Согнувшись над столом, Резези просматривала отчеты старших о прошедшей битве и вполуха слушала бормотание Нотри, скакавшей вокруг нее.
Мама очень быстро свыклась с войной, насмотрелась на чужие боль и горе, зачерствела и научилась относиться к спискам погибших просто как к цифрам, которые необходимо изучить, принять и включить в статистику. Резези с ранних лет следовала за матерью в путешествиях и тоже нередко видела кровь, слышала стоны раненных и краем глаза даже замечала общие могилы, сложенные из камней и негодного оружия; и почти что с молоком матери впитала в себя то же отношение. То же равнодушие. Но как иначе? Невозможно не сойти с ума, читая эти отчеты, если будешь постоянно думать о том, что каждое имя в строке принадлежит кому-то. Что и она смертна, как и все ее солдатки, что умереть можно и в первый, и сто первый раз на поле боя. Что битва может закончиться полной катастрофой и концом — а может и безграничной радостью, празднеством и новыми балладами, обреченными пойти по устам.
А может, как сегодня, ни тем, ни другим.
После того, как Реглетта первой дала приказ своим тварям отступать, Резези немедля скомандовала то же, не позволив своей армии победоносно погнаться вслед за врагом и закрепить свой статус победительницы. И теперь ее женщины, разгоряченные, кровожадные, наверняка хаяли ее и злились, не понимая, почему им не дали в полной мере насладиться битвой, не дали солдаткой умереть за королеву и родиться героиней сказаний и повестей. Некоторые умные жены твердили, что на войне солдатки — куклы в руках правительницы, что лишь ей одной война мила и весела, а простые рядовые в битвах страдают и ни за что отдают свои жизни — но в действительности все было с точностью до наоборот. В действительности азарт так сильно кипятил кровь воительниц, что не всякий раз удавалось заставить их сложить оружие по сигналу, а стремление спасти жизни своих сестер вызывало в сердцах женщин яростное сопротивление. Что им жизнь? Они хотят крови.
— И тогда я — раз! — размозжила его тупую башку! — генералея Нотри, словно разом помолодев, размахивала своей двойной плетью, изображала сцены недавней битвы. — У-ух, как хорошо! Такое освежающее чувство! Как жаль, что после гибели моей драгоценной Нанады так долго не было войны — обожаю войну!
Резези разглядывала список предварительных жертв, имена тех солдаток, кого не обнаружили в строю после отступления. Большинство из них просто потерялись, охваченные запалом битвы, и будут найдены позже; некоторых найдут лекареи, раненными, изувеченными, но живыми, и если такой солдатке в жизни повезло, то у нее останется шанс засверкать в бою снова, когда раны заживут, а жажда крови воспрянет с новой силой. Но некоторые — немногие, но все же — пополнят некрологи, вывешиваемые на ратушах городов после каждой войны. Матери и сестры будут толпиться у этих табличек, выискивать родные имена, обливаться слезами и проклинать королеву, отведшую их родных женщин на верную смерть — но тех, что будут хвастаться военными подвигами в полутемных тавернах, заливая старые раны вином, все равно остается больше. И потому каждый раз армия будет пополняться все новыми и новыми зелеными девчонками — как и некрологи.
И так странно! Еще недавно женщина стояла твердо на земле, смеялась, пила, рассказывала анекдоты и гонялась за мальчишками, а теперь все, что осталось от нее на свете — это имя на пергаменте да пара кусков мяса, запекшегося на раскаленных камнях Сейбона.
Что же это такое, эта жизнь? Что такое женщина? Что такое... Резези?
Она взяла другой пергамент, вполуха слушая вопли разгоряченной Нотри. Лагерь укрылся усталым безмолвием, воительницы расположились на ночлег, зализывали раны или начищали оружие, но в генералее энергия по-прежнему била ключом, и это возбуждение являлось предвестником той феерии восторга, которой грозило окраситься утро. Каждая почувствует себя героиней и захочет поделиться впечатлениями. Радость солдаток едва удастся унять, а погибшие подруги покажутся лишь едва различимой тенью на прекрасном лице собственной военной славы.
