Как будто ты хочешь овладеть мною силой.
— Будь у меня возможность, отрубила бы тебе ноги и спрятала где-нибудь во дворце Нанно, — хихикнула она, но тут же прочитала в лице Сиксеру его ужас и осеклась. — Это просто шутка! Сиксеру. Поверь мне, то, что я испытываю к тебе, я никогда и ни к кому прежде не чувствовала. Я очень, очень сильно тебя люблю. И очень хочу быть с тобой. Может, если ты присмотришься ко мне, то...
— Ты меня попросту не слышишь, — вздохнул Сиксеру. — Дело не в тебе, не в любой из вас. Просто, не в этот раз. Не в этой жизни...
— Через десятки лет, если уже не сможешь воевать, чем будешь заниматься? Чем, если рядом не будет женщины, которую можно будет любить?
— Стану... писательницей, — засмеялся он, сам же удивившись этой идее. — Напишу двадцать восемь романов о своих военных приключениях, и до конца своей жизни буду писать двадцать девятый.
— Ты писать-то умеешь?
Доказывать ей Сиксеру ничего не собирался, но сам остался приятно удовлетворен мыслью. Если и в самом деле придется взять и бросить военное дело, то почему бы и не заделаться в мастерицы слова? Историй к тому времени уже наберется!..
— Чем ты занят? Мы уже почти собрались! — набросилась на него Линнвиэль, в своей обычной манере выросшая будто из-под земли. — Сиксеру! Ох, здравствуйте, принцесса Эльноид.
Сиксеру почувствовал прикосновение к руке и задумчиво уставился на хлеб, почти насильно всунутый ему в ладонь.
— Я уже иду, старшая, — ответил он, отправляя хлеб в рот. — Готовность три минуты!
Армия продолжила свой путь, оставив родные Сиксеру тоннели позади.
По дороге еще делали остановки, но уже совсем небольшие; на одной из таких остановок и Катче повезло встретиться с семьей, и после этой встречи бедняга всю ночь рыдала в шатре Чабведы. На следующее утро Сиксеру умирал от любопытства, но не решался завести разговор; впрочем, Катча сама заговорила на эту тему:
— Она была пьяна... она даже не узнала меня. А ведь, кажется, ей скоро доведется... снова...
Найти слов утешения он не смог, только обнимал ее и подставлял свое плечо, готовый, что Катча снова не удержит слез; но она удержала. Сжала зубы, стиснула его хоно в кулаках, покраснела, но не проронила ни слезинки.
— Чабведа... говорит, что мать не достойна моих слез, — пояснила она. — Чабведа... не спала всю ночь, чтобы быть рядом со мной.
— Это очень мило с ее стороны, — Сиксеру ухватился за возможность сменить тему разговора. — Здорово, что вы стали так близки. Чабведа...
Катча подняла на него взгляд, и что-то странное почудилось ему в ее глазах.
— Сиксеру... мы более чем близки.
— Да нет, я знаю. Я имел в виду...
— Ты еще ребенок. Ты ничего не знаешь, — утирая слезы, твердила она. — Ты не понимаешь, то, что между нами... оно похоже на ту связь, что у твоих матери с отцом. Это...
— Любовь. Я понимаю. Но ваша все-таки немного чище, чем у моих родителей. Нет ничего прекраснее на свете, чем любовь между женщинами. К мужчинам женщин влечет похоть и животные инстинкты, а вот к другой женщине — искренняя привязанность душ...
Катча не выдержала и разрыдалась, и ушла в свой шатер, ничего не объяснив, а Сиксеру хоть и пытался ее остановить, но не решился применить силу, и остался в итоге сидеть у костра и недоумевать, что же он мог сказать такого. Впрочем, позже Катча вела себя как обычно и даже подняла эту тему, пояснив, что в тот день просто менструировала, потому и вела себя немного эмоциональнее, чем обычно; Сиксеру заверил ее, что все в порядке, и что он все понимает, и на этом те события остались как будто забытыми.
