Ужасно не хотелось просыпаться.
Было жарко, и от этой жары ныли ноги; очнувшийся раньше всего остального мозг упрямо твердил, что необходимо отбросить шкуру, раскрыться, а в противном случае грозит перегрев, но все мышцы ломило в такой приятной неге, что не было сил и пальцем пошевелить. На языке пересохло, желудок прижался к пищеводу; а все равно шевелиться не хотелось.
Сладкая горячая нега оборвалась, стоило чему-то мокрому и ледяному упасть на лоб; Сиксеру поморщился, завертелся, сбрасывая холод, задрожал всем телом, когда мокрое неумолимо вернулось на его кожу. Открыл глаза и увидал — кого, если не Кайли? Слуга ласково улыбался и отлеплял волосы, налипшие Сиксеру на щеки, а другой рукой прижимал к его лбу холодный компресс.
— Как хорошо, что ты проснулся. Жар как раз отступил, так что я ждал и готовился.
Он взглядом указал куда-то в сторону, но Сиксеру не нашел в себе сил посмотреть.
— Что... произошло? — сухими губами спросил он. — Чабведа? Катча?
— Ты проспал почти неделю, гельвирчик, не будут же они все это время у нас торчать, — Кайли весело рассмеялся. — Но все в порядке. Ритуал прошел успешно, и на протяжении этих шести дней твое тело боролось с инфекцией — и победило ее. Потому что ты — победительница.
Сиксеру проморгался, покрутил головой, слизнул воду, натекшую на губы с компресса.
— А во время... а во время ритуала... ничего плохого не произошло?
На этот раз Кайливир рассмеялся совсем уж откровенно, но не успел Сиксеру смутиться, как слуга заверил его:
— Тебе, мой друг, стесняться нечего.
Эту фразу можно было понять двояко, Сиксеру чувствовал это сердцем; но решил для себя выбрать единственный приемлемый вариант, а о втором даже не задумываться.
— Вот, я тебе приготовил, — Кайли потянулся туда, куда прежде указывал, и поднес Сиксеру теплый на ощупь бурдюк. — Ух и долго же я бродил по тоннелям, чтобы найти для тебя нужные грибы! Представляешь, в жарком Сейбоне их растет куда меньше, чем в Нанно. Какая прелесть в жизни в нашем темном краю?
Закрыв глаза, Сиксеру отпил из бурдюка и почувствовал, как с глотком густого ароматного супа по его жилам растекается жизнь.
Нога все равно еще болела, но куда меньше, и теперь Сиксеру мог спокойно спать, да и температура нормализовалась. Чабведа зашла проверить его на третий день, долго рассматривала, вертела и ощупывала ногу, диктовала Катче свои комментарии для записи в блокнот — Сиксеру уже даже не удивлялся тому, что женщины появлялись вдвоем. Пожалуй, встреча Чабведы без спутницы удивила бы его куда больше. До смерти хотелось обсудить все происходящее с Кайли, но как-то неловко было обсуждать личную жизнь его сестры.
А затем пришла королева, и при виде нее Сиксеру испытал странное, ни с чем не сравнимое облегчение, немедленно испарившееся, стоило ему лишь заметить, что она не одна.
Рядом с Резези была... скорее всего, женщина, но женского в ней было примерно столько же, сколько и в Сейбонке, нашедшей их с Катчей на поле битвы. Белоснежная кожа резала глаза своей белизной, а губы и глаза красотка словно выкрасила чьей-то алой кровью; по плечам женщины рассыпались черные, как уголь, локоны, и в отличие от черных волос, иногда встречающихся у поданных Нанно, волосы этой таинственной женщины блестели и сияли на слабом кристаллическом свету, словно чешуя змеи. Понятно было, что она должна считаться красавицей; однако, Сиксеру отчего-то ее такой не посчитал, и почти сразу же перевел взгляд на Резези.
— Моя королева...
Резези жестом попросила Кайли прижать камнями полог шатра, чтобы снаружи никто не вошла, и лишь после этого бросилась на грудь Сиксеру, давая волю эмоциям.
— Ты — я и подумать не могла — ты, ты — как ты мог взять и пропасть, когда я так верила в твое могущество?!
