Несмотря на ощутимую усталость, уснуть Сиксеру так и не смог. Ворочался с боку на бок, морщил лоб, вздыхал, но всякий раз, когда ему удавалось хоть чуть-чуть расслабиться, перед глазами всплывали жуткие картины будущих боев, он просыпался и со вздохом переваливался на другой бок. Кайли ничего не говорил, но вздыхал и фыркал, значит, тоже не спал, и наверняка не по своей воле; если бы Сиксеру так сильно не переживал из-за своих страхов, то непременно устыдился бы и поспешил принести извинения.
Но усталость и тревожность пересиливали чувство вины.
Утром, измученный и еще более изможденный, чем вечером, он вылез из шатра, несколько раз окунул гудящую голову прямо в чан с холодной водой — потом придется поменять воду на свежую, но и пускай — и решил разыскать Чабведу. Он маялся от необходимости поговорить с кем-то еще раз, поделиться своими чувствами и все-таки добиться какого-то понимания; Катча, скорее всего, его не поймет, ведь с детства готовилась к войне, а вот госпожа старшая магея могла бы по крайней мере выслушать и покивать сочувственно. Даже если она все это уже слышала вчера. Сиксеру не мог избавиться от чувства, что Чабведа понимает его лучше всех в лагере.
В знакомом шатре магеи не оказалось, ну или она не стала откликаться на его зов — заглядывать в жилье женщины без приглашения это точно чересчур, за такое можно и плетей получить. Так что он решил поискать ее по лагерю, у обоза с едой, поблизости пурпурного шатра Резези, но все тщетно. Лагерь спал, разноцветные шатры теснились к оранжевым стенам и выглядели несуразно, сияние оранжевых кристаллов опаляло кожу и сушило горло.
Засунув руки в глубокие складки своего хоно, Сиксеру шатался без дела и цели, как потерявшийся ребенок, не в силах найти себе место этим тяжелым утром — благо, что никто его не видела. Тревога вгрызалась в кости, как будто пыталась высосать из него все соки, разгоняла мысли, ложилась тяжестью на сердце. Захотелось поглядеть на гельвиров, может, почесать чью-нибудь чешуйчатую голову, посмотреть в умные и понимающие глаза, послушать рокот молодых особей; и Сиксеру решил взять курс на ту часть лагеря, где жили наездницы; но, видимо, в какой-то момент свернул не в том направлении, и вдруг обнаружил себя среди мечниц. Об этом красноречиво говорили стойки с оружием, выставленные у шатров, наполненные начищенными, остро заточенными мечами, каждый из которых в отдельности мог считаться произведением искусства. Сияющие блестящие лезвия, эфесы с драгоценными камнями, головами животных или даже миниатюрными портретами мужчин — красота! И все же, несмотря на внешнее великолепие, Сиксеру здесь не слишком нравилось; мечницы, по большей части высокие и мощные женщины, некоторые даже почти одного роста с самим Сиксеру, позволяли себе смотреть на него едва ли не сверху вниз и без зазрения совести демонстрировать свое превосходство, а за вторжение на их территорию могли и уши надрать. Сколько же опаснотей таится в этом лагере, если ты — мужчинка!
Поэтому, поняв, где он очутился, Сиксеру уже собрался удирать, но вдруг, среди ничем не примечательных шатров, в свете обыкновенных утренних кристаллов, наткнулся на что-то примечательное, и будто врос в пол.
Это был, по большому счету, тоже шатер, как у всех воительниц, только такой маленький, что вещи даже одной женщины ни за что не уместить, и такой синий, что от этой синевы немного резало глаза, особенно на фоне ярких Сейбонских стен. На ткани серебряной нитью чья-то искусная рука вышила летящих птиц, семейку кловов у водопоя, диковинные цветы и даже деревья; ткань такого качества стоила целое состояние, так что внутри явно скрывалось по меньшей мере сокровище. Передвижное сокровище: шатер стоял на не запряженной тележке, в стороне от всех других строений, одинокий и приметный, а еще, может быть, конечно, Сиксеру померещилось, не исключено, что это издалека доносилось сопение спящего гельвира, или даже это всего лишь в ушах у него шумело после тяжелой ночи, а все-таки он почти четко слышал, как из шатра доносилось дыхание — дыхание живого существа...