Нанно, столица королевства, была все ближе.
Она открылась взору внезапно, словно выросла сама собой, отделенная от остальных Подземелий высокой стеной, перекрывавшей короткий тоннель, ворота которой, впрочем, стояли приветливо открытыми. Это была зала, настолько огромная, что ни потолка, ни стен не разглядеть, и залитая дымчатым, пепельно-лиловым сиянием кристаллов, укутанная в несмолкающий ни днем, ни ночью гул голосов. Другие города, виденные Сиксеру, ни в какое сравнение не шли со столицей; казалось, она могла легко вместить в себя их все разом, а пропасть, над которой выросли ее каменные дома, была до того глубокой, что сорвись в нее — и успеешь состариться, пока летишь вниз.
А народу, народу-то сколько! Паутиной были протянуты мосты между отдельными каменными столбами, и на этих мостах ходили, бегали и ездили в небольших повозках мужчины и женщины, кишели, словно насекомые, сливались в один поток разноцветных пятен. Другие города обычно состояли из центральной ратуши, от которой отходило несколько мостов к домам; здесь же домов и мостов было столь много, что они располагались на разных уровнях, нависали друг над другом, переплетались, пересекались, путались, и от одного лишь зрелища кружилась голова.
— У Нанно есть тринадцать уровней, — пояснила Катча, ласково придерживая его за локоток. — Чем выше к потолку, тем богаче жительницы и дороже дома, а в самом низу живут те, кто небогат. Их дома даже не видно отсюда, настолько они далеко! Для переходов между уровнями существуют лестницы. Здорово, правда?
— Ага... — Сиксеру пялил глаза и не мог закрыть рот. — Катча, Катча! А где же дворец? Почему не видно дворца?
— Его не видно с этих ворот, — смеясь, пояснила Катча. — Нанно настолько большая, не с каждой ее точки можно разглядеть дворец. Но если ты наклонишься и заглянешь вон за ту башню, то...
Сиксеру послушно наклонился и напряг зрение; за домом он разглядел что-то пурпурно-фиолетовое, огромное, и даже подпрыгнул на месте.
— Я хочу увидеть!
Но тут же спохватился:
— Ах, мне, наверное, нельзя во дворец, да?
— Дурак ты! — честно воскликнула Катча. — Тебе-то, Сиксеру, больше всех можно!
И Резези, вскоре присоединившаяся к ним, подтвердила это предположение.
Большинство солдаток уже давно разошлись по своим деревням и городам, остались лишь те, что жили в Нанно, но и они теперь получили вольную и направились по домам, простившись с Сиксеру. Линнвиэль на прощание пребольно боднула его кулаком в плечо, но в целом вела себя довольно приветливо, Катча объявила, что останется у подруги, а во дворец идти не захотела, зато на прощание поцеловала его в щеку; вскоре рядом остались лишь Резези, Эльноид, Чабведа и Кайли. Этим пятерым дорога лежала во дворец; Сиксеру все еще изредка подпрыгивал от нетерпения, а подруги посмеивались и, как призналась Чабведа, сами с двойным трепетом ждали возвращения во дворец — только потому, что Сиксеру был столь воодушевлен.
— А ты не пойдешь за Катчей? — честно удивился он.
— У старшей магеи есть свои обязанности, — прошептала Чабведа, пожимая плечами. — Но мы еще встретимся. В этом можешь не сомневаться.
А он и не сомневался.
Идти по мостам Нанно оказалось совсем не то же самое, что по другим городам. Прохожих было так много, что мосты пришлось разделить на три части: по тем из них, что по краям, можно было идти, а по центральной можно было только ехать. В родной деревне Сиксеру была лишь пара повозок, используемых для перевозки кристаллов из шахт и доставки продовольствия; здесь же он за пять минут увидел по меньшей мере с десяток повозок, и многие из них везли не товары, а богато одетых женщин. Мосты прогибались под их весом, и приходилось крепко держаться за парапет, чтобы не упасть на нижний уровень; Сиксеру же был слишком заворожен всем вокруг, поэтому его с обеих сторон держали подруги — да, здесь можно было троим идти рядом! И даже те женщины, что шли позади, могли при должном желании протиснуться и обойти их; казалось, одним этим мостом можно было бы накрыть всю деревню Сиксеру. Максимум двумя мостами...
