Странно смотреть на сражающихся Сейбонцев и не нацеливать при этом на них лук. Красные твари бросались врагам под ноги и рвали плоть когтями, мужчины-мечники танцевали с клинком, словно с возлюбленной, и некоторые делали насечки на собственных рогах всякий раз, когда от их рук обрывалась чья-то жизнь. Их женщины тем временем разжигали над полем боя пламя, от которого Нанно сияла светлее, чем при свете родных кристаллов, и горячий воздух лавой затекал в легкие. Те немногие, одаренные крыльями, что парили над своими товарищами и изредка бросались одним-двумя заклинаниями, демонстрировали такую мощь, что от одного вида дрожали поджилки, и одновременно с этим недоумение и благодарность вызывал тот факт, что эти наи так редко вмешивались в бои. Мощные, смертоносные, отчаянные — и как Нанно вообще могла вести с ними такие долгие войны?
— Ты выглядишь так, словно сейчас упадешь.
Сиксеру почти спокойно взглянул в сторону голоса — коренастый наи с косами сидел на зубце стены рядом с ним и чесал левое копыто.
— Как ты сюда забрался? — спокойно поинтересовался Сиксеру, выискивая в мясе у ворот рогатого скакуна, на котором этот наи сюда прикатил; но тварь, наверное, уже убежала к товарищам.
— Залез. Я хорошо залезаю, — ответил тот. — Но если ты упадешь, я не успею тебя поймать.
— Ну и не лови.
Рядом вспыхнуло очередное заклинание, и чье-то тело разорвалось на маленькие кусочки, а в лицо ударила волна тепла, словно открыли заслонку растопленной печи. У Сейбона вся магия так или иначе связана со взрывами и огнем, или как? Бывают ли на свете, например, наи, способные управлять водой? Они вообще пьют?
— Ты пьешь? — поинтересовался Сиксеру.
— А ты наливаешь?
Хотя ситуация не располагала, он подхватил насмешливый тон собеседника и, дурачась, похлопал себя по бокам, демонстрируя печальную пустоту складок хоно, а затем протянул наи свою руку.
— Могу разве что отлить крови.
— Фу, она же теплая — возмутился тот. — А тут и так жара!
Сиксеру развел руками в знак своей беспомощности, и тогда наи спросил, наклоняясь к его лицу:
— Ты ведь не узнал меня, да?
— Я вас не различаю.
— Лагерь. Нападение. Ты лежишь на полу, ходить не можешь. И один твой выстрел...
Вытаращив глаза, он всмотрелся в растрепанные косы и все-таки припомнил это как будто приплюснутое лицо, эти закрученные широкие рога. В тот раз наи проявил чудеса дружелюбия, решившись заговорить с ним уже после того, как финальный выстрел Сиксеру нанес их армии сокрушительный удар. Что же он сказал тогда? Что-то про головы и встречи...
— Так ты пришел за местью? — равнодушно уточнил он; наи взглянул на свою ладонь с белым ромбом, шумно втянул носом воздух и покачал головой.
— Было бы здорово надрать тебе задницу, но с другой стороны, такая невосполнимая потеря для генофонда, — заявил он, глядя на полыхающий город, и Сиксеру как-то не полностью понял значение этих слов. — Ты ведь первый парень с оружием в Нанно. Так сказать, вестник перемен. И для нас твое появление оказалось большим событием.
— Какое вам дело? Как вы вообще оказались так глубоко в пещерах? Почему пришли на помощь?
Наи помрачнел; на мгновение показалось, что вид у него крайне озабоченный, но эта тень быстро спала, уступив место слишком самонадеянной, наигранной улыбке.
— Знаешь, эти новости тебе лучше узнать от своей королевы, а не от меня. Пока довольствуйся вот чем: мы помогаем. Тебе лично нужна помощь? Нет? Тогда я пошел.
Он уже собирался спрыгнуть со стены, но Сиксеру набросился на него и цепко схватил за плечи, прикрытые шершавыми теплыми пластинами. Наи, впрочем, совсем не удивился, даже позволил себе приветливую улыбочку; руки Сиксеру дрожали, но слова никак не лезли из горла.
— Послушай...
— Да, я как только тебя на стене заметил, сразу сказал себе: "Этому парню что-то нужно".
— Там, внизу, — не отнимая одной руки от его плеча, другой Сиксеру указал на поле боя. — Там лежит тело моей подруги. Если поможешь мне найти его... ее...
— А не страшно, если тело немного обуглилось?
От этой картинки горе сдавило горло; но он взял себя в руки и выдавил:
— Ничего. Я принесу ему хоть что-то. Хоть прядь волос... хоть прах.
— Прах — это вероятно. Хотя для твоего сведения, человеческие тела почти не горят, — наи перемахнул через зубец и, упираясь копытами в выступы камня, очень ловко пополз вниз. — Скажи только, как она выглядит.
Значение слова "человеческий" не было ему до конца ясно, впрочем, в тот момент его это и не интересовало; перепрыгнув через стену тоже, он попытался спуститься тем же способом, но потные пальцы соскользнули по камням, и он полетел вниз, как раз на руки уже спустившегося наи.
— Далеко летишь? — спросил тот; у него были на редкость крепкие руки, на удивление мощные ноги и до крайности неприятный запах из пасти.
— Оступился, — Сиксеру оттолкнул наи от себя и встал, держась за стену для уверенности. — Пойду с тобой. У нее розовые волосы...
— Смотри, не получи сам смертельное ранение. Если уж кому-то и доведется еще тебя пришить, то этим воином должен быть я. Не надо бледнеть! Это всего лишь шутка.
На такое и отвечать не хотелось. Ступая по телам, Сиксеру заглядывал в их обезображенные смертью лица и все пытался найти то самое лицо, хотя почти не верил в свою удачу.