Поняв, что не сможет сдержать собственное любопытство, он опасливо огляделся, убедился, что никто за ним не следит, и протянул руку, намереваясь приподнять полог шатра и заглянуть; но стоило ему это сделать, как пронзительно зазвенел колокольчик, невесть где спрятанный, и в соседнем, уже ничем не примечательном шатре послышалось движение.
— А ну! — принцесса Эльноид вылетела стрелой на улицу, даже несмотря на полную свою наготу. — Руки прочь от... а, Сиксеру!
Он в ужасе выпустил полог, и звон раздался снова; должно быть, колокольчики были спрятаны где-то на ткани.
— Я не хотел ничего плохого! — пролепетал он испуганно. — Я только посмотреть...
— А это и есть плохое! — Лицо Эльноид опухло, нездоровая краснота покрыла щеки, а божественные золотые волосы торчали во все стороны неаккуратными клоками, но синие ее глаза прямо-таки сверкали праведным гневом. — Приказ звучал ясно! Ни пальцем не касаться ГРУЗА!
— Извините, я приказа не слышал, — возразил Сиксеру.
— А это не мое дело! Незнание, знаешь ли, не освобождает...
— Не знаю!
— Ты не дерзи мне, мальчик, — Эльноид скрестила руки, и при этом жест показался каким-то неестественным, как будто она пыталась лишь приподнять нагую грудь. — Думаешь, если ты красавчик, то тебе все с рук сойдет? Подумай еще!
— Я ничего такого, я не... я больше не прикоснусь к этому вашему шатру, обещаю! Я бы и не стал, если бы не заблудился в лагере...
Эльноид пристально смотрела на него.
— Ты видел?
— Что?
— То.
— Я ничегошеньки не видел и сейчас не вижу!
— Ну, тебе же лучше, — фыркнула она. — Приказ был ясен: кто подглядит, тому смерть!
— Смерть? Да что же там такое...
Из шатра Эльноид вылезла высокая фигура с ярко-зелеными волосами; Сиксеру сперва показалось, что это Кайли, и сердце испуганно ударилось о ребра, но в следующую же секунду он разглядел, что это не тот — другой мужчина, просто чертовски похожий.
Мужчина пригладил зеленые волосы сильной рукой; под его глазами чернели следы размазанной косметики, в уголках губ скопились остатки алой помады. Дело ясное: мужчина для удовольствий.
— Да уж... ваша сестра будет в ярости, — Сиксеру поежился, представляя себе тот скандал, что ждет весь лагерь. — Она ведь строго-настрого запретила приводить сюда любовников...
— Ха! На то я и принцесса, чтобы нарушать запреты.
— А мне кажется, что принцессе как раз следовало бы быть примером...
— Ты такой скучный! Даже обидно, что такая внешность пропадает, — Эльноид шагнула ближе к нему, и Сиксеру инстинктивно отступил назад. — Главное запомни! К повозке — и тому, что в ней — ни ногой! Тебе ясно?
— Предельно ясно, моя госпожа, — пусть и не стоило, но Сиксеру теперь мог смотреть только на синий шатер, и больше ни на что другое. — Разрешите идти?
— И все-таки ты странный парень, — фыркнула Эльноид. — Перед тобой стоит голая женщина, а ты хочешь только идти...
Стоило повести себя умнее и извиниться, но Сиксеру не сдержался, окинул ее внимательным взглядом с ног до головы и поинтересовался:
— А вы голая?
Любая другая на ее месте, наверное, разозлилась бы, но Эльноид лишь расхохоталась:
— Великолепно! Не сомневайся, милый, ты еще успеешь меня рассмотреть. В моей постели...
Он поморщился и поспешил убраться как можно быстрее, чувствуя, как мужчина для удовольствий сверлит ему спину завистливым взглядом. В крови кипела ярость; он уже думал, что даже армия Сейбона окажется не такой уж и страшной в сравнении с этими бесконечными домогательствами, а с другой стороны, возмущение успешно вытеснило чувство тревоги и заполонило его целиком. Разговаривать с Чабведой уже не захотелось, а от Катчи за завтраком он узнал, что все четыре старшие с самого раннего утра сидели в шатре королевы — так что он бы и не нашел ее, даже если бы до вечера шатался по лагерю.