В руках Резези оказался список пропавших стрелиц, и она вдруг не смогла сдержать испуганного сердцебиения, словно тени мертвых неожиданно обрели контуры и вес. Всегда, за все годы ее жизни, списки казались всего лишь столбиками с именами, безликими, пустыми. Подсчитай, сколько погибло, сколько осталось, реши приблизительно, нужны ли еще доброволицы или и так сойдет, переходи к следующему. Но нет. Теперь она боялась посмотреть на имена стрелиц, с ужасом скользила по нему взглядом, не разбирая символов. О богиня, пусть этого имени там нет! Лишь бы он остался жив! Правда, Резези не видела его массивной фигуры среди других стрелиц, когда они возвращались в лагерь, но это еще ничего не значит... не может значить... он — лучший лучница в Нанно, он никак не может умереть!
Взгляд снова скользнул по списку снизу вверх, ведь первая буква имени "Сиксеру" находилась ближе к началу алфавита; и приближающийся топот шагов заслонил собой все.
— Моя королева! — воскликнула солдатка, малознакомая женщина, паутина из шрамов на лице которой свидетельствовала о долгой истории военных свершений. — Моя королева! Прошу, простите, что прерываю вас... но мы поймали шпионку!
Резези с радостью отбросила от себя список и встала, ведь ситуация и правда казалась исключительной: Сейбону шпионить незачем, ведь он и так знал почти все о Нанно; а больше никто не обитала в Подземельях.
— Какую шпионку? Откуда? Сейбонскую?
— Нет, мы... мы и не видели такого никогда, — пролепетала испуганно доносчица, не осмеливаясь поднять на свою правительницу глаза, а все же поглядывая на ее отражение в броши на хоно. — И не верили, что такое бывает, даже если слышали в легендах... у нее, моя королева, у нее кожа белее полотна! Белого белее! И говорит так, что ни слова не поймешь; Сейбонцев, вы знаете, тоже иногда бывает понять трудно, но это как будто совершенная тарабарщина!
Резези выронила перо на пол, с забавным стуком оно покатилось по красным камням и ударилось о ногу Нотри. В Нанно и Сейбоне использовался лишь один язык, и большинство женщин и представления не имели о том, что существуют еще какие-то другие; может ли шпионка и в самом деле оказаться из другого, третьего государства?
Кожа белее белого...
— Ведите меня немедленно, — приказала Резези властно. — И — для вашего же блага — позаботьтесь, чтобы никто другая не узнала об этом событии!
И, произнеся это, Резези саму себя пожурила за глупость: ясное дело, о шпионке знали уже в самом Нанно, что за тысячи ходов отсюда!
Растерянные и напряженные солдатки провели ее по лагерю, к шатру, где обыкновенно держали пленных сейбонок. Мужчин в плен они не брали принципиально (да, у Сейбона встречались солдатки-мужчины, неслыханная дикость!), а вот женщин иногда захватывали, чтобы потом передать обратно на родину в обмен на своих сестер. Чтобы никому не было обидно, обмен производился одна на одну, а те, кто оставалась, становились собственностью захватившей ее стороны — до тех пор, пока в результате следующей битвы не обретали шанс вернуться домой. Многие девушки прожили так в Сейбоне долгие годы — и стали отличными информаторками короны.
Но теперь в этом шатре лежала лишь одна женщина, и на вопросительный взгляд Резези дамы поспешили объяснить, что остальных пленниц увели в другое место — боялись, что незнакомка из другого мира выкинет что-то опасное.
Из другого мира.
Комментировать эту трогательную заботу Резези не стала, понадеялась только, что пленницам не сообщили о причине их перевода, в противном случае новость о пришелице слишком быстро дойдет до Сейбона и Реглетты. Но об этом стоит позаботиться позже. Сейчас найдутся дела поважнее.
Они уже заговорили о другом мире, эти женщины.
Она подошла ближе к связанной пленнице, окинула взглядом разметавшиеся по земле иссиня-черные волосы. У многих женщин в Нанно косы были черными, но ни одна не могла похвастаться таким благородным оттенком, таким ослепляющим блеском и завидной густотой, при том, что пряди лежали одна к одной, не путались и не переплетались беспорядочно. И эти руки, связанные за спиной, словно руки мраморной статуи: белоснежные, аккуратные, с длинными пальцами и красивыми чистыми ногтями, руки, способные украсить собой любое кольцо.
Красота другого мира.
— Эй! — крикнула Резези. — Подними глаза!
Вряд ли пленница понимала слова, сказанные на подземном языке, но зато вполне различила властный голос, и медленно, покачиваясь, подняла лицо с пола. Сердце Резези взволнованно затрепетало: на нее уставились два кроваво-красных глаза, похожих на рубины, и прекраснее этих рубинов не было в Подземельях камней.