Странная белокожая женщина подошла к ним, сложила руки под грудью и громко заявила:
— Эмилия Найтхевен!
Сиксеру гладил растрепанные кудри Резези пальцами и вопросительно смотрел на незнакомку.
— Что Эмилия Найтхевен? — Нет, Резези, только не плачь... ну пожалуйста...
— Мое имя — Эмилия Найтхевен, — заявила женщина, выговаривая слова местного языка с заметным трудом, отчего порой понять ее было трудновато. — Ты ведь наверняка собирался спросить.
— Я не собирался, — ответил Сиксеру. — Это Сейбонка, Резези?
По удивленным глазам Резези он понял, что сказал что-то ужасно глупое, и засмущался; в довершение всего Кайли еще и засмеялся, так что краска неумолимо залила его щеки.
— Что я такого сказ...
— Она не Сейбонка и даже ни капельки на Сейбонок не похожа! — воскликнула Резези, пожалуй, слишком громко. — Эмилия Найтхевен — пришелица из Верхнего мира.
Сиксеру кисло посмеялся.
— Не смейтесь надо мной, пожалуйста, моя королева... Верхнего мира не существует.
— Идиот, — фыркнула Эмилия и бесцеремонно уселась рядом с его ложем.
— Эмилия — шпионка из Верхнего мира и находится у нас, эм, в заключении, — неуверенно пояснила Резези. — Раз уж я ее поймала, то решила, что не отпускать же...
— В самом деле? Не вижу что-то на ней веревок или кандалов, — усмехнулся Сиксеру. — По-моему, она в любой момент может просто встать и уйти обратно в свой Сейбон.
— Я не из Сейбона!
— Линнвиэль учила нас, что Сейбонки способны притворяться обольстительными...
— Значит, ты все-таки считаешь меня обольстительной, мальчик?
Сиксеру зарделся и отвел взгляд.
— Хм, — Резези поднялась с его груди и села даже на некотором отдалении, ближе к Эмилии, чем к Сиксеру. — Милый, если бы наша гостья хотела уйти, она бы давно встала и ушла; но я почти уверена, что она не уйдет.
— По крайней мере, пока не узнает всю интересующую ее информацию, — хмыкнула Эмилия, но Сиксеру не разобрал большую часть ее слов и попросту додумал смысл. — Я ведь шпионка, в конце концов!
Сиксеру не мог понять, почему королева отстранилась, и чувствовал, как на сердце растет обида. Кайли отложил шитье и игриво улыбнулся — да что с ними всеми такое?
— Расскажете, что произошло, пока меня не было? — осторожно спросил Сиксеру у Резези. — Откуда взялась эта... шпионка?
"И почему ни одна женщина мне о ней не сообщила раньше", додумал он, но такой вопрос показался слишком грубым.
— Лучше ты расскажи, как вы выжили в тоннелях, — возразила Резези. — Мы слышали уже версию Катчи, но хотелось бы услышать и твою тоже.
— Я абсолютно уверен, что Катча рассказала все так, как оно и было. Ни за что не усомнюсь в ее словах.
— Катча, — это имя далось Эмилии на удивление легко, — заявила, что ты создал — как это называется? — стрелу из кости зверя, и с ее помощью разрушил целую каменную стену! Ого! Резези говорит, этого не может быть.
Сиксеру подумалось, что если это слова Резези, то пусть она их и скажет, нет нужды говорить за нее; но он опять проглотил слишком колкие фразы. Возникшая когда-то между ним и Резези легкость в общении испарилась, раздавленная бледной пришелицей.
— Еще как может, — он вытянул руку в сторону Кайли. — Кайли, пожалуйста, подай мне мой колчан.
Он не сомневался, что его оружие, включая материнский лук, доставили сюда в целости и сохранности, и не ошибся. Из поданного колчана Сиксеру извлек стрелу, слепленную глиной из половины кости орила и половины нормальной стрелы, и показал ее удивленным женщинам. Резези протянула руки, и Сиксеру замялся, почувствовал, что не очень-то хочет отдавать кому-то созданную таким трудом вещь, но разве можно отказать королеве?
Несколько минут обе женщины разглядывали стрелу, вертели, изучали, и кровь Сиксеру закипала всякий раз, когда Эмилия касалась его работы.