И мужчин вокруг тоже было достаточно! Конечно, женщины преобладали, ведь не каждый мужчина отважится выйти на улицу без спутницы, но все же он успел увидеть и мужчин для удовольствий, разодетых в расписные хоно, с подведенными глазами и драгоценностями на пальцах, и даже мужчин для труда. К примеру, в окнах ресторана, расположенного в одной из каменных башен, он увидел мужчину-официантку и замер на месте, не веря своим глазам. Девушки позволили ему постоять, а вот проходящий мимо пожилой мужчина-торговец пребольно ткнул под ребра какой-то палкой и даже обругал. Резези подарила невежливому прохожему один из своих высокомерных взоров, и он, испугавшись, согнулся в три погибели и задницей вперед побежал к другому концу моста.
— Извините! — крикнул ему вслед Сиксеру. — Просто, мужчина-официантка! Это же уму непостижимо!
— В дорогих ресторанах, конечно, работают только нормальные официантки, — заметила Чабведа без особого удовольствия. — Но в местах, куда женщины ходят выпить, хорошо прижились мужчины для труда. Их можно шлепнуть, можно уронить чаевые на пол, чтобы он наклонился...
Сиксеру затошнило, и заглядывать в окна перехотелось.
Да, город кипел жизнью. Проходя по очередному мосту, они заметили рынок, расположенный на пару уровней ниже, на одном широком каменном плато, и даже с такой высоты были слышны крики торговок и торговцев, доносились ароматы еды и загадочной полумагической штуковины: парфюмерии. Народу на рынок плыло столько, что мост был полностью ими покрыт, и Сиксеру даже разглядел женщин с флагами в руках: стоя у начала и конца мостов, они регулировали движения пешеходок, чтобы не возникали заторы.
— Удалось урвать на рынке замечательные белила, — прошелестел мимо какой-то напомаженный мужчина, ведя под руку более юного коллегу. — Я уверен, в будущем в моду войдет белоснежная кожа...
— Белоснежная кожа! — ахнул Сиксеру, до смерти перепугав сплетников. — Рези! Элли! А что же, э-э-э... Тот мужчина и Та женщина?
— Генералея... Кхм, ну, Нотри доставит их во дворец к нашему прибытию, — ответила Резези. — По улицам им идти нельзя, сам понимаешь.
— Думаете, ей можно доверять?
— Уверена, если кому и можно, то ей.
Эльноид многозначительно на него посмотрела, как бы говоря, что она бы тоже этой женщине не доверяла; но тут чуткий Кайли подхватил его под руку и нарочито громко произнес:
— Так что, дружочек, что ты думаешь о белилах?
— Ничего я о них не думаю!
Неподалеку располагался переход на верхний уровень. Он представлял из себя веревочную лестницу, протянутую между двумя мостами; снизу и сверху стояли женщины с серьезными лицами и с двумя флагами в руках. Следя за временем по кристаллическим часам, они организовывали передвижение: сперва верхняя женщина начинала размахивать белым флагом, это значило, что прохожие, желающие спуститься, могут это сделать. Через некоторое время она доставала черный, и те, что остались наверху, были вынуждены ждать в очереди; а нижняя, дождавшись, пока все спустятся, доставала уже свой белый флаг и позволяла желающим подняться. Сиксеру и женщинам пришлось немного постоять, ожидая, когда до них дойдет очередь; это время Сиксеру потратил на восхищенное разглядывание верхних и нижних ярусов, на вслушивание в чужие разговоры, отважился даже подглядеть в окна чьего-то дома, неплотно зашторенные, но ничего интересного не усмотрел. Наконец, навязчивым шлепком по заднице Эльноид намекнула, что настало его время подниматься, и, отгоняя от себя неприязнь, Сиксеру залез на лестницу.