— Волнуешься, подружка? — дружелюбно спросила Катча, пихнув его кулаком в плечо. — Ты это брось! Моя мама рассказывала, что бои это иногда даже весело: кромсаешь себе чудовищ Сейбона направо и налево, зарабатываешь себе славу и всеобщее уважение... чудо!
— Твоя мама уже не воюет? — угрюмо спросил Сиксеру, рассматривая свой чай, как будто произведение искусства.
— Нет, она потеряла ногу в бою, — ответила Катча, а после задумалась. — Хм-хм... да уж, как-то не оптимистично получается. Тебя уговариваю, что все будет хорошо, а у самой мать — инвалидка. Ну, зато у нее есть протез из камней, такой классный, ты бы видел! С гроздью самых дорогих кристаллов! Мужчинам для удовольствий очень нравится...
На его рассказ о Эльноид Катча ответила, что это возмутительно и вообще, приличные женщины так себя не ведут; но им обеим пришлось признать, что даже самая неприличная женщина уважаема обществом больше, чем средненький мужчина, и обеим же от таких разговоров стало паршиво.
Несмотря на вчерашнее веселье, еще до полудня лагерь собрали, и в духоте дня армия двинулась в путь. Женщины ворчали, ругались на усталость, на королеву и на судьбу, но близость боя придавала силы, и то и дело кто-нибудь заводила песню, а остальные подхватывали: всеобщее оживление подбадривало и Сиксеру, хотя в целом сердце у него было не на месте. Что-то будет?
Несколько раз тяжелые сапоги скользили по мягкому грунту, поднимая облака пыли, а один раз, когда они вышли в слегка наклоненный книзу тоннель, он ступил неудачно и погрузился в мягкую песочную массу почти по щиколотку. Катча успокаивала, убеждая, что это признак воды поблизости, а Сиксеру саркастически ответил, что лучше будет пить собственный пот.
К обеду местность вокруг окончательно переменилась. Они вышли из туннеля в светлую залу, до того просторную, что задрав голову, Сиксеру не увидел потолка, лишь уходящую вверх красно-оранжевую дымку. Но несмотря на просторность, дышать легче не стало, жара набивалась в нос и заполняла горло сухостью; однако же это мучительное тепло оказалось куда более приемлемым для жизни, чем вечный холод Нанно: нагнувшись, чтобы почистить испачканный в песке сапог, Сиксеру увидел нежнейший рыжий мох, покрывавший пещерный пол. В Нанно растения не росли просто так, в проходах!
— Приграничные территории обеспечивают нас почти семьюдесятью процентами продовольствия, — заметила Катча, щурясь от яркого света. — Поэтому за них ведутся такие ожесточенные бои.
— Не может быть! Это словно другой мир! — Сиксеру уже знал это, но не стал ей об этом сообщать. — Ого, у тебя волосы совсем розовые! Розовые-прерозовые!
В полутьме родных тоннелей почти все цвета казались серыми, а здесь, наоборот, как будто светились изнутри, становясь в два раза ярче нормального.
— А у тебя прямо-таки сияют, белоснежный ореол, — кивнула Катча с доброй улыбкой. — И твои глаза, о, надо же... я раньше и не замечала... они же у тебя совершенно зеленые! Зеленее древесных листьев! Самые зеленые на свете, с ума сойти!
Сиксеру радостно улыбнулся и до смерти пожалел, что под рукой не оказалось зеркала. В самом деле, у него настолько восхитительные глаза?