— Не похоже, чтобы ею можно было пробить каменную стену, — заявила Резези наконец. — Выглядит крайне хлипко, и наконечник сломался.
Сиксеру забрал стрелу, сжал в кулаке, и на секунду представил, как белая Эмилия Найтхевен вертится вокруг королевы Резези в то время, когда королеве стоило бы волноваться о сохранности своей подруги, Сиксеру; гнев закипел где-то в сердце и немедленно потек по жилам, в висках запульсировало, перед глазами все поплыло, и он вонзил стрелу прямо в землю рядом со своей постелью — в ослепительной вспышке белого света пол превратился в фонтан маленьких камешков, от которых Кайливир едва успел укрыться за спальником, а Эмилия Найтхевен — за спиной Резези.
Сама королева сидела на месте, открыв от удивления рот, и даже не замечала, что ее засыпало камнями.
— Как видите, не такая она хлипкая, как может показаться, — Сиксеру вытащил стрелу из образовавшегося в полу кратера и прижал к груди, как самое дорогое сокровище. — Вы в порядке, моя королева?
— В порядке? Да я просто счастлива! — горячо воскликнула Резези. — Это же — это же величайшая — величайшая сила из всех, что я видела в жизни!
— Это никак не сравнится с тем, что ваша семья...
— Сиксеру — одним выстрелом в пол ты сможешь поднять на воздух целую армию врага!
— А я буду снова воевать?
Он спросил не просто так; нога, спрятанная под повязками, конечно, болела куда меньше, чем прежде, но недели лежания сказались на его физической силе: Сиксеру не видел еще своего отражения, но заметил, как истончали руки и помягчел живот, прежде разделенный на глупые прямоугольники пресса.
— Будешь ли ты воевать? Да куда ты денешься! — Резези бойко хлопнула его по плечу. — Думаешь, лучшие лекареи Нанно не справятся с твоими ранами? Ха! Да если ты не сможешь стоять, то я, как Катча, тебя на спине в бой понесу! Потому что ты, Сиксеру, ты рожден для поля боя!
Слишком уж она распалялась, как будто даже немного театрально, для вида; но как ни крути, а слушать ее хвалебные речи очень приятно. Он не смог сдержать улыбки и даже хотел взять Резези за руку, но не дотянулся, а она сама не подалась ему навстречу.
Тем не менее, он сказал:
— Это самые прекрасные слова, что я слышал за последние годы.
Но улыбаться тут же перехотелось: через плечо Резези на него смотрела Эмилия Найтхевен.
— Ты должен обучить меня этой магии, — заявила она. — Мне нужно знать ее секрет.
И после этих слов Сиксеру понял, что они с Эмилией Найтхевен никогда не найдут общий язык.
С того дня он мечтал встретиться с Резези и поговорить с ней наедине, перемыть кости пришелице и вместе подумать, разумно ли позволять ей вот так слоняться по лагерю; но этой мечте не суждено было сбыться. Если королева и появлялась вне своего шатра, то Эмилия Найтхевен непременно была рядом с ней. Резези вела себя, как обычно, может, разве что, казалась слишком эмоциональной и непривычно шумной. Внешне она тоже не изменилась, если не считать бледности, поселившейся на ее щеках, и будто утративших блеск волос; но Сиксеру заметил, что помимо белья и хоно она теперь носила длинный ёльный шарф, намотанный вокруг шеи. Подражая ей, многие девушки из солдаток начали носить шарфы тоже, порезали ради этого свои хоно, хотя тепло Сейбона не располагало к ношению таких аксессуаров. Большинство модниц быстро запаривались и отказывались от этой причуды, и одна лишь Резези как будто срослась со своим шарфом и словно не ощущала жары.
Не он один это заметил; принцесса Эльноид периодически заходила его проведать и подосаждать своими дурацкими разговорами, а в один прекрасный (до ее появления) день вдруг решила пожаловаться:
— Знаешь, балопчик, Резези так отдалилась, что и мыться стала отдельно от всех; я не то чтобы за нее сильно волновалась, ты не подумай, но все-таки сестра... Ты не знаешь случайно, что на нашу драгоценную правительницу нашло?
