Стоило звукам ее шагов затихнуть, как Сиксеру напрочь позабыл об этой встрече и обо всем произнесенном на ней — ведь госпожа Чабведа заходила проведать своего брата, не более, и лишь по совпадению встретила там Сиксеру да поговорила из вежливости; но уже на следующее утро старшая магея напомнила о себе вновь.
Он пил чай со своими подругами по отряду и переваривал завтрак, слушал их разговоры и периодически вставлял вполне уместные замечания; как вдруг девушки замолчали, их лица вытянулись, и все, как одна, уставились за его плечо. Сиксеру еще некоторое время по инерции болтал и веселился сам с собой, но заметил перемену:
— Что такое? У меня что, гельвир за спиной?
— Уж лучше бы гельвир, с ними хоть знаешь, как себя вести, — испуганно пролепетала Катча. — Сиксеру, ты только не паникуй... за тобой госпожа Чабведа, старшая магея! Ты что, опять что-то натворил?
— Что еще за "опять"? — обиделся он, но, надо признать, и в самом деле напрягся. Что Чабведе от него нужно? Что-то случилось с Кайли? А может она и вовсе не к нему? Зашла за подругой?
Но едва он успел убедить себя в последнем, как почувствовал легкое постукивание по плечу. Пришлось обернуться; Чабведа стояла рядом и с интересом разглядывала его лицо.
— Э-э... ч-чем обязан... чем полезен быть могу? — пролепетал Сиксеру, и кое-кто из стрелиц прыснула от смеха, за что получила шлепок от Катчи. — То есть, э... госпожа Чабведа? Я не ожидал...
— Ты хотел, чтобы я зачаровала твой лук, — совершенно ровным, почти мертвым голосом прошептала магея. — Я решила и подумала, что могу это сделать.
Она явно поменяла местами два слова, и хотя и старалась изо всех сил выглядеть абсолютно спокойной и расслабленной, Сиксеру догадался, что она ужасно нервничает. Другие девушки, казалось, этого не замечали, хихикали, шушукались, глядели во все глаза, и только Катча тоже напряглась, сощурилась — но продолжила шушукаться, как ни в чем не бывало.
Чабведа заметно побледнела и даже слегка подрагивала, слушая смех и шепот стрелиц. Сиксеру рассудил, что надо бы увести ее от их взоров, а то, того и гляди, начнется конфликт, а обвинят его; так что он встал, отставил чашку с недопитым чаем и постарался изобразить беззаботную радость на лице.
— Вот как! Просто замечательно, что вы согласились!!! — сам почувствовал, что переигрывает, начал говорить на полтона тише. — То есть, э... вам нужно мое оружие? Или весь я?
— Весь ты, — Чабведа благодарно улыбнулась, а стрелицы покатились со смеху. — Знаешь ли, для того, чтобы использовать магические орудия, нужно специальное обучение...
— Я искренне благодарю вас, в таком случае, за то, что вы согласились меня обучить, несмотря на... — договаривать он не стал. — Тогда я иду с вами!
— Да, пойдем, — Чабведа одарила смеющихся стрелиц холодным, но подозрительно блестящим взглядом, развернулась и стремительно направилась к палаткам магей, никого не дожидаясь. Сиксеру болтался у нее на хвосте, нервничал и все время вслушивался в звуки позади себя. Его лук, вообще-то, остался где-то в обозе, так что даже идиот понял бы, что никакими заклинаниями они заниматься не будут.
— Госпожа Чабведа, — попытался он окликнуть ее, когда они отошли достаточно далеко, и стрелицы уже точно не могли подслушать их разговор. — Вам что-то от меня нужно? Так странно, что вы решили прийти за мной... Вот так, перед всеми...
Она остановилась, хотя уже занесла ногу для следующего шага, резко повернулась на каблуках, и ее хоно едва не соскользнуло с обнаженных плеч.
— Я... я думала... — она задыхалась от эмоций; теперь Сиксеру видел, что она еще сущий ребенок, слишком юная для своей важной роли, испуганная и растерянная так же, как и он сам. — Я думала, ты согласишься позавтракать со мной!
Он так сильно удивился, что даже не сумел произнести ничего вразумительного, лишь пролепетал:
— А я уже позавтракал...
Чабведа, услышав это, едва не расплакалась.
