Удивительно, как быстро пролетело время.
Пятнистый город ожил; сеть мостов стала едва ли не более густой, чем была прежде, народу на ней прибавилось за счет наи и Верхних, не все из которых покинули город даже спустя месяцы с конца войны, и постепенно новая картина мира стала такой привычной, что воспоминания о бесконечной вражде превратились в образы из страшноватых сказок.
Под ударами копыт наи трещали доски, их рога царапали дверные проемы и мосты верхних уровней, их горячее дыхание сделало даже воздух в столице теплее и влажнее, как будто вместе с собой Сейбонцы принесли и немного атмосферы своих родных краев. Трудно стало пройтись по Нанно и не услышать где-нибудь громкую Сейбонскую речь или хотя бы разговор с характерным выговором; и на прилавке недавно открывшегося новенького магазина, как раз попавшегося им по пути, Сиксеру увидел баночки, в которых Фирлан признал средства по уходу за шерстью. Казалось, мир теперь менялся слишком быстро — быстрее, чем Сиксеру мог уследить.
Фирлан перепрыгивал через ступени лестницы и пыхтел, пытаясь отбивать копытами музыкальный ритм.
Они прошли в небольшой полый сталактит, в котором прежде располагался дом удовольствий; на стенах еще остались поблекшие следы неприличных картинок, а в светильниках не успели заменить сиреневые кристаллы, так что и освещение здесь было характерное — но все мужчины для удовольствий уже разошлись кто куда. Хотя дух их по-прежнему витал в воздухе; Фирлан остановился у стены, на которой неизвестная художница изобразила слияние тел мужчины и женщины, уставился на эту картинку с интересом, даже притопнул; Сиксеру покраснел, схватил его за предплечье и потянул прочь. Наи вяло протестовал, но повиновался; держать его за руку было все равно, что гладить какого-то теплого зверя с очень мягкой шерстью.
Кабинет директрисы располагался на самом верхнем этаже, почти вровень с тринадцатым уровнем, и из его широкого окна можно было насладиться чудесным видом на возрожденный город, если только удастся не замечать обрамление этого окна, сделанное в форме множества маленьких мужских органов.
— Лучшее место вы не могли выбрать, — мрачно констатировал Сиксеру, переступив через порог кабинета.
— Был один вариант со старой харчевней, но ты не представляешь, как тяжело отмыть от жира пол, — Чабведа поднял глаза от книг, беспорядочными кучами раскиданных по его столу, и приветливо улыбнулся другу. — Здравствуй, Сиксеру.
Время не пощадило и его; хотя прошло всего несколько месяцев, но он заметно пополнел, подобрел, его волосы заблестели и стали с виду гуще, а туловище теперь было спрятано в белье, и хоно он носил не белое, а розовое, украшенное по последней моде пятнами; и в его голосе появилась приятная уху сила, а улыбка стала заразительной и бодрой. Это был уже не тот Чабведа, которого Сиксеру встретил в лагере, не то тихое, шепчущее, бледное существо; теперь этот мужчина находился в куда большей гармонии со своим телом и разумом.
— Я бы лучше выбрал харчевню, — смущенно промямлил Сиксеру, посмотрел в сторону окна и покраснел. — О матери...
— Это что? — Фирлан стоял так близко, что касался его локтем, хотя Сиксеру больше не держал его за руку, и можно было кожей чувствовать тепло, исходившее от его тела. — Это что, много маленьких...
Сиксеру так громко бросил на стол принесенные книги, что окончание вопроса потонуло в грохоте.
Вокруг было грязно, воздух серел от пыли, и запах благовоний до сих пор вывести не удалось; но Чабведа улыбался во весь рот и обвел комнату рукой с таким видом, словно это было его царство, и лучшего царства он для себя и представить не мог.
— А как по мне, так только немного поправить, и все будет отлично! — оптимистично заявил он. — Комнат много, это хорошо. От предыдущих хозяев достались кровати, это тоже отлично. Сможем оборудовать классы, общежития, и, я серьезно тебе говорю, Серу, еще до конца года я займусь составлением учебных планов!
Сиксеру мало что в этом понимал, но порадовался за друга.
Через оставшиеся приоткрытыми двери заглянула Катча и немедленно поспешила обнять Сиксеру.
А вот она удивительным образом совсем не изменилась, и даже смерть не оставила ни малейшего отпечатка на ее лице. Она все так же улыбалась, выглядела по-старому, разве что волосы немного отрастила и прибрала, чтобы не мешали работать; и не успел Сиксеру отметить про себя, что, пожалуй, она стала чуть менее разговорчивой, как Катча открыла рот и начала:
— Привет! Я так рада тебя видеть! А знаешь, почему я выходила? Я искала долото! Я собираюсь взять и прямо сейчас, первым делом, отколоть это безобразие, которым они окно украсили — в кавычках, конечно, "украсили"; а потом я соберу вот эти все отломанные штуки и засуну той, кто придумала эти украшения, прямо в... ну впрочем, не важно! Как твое здоровье, Серу? Мое прекрасно! Рука снова функционирует, я даже поверить не могу, что жила какое-то время без нее; так что как только мы с Чаби закончим тут все отстраивать, я снова вернусь к стрельбе и, может, заделаюсь в охотницы, чтобы не быть все время в запасе, а там, глядишь... ну ладно...