Впереди шла Резези, и Сиксеру пришлось всю дорогу пялиться вниз, ища на ощупь следующую ступеньку, иначе бы он так или иначе был вынужден смотреть ей под хоно. За ним шла Эльноид, и он был готов биться об заклад, что она ни разу не опустила глаз.
— Наверное, мужчинам не очень приятно ходить туда-сюда по таким лестницам, — заметил он мягко, все же не в силах скрыть смущения, когда все они оказались наверху. — Всем все видно...
— Предполагается, что приличному мужчине и не нужно далеко отходить от дома, а тем более по ярусам скакать, — без энтузиазма пояснила Резези. — А неприличным на такое должно быть все равно.
— Мужайся, Сиксеру, — хохотнул Кайли, явно скрывая за хохотом еще большее смущение. — Нам дорога на тринадцатый уровень.
Сиксеру сам засмеялся, хотя ему совсем не было весело.
По дороге он успел увидеть, как между уровнями транспортировали телегу с припасами: ее с четырех сторон привязали канатами и втягивали наверх силами нескольких крепких мужчин для труда. Особо заглядываться времени не было, не хотелось задерживать всех идущих позади, но подруги заверили его, что он увидит эту сцену еще не раз. На некоторых каменных зданиях висели разноцветные вывески, и Сиксеру вслух прочитал несколько надписей, отчего все женщины, даже Эльноид, оказались в восторге и так засыпали его комплиментами, что под весом этих слов чудом не оборвался мост.
И вот, на тринадцатом ярусе, из темноты пещерной залы неожиданно вынырнул дворец.
Он напоминал ратуши городов, а все же был в несколько раз больше и монументальнее любой из них. Это оказался гигантский, просто необъятный каменный сталагнат, протянувшийся, кажется, от пола до потолка, и на его фасаде была вытесана фигура Первой Матери — фигура настолько огромная, что одна ее ноздря явно была в несколько раз больше роста Сиксеру.
От Матери шло всего три или четыре моста, насколько он мог видеть, и один из них вел прямо ей в сердце, чуть выше огромных грудей; сразу стало ясно, что это парадный вход, и что им туда. С тринадцатого яруса Сиксеру едва мог разглядеть лоб Матери и лишь догадывался о том, какие у нее должны были быть волосы; посмотрев вниз, он увидел скрещенные под грудью руки, и почувствовал, что теперь каменная исполинша смотрит на него с недовольством, как будто за что-то осуждает. Как будто он совершил проступок, и Мать уже вот-вот определится с наказанием.
Но самое главное, самым главным были даже не размеры статуи, и даже не мастерство скульпторки, благодаря которому казалось, что исполинша действительно взирала на город, окружающий её. Самым главным был цвет, ярко-пурпурный, почти фиолетовый цвет, покрывающий всю каменную громадину. Издалека казалось, что статуя покрыта шерстью или чем-то в этом роде, и Сиксеру почти сразу догадался, в чем дело, даже раньше, чем его зоркий глаз сумел разглядеть правду.
— Цветы! - не веря собственным глазам, воскликнул он. - Море цветов!
— Ты любишь цветы, Сиксеру? - с умилением спросила Эльноид. Сиксеру был в таком восторге, что его даже не передернуло.
— Я впервые их увидел всего с год назад, уже в армии, — улыбнулся он. — В моей деревне растений отродясь не было! Мы видели фрукты и овощи только когда их привозили с припасами. В детстве я думал, что овощи бегают, как животные, и что их нужно отстреливать. Я помню, как искал на кабачке рану от стрелы, а папа с меня смеялся... хотя папа сам никогда растений не видел, я уверен!
Девушки умиленно засмеялись, а Резези добавила:
— Ну, у персиков и правда есть "рана"!