— Но я... я с радостью составлю вам компанию! — воскликнул Сиксеру, совсем перепугавшись — верно Катча сказала, лучше бы гельвир! — Даже почту за честь! Не печальтесь, госпожа Чабведа, ну что вы, в самом деле... Если хотите, в следующий раз я позавтракаю с вами...
— Ловлю тебя на слове! — она слегка повеселела, хотя глаза ее по-прежнему блестели от слез. — Пойдем тогда ко мне.
Они ушли в ту часть лагеря, где Сиксеру прежде не бывал — в королевство магей. Здесь было пусто, тихо и чисто, шатры стояли ровными рядами, словно по линеечке, все были одного цвета и одной формы; и если изредка на пути и попадались женщины, то непременно погруженные с головой в свои мысли и даже свою предводительницу не замечавшие, что уж говорить о каких-то там мальчишках. Костра, у которого собирались бы все желающие, здесь не разводили, вместо него в центре стояла лишь небольшая тележка с припасами, освещенная крупным куском кристалла, и несмотря на раннее время, вокруг не собрались завтракающие магеи. Сиксеру неприязненно поежился — вдали от огня он вдруг почувствовал, что ужасно замерз.
Чабведа покосилась на него и уселась возле тележки прямо на землю, а жестом предложила Сиксеру сесть рядом. Отец всегда учил его, что на голой земле сидеть нельзя, но отказаться не хватило смелости.
Она отломила небольшой кусок хлеба, принялась есть, и так они и сидели в тишине, неловко глядя в разные стороны. Мимо прошла магея, носом в книгу, и не удостоила их даже взгляда.
Сиксеру чихнул в рукав.
— Холодина...
Казалось, Чабведа вышла из какого-то транса; она уставилась на Сиксеру с таким выражением лица, словно только что узнала о его существовании, вскочила, засуетилась; протянула к нему руки, сложенные воронкой, дыхнула на них, и прямо между ее ладоней заплясало маленькое обжигающее пламя. Сиксеру сперва хотел отказаться от такого странного гостеприимства, но чувствовал, что пальцы уже совсем заледенели, так что неуверенно поднес их к огоньку. Надо признать, что пусть пламя и выглядело крошечным, грело оно великолепно, едва ли не лучше костра в лагере стрелиц.
— Но вы так не сможете есть, госпожа Чабведа, — скромно заметил Сиксеру. — То есть, я вам очень благодарен, но не хотелось бы, чтобы вы остались голодной.
— Но я уже поела, — возразила она спокойно.
— Что? Один кусок хлеба?! Да вы шутите, — ахнул Сиксеру. — Вы же старшая! Вам должно полагаться куда больше еды...
Она смотрела на него сквозь пламя, как будто пыталась спрятать за огненной вуалью свое лицо.
— Это — все, что я ем по утрам.
— Вы, должно быть, плотно обедаете?
— Обедаю я почти так же.
— Ах, значит, оставляете все самое лучшее на ужин?
— Нет, Сиксеру, все мои трапезы выглядят почти одинаково. Я стараюсь много не есть.
При такой-то диете даже не стоило удивляться ее изможденному виду и внешней хрупкости; опустив взгляд, Сиксеру увидел ее бок, видневшийся в складках хоно, ведь нательную одежду она не носила, и вздохнул: на этом боку можно стирать как на стиральной доске!
— Ах, госпожа Чабведа, вы доведете себя до голодных обмороков, — строго заявил он и мягко опустил ее костлявые руки. — Я уже согрелся, не утруждайте себя. Скажите, разве мозгам не нужна пища? Как вы умудряетесь быть старшей магеей, если практически не едите?
Она отстранилась, села, обхватила угловатые колени руками и поместила на них острый подбородок. Взгляд печальных глаз устремился вдаль; Сиксеру до смерти хотелось накормить ее и ни о чем другом не получалось думать.
— Просто есть вещи поважнее сытости, Сиксеру. Ты сам должен это понимать. У тебя ведь волосы белоснежные, у тебя был шанс неплохо устроиться в жизни, торгуя своим телом. Но ты ведь этим не занимаешься.
— Ну, во-первых, для такой работы я еще слишком юн, — смущенно пробубнил он, чувствуя, что уже не хочет говорить с этой женщиной. — А во-вторых, как мужчина для труда, я все равно бы не достиг никаких высот... меня нельзя выкупить, нельзя стать моей покровительницей... А красота — в шахтах красота быстро увядает.