— Я не могу сказать наверняка, — начал он осторожно, комкая в пальцах шкуру спальника, не в силах решить, стоит ли ответить Эльноид, или лучше ее стоически игнорировать. — Но... не совпали ли эти перемены в ней с появлением Эмилии Найтхевен?
Эльноид так сильно закивала, что из ее прически выпал гибкий золотой локон.
— Да! Ровно! В тот день, когда Эмилию отловили, они с Резези сначала очень долго боролись в шатре, а затем Резези заявила, что Эмилия может уйти домой, только она не ушла, а начала таскаться за ней! Как привязалась! Я думаю, тут что-то нечисто. Она ведь шпионка! Вот и шпионит. А Резези ей верит... Резези такая дура!
От последних слов Сиксеру испуганно вздрогнул:
— Не смей так говорить о нашей королеве!
— Ты просто балоп, если этого не видишь, — возразила Эльноид. — Вы все балопы слепые! Вам вбили в голову, что королева непогрешима, вот вы и позволяете ей ставить под угрозу безопасность всего Нанно! Эта женщина — она ведь шпионка! Шпионка!
На щеках Эльноид темнел напряженный румянец, в порыве гнева она била кулаками пол под собой, и Сиксеру чудилось, что вместо пола Эльноид с радостью бы поколотила собственную сестру. И как ни печально, он не мог с ней не согласиться — во всем, что касалось прекрасной пришелицы, Резези вела себя, как полная дура.
Но сомневаться в своей правительнице — грех.
— Я знаю Резези лично и верю ей не только потому, что она королева, — он скрестил руки на груди и попытался придать своим словам твердости. — Она — рассудительная и умная женщина, и поэтому я ей полностью доверяю. Если она считает, что Эмилии Найтхевен можно находиться среди нас, значит, так оно и есть.
Эльноид фыркнула:
— Глупец!
Но Сиксеру, произнеся эти слова, почувствовал, что и правда в них верит; доверия к Эмилии Найтхевен у него не прибавилось, но верность и симпатия к королеве пересилили подозрения. У Резези наверняка есть план, она умная, пускай и взбалмошная; сомневаться в ее решениях это почти то же самое, что предавать родное королевство! Да и невозможно не заметить, что близость белоснежного создания делает ее немножечко счастливее. А что плохого может быть в счастье?
Нога продолжала ныть, особенно по утрам, но лекареи настаивали на том, что ее нужно расхаживать. И потому в один прекрасный день он сел, затем, схватившись руками за широкие плечи Кайливира, встал, а после, засунув под мышку костыль, начал понемногу выходить из шатра и прогуливаться по лагерю. Часто на пути встречались подруги, обнимали его и заставляли рассказывать об их с Катчей приключениях в туннелях, не то ужасаясь, не то восхищаясь этими историями. Катча или Чабведа встречались то вместе, то по одиночке, при этом будто стараясь не попадаться другим солдаткам на глаза вдвоем, а Резези чаще всего сидела в шатре и никого, даже Сиксеру, к себе не пускала — однако он знал, что Эмилия Найтхевен торчит рядом с ней. А война продолжалась, и порой Сиксеру просыпался в абсолютно пустом лагере. На месте оставались только он, Кайливир и несколько лекарей, ухаживающих за раненными женщинами. Кайливир в эти дни бывал очень занят, ведь должен был за время боя прибрать, отмыть и постирать все, что нашлось бы в лагере; Сиксеру же либо лежал в постели и пытался учиться чтению, либо бродил по пустому лагерю, изучая те его части, куда обычно старался не входить.
В то время он еще быстро уставал и частенько присаживался отдохнуть; несколько раз ему приходилось усаживаться и у маленького синего шатра на повозке, который в обычное время яростно охраняла Эльноид, а теперь он стоял почти без охраны; и именно в эти короткие передышки он и начал подозревать, что в шатре кто-то был.
Естественно, он не предполагал, что Эльноид охраняла пустой шатер, но прежде молва чаще всего приписывала спрятанному сокровищу либо денежное, либо магическое свойство. Сиксеру же, сидевший в совершенно пустом лагере и сам почти бесшумный, начал понемногу различать, что оттуда доносится дыхание, иногда шорохи, а порой и неразборчивое бормотание, из которого нельзя было разобрать ни слова; несколько раз Сиксеру собирался с силами и намеревался подсмотреть, что же там пряталось, но всегда вспоминал о том, как жестоко Эльноид наказывала за неповиновение, и продолжал мирно и почти бесшумно сидеть на тележке.