К сожалению, долго любоваться красотами Сейбона не довелось, хотя и до смерти хотелось посмотреть на всех подруг. Почти сразу поставили лагерь и солдатки смогли выспаться, а на следующий день начались приготовления к битве. В согревающем нательном белье и хоно теперь стало совсем невыносимо, поэтому всех солдаток как можно скорее построили в ряды и выдали им новую форму: белье из легкой ткани, явно иностранного происхождения, поверх которого полагалось надеть оранжевое хоно, делавшее солдатку менее заметной на фоне оранжевого мира — эти комплекты для армии подготовили давно, но выдавались они в последний момент, поскольку материалы эти ценились дороже золота, а беззаботные солдатки могли их преждевременно порвать или испортить. Сиксеру предусмотрительно ушел одеваться в сторонку, чтобы никто не мучила его приставаниями; с ним увязался Кайливир, которому тоже сказали переодеться, хотя в боях он, ясное дело, не участвовал.
— Лук проверил? Хорошо, — дрожащими руками он поправлял оружие на груди Сиксеру. — Стрел достаточно? Как настрой? Боевой?
— Боевой, — Сиксеру пытался улыбаться изо всех сил, чтобы хотя бы создавать видимость уверенной в своих силах воительницы, и не мог оторвать глаз от ослепительно-зеленых волос, засиявших изумрудами в теплом свете. — Не переживай! Я уже жду не дождусь боя...
— Ага, — с недоверием посмотрел на него Кайли. — Ты, главное, вернись живым, ладно? Без тебя в лагере будет очень одиноко...
— Да? А как же тот парниша, которого Эльноид привела ночью? Я видел его поутру...
Кайли вздохнул так тяжело, что Сиксеру даже пожалел о своем сарказме.
— Он попытался залезть в запретный шатер, так что его выпороли и выбросили, — с печалью в голосе рассказал он. — Что мы за народ такой, мужчины? Никак не можем сдержать любопытства!
Сиксеру хотел возразить, что он, к примеру, вполне умеет сдерживаться, но вспомнил, что сам едва не совершил тот же проступок, и смутился так сильно, что его даже в холод бросило от стыда.
— А-а т-ты будешь ждать нас где-то, Кайли?
— В лагере. Буду заботиться о раненных и о пропитании. Для меня всегда есть куча работы! Ну, и буду волноваться за вас всех, а особенно за тебя, гельвирчик, само собой. Моя сестра обучила тебя волшебству или нет?
— Обучала, но... я оказался бестолковым учеником, — Сиксеру обернулся за звук свиста Линнвиэль, собиравшей стрелиц в строй, и засуетился. — Ничего, и без этого можно обойтись! Кайли? Обещай, что тоже будешь осторожен! Надеюсь увидеть тебя живым, когда вернусь с поля...
— И увидишь — я буду где-то вблизи котла с супом...
Они расстались, улыбаясь самыми фальшивыми в Подземельях улыбками.
Наряженные в оранжевое, взволнованные, взбудораженные солдатки шли на бой; кристаллов, указывающих время, здесь уже не росло, но Сиксеру предполагал, что на дворе стоял ранний вечер — выдача формы и построение заняли немало времени.
— Наверное, сегодня уже ничего не будет, да? — с надеждой спросил он у Катчи, пытаясь придать ногам твердости. — Кажется, дело уже к вечеру, да?
— Зависит от того, как поведет себя враг, — возразила она, внимательно осматривая местность. — Если Сейбон перейдет в наступление прямо сейчас...
— Да ну, они же тоже нуждаются во сне...
Смертельно хотелось увидеть Резези, поговорить с ней, обсудить, попросить защиты; но ни ее, ни других старших по-прежнему не видно. Его метало то к одной, то к другой женщине; одиночество в толпе солдаток пугало необходимостью бороться за свою жизнь самостоятельно и рисковать собой. Куда проще спрятаться за чью-то спину и стрелять оттуда. Перекинуть на кого-то ответственность. Снизить риски. Затаиться.
Он стоял на месте, крепко прижимая к груди лук, и вертел головой, высматривая знакомые лица в толпе солдаток. Принцесса Эльноид? Линнвиэль? Чабведа? Катча чувствовала его напряжение и даже позволила себе взять его за руку, немного нарушив строй, но ее присутствия мало — одна лишь Катча не смогла бы его защитить, если бы сейчас пришли Сейбонцы.
И тогда он вдруг увидел их.