Он квакал, пытаясь вставить ответ на вопрос о делах, но она не стала слушать, смоталась к окну и занялась делом, сцепившись языками с Фирланом; Чабведа проследил за ней любящим, томным взглядом, посмотрел на свои книжки, но понял, что не сможет сосредоточиться под болтовню, и захлопнул, даже закладку не заложив.
— Если ты поможешь нам с ремонтом, то мы, так уж и быть, предложим тебе место преподавателя, — заявил он весело. — Сможешь обучать магии или стрельбе, что тебе больше нравится. На самом деле, я пошутил: мы тебе в любом случае место предложим, даже если ты помогать не захочешь...
Говоря это, Чабведа ненавязчиво указал рукой на новенькую золотую табличку, стоявшую на столе, и, опустив глаза, Сиксеру смог прочесть имя друга и выжженную изящную надпись: "Старший маг".
— У тебя будет такая же, с надписью "преподаватель", — пообещал Чабведа таким тоном, словно ради золотой таблички с выжженными буквами любой бы согласился на должность.
— Это очень щедрое предложение, — признал Сиксеру, пальцами смахнув белую пыль с гладкой золотой поверзности. — Никогда бы не подумал, что смогу поработать в университете.
— Да ты о многом бы никогда не подумал из того, что ты можешь!
— ...но я все-таки откажусь, — сказал он и услышал, как Катча и Фирлан синхронно затихли. — Я не собираюсь оставаться в столице.
Чабведа ахнул и упал на стул, подняв небольшое облачко пыли.
— Как? Ты уезжаешь? Сиксеру? — быстро достроив предположение, он воинственно посмотрел на Фирлана. — В Сейбон, да?
— Нет. С меня хватит приключений. Я хочу домой, — признался он спокойно. — Обратно в свою деревню. Уезжаю вместе с матерью. Оставляю вам отца... Я и зашел только затем, чтобы попросить тебя за ним присмотреть — ну ты понимаешь, большой город, а он уже не так уж и молод...
— Насколько я могу судить, Рейран в опеке не нуждается, — Чабведа подпер подбородок рукой и снизу вверх, тоскливо, как собака, посмотрел на Сиксеру. — Ты точно уверен? Твердо решил? Не знаю даже, как мы без тебя сможем...
— Брось, вы отлично справляетесь!
— А мы думаем завести ребенку, — произнесла Катча, как будто с намеком. — Ей понадобится любящий дядя...
— Хватит, я ведь не уезжаю совсем навсегда, — Сиксеру даже поморщился. — Я буду заезжать в гости. И вы заезжайте. И любящий дядя у этого ребенка будет — дядя Кайливир...
Чабведа и Катча напряженно переглянулись.
— Вы же не хотите мне сказать, что он не останется с вами?
— Нет-нет, Кайливир будет жить здесь, — поспешно возразил Чабведа. — Я никуда его не отпущу. Только он ведь теперь Свободный мужчина, и наверняка начнет заниматься всерьез искусством, я буду занят в университете. И дети...
— О, Чабведа... — Сиксеру отрывисто вздохнул. — Даже если бы я решил остаться, то не стал бы нянчиться с малышами. Потому что они не мои... я своих-то знать не хочу.
В воздухе повисла какая-то горечь, и все, не сговариваясь, повернулись в разные стороны.
Фирлан проявил чудеса выдержки и молчал на протяжении, наверное, целой минуты. Судя по его лицу, это молчание далось тяжелой ценой — обычно, если замолкали другие, то он считал своей обязанностью начать говорить.
— Забыл! — воскликнул он вдруг, и Катча даже подпрыгнула от неожиданности. — Забыл совсем! Я же не поболтать вообще-то пришел!
— А зачем тогда? — спросила Катча таким тоном, как будто никаких других причин у этого наи быть не могло.
Отряхнув ладони от пыли, он процокал копытами к столу Чабведы и остановился, нависая над ним. Запустил пальцы под хитиновые пластины на своем животе, порылся там, как в сумке, и вытянул через верх короткую палочку, с виду металлическую и совершенно бесполезную.
— Королева Реглетта передает в знак взаимного уважения, — пояснил он туманно. — Извините, она немного вспотела, ну то есть, это ведь большой секрет, и никто не должна была знать, что я ее несу, поэтому я нес у сердца, а там...