Чабведа косо посмотрела в сторону от него.
— Тогда почему ты здесь, а не в шахте?
Он хотел ответить "потому что это моя мечта", но вместо этого скромно пояснил:
— Потому что я приговорен к службе за свое преступление. Это не мой выбор...
— Тебе стоило бы быть честнее с собой! А впрочем, я тоже с собой не честна, — вздохнула Чабведа. — Хочешь знать, почему на самом деле я позвала тебя к себе?
— Честно говоря, вот-вот лопну от любопытства.
— Потому что услышала в городе, что ты — надежда, — Сиксеру попытался припомнить, была ли магея с ними в городе, и пришел к выводу, что совершенно точно ее там не было — не заметить зеленые волосы и изможденное лицо он не мог. — Надежда всего мужского пола. А мне она, надежда, тоже нужна позарез.
— На что же надеяться старшей магее, госпожа? Разве есть что-то, чего вам не хватает?
— Друга... мне не хватает друга, — весьма твердо заявила она, а все же слышалась в ее голосе легкая фальшь. — Друга, с которым можно поговорить. По душам...
— Для разговоров лучше заводить подруг...
Равнодушный взгляд кольнул с неожиданной силой.
— А я хочу друга, — повторила Чабведа. — Я хочу тебя... узнать получше.
Сиксеру улыбнулся, но без особого энтузиазма. Он просто не знал, как ему реагировать на такие заявления от женщины; кроме того, он все равно не мог полностью поверить в искренность ее слов. Прежде женщины относились к нему либо с легким презрением, либо с открытым сексуальным интересом; да, была королева Резези, уважавшая его за таланты, но она, как королева, не считалась обычной женщиной и думала в первую очередь о державе, потому ее в счет не берем. Еще можно вспомнить Катчу, но в ее обхождении с Сиксеру нет-нет, да и проскальзывала снисходительность и насмешливость, взращенная с пеленок во всех женщинах Нанно. Они с Сискеру могли быть боевыми подругами, могли иногда веселиться и проводить время вместе, но дружить? По-настоящему?
Да разве существует вообще в природе что-то похожее на дружбу между женщиной и мужчинкой?
— Воодушевления в тебе не видно, — задумчиво заметила Чабведа. — Ты мне не веришь?
— Я верю, — поспешно соврал он. — Я просто... никогда прежде с женщинами не дружил.
— А королева?
— Разве можно быть ее подругой? Она выше таких вещей.
— Да, она выше, — потянула Чабведа, вновь отведя взор. — А я вот — нет. И в доказательство своих чувств и чистоты намерений... Давай сюда свой лук.
Пришлось Сиксеру с виноватым видом объяснять, что он безоружен. Чабведа начала было возмущенную лекцию о том, что солдатка должна всегда носить с собой вооружение, ведь никогда не знаешь, когда начнется бой; но быстро прервалась на полуслове, решив, возможно, что таким образом они дружбы не построят.
— Ладно, Сиксеру, — вздохнула она. — Тогда раздевайся.
— Раздеваться?!
Не вставая с земли, он испуганно попятился от нее, словно жук. Перед глазами встали неприятные события прошлого: домогательства Линнвиэль, смех солдаток, их вздохи по поводу отрезанных волос и недостаточного возраста симпатичного мальчишки...
Чабведа удивленно следила за его побегом.
— Ну, не догола, — пояснила она, несколько поздновато, ведь Сиксеру уже почти дал деру. — Только хоно. Я хочу тебе кое-что с ним сделать.
Он оказался на приличном отдалении, обнимал себя за плечи и глядел исподлобья, ожидая подвоха. Чабведа вздохнула, подалась вперед, встала на колени.
— Поверь мне, пожалуйста.
И хотя она вряд ли задумывала именно это, оба вдруг поняли, что она как будто преклонила перед ним колени, и гордая магея в испуге практически взлетела на ноги, а Сиксеру почувствовал себя гораздо спокойнее и послушно расцепил замочек хоно, державший складки рыжей ткани на плече.
— Держите, госпожа Чабведа. Ну и напугали же вы меня.