А в один прекрасный тихий день он произнес:
— Эй.
В шатре все затихло, причем как-то слишком намеренно; казалось, что то существо, что там пряталось, решило притаиться и понаблюдать за дальнейшим развитием событий. Сиксеру неуверенно произнес:
— Меня зовут Сиксеру.
И добавил после паузы:
— Сиксеру Фелонза Шайбенит.
Ответа не последовало, но через несколько минут Сиксеру расслышал тихий вздох из шатра.
— Хм... я просто подумал, все ушли, вас бросили, и это как-то неправильно, — произнес Сиксеру смущенно. — А вы сидите там... Некому даже воды принести! Давайте так: вы ведь можете стучать? Один стук будет "да", два стука будет "нет"; я совсем не хочу узнать о вас что-то лишнее или навредить вам! Я просто переживаю. Я могу что-то для вас сделать?
В шатре стояла тишина, и Сиксеру уже даже собирался уйти, как вдруг из глубины синих тканей до него донесся едва слышный удар по деревянной повозке. Это значит "да"?
— Вы хотите есть?
Ответа не последовало; Сиксеру посидел, в раздумьях, еще с минуту, а после робко предположил:
— Вы хотите пить?
И в ответ на этот вопрос он четко услышал один короткий удар по дереву.
— Я вам принесу! — засуетился он, вскакивая и выхватывая костыль. — Я медленно хожу, но вы дождитесь, пожалуйста... не думайте, что я не приду! Я просто раненный, и поэтому хожу с костылем. Сейчас, скоро буду!
Неловким шагом он доковылял до реки, в водах которой наполнил водой свою бутыль. Кайли сидел на бережку и стирал хоно солдаток; он заботливо спросил у Сиксеру, не нужна ли тому какая-нибудь помощь, и предложил помочь напиться или постирать одежду, но Сиксеру так поспешно отказался, что, казалось, даже слегка обидел друга. Но извиниться можно будет и позже — сейчас куда важнее помочь пленнице синего шатра.
То, что это была женщина, он даже под сомнение не ставил; мужчину просто незачем было бы так тщательно прятать.
Когда он вернулся к синему шатру, вокруг уже горели вечерние кристаллы, а это значило, что ковылял он не менее трех четвертей часа. Пленница наверняка уже начала злиться, но с другой стороны, он же предупреждал; терзаемый сомнениями, Сиксеру снова присел боком на тележку, фыркнул, отдышиваясь, и произнес:
— Я сейчас засуну к вам руку с бутылью... возьмите ее... Не бойтесь! Я плотно закрою глаза и не буду на вас смотреть. Мне это совсем не нужно! Вы согласны? Вы готовы?
Казалось, по телеге снова что-то ударило; Сиксеру зажмурился со всей силы и засунул руку с бутылью в шатер. Мгновение все было тихо, а затем он расслышал тихое шуршание тканей и почувствовал, как кто-то забирает бутыль из его руки, но так, чтобы не прикоснуться к его коже.
Сиксеру немедленно высунул руку из шатра и еще с добрую минуту сидел с закрытыми глазами, прислушиваясь к звукам глотков. Затем по повозке что-то покатилось и врезалось ему пониже спины; заведя назад руку, Сиксеру нащупал свою бутылку и поднял ее, взвешивая на руке. Пустая.
— Надеюсь, вам лучше, — произнес он, наконец решаясь открыть глаза. — Я больше вас не буду беспокоить, но завтра приду опять, хотите? Я могу принести еды или одеяло, вам там, возможно, холодно. И я СОВСЕМ не хочу знать, кто вы и зачем вас прячут!
Казалось, незнакомка хихикнула, но Сиксеру расслышал это недостаточно хорошо; он поднялся, тяжело опираясь на костыль, и побрел обратно к их с Кайли шатру. Стук костыля об камни сопровождал его на каждом шагу, но даже несмотря на это, он услышал, как раздвинулись полы синего шатра из шершавого ёля; спиной Сиксеру чувствовал, что кто-то глядит ему вслед, но ни разу не обернулся.