— Отвечай, — потребовала Резези строго, разглядывая высокий гладкий лоб, изящные темные брови, длинные опахала ресниц и алые изгибы приоткрытых губ. — Кто ты такая, и с какой целью пришла в Нанно?
Женщина явно вслушивалась в ее слова, прекрасные глаза ее поблескивали интересом, и за прядкой черных волос Резези видела очаровательное белое ушко, плотно прижатое к голове, украшенное бесстыдно-милой крохотной сережкой; но отвечать пленница не спешила.
— Отвечай!
Женщина фыркнула, а ее губы едва заметно дрогнули: злобная, кривая улыбка, сделавшая ее лишь еще более прекрасной.
— Ya ponyatiya ne imeu, chto ty mne govorish, — заявила женщина, и нежный ее голос звучал симфонией, пением далеким птиц, журчанием чистейших горных ручьев. — Ty ich koroleva?
Резези покосилась на стоявших позади солдаток и скомандовала:
— Выйдите!
— Но, моя королева! — испуганно воскликнула женщина со шрамами. — Оставить вас одну на одну...
Разве могла солдатка пропустить такую сцену?
— Ты сомневаешься в силе своей правительницы? — без угрозы или недовольства спросила, даже больше поинтересовалась Резези. — Разве я — не сильнейшая из вас?
Женщины замялись, но все же прозвучало неуверенное:
— Однако мы не знаем, чего ждать от чужестранки...
— Нет такой силы, с какой не справилась бы ваша королева, — Резези почти ласково коснулась плеча ближайшей солдатки (хотела дотянуться до головы, но не вышла ростом). — Я требую от своих солдаток полного доверия и послушания.
Вряд ли ее слова их убедили; но все же, обменявшись растерянными взглядами, женщины покинули шатер, повинуясь правительнице, и наконец Резези осталась вдвоем с пленницей, чьи прекрасные глаза с интересом следили за каждым ее движением.
— Ty i pravda koroleva.
— Moyo imya — Резези.
Звуки родной речи явно шокировали женщину; пусть она и разговаривала на своем языке, но ответа не ожидала. Даже рот раскрыла от удивления; выражение самодовольного нахальства пропало с ее лица, сменившись шоком, и — пропади оно все пропадом! — шок выглядел ничуть не хуже всего остального. Ничто на свете не могло поколебать красоту этой женщины! Ничто не могло ее испортить!
— Ty znaesh... otkuda ty znaesh moy yazyk?
— Ottuda, — холодно ответила Резези, но рубины глаз так обольстительно сияли, что удержать слова на языке не было сил. — V otlichie ot svoich sester, ya znayu, chto verchniy mir suschestvuet. Dazhe ne prosto znayu — ya VIDELA ego, ya govorila s tvoimi bratyami i sestrami...
Пленница попыталась встать, несмотря на то, что путы вокруг тонких лодыжек и изящных запястий мешали это сделать.
— Ty lzyesh! — воскликнула она горячно. — Ya tochno znayu! Nikogda prezhde — do moey missii — ne bylo kontaktov mezhdu vami i...
Резези захохотала; ей понравилось то, какой слабой казалась красавица, то, с каким страхом и благоговением она теперь смотрела на нее, пресмыкаясь у ее сапог.
— Ne tak uzh tochno ty i znaesh, — заявила она. — Ne znala ved, chto ya govoryu po-tvoemu. Ne znala, kto ya takaya. Ne znala, chto esli yavischsya na moyu zemlyu, to budesh poymana.
Пленница снова изобразила эту самоуверенную улыбку — ангельская улыбка! — и вдруг путы упали с ее белых рук.
— Tut oshiblas ty, — плавный голос перешел в звонкий, ласковый смех. — Eto ty budesh poymana.
Она рванулась вперед, и меж алых губ мелькнули длинные, опасные, острые белоснежные зубы, а на руках зачернели острые когти, но Резези не просто так убеждала своих солдаток в своей силе! Не успела шпионка коснуться даже ее дыхания, как сама земля взбунтовалась, задрожали камни, взлетели, закружились, и отпихнули ее назад. Взревев от гнева, та бросилась на королеву вновь, прекрасная и упрямая, небесное создание; и опять камни под ее ногами взбунтовались, дернулись, отбросили ее к противоположному концу шатра.