Вернувшись на землю, она расстелила хоно на земле и принялась разглаживать руками. Между ее смуглых пальцев мелькнула игла, из воздуха появилась нить, и некоторое время она безуспешно пыталась продеть эту нить через игольное ушко. Нить вертелась и не давалась; Сиксеру и хотел бы помочь, но решил, что может этим ее обидеть.
Вместо помощи он сказал:
— Здорово, что вы умеете шить, госпожа Чабведа. Не так уж много женщин способны на это.
— Ну, безусловно, мужчины более склонны к занятию шитьем. Недаром у них такие длинные руки, — заметила Чабведа на это, и нитка наконец-то прошла через ушко. — Я могла бы просить своего брата заниматься шитьем, но я, знаешь, люблю все делать сама. Даже такие глупости.
— Разве шить одежду — глупости? Все ее носят. Всем она нужна...
— Это же мужская работа, так что ничего такого в ней нет, — механическим голосом отозвалась Чабведа, пронзая хоно Сиксеру иглой. — Мужчинам даже нравится шить одежду. Проявлять себя! Свою творческую жилку.
— Вы же женщина, откуда вы можете знать, что нам нравится?
Она не ответила, но ответ и так был ясен: так все говорили, особенно те, кто придумал, что шитьем будут заниматься мужчины.
Чабведа шила довольно ловко, хотя пару раз уколола пальцы, оставив на старой ткани несколько крохотных пятен крови. Таким бы точно не стала заниматься женщина, неискренняя в своей симпатии; Сиксеру, осмелев, сел рядом, хотя без Хоно на камнях было совсем уж холодно, рассматривал обоз с едой, слушал ее напряженное дыхание. Казалось, тишина тяготила Чабведу, но она не знала, о чем заговорить; Сиксеру же разговаривать не очень-то хотел, и решил для себя, что если она что-то скажет, то он молчать не будет, но сам в разговор не полезет.
Наконец, Чабведа спросила:
— Ты видел когда-нибудь ёльных червей?
— Что за ёльные черви?
— Ёль, — она указала на хоно Сиксеру. — Это ткань, из которой шьется наша одежда. Почти вся наша одежда...
— Я знаю, что такое ёль, — возразил Сиксеру. — Я никогда не слышал о червях!
Она подтянула к себе хоно и занялась узелком.
— Эти черви живут в верхних пещерах, — пояснила она. — Почти всю свою жизнь они существуют как обычные черви, но ближе к старости вдруг останавливаются на одном месте и начинают плести вокруг себя кокон. Эти коконы мастерицы нашего народа собирают, распутывают, и из тонких ёльных нитей ткут ткань. Так получается хоно! Ты не знал?
— Не знал, — признался он. — Интересно, кому первому пришло в голову раскрутить кокон?
— Ну, наверняка тебе никто не скажет, — задумчиво произнесла Чабведа. — Это случилось еще раньше, чем появилась наша письменность... Но я уверена, что ответом было бы: "любопытная женщина".
— А в нашей деревне все ткачихи были мужчинами...
— Верно, ткут мужчины; но все изобретения на свете принадлежат женщинам.
Он одними глазами спросил: "Ты сама-то в это веришь?", и взгляд Чабведы неожиданно ответил ему:
"Нет".
И Сиксеру поймал себя на мысли, что госпожа старшая магея может быть куда более интересной личностью, чем он полагал.
Хотелось еще многое обсудить, но примчалась Катча, испуганно протараторила, что Линнвиэль лопнет от гнева, если он не появится, и пришлось помчаться к своим, не успев даже толком попрощаться с Чабведой, только набросив хоно обратно на плечи. Чабведа расстроенно смотрела им вслед, одиноко стоя у тележки с припасами; но на следующее утро появилась в стане стрелиц вновь, словно ничего не произошло.
Сиксеру не рассчитывал, что магея и в самом деле заявится еще раз, снова позавтракал с подружками, но на этот раз оказался умнее и сделал вид, что голоден. Среди палаток магей, сидя у тележки, Чабведа съела кусочек хлеба, а ему предложила полноценную трапезу, но он из чувства солидарности — и сытости — перекусил лишь слегка.
— Ты ослабнешь, если будешь есть, как я, — прошептала она своим обычным тоном. — Мне нужны только мозги, мне ни к чему крепкое тело. Ты, стрелец, ты другое дело...