Сперва ему показалось, что это земля впереди выложена крупными красными камнями, плотно прижатыми друг к другу — чего не бывает? Но камни не лежали на месте, камни двигались, тянулись, ползли, и все близились и близились к армии королевы; невнятное поначалу пятно с каждым мгновением обретало все больше и больше четкости, а затем Сиксеру и вовсе проклял свой зоркий глаз. В неоднородном красном месиве он уже смог различить рога на маленьких головах, посаженных прямо на плечи, зазубрины на согнутых шаром спинах и маленькие темные хвостики с облезлыми кисточками, венчавшие конец искривленного позвоночника. И набралось этих выгнутых спин до того много, что земля едва заметно подрагивала от дикого рыка, лившегося из глоток; они шли, вонзая острые когти глубоко в рыхлую землю, плотным строем, плечо к плечу, сплошным ковром ярко-красных тварей. Верно сказано: твари.
Твари Сейбона.
— Не бойся, — прошептала Катча ему на ухо. — Эти — не так страшны. Слабы и безмозглы, если не подпускать их близко к себе: взрывоопасны.
Она повторила слова, которые ему уже приходилось слышать от Линнвиэль, готовившей своих стрелиц к тому, что ждало их в Сейбоне; но оказалось, что даже самые яркие ее рассказы и близко не описывали всего ужаса.
— Это невозможно, Катча! Их миллионы!
— Миллион Сейбонцев ничто в сравнении с одной стрелицей Королевы Резези!
С этим заявлением нельзя поспорить — сомнения в силе королевской армии обязательно посчитали бы преступлением — но на деле уверенности они не придали. Армия Сейбона подходила все ближе, теперь видны стали и другие твари: черные, серые, белые, похожие на жителей Нанно и непохожие ни на что живое, но Сиксеру уже не хотелось рассматривать. Сиксеру был... напуган, да, верно, напуган, раздавлен и растерян, словно и не было никакой подготовки; и хуже всего, близость Катчи не помогала, а напротив, как будто делала его еще слабее. Жалкий мальчишка рядом с отважной женщиной. Дурачок, возомнивший о себе невесть что. Ему бы работать в шахте, да варить рагу, да научиться лизать как следует и подлизаться к какой-нибудь богатой старухе — а он куда полез?
— Что за мрачный видок? — Линнвиэль выросла рядом будто из-под земли, и Сиксеру, так и не привыкший к телепортации, буквально подпрыгнул на месте. — Мне непонятно! Вы что, перепугались все? Все, как одна?
Сиксеру уставился на других солдаток, словно лишь сейчас обнаружил, что не один стоит здесь, и с удивлением отметил, что остальные и правда были испуганы ничуть не меньше него. Храбрые женщины дрожали от страха — чего ждать от мужчины? Он не бросился наутек только потому, что не мог сойти с места.
— Если вы боитесь, то это еще не беда, — заявила Линнвиэль вдруг. — Особенно вы, неофитки; любая бы на вашем месте дрожала от страха.
Она опустила руку на плечо Сиксеру, и того пробрала такая дрожь, что он едва не упал на колени.
— Но когда я смотрю на вас, — продолжала Линнвиэль. — Когда я смотрю на вас, я вижу самых отважных и сильных воительниц всего Нанно! Я обучала вас, и можете мне поверить, если бы хотя бы раз вы показали себя не лучшими из лучших, я выгнала бы вас взашей! Любую из вас, — ее взгляд поднялся на Сиксеру, и теперь она смотрела ровно в его глаза. — Каждая из вас за все время в армии не показала ни единого признака слабости, каждая из вас — лучшая. И я хочу, чтобы в этот бой вы все шли с высоко поднятыми головами и радостной песней! Потому что благополучие — наше благополучие — зависит от того, кто будет контролировать эти территории!
Она хлопнула Сиксеру по плечу, звук хлопка разнесся над армией, пересилив даже рык тварей Сейбона, и чудо! Напряжение как будто вышло из него с длинным вздохом и унеслось под своды залы.
Все это время, раз за разом, он доказывал Линнвиэль и себе, что владеет луком едва ли не лучше своих подруг; так перед чем теперь пасовать?
— Верно, мой мальчик, так держать! Вот этот взгляд мне по душе! — засмеялась она, сразу заметив перемену в его настрое. — Смотри туда, видишь, среди красных спин торчит блесятящий черный купол? Это паланкин Реглетты, королевы Сейбона. Попадешь стрелой туда — станешь поистине легендой!