— Zemlya! — воскликнула она гневно. — Sama zemlya protiv menya?!
— Sovershenno verno — ved eta zemlya moya, — Резези уверенно, бесстрашно подошла ближе к ней, молясь лишь об одном: чтобы падение не оставило следов на шелковой белоснежной коже. — Nazovi svoe imya!
Женщина молчала, волчицей смотрела на нее, хмурилась, лихорадочно выдумывала пути отступления; но в борьбе с самим Подземельем даже самой вольной птице не одержать победы.
Она подобрала под себя стройные ноги, поднялась, наверное, чтобы не стоять на коленях перед врагеей, и, одарив Резези еще одним гневным взглядом, процедила сквозь зубы:
— Эмилия Найтхевен.
Жизнь Резези разделилась на до и после этого имени.
Допрос длился долго, слишком долго, и за это время несколько раз приходилось прибегать к магии, ведь Эмилия все никак не хотела утихомириться и сдаться, и это высосало из Резези все соки. Под конец королева даже села прямо на камни, понимая, что долго на ногах не устоит; Эмилия тоже измучилась, на ее руках и лодыжках темнели синяки, слишком черные из-за белой кожи, и она уже не пыталась напасть или сбежать, но чувствовалось, что гордость ее осталась несломленной. Такую хоть на секунду оставь без присмотра — немедленно сбежит!
А позволить ей сбежать было никак нельзя.
— Значит, шпионка, — глядя в тканевый потолок шатра, вслух рассуждала Резези. — Вот уж не думала, что до такого доживу! Прежде верхний мир и знать не знал о нашем существовании, а теперь — шпионка! Уж не я ли сама виновата? Мои вылазки? Мамины планы?
— Ne znayu ya, chto ty tam bormochesh! — ругалась Эмилия, краснея от ярости, нервно теребя тонкими пальцами блестящие пуговицы на белой блузе. — Ne ponimayu ni slova! No chot skolko ty menya bey i muchay, ya ne zdamsya! Ya — gordaya poddannaya imperii Smerti!
Гордая подданная! Да, наверху существуют империи, целые империи, полные прекрасных белокожих женщин с ясными глазами и помыслами, целые страны, ведущие свою, уникальную, ни на что не похожую жизнь под яркой звездой Нами и синим небом; и для чего таким могущественным, свободным и счастливым народам собирать информацию о скромных и ничтожных жительницах Подземелий?
Еще и посылать сюда своих гордых подданных!
— Zachem? — выдохнула Резези, не глядя на Эмилию, хотя очень хотела посмотреть. — Ogromnaya imperiya posylaet shpionku v kroshecnoe korolevstvo? Chego u nas iskat?
Она слышала, что Эмилия поднялась, но не пошевелилась: земля способна защитить ее мгновенно, так что даже если вновь блеснут зубы и когти, ранить ее шпионка не успеет. И вдруг она собирается что-то сказать или показать, что-то важное — иначе зачем присаживается рядом, зачем заглядывает в лицо?
Холодные белые руки Эмилии осторожно коснулись ее груди, и Резези пробрала дрожь: попытайся шпионка сейчас нанести удар, от удовольствия она бы не сумела дать отпор и умерла бы — абсолютно счастливой, на вершине блаженства!
Но немедленно стало ясно, что вовсе не скрытое под тканями тело интересовало Эмилию. Осторожно касаясь одними лишь подушечками пальцев, она ощупывала хоно королевы, разглядывала блестящую ткань, даже поднесла к носу, как будто материя могла чем-то особенным пахнуть, и кивнула удовлетворенно:
— U vas est mnogo takogo, chto vysoko cenitsya v nashem obschestve — ili skoro stanet vysoko cenitsya, — заявила Эмилия. — Kto ovladejet etim, tot stanet skazochno bogat.
Резези перехватила ее руки, но после небольших раздумий отпустила, сама сжала в пальцах хоно и задумчиво оглядела его, с таким видом, словно впервые в жизни по-настоящему осознала факт его существования. Ткань, созданная из коконов крошечных тварей, живущих в самых глубоких пещерах Нанно? В верхнем мире такого точно ни за что не встретишь — должно быть, это и делает материал таким соблазнительным для белокожих чужаков?
— Хоно, — сказала она, глядя в красные глаза. — А ткань называется Ёль. Из нее не только хоно шьют. Много чего еще: покрывала, шторы, канаты...