— Как вы сказали? — опешил Сиксеру. — Стрел...ец?
— Стрелец. Ведь ты же мужчина, — она едва улыбнулась краешками рта. — Что за глупость — мужчину звать стрелицей?
— Катча иногда говорит "мужчина-стрелица", Стрелец — есть ли вообще такое слово? — Сиксеру вспомнил свой первый разговор с Кайли, когда выдумал слово "солдат", и содрогнулся от отвращения к себе и собственной бестолковости.
— Язык — подвижная штука. Он подстраивается под нужды говорящего, — с умным видом заявила Чабведа. — Если существует стрелица, которая не женщина, то должно быть и соответствующее слово! Стрелец... Стрелун...
— Стрелун... звучит неплохо! А "стрелец" — еще лучше, — Сиксеру заулыбался и на радостях взял кусок вяленого мяса. — Слышал бы отец!
— Вот, к слову, не говорим же мы "мужчина-мать"!..
— Ну, госпожа Чабведа, это было бы совсем глупостью...
Чабведа улыбалась и задумчиво глядела вдаль; Сиксеру с равнодушным видом рассматривал потолок пещеры, но на самом деле ему не терпелось завести разговор.
— Госпожа Чабведа, — начал он. — Вы давно в армии?
— Нет, это мой первый год.
— Как тогда вы сумели так быстро стать первой магеей?
— Звание я получила еще в Нанно, столице, хотя ни разу не была в бою, — призналась она. — Я получила самые высокие баллы на экзаменах, и другие магеи увидели в волшебном озере, что я стану чудесной предводительницей. У нас, магей, предсказания имеют огромный вес!
— А вы сами верите в это?
Сложно было представить тихую и маленькую Чабведу командующей целой армией, ведущей женщин в бой, раздающей приказы... Мимо прошла еще одна магея и тоже будто не заметила свою старшую — о чем еще тут говорить?
Чабведа ответила, немного пораздумав:
— Определенно, я сильнее всех девушек в своем отряде, и отлично покажу себя, когда дело дойдет до боя... но приказы — это и у меня вызывает сомнения. Надеюсь, что магеи достаточно самостоятельны, чтобы справиться без прямого руководства...
Сиксеру находил стрелиц вполне самостоятельными, но прекрасно видел, что без приказов строгой Линнвиэль у них едва ли получилось бы скоординироваться в бою. В глубине его сердца зародился слабый росток беспокойства за Чабведу — что же будет после первого боя?..
И почему ему не все равно?
— А ты задумывался когда-то, — произнесла она, не дав Сиксеру высказать свои переживания, — почему мир сложился именно так, а не иначе? Почему мужчины рождаются для работы или для удовольствий, а женщины — для того, что сами для себя выберут?
Сиксеру пожал плечами:
— Так решила природа, разве нет? Мне еще папа рассказывал про врата Блаженства — и про то, как мужчины обрекли весь наш народ на страдания, позабыв пароль... разумно, что за такой проступок мы должны быть наказаны.
— А ты там был, Сиксеру? Ты забывал этот пароль?
— Я? Мне отроду шестнадцать лет!
— Вот. А расплачиваешься ты так, словно сам лично этот пароль забыл и врата закрыл. Да и вообще... были ли врата? Был ли мир за ними? Мир, где потолок покрыт голубой краской, на нем горит огромный золотой кристалл, а иногда он сам собой покрывается серостью, и тогда с него капает вода... мир огромных деревьев и лугов... разве это все не звучит уж слишком фантастично, Сиксеру?
— Я не знаю, — ответил он честно. — Я никогда об этом не думал. Не забывайте, я всего лишь мужчина для труда. Рожден трудиться, руками, а не думать. Даже здесь мое дело — стрелять из лука... а не головой работать...
— Очень жаль! НАДЕЖДЕ стоило бы мыслить шире.
Сиксеру хотел возразить, что не записывался в НАДЕЖДЫ, но не решился спорить с девушкой.
— Кстати, твоя одежда, — Чабведа ткнула пальцем в хоно Сиксеру. — Ты понял, что я с ней сделала?
— Честно говоря, нет, — день с разозленной Линнвиэль оказался таким напряженным, что бедняга и забыл о том, что Чабведа что-то там перешивала, так что лишь теперь встал на ноги и осмотрел себя. — Вы сделали... Петельку?