— У Сейбона... тоже есть королева?
— У кого только их нет, дружище! Только ни одной не сравниться с нашей. Было бы здорово, если бы после сегодняшнего боя мы принесли Резези голову Реглетты на блюдце! Да здравствует Нанно!
"Да здравствует Нанно!", подхватила толпа, и зазвенели натянутые тетивы луков.
— Смотри на Резези, — Линнвиэль указала позади себя, туда, где на наскоро сооруженном постаменте стояла королева, казавшаяся ничтожно крохотной на фоне своего народа. — Она поднимет руку, передаст сигнал о начале боя Сейбону, и как только Реглетта ответит, можешь стрелять. Ты поймешь по тому, что Резези опустила ладонь.
Резези. В своем сером хоно, сменив только белье на более легкий вариант, с кинжалом на поясе, как будто сама планировала кинуться в бой, окруженная неопрятной копной кудрявых волос, спокойная внешне, но бледная и с возбужденно сверкающими глазами, могущественная и слабая в одном. Резези. Сиксеру уставился на вытянутую к потолку руку, и на мгновение поймал себя на мысли, что с нетерпением ждет, когда же эта рука опустится, и все начнется, чтобы делом продемонстрировать, как он силен и как верен своей правительнице; а в следующую секунду ладонь и правда оказалась внизу.
— К оружию! — скомандовала Линнвиэль заледеневшим голосом. — В бой!
Сиксеру выпустил стрелу, ведь уже давно держал лук наготове, и даже не понял, куда, собственно, выстрелил — его стрела потонула в целом море ее сестер.
Битва среди лучниц выглядела иначе, чем среди мечниц или наездниц. Эти храбрые женщины ворвались в самое сердце вражеской армии и принялись резать направо и налево чудовищ, одновременно уворачиваясь от их зубов и мечей; стрелицы же стояли на месте, и всей их задачей было выпускать стрелы по команде Линнвиэль. Но не нужно думать, что стрелицы в бою бесполезны! Сиксеру прекрасно видел, как мелкие красные и более хитрые, вооруженные черные чудовища падали замертво, сраженные стрелами, и как из-за града стрел они не могли приблизиться к самой незащищенной части армии — к магеям. Да, от рук магей истекали бури, пламенные столбы и вспышки энергии, поражавшие десятки врагов одним ударом, но сами магеи брони не носили и защищаться не умели, а потому их безопасность была одним из приоритетов лучниц. Идеальная совместная работа — то, о чем говорил флаг королевства Нанно. Четыре отряда — четыре стороны одной фигуры. Единый организм. Гельвир о четырех головах. И Сиксеру Фелонза Шайбенит — его часть.
Катча выпустила особенно удачный выстрел и радостно вскрикнула, заметив, как ее стрела воткнулась прямо в плечо рогатой красной твари, лишив ее возможности быстро бегать, благодаря чему ближайшая наездница тут же пронзила шею чудовища алебардой и отшвырнула тело в сторону завывших собратьев. Сиксеру похвалил ее бодрым восклицанием, и это восклицание подхватили все солдатки вокруг, с новой силой взялись за луки; азарт лишь распалялся, глядя в лицо приближающейся победе.
Вообще-то, Сиксеру обучали стрелять вместе, по команде; но очень быстро понял, что при таком подходе немалая часть его выстрелов улетала в никуда. Зрение у него было получше, чем у Линнвиэль, прошедшей немало битв и травм, и теперь, разобравшись, уже мог проследить, в кого стреляет; заметил, что изредка выстрелы настегают своих же и поражают мечниц Нанно — отяжеленные доспехами, они стали не более маневренны, чем жирные твари Сейбона, но зато рогами и когтями этих женщин не наделили Девять Матерей. Стоило бы обсудить его замечания с Линнвиэль и королевой, но уж точно не теперь; и вместо того, чтобы думать о ситуации, он нахмурился, напряг зрение, выбрал случайную красную цель из толпы и выстрелил в нее. Чудовище захрипело, захлебываясь кровью, и адреналин застучал в висках: теперь-то его личный счет точно открыт!