Эмилия непонимающе хлопала ресницами, собиралась даже разозлиться, но Резези затрясла своим хоно и еще громче повторила:
— Хоно! Ёль! — они пристально смотрели в глаза друг друга. — Хоно — odezhda, ёль — material. Vy chotite material?
В глазах Эмилии мелькнуло осознание, и она поспешно возразила:
— My chotim sekret. My chotim delat svoy, eh... svoy ёль.
Первым порывом Резези было выложить ей все: что ёль делается из личинок, которые не могут жить на поверхности, потому что слишком привыкли к жизни внизу; что секреты ткачества ёля передаются от отца к сыну долгие века, и что даже она, королева Нанно, не знает точно, как же он изготавливается; но вместо всего этого Резези лишь пожала плечами и туманно заявила:
— Может быть, ты и узнаешь. Если будешь хорошо себя вести.
Но и идиотке было бы ясно, что вести себя хорошо Эмилия Найтхевен не собирается.
В ней все равно чувствовался отпор, чувствовался стержень, непреодолимое стремление к независимости и свободе. Она не покорялась, она лишь смирилась с тем, что в данный момент ей не одержать верх, и затаилась, ожидая, когда Резези даст слабину. Таких женщин даже в Нанно днем с огнем не сыщешь — а лучше бы их было как можно больше!
Вот бы и Эмилия...
Когда в шатер заглянули взволнованные солдатки, Резези уже беззаботно и дружески переговаривалась с пленницей, свободно расположившейся в противоположном конце шатра. Эмилия с поразительной легкостью угадывала настроения окружающих и подстраивалась под них, поступая так, как этого от нее ждали; как только Резези напряглась при появлении солдаток, шпионка затихла и изобразила страх, хотя прежде вела себя открыто и даже хихикала, поддерживала разговор, отвечала на вопросы. И нужно заметить, что Эмилия говорила о себе очень много: о семье, о детстве, о школе, о том, как стала шпионкой и что успела разведать, словом, обо всем том, о чем говорить по-хорошему не следовало. Резези даже заявила со сладкой иронией, что, по всей видимости, шпионка из ее подружки так себе: не следует выкладывать все сразу и начистоту, но на это Эмилия с совершенно спокойным видом возразила:
— Ty ponyatiya ne imeesh, chto iz moich slov pravda, a chto lozh.
И в самом деле; она вполне могла оказаться вовсе не Эмилией Найтхевен, не подданной империи Смерти, не дочерью Айры Найтхевен, конторского служащего из города Химеры. Все эти факты могли оказаться ложью, и Резези никогда не узнает, какова реальность; на прямой вопрос об этом Эмилия ответила туманно:
— Chto-to istina, chto-to lozh. Esli lgat vse vremya, to na melkoy lzhi popadeshsya. Slushai, razve ty ne ich koroleva? Ne politik? Neuzheli u tebya net razryada po lzhi?
Резези хотела переспросить, что такое разряд по лжи, и именно в этот момент вошли обеспокоенные солдатки.
— В туннелях уже ночь, моя королева, — заметила одна из них, не поднимая глаз. — Женщины волнуются, что заставило вас так задержаться... Волнуются о вашей безопасности.
— Я в полном порядке! — горячо возразила Резези, но умом понимала: королеве следует появиться перед глазами подданных прежде, чем молва припишет ей тысячу смертей самыми разными способами и всколыхнет волну паники. Королеве вообще стоит быть ближе к простому народу...
— Я сейчас выйду и всех успокою, — вздохнула она, в самом деле вставая. — Каковы наши потери, известно?
— Потери по сравнению с предыдущими боями практически ничтожны, моя госпожа, — ответила солдатка, но Резези цокнула языком: потери, отличные от нулевых, уже слишком велики. — Как прикажете обойтись с пленной?
— Как мне с тобой обойтись? — Резези взглянула на улыбающуюся Эмилию. — Вижу, путы тебя не удержат.
— Ne ponimayu ya, chto ty tam...
— Отпустите ее на свободу, — приказала Резези. — Ее родные... земли так далеки от нашего мира, что нет и смысла прятаться; наши технологии все равно не смогут существовать вне пещер, а если кому-то сверху придет в голову явиться сюда с войной... что ж, пусть пеняют на себя!
Солдатки смотрели на нее во все глаза, явно не веря собственным ушам.