— Петлицу, — пояснила магея. — А теперь мы добавим туда вот это...
Она запустила руку в складки своего хоно и извлекла оттуда полупрозрачный розовый кристалл, красиво переливавшийся в полутьме пещеры.
— Ах! — воскликнул Сиксеру. — Кристалл? И в самом деле...
Поскольку мужчины для труда кристаллов не носили, на хоно Сиксеру не было петлицы, и положенный всякой стрелице розовый кристалл ему до сих пор не выдали, несмотря на множество обещаний. Да и он сам об этом забыл — слишком много сил уходило на то, чтобы свыкнуться с ритмом жизни в армии и прочие более насущные вещи...
Чабведа приблизилась к нему, встала на цыпочки, ведь иначе не дотянулась бы до груди Сиксеру, и собственными руками поместила кристалл в петлицу. У бедняги перехватило дыхание от важности и торжественности момента — теперь, казалось, его в самом деле признали одной из стрелиц, по-настоящему признали! Стрелком...
— Розовый тебе к лицу, — отметила Чабведа. — Женщины от тебя и глаз отвести не смогут.
— Как будто бы я здесь для того, чтобы соблазнять женщин!
Они обменялись взорами, и Чабведа вздохнула:
— Ты прав, прости.
Он стоял, широко разведя плечи, выпятив грудь, расставив ноги; впервые за многие годы, он не пытался сжаться, не пытался скрыться, не боялся привлекать внимание, и даже свою хорошенькую головушку с короной белоснежных волос носил с гордостью на изящной шее.
— Все в порядке, госпожа Чабведа, — произнес он очень спокойно, даже сам подивившись своему почти женскому спокойствию. — Спасибо вам! Теперь я на самом деле чувствую себя... частью...
Чабведа ответила коротким, но теплым кивком.
Линнвиэль впала в ярость, стоило ей увидать Сиксеру с кристаллом в петлице, но ее ярость уже потеряла для него всякое значение. Девчонки, особенно Катча, поздравили его и даже удивились, что выдача Сиксеру кристалла заняла столько времени (не обошлось и без предположений, что это Линнвиэль пыталась сделать все возможное, чтобы он кристалл не получил, чтобы он так и не стал полноправной частью отряда, но такие предположения опасно было делать вслух). Кайли тоже искренне порадовался за "гельвирчика", когда тот помогал ему улечься в обоз — сегодня стрела Сиксеру снова оказалась в самом центре мишени — но на слова про "стрельца" Кайли отреагировал не очень радостно:
— Опять ты за свое? Надоел! Ты пойми, ты же не органом своим тетиву натягиваешь, а руками... зачем всем знать, что ты мужчина? Стрелица и стрелица...
— Но что в этом плохого? Пусть все знают, кто я такой! Что я над...
— Смотри, не возгордись излишне, — Кайли постучал его пальцем по лбу. — Это даже звучит унизительно, стрелец! Как будто бы неполноценная стрелица. Делает все то же самое, только хуже, как мужчина.
Сиксеру чувствовал горечь от этих слов и не знал, куда деться, но не мог и не признать за другом правоту. Поэтому, накрывая его тело покрывалом, он принял решение, что все-таки будет называться стрелицей, гордым, прекрасным словом, а не каким-то уродцем с выпяченным вперед членом; и, окрыленный этим решением, вернулся к своим сестрам по отряду. Поход продолжался; шли весь день, вечером разбили лагерь, ели и пили, веселились, травили байки и все такое; утром снова пришла Чабведа.
— Госпожа Чабведа, — на этот раз Сиксеру правда не стал завтракать со своим отрядом и теперь активно набивал живот чужой едой, — вы знаете, куда мы держим путь?
— Конечно, — ответила она, даже немного удивилась этому вопросу. — Мы идем к восточному перекрестку Грины...
— Что это, восточный перекресток?
Чабведа моргнула, улыбнулась, будто бы решила, что он пошутил; но стоило ей понять, что он совершенно серьезен, как она страдальчески вздохнула и принялась шарить руками по своей одежде.
— Сейчас... э, — она вытащила из складок своего хоно (чего только не носила она в этих складках!) сложенный в несколько раз лист бумаги и развернула его, разгладила на земле. — Вот здесь — мы. Вот тут — восточный перекресток. Это часть нашего королевства, Сиксеру.