— Сиксеру! — окликнула его Линнвиэль. — Не нарушать строй!
Он слышал ее слова, но как-то не слишком осознавал, что и зачем она говорила; алое море врагов вдруг разбилось на отдельных тварей, и каждая эта тварь теперь представляла лишь мишень для его выстрелов. Обычно попадешь в мишень — получишь на целый день право ехать в обозе, а теперь каждый выстрел означал море славы и гордости за себя. Вот этот черный подставил удачно свою грудь — сражен, захлебывается кровью и падает! Вон тот, с крыльями зазевался и не спешит сходить с места — сражен, больше не придется ему летать над полем боя! Вон та, тоже черная, похожая на женщину, но такая же рогатая, как и ее красные товарищи, замерла, сотворяя заклинание — сражена в спину, кричит, падает на колени! Готова!
Пять, пятнадцать, двадцать пять... За королеву! За Нанно! За благополучие наших дочерей — за счастье наших матерей! Тридцать! Пятьдесят! Давайте хоть миллион, только бы хватило стрел в колчане!
Под ногами дрожала мягкая рыхлая земля, но Сиксеру этого не замечал. Пригнувшись, он выпускал стрелу за стрелой, раз за разом звенела тетива, свистел рассекаемый воздух, а затем наполнялся рыком умиравших тварей; наверное, Сиксеру на роду написано стать героиней, как иначе объяснить его успехи в этот день?
— Лазутчики! — кричала Линнвиэль. — Отступаем!
Отступаем? Не может быть! Отодвинься он еще на пару метров, и он уже не сможет достать стрелой до вон того чудовища, как раз подставившего свою голову — ну прямо напрашивается! Отступаем? Никакого отступления! Он борется за честь королевы, он борется за Резези, за его Резези — и будет бороться дальше!
— Лазутчики, Сиксеру! — Катча схватила его за локоть, но он был до того опьянен своим могуществам, что просто проигнорировал ее. — Отойдем на пару сотен метров и продолжим отстреливаться! Идиот несчастный, ты же даже магические стрелы творить не способен!
Несомненно: огненные, ядовитые или электрические стрелы подруг Сиксеру могли разом нанести больше урона, чем двадцать его стрел; но зато он обладал до того зорким зрение и столь уверенной рукой, что, без сомнений, обычные выстрелы Сиксеру в итоге унесли ничуть не меньше жизней! И разве можно остановиться...
— Я борюсь за свою королеву — я умру за свою королеву! — воскликнул он, вырывая свою руку из пальцев Катчи и так ловко выстреливая, что одним выстрелом сумел ранить двоих монстров, а одного убить. — Я не отступлю из-за приближения каких-то там...
Он обернулся и вдруг встретился лицом к лицу с краснокожим монстром; вблизи чудовище больше напоминало горбатую корову с приплюснутой мордой, и на морде этой застыла премерзкая зубастая улыбка. На голове рога, голова сразу из плеч — та самая тварь, тысячи которых он увидел первым делом. Откуда так близко?..
Ответ нашелся сам собой: тварь стояла по колено в земле, и Сиксеру, никогда не видевший земли, растерянно уставился на это чудо. В его деревне, в его мире под ногами всегда были лишь камни — а камни не удастся разрыть даже самыми твердыми на свете когтями!
А вот землю — особенно если у тебя когти твари Сейбона — можно. Лазутчики! Твари, вылезающие из-под земли, прямо у тебя за спиной — к чему телепортация?!
— Говорила же тебе! — воскликнула Катча. — Идиот! Теперь мы оба...
Глаза твари налились красным, и оба поняли, что пришел их конец.
— Катча... — пролепетал Сиксеру заплетающимся языком. — Беги, пожалуйста.
Она держала его за плечо и с вызовом смотрела на дрожащую тварь.
— Ну уж нет! — от ее рук потянуло легкой магической прохладой — Я тебя защищу! Ты — моя подруга, Сиксеру!
Он улыбнулся и подумал, что успеет сказать ей еще тысячу слов — как вдруг во всем мире остался лишь звон в ушах и пустота в сознании.