— Вы имеете в виду... — залепетала одна из них. — Верхний мир... существует? Эта женщина из верхнего мира? Я думала, это сказки...
Остальные согласно закивали, делая вид, что никогда не верили в россказни о мире над Подземельями.
— Я думаю, что над нами должно быть что-то, — заметила Резези отстраненно. — С потолков наших пещер иногда просачивается вода, значит, там, наверху, кто-то ее проливает.
Само собой, она знала, что это называется "дождь", и что он сам собой проливается с неба, но не хотела раскрывать глубину своих познаний.
Солдатки испуганно переглядывались, а Резези сохраняла спокойный вид.
— Но я, ваша королева, защищу вас, можете не сомневаться, — сказала она после длительной паузы. — Вы должны мне верить.
Неуверенное "мы вам верим" раздалось в ответ, и к сожалению фальшь в нем слышалась слишком явно. Но что делать? Скрывать происхождение Эмилии означало лишь подливать масла в котел сплетен; не заяви об этом сама Резези, кто-то из солдаток обязательно пришла бы с идеей о том, что пришелица спустилась сверху, и это могло бы вызвать панику в народе. А так — по крайней мере, Резези держала эту панику под своим контролем.
Почему все время приходится думать наперед?
— Но зачем тогда нам отпускать ее? — спросила солдатка, набравшись уверенности. — Разве не лучше было бы убить, и доказать тем самым, что Нанно непобедимо?
Резези бросила через плечо короткий взгляд на Эмилию; убить ее? Нет, это недопустимо. Нельзя проливать кровь такого чудесного создания, это даже преступно! Как внимателен взор ее красных глаз...
— Мне скоро придется ввести наказание за сомнения в приказах королевы, — мрачно заключила Резези. — И это наказание будет жестоким!
Намек оказался понят, и солдатки быстро сбежали, оставив Эмилию без оков. Резези посмотрела на нее выразительно, слегка приподняв брови, а после вышла из шатра тоже, чувствуя, как красавица сверлит взглядом ей спину.
Как и ожидалось, не прошло и получаса, и Эмилия Найтхевен уже стояла у шатра Резези и с заинтересованным видом осматривала убранство. Собаки Резези ощетинились и с неприязнью смотрели на гостью, даже самая дружелюбная сука прижалась грудью к полу и раскатисто рычала. Пришелица не пришлась им по душе? Да что они понимают!
— Kak ty uznala, gde menya iskat'?— спросила Резези с совершенно равнодушным видом, похлопав себя по бедру, подзывая собак. Те слушались неохотно, оборачивались на Эмилию, рычали и фыркали, заглядывали Резези в лицо.
Эмилия улыбнулась, как будто нарочито обнажив заостренные зубы, и пояснила:
— Sledila za toboj s togo momenta, kak ty vyshla ot menya. Izuchila vse ugolki lagerya, i vot... prishla.
Резези хотелось засмеяться, но она подавила веселье.
— I chto tebe nuzhno ot menya?
— Ya golodna.
Легкое разочарование кольнуло сердце — она пришла не за Резези! — но с другой стороны, а какое ей до Резези дело?
— Pochemu ne ushla?
Эмилия смеялась, но теперь ее улыбка казалась не такой искренней и самодовольной. Теперь Эмилия боялась.
Конечно, не обязательно было и спрашивать, ответ лежал на поверхности. Ослабленная, избитая и измученная, она почти ничего не успела узнать о Нанно и не могла вернуться к своим нанимателям, а бродить бесцельно по туннелям — это же верная гибель для наземной девушки!
Гордая подданная Империи Смерти, загнанная в ловушку собственным государством.
— Ya golodna, — повторила она нетерпеливо, но Резези в ответ лишь покачала головой. Что едят жители верхнего мира? Там, где светит солнце и дует ветер, едва ли в ходу деликатесы Нанно: вяленое мясо, сыроватый плоский хлеб с сыром из молока подземных тварей, супы из мха, растущего под камнями... Ничего из этого белокожие друзья Резези никогда не употребляли, а от угощений отказывались; неужто Эмилию ждет смерть от голода?
Шпионка некоторое время выжидательно смотрела на Резези, а потом словно вздрогнула от осознания, усмехнулась, изящно откинула локон волос за спину и заявила:
— Ya — vampir.