На следующий день он прибрел снова, и пленница попросила принести еды — Кайли был только рад, когда Сиксеру попросил о двойной порции обеда, и прочитал целую лекцию о том, что нужно хорошо кушать. Ночью умерла одна из раненных женщин, лежавших в лагере лекарей, и ее завернутое в ткани тело подвесили под пещерный потолок в нескольких километрах от лагеря — Сиксеру поделился со своей молчаливой собеседницей этим событием, и она расстроенно вздохнула. Это было самое явное участие в разговоре, на какое Сиксеру мог от нее рассчитывать, но и оно достаточно красноречиво говорило о том, что пленница начала терять бдительность. Если бы он продолжил приходить и навещать ее, то однажды, возможно, он сумел бы подглядеть...
Нет! Он совершенно точно не станет подглядывать!
Следующим же вечером, когда Сиксеру, по обыкновению, прогуливался по лагерю, странное предчувствие приковало его к месту. Что-то было не так, неправильно, не как обычно; то ли в воздухе появился какой-то странный и опасный запах, то ли камни под ногами как-то странно подрагивали. Дрожа от неприятного предчувствия, Сиксеру поспешил к реке, надеясь найти там Кайли, но берег был пуст; зато по быстрым холодным водам вниз бежало что-то красно-оранжевое, смутно знакомое глазу. Сиксеру не мог сообразить, что же это такое, но чувствовал, что знак это не самый радостный; он пошевелил костылем в воде и позволил течению набить немного красной смеси на дерево.
Поднял, рассмотрел, вскрикнул от ужаса.
Это были пески Сейбона, и их появление в реке могло означать лишь одно из двух: либо вернулась армия Резези, но тогда непонятно, зачем ей понадобилось омывать ноги; либо же...
Враг близко и пересек реку, не учтя, что принесенный течением песок обозначит его присутствие.
Вцепившись в костыль, Сиксеру поспешил обратно к палаткам, но из-за своей ноги не мог передвигаться быстро. Необходимо было предупредить часовых и лекарей, чтобы они подготовились к возможному нашествию, а Кайливиру сказать, чтобы он спрятался, пока не начался бой.
Но уже издалека стало ясно, что он опоздал: часовые падали с импровизированной вышки, сраженные огненными снарядами, а в воздухе витал легкий запах серы и гари. Должно быть, у Сейбона был не один отряд, а несколько, и шли они с разных сторон; Сиксеру на долгие несколько мгновений замер, совершенно растерянный, в одной руке костыль, другая сжата в кулак в бессильной ярости, и медленно, почти по слогам, произнес мысленно: лагерь без защиты.
Лагерь без защиты!
Дело в том, что на практике лагеря почти никогда не осаждались; война между Сейбоном и Нанно велась так давно, что между этими странами возникли определенные договоренности. Линнвиэль рассказывала, как армии Сейбона иногда обходили лагерь Нанно, хотя прекрасно его видели, а порой даже предлагали на обмен необходимые ресурсы. Не просто так Катча спрашивала у Сейбонки, не знает ли она о местоположении лагеря, не просто так вопрос взятия в плен решался на добровольной основе — в конце концов, в Подземельях нет третьей силы, и если бы одно из королевств-соперниц одолело бы другое, то победительницы съели бы собственные локти от скуки. Поэтому существовали правила, поэтому мирные города и лагеря никогда не подвергались нападению.
Так что если бы часовые не падали замертво прямо на его глазах, Сиксеру и не поверил бы, наверное, что это происходит на самом деле — что на лагерь, оставленный почти без охраны, совершено настоящее нападение.
Спохватившись, он заковылял к своему шатру, спеша передать страшную новость Кайливиру, а потом лекареям, в надежде хотя бы минимизировать потери; над его головой вдруг пронесся круглый снаряд, объятый пламенем, и упал на крышу ближайшего шатра. К счастью, покрытые ёлем шатры не вспыхивали, а скорее тлели, но и без того камень нанес немалые разрушения: в шатре загорелись вещи хозяйки, и из-за пламени почти сразу же стало трудно дышать.