— Пока мы не захлебнулись в твоих речах, попробуй найти минутку, чтобы пояснить нам, что это, — саркастично попросил Чабведа, барабаня пальцами по столешнице.
Фирлан засмеялся, подбросил палочку на ладони а затем бесцеремонно швырнул на стол перед Чабведой, хотя с вещицей, которую ему пришлось нести под такой большой тайной, стоило бы обращаться поаккуратнее. А с другой стороны, нужно обладать особыми талантами, чтобы как-то сломать или повредить металлическую палочку...
В металле появилась не то трещина, не то прорезь, и из нее полились лучи света, вскоре сложившиеся в одно световое полотно, по которому побежали буквы. Текст был повернут к Чабведе, а Сиксеру, стоявший по другую сторону стола, видел его в зеркальном отражении, но все равно сумел прочитать: "Вначале было ничего..."
— Что это? — прошептал Чабведа.
Фирлан тоже перешел на торжественный шепот:
— Один из самых главных трудов нашей культуры! По нему обучаются наши маги, а теперь и ваши тоже смогут. Перевод выполнен учеными мужами из тех ребят, что сбежали из Нанно и изучили наш язык, так что должен быть довольно точным. Но если тебе что-то покажется странным или непонятным, ты не бойся мне написать, Чаби, а я уж как-нибудь разберусь, что имелось в виду...
Чабведа уже его не слушал; проведя пальцем по палочке, он перелистнул световую страницу и уставился на следующий кусочек текста. У Сиксеру от попыток вчитаться в отраженный текст заболела голова, и он отошел, морщась, встал в дверном проеме, вдохнул полной грудью приторный аромат дома для удовольствий...
— Ты ведь из-за нее уходишь, — произнесла Катча, вставшая рядом, и пустой фиолетовый коридор проглотил ее слова. — Ты ее боишься.
Неприятно было признавать это, а все же пришлось:
— Да, я ее боюсь.
— А если бы она уехала? Эльноид все еще ждет суд, ну, после того, как это... как это создание появится на свет; и после этого Резези может отослать принцессу далеко-далеко...
Сиксеру покачал головой и поднял глаза; на расписном потолке, среди пучков фиолетовых кристаллов, разворачивалась безумная оргия, такая, что невозможно было понять, где заканчивается одно тело и начинается второе, и хотя краска немного выцвела, изображение было достаточно реалистичным, чтобы вызывать отвращение.
— Если хочешь отблагодарить меня за мою помощь, — он не сомневался, что кто-то из знакомых рассказал Катче историю ее воскрешения, — то проследи, чтобы принцесса и это "создание" не были разлучены. Проследи, чтобы у "создания" все было, что ему нужно, чтобы оно было счастливо... это единственное, что меня сейчас волнует.
— Ты проявляешь слишком много благородства к тем, кто этого не заслуживает.
— Несчастные дети превращаются в озлобленных взрослых, которые развязывают войны и убивают ударом в спину. Не хочу, чтобы "создание" через шестнадцать лет пришло в мою деревню и убило меня. Хочу жить спокойно. Хочу работать в меру, отдыхать, когда устал, не голодать и не объедаться до полусмерти... хочу жить.
Катча взглянула на него, и на одно мгновение в ее глазах как будто блеснули слезы, но этот блеск почти сразу же совсем исчез.
— Звучит прекрасно, — она тепло улыбнулась. — Звучит как то, чего мы все на самом деле хотим.
Они снова обнялись, в одном синхронном движении потянувшись друг к другу, и Сиксеру вдохнул запах ее волос — запах войны, крови, каменной пыли и кроваво-рыжих пустынь Сейбона.
— Если у меня будет сын, я назову его в твою честь.
— Ой, не надо! — покраснел он. — Мне будет ужасно неловко, если ты правда так сделаешь! И если мы будем находиться в одной комнате, и ты решишь позвать нас, то мы не будем знать, кого именно ты окликаешь. А если ты захочешь позвать обоих, то будет еще сложнее.
Катча засмеялась, всхлипнула и уступила:
— Я назову его Шайбенит. Так тебя устроит?
— И женщины смогут подшучивать над ним, — фыркнул Сиксеру, ведь иногда некоторые дамы использовали его судьбоносное имя для не слишком прямого признания в любви. — Но если тебе так сильно хочется, то называй Шайбенитом.
Он уже перешагнул через порог кабинета, чтобы покинуть будущий магический университет, но его нагнали; Фирлан вцепился в локоть и недовольно фыркнул, обидевшись на решение уйти без него. Чабведа прыгнул на шею, громко поцеловал в щеку и прошептал:
— А если будет снова война? Что тогда?
Сиксеру улыбнулся другу и твердо ответил:
— Тогда я буду первым, кто откликнется на зов королевы.