Этого слова Резези не знала, но сердцем почувствовала исходящую от него опасность. И то, как Эмилия смотрела на нее, то с какой интонацией сказала это, как улыбалась — уж точно ничего хорошего в бытии вампиром быть не может!
Эмилия выждала еще пару мгновений, как будто давала Резези возможность как следует прочувствовать свою растерянность, и лишь после пустилась в объяснения.
Итак! Оказывается, в Верхнем мире жили не только живые существа, но и те, что были скорее насмешкой над жизнью, чем ее частью. Эмилия была из таких; когда-то давным-давно ее предки пали в огромном страшном бою, куда более страшном, чем те, что происходят между Нанно и Сейбоном, и после этого боя бессмертная принцесса Абети Аинай наградила своих падших воинов особым даром — даром посмертного существования. Такие немертвые могли жениться и рожать детей, не могли умереть от старости или болезней, но могли стать жертвой убийства — или погибнуть от голода. И обычная пища была таким существам ни к чему, вместо того они были вынуждены питаться разными странными и страшными штуками: кто сырым мясом, кто мозгом, а кто, например, только лишь сырой печенью; Эмилия Найтхевен же, как и все вампиры, употребляла только кровь.
Она сказала "человеческую кровь", но обсудив, что людей в подземном мире и вовек не бывало, обе сошлись на мысли, что и кровь Резези могла бы подойти.
Никогда бы королева не смогла пожертвовать здоровьем кого-то из своих солдаток, пусть Эмилия и убеждала ее, что обычно не убивает своих жертв. Она рассказала так же, что в ее стране для вампиров производятся специальные угощения, созданные из искусственной или звериной крови, но ее "живые" подруги нередко позволяли ей попитаться собой в качестве проявления дружеских чувств. Она так и сказала, ослепительно улыбаясь, "в качестве проявления дружеских чувств", но Резези такие идеи казались недопустимыми. В медицинских трактатах, которые она иногда читала, говорилось, что любая кровопотеря опасна и практически губительна для здоровья; женщинам во время благословленного периода менструаций предписывалось оставаться в покое, много есть и хорошо спать, и все равно, несмотря на это, случалось, что менструирующая женщина теряла сознание или страдала от тяжелых болей. И это ведь менструация, дар природы — что говорить о насильственном кровотечении?
— Pochemu by tebe ne upotreblyat' krov', kotoroj menstruiruyut tvoi podrugi?
— Kakoj uzhas! Otvratitel'no! I slova pri mne etogo ne govori!
Да! Общество Верхнего мира кардинально отличалось от общества Нанно — и определенно не в лучшую сторону.
Рычащих собак пришлось выгнать на улицу, потому что они нервировали и раздражали Эмилию. Женщины говорили очень долго и разбирали ситуацию в деталях, а и без того белокожая Эмилия бледнела и ослабевала на глазах; Резези боялась, опасалась боли, предполагала, что вампирша может использовать этот предлог, чтобы убить королеву, и вообще не хотела рисковать собой, но что поделать! Она так прекрасна и так соблазнительна, что невозможно отказывать долго...
Резези спросила, какую часть тела она предпочитает, и Эмилия ответила, что шею.
Запрокинув голову так, что горло оказалось совсем обнажено, Резези лежала на полу, а Эмилия нависала над ней; холодной белой рукой она забралась под затылок Резези, зарылась в путанные волосы, и от прикосновений холодных пальцев по всему телу пробежала дрожь; аккуратно, без излишнего применения силы, Эмилия придала голове Резези то положение, в котором ей было бы комфортнее всего, и наклонилась так низко, что тонкой кожей на шее Резези могла чувствовать исходивший от ее тела холод. Она хотела закрыть глаза, но почему-то продолжала держать их широко открытыми и смотреть в потолок шатра; сердце билось так сильно, что стук должно быть слышали в самом Нанно, и Эмилия, видевшая пульсацию тонких жил на шее, тихо и счастливо смеялась. Резези представляла себя: вот она, такая миниатюрная и хрупкая, лежит на полу, ее маленькая смуглая рука покоится на красивой белой ладони, непослушные волосы разметались по всему полу и лезут в рот, а прекрасная бледная женщина склонилась над ней, и может показаться, что еще мгновение — и они заключат друг друга в крепкие объятия, и крепче этих объятий не будет на всем черном свете.
Но — вместо этого на ее шее сомкнулись зубы, и Резези взвыла от боли, как какой-то мальчишка.