Сиксеру попятился, но едва не упал; тогда, понимая, что ему уже не поспеть к Кайли, и слыша за своей спиной свист новых снарядов, он не придумал ничего лучше, чем начать махать костылем над своей головой и вопить во всю глотку.
Среди шатров мелькнула голова Кайливира: оторвавшись от работы, он выглянул посмотреть, что там за шум, и как раз вовремя, ведь в метре от него упал еще один огненный камень. Беднягу осыпало искрами, но в остальном он остался цел; на крики Сиксеру из шатров выглянули и лекареи, высунулись некоторые раненные женщины, что могли сдвинуться с места. Все стояли, почти разинув рты, и в ужасе смотрели на огненно-каменный дождь, обрушившийся на их лагерь.
А затем за спиной Сиксеру показалась армия.
На самом деле, если сравнивать с теми отрядами, что встречались с армией Резези на поле боя, то это было жалкое зрелище. Всего десять-пятнадцать четвероногих тварей, способных взрываться, да с пяток их повелительниц, похожих на ту, что принесла Сиксеру и Катче воду после боя. Несколько фигур отличались от этих двух вариантов, напоминали мужчин, вооруженных мечами, но рогатых и с копытами, как и полагалось наи; но эти мужчины пока держались на отдалении, и разглядеть их было непросто. Куда страшнее казались рогатые женщины: складывая руки разными способами, они отделяли от пещерного пола крупные круглые камни, заставляли их загораться, а затем посылали в лагерь. Сиксеру пришлось упасть и покатиться по полу, а не то камень задел бы и его; от ударов тряслись и дрожали пещерные своды. Лагерь пришел в движение.
— Сиксеру! — Кайливир прыгнул к нему, больно ударился коленями, но пополз вперед, размазывая кровь по камням. — Вот твой лук, вот твой лук!
— Лук, замечательно! — воскликнул Сиксеру. — А стрелы?
Кайли передал ему костяную стрелу; за ненадобностью Сиксеру пока еще не выделили новый колчан с нормальными. Но и от этой стрелы сейчас было не так много толку: у него был лишь один удар, и каким бы смертоносным он ни был, его бы точно не хватило, чтобы справиться со всеми врагами.
Сейбонец с мечом проткнул лезвием ближайший шатер, и Сиксеру поежился от мысли о том, что бы было, если в шатре оказалась кто-то живая.
— Нам конец, — угрюмо произнес он. — Нам всем — совершенно очевидно — конец.
— Помирать — так с песней, — раздался голос старшей лекареи. — Девушки! Не дадим им так легко до нас добраться! Верно говорю?
Лекареи поддержали главную, но даже идиоту было ясно, что много толку от их сопротивления не будет: они были обучены лечить, а не калечить. Два-три удара, пара брошенных камней — и от лекарей не останется и одной живой души.
Сиксеру попытался встать, но нога подвела, подломилась, и он упал на руки Кайли.
— Почему они напали на лагерь? — спросил он так, словно Кайли мог что-то знать. — Разве так делается?
— Не знаю... наверное, сменилось руководство, — пробормотал Кайли. — Осторожно, гельвирчик!
Он дернул Сиксеру вниз, и над их головами пролетел очередной каменный снаряд; попав в одну из палаток лекарей, он пробил ее покров и едва-едва не врезался в раненную — молодая лекарея успела выхватить ее из-под опасности в последний момент.
— По раненным! По раненным! — с возмущением вскричал Сиксеру. — Да где же это видано-то? Да разве же так можно?!
Он натянул тетиву и хотел выстрелить, но так и не смог определить, на кого направить свой гнев. Женщины-сейбонки, направляющие свои огненные камни в шатры, рассредоточились, настолько, что и десяти стрел бы не хватило! А тут — всего один удар...
Стыдно признаться в этом даже самому себе, но в тот момент Сиксеру был готов опустить оружие и сдаться. Если все равно не спасти всех, то стоит ли бороться? Не лучше ли смириться и принять свою смерть, надеясь, что враг, хотя бы, будет милостив и убьет тебя сразу?
Но не успел он опустить лук, не успели лекареи вступить в бессмысленный последний бой, как между ними и демонами Сейбона появилось белое пятно.
Эмилия Найтхевен.