Даже прекратив жевать от удивления, Сиксеру рассматривал пятна, завитки и кружочки, пытаясь понять, что они из себя представляют. Чабведа следила за выражением его лица, но явно не видела ничего утешительного; вскоре она спросила, как бы сама робея от своего вопроса:
— Сиксеру... ты раньше такое видел?
— Нет, — ответил он, не подумав, что своей глупости надо стесняться.
— Это карта, Сиксеру. Карта нашего королевства.
— Красивая! У нас такое маленькое королевство?
— Оно занимает все пещеры от севера до востока, Сиксеру! Это огромные территории! Юг и запад принадлежат Сейбону, но это временно...
— Сейбон — это наши враги, верно? — нахмурился тот. — На что он похож, народ Сейбона? Я слышал только сказки, которыми нас с сестрами пугала в детстве мама... что если не будем ее слушаться, когтистые лапы сейбонцев заберут нас...
Чабведа посмотрела на него туманно и прошептала:
— Твоя мама была недалека от правды... Наи, они называют себя наи, и можешь мне поверить, лапы у них когтистые...
Он подался вперед, чтобы лучшее ее слышать, и уже собирался засыпать Чабведу новыми вопросами; но их вновь прервали.
— Эй, Сиксеру, — Линнвиэль будто выросла из-под земли, по крайней мере, мгновение назад ее там точно не было. — Что ты тут расселся? Девчонкам надоело самим себе готовить, пока Кайли валяется и изображает из себя больного, так что мы решили поручить готовку тебе. Руки в ноги и...
— Кайли ничего не изображает, он очень болен, — холодно возразил Сиксеру, вставая. — И я не буду готовить, я солдатка, а не юноша на побегушках.
— Разговорчики! — прикрикнула Линнвиэль. — Ты еще не понял, что в армии такое с рук не сходит? Распоясались! Вот я сейчас позову госпожу Нотри, и будешь ты лежать рядом со своим сладкопопочным дружком...
Он с вызовом посмотрел на госпожу, но возражения сдержал: а ну как и правда приговорит его к избиению за дерзость?
— Иди, Сиксеру, — прошептала Чабведа, коснувшись его спины холодной ладонью. — Мне тоже нужно взяться за дела. И не злись понапрасну, это расходует твою энергию...
Он закатил глаза, но пошел за старшей. И стоило Чабведе скрыться за палатками, как Линнивиэль схватила его за ворот и дернула на себя — пришлось неудобно согнуться в пояснице, ведь он был гораздо выше всех женщин в армии.
— Ты чем, по-твоему, занимаешься? — прошептала Линнвиэль. — Завел дружбу с магеей! Мы, стрелицы, этих самовлюбленных выскочек не любим... В нашем ремесле все зависит от крепости рук и силы тела, а эти книжные жучихи только и делают, что сидят да шепчут заклинание... мерзость! И ты такой же мерзкий, раз с ней сестришься.
Сиксеру выслушал ее на этот раз совершенно спокойно.
— Госпожа Чабведа пожелала со мной общаться, и я, как мужчина, не имею права отказать женщине в желании.
— Ты не мужчина, ты солдатка!
— А, теперь вы об этом вспомнили?
Линнвиэль покраснела от гнева и уже занесла руку для удара, но сразу же опустила ее, как будто резко передумав.
— Мне не нравятся твои речи, — прошептала она, щурясь. — По-хорошему стоило бы отрезать тебе твой чертов язык и выколоть глаза — вся твоя ценность находится ниже пояса. Но черт тебя дери! Ты стреляешь лучше всех моих девчонок. Только поэтому я тебя не убью!
— И на том спасибо, — Сиксеру не смог сдержать улыбки. — Итак... я могу приступить к своим обязанностям?
— Каким обязанностям? — она вскинула брови.
— Госпожа старшая хотела, чтобы я взял на себя кухню, — пояснил Сиксеру. — Я, как дисциплинированная воительница, подчиняюсь.
Линнвиэль хохотнула и несильно боднула его кулаком в плечо.
— Пожалуй, ты не так противен, как мне казалось. Но подруг я бы на твоем месте выбирала осторожнее.
"Тебе никогда не быть на моем месте", подумал Сиксеру, но высказываться не стал.