— Хм, — слегка смущенно улыбнулся Сиксеру. — а что такое персик?
В нетерпении идти получалось в два раза быстрее, чем прежде, и совсем скоро каменная Мать превратилась в скалу, в изгибах которой лишь едва-едва угадывались очертания тела, а фиолетовые цветы открылись во всей своей красе. Маленькие, по форме похожие на колокол, с плотно стянутыми в розетку остроконечными лепестками, они росли как будто прямо из скалы, и источали едва ощутимый, пьянящий сладкий аромат. Должно быть, эти растения никогда не отцветали, по крайней мере, вокруг и под ногами не лежало ни одного опавшего лепестка. Сиксеру даже подумал, что цветы сделаны из ёля, и изловчился потрогать один из них, когда они проходили в ворота на груди Матери.
Цветы, насколько он мог судить, оказались живыми.
— Выше высочество! — стоило им ступить во дворец, как Эльноид оказалась окружена целой толпой дам в красивых, позолоченных хоно, с драгоценными камнями в волосах. — Какая радость, что вы вернулись целой! Какое счастье!
Эльноид победоносно посмотрела на Сиксеру, гляди, мол, как меня все любят, а тебе что не так, но он изо всех сил делал вид, что не заметил этого взгляда.
К Резези никто не подошёл, но друзья остались стоять рядом, и потому она не выглядела одинокой.
— Ах! Феноменально! — воскликнула одна из незнакомок, оторвавшись ненадолго от восхищения Эльноид. — должно быть, это и есть тот самый Сиксеру Фелонза Шайбенит?
Сиксеру был так удивлён тем, что она знала полное его имя, что даже забыл смутиться.
— Да, — Эльноид повернулась и любяще посмотрела на него. — Это — наш легендарный Сиксеру.
Женская волна хлынула к нему, обступила со всех сторон, начался ужасный галдеж, все спрашивали, расспрашивали, выражали свое восхищение и ахали от восторга. Сиксеру улыбался кивал, пытался на что-то отвечать, и слишком поздно понял, что держит Резези за руку — и что придворные не спешат даже замечать королеву.
— Подруги, честно говоря, я немного устал с дороги, — пролепетал он с довольно жалким видом, опасаясь, что Резези больно находиться в стороне от всеобщего внимания. — Я обязательно вам все расскажу... в другой... в другой раз.
— Ах, конечно-конечно, — галдели женщины. — Это же юноша! Что же это мы! Мужчина же! Ему наверняка хочется помыться, приодеться, подкраситься! Предстать перед нами в лучшем виде! Беги-беги, сладенький, конечно, давай-давай!
— Я провожу тебя на мужскую половину дворца, — заявила Эльноид, беря его под локоть. — Там о тебе позаботятся другие мальчики.
Сиксеру и правда бы не отказался от купания и чистой одежды, но что-то в словах Эльноид ему не понравилось.
— Я... я предпочту остаться с Резези. Если можно...
— Что за глупости? Во дворце есть мужская, а есть женская половина, и это правило!
Резези уже открыла рот, намереваясь что-то возразить, но тут как нельзя кстати вмешался Кайли.
— Ну, в гареме нашей героине делать точно нечего, — весело заявил он. — Пойдём со мной, Сиксеру! Будешь жить в моей комнате. Это на мужской половине, но никакие "мальчики" к тебе там приставать не будут.
Он мягко отстранил Эльноид и занял её место у локтя Сиксеру.
— Хотя помыться тебе нужно срочно-срочно, — добавил он, втянув носом воздух. — Ужас! Оружие не хуже стрел, хочу я тебе сказать! Даже лук бы позавидовал!
Сиксеру засмеялся, почувствовав заметное облегчение, даже несмотря на то, что шутка вышла довольно обидной.
— И приходите, оба, на обед, — добавила Резези. — Хм... я имею в виду. Там будет много гостий, и, я уверена, они захотят послушать истории Сиксеру!
Сиксеру простился с ней улыбкой и поспешил за слугой.