Оказалось, что наи был отличным союзником в этой затее. На своих копытах он ловко скакал среди трупов, словно по голой земле, а сильными руками играючи переворачивал тела, разглядывая лица. Нескольких розововолосых девушек Сиксеру забраковал, мысленно помолившись за их успокоение; еще несколько оказались белыми Верхними, и тут пришлось развернуть целую дискуссию на тему того, как наи должен отличать подданных Нанно от подданных других государств, и аргумент с цветом кожи и формой глаз почему-то оказался недостаточно внушительным. "Все вы одинаковые", — бурчал наи себе под нос. — "Ни рогов, ни шерсти", и Сиксеру, не выдержав, ответил, что это наи еще его, Сиксеру, ноги не видел, сразу бы насчет шерсти передумал; и тот разразился смехом, напоминавшим гул землетрясений и немножко хрюканье пачеора.
Сиксеру самому стало как-то даже чересчур весело; захотелось отвесить еще пару шуточек, после чего пригласить этого Сейбонца на стаканчик выпивки сразу по окончанию безумной войны. Но не успел он открыть рот, как наи наклонился, поднимая очередное тело с розовыми волосами, и просто по лицу Сиксеру понял, что на этот раз не ошибся. Поднял ее на руки, втюхал ему, словно дичь, добычу; прикосновение наи оказалось горячим и мягким из-за шерсти, а вблизи можно было заглянуть под доспех на туловище и увидеть ранимое нежное тело, розоватое от подшерстка.
— Что ты замер? Неси ее к своим.
— Мне страшно, — признался Сиксеру. — Страшно, что теперь с нами будет.
— Я одно могу сказать тебе точно — если ты не сдвинешься с места, то не будет ничего.
Он развернулся, сделал два отрывистых шажка к воротам, оглянулся через плечо.
— А ты? Не пойдешь?
— А что я там забыл? — наи развел руками и впечатал свое копыто в лицо падшего воина, лежавшего рядом с ним. — Не только вы любите хорошую битву. А что может быть лучше, чем битва, в которой ты побеждаешь?
Какой-то горький ответ вертелся на языке, но Сиксеру проглотил его, как слишком большую таблетку; зашагал дальше к воротам, слыша крики позади и звон металла, но каждый свой шаг сопровождая клятвой, что не умрет, пока не достигнет цели. Умирать надо было прежде. Тогда. На стене. Возле сестры. Возле отца. Не теперь; не теперь, когда появилась надежда спасти хотя бы одну, искупить хотя бы часть своей вины, а Нанно разверзлась всей своей бездной и приглашала в объятия.
— Я всем расскажу, кстати! — донесся в спину крик наи с косами. — Расскажу, как парень, который в одиночку разбил целый отряд, просил меня помочь, потому что не смог сам справиться с проблемой — и именно ко мне обратился! Именно ко мне!
Да пусть бы он рассказал, что научился дышать огнем и одновременно пять раз отрубил Сиксеру голову — все равно.
Новый мост странно поскрипывал, прогибаясь под ногами. Здесь уже почти не велось боев; у перил сидели женщины Нанно, раненные или просто усталые, переводили дух, свешивались, почти с удовольствием пытаясь разглядеть павших воинов в бездне. Некоторые улыбались и салютовали Сиксеру, иные сторонились, как будто он был прокаженным, но в основном все смотрели с сочувствием, вглядывались в лицо девушки на его руках и качали головами. Были здесь и Верхние: несколько трупов, перекинутых через канатные перила, раненный мужчина, которому незнакомая магея сковывала руки в кристальные кандалы, рыдающая в отчаянии женщина, бьющаяся у ног мечницы, дожидавшейся, когда же она встанет, чтобы нанести финальный удар. Отвлекшись от своей жертвы, мечница спросила, не нужна ли ему помощь, и Верхняя, воспользовавшись заминкой, бросилась бежать, споткнулась и сорвалась с моста; Сиксеру сам едва не перевалился через канатные перила, но чудом удержался сам и удержал свой груз. От предложения отказался, да и мечница уже не горела желанием помочь — расстроилась, что не вышло вписать в свою биографию еще один смертельный удар. Но были другие; еще одна магея коснулась локтя и спросила, не хочет ли он телепортироваться с ней до дворца. Всем было ясно, куда именно он идет, ведь только туда мост и вел; но Сиксеру не знал, как скажется на нем телепортация, ведь никогда раньше этого не делал, да и его странное отупение, напавшее на него на стене, могло вернуться в любой момент и стать проблемой, ведь магия зависела от эмоций так сильно...
Пришлось магее отказать; она пробормотала что-то про "бедного мальчика", но отступила, занялась помощью раненной женщине, простершей к ней руки.
Вдруг рядом приземлился фирелор; Сиксеру дернулся, ожидая, что сейчас наездница схватит его за шею и что-нибудь начнет кричать, но почти сразу понял, что седло на спине животного было совершенно пустым. Фирелор остановился, и Сиксеру остановился тоже; зверь почесал левую ноздрю мощным темным когтем и выгнул длинную шею, посматривая снизу вверх. В его больших зеленых глазах разливалось глубокое озеро отчаяния, благородные сизые перья пообламывались и палками торчали во все стороны, а на шее остались кровавые отпечатки рук — там, где раненная наездница пыталась держаться своего товарища.
— У меня тоже, — произнес Сиксеру, — у меня тоже... двое... как минимум.
Фирелор качнул головой; наверное, животные все-таки не понимали языка, но боль утраты, как оказалось, способна сплотить даже совершенно несовместимых созданий.
— Ты бросишься в пропасть? — спросил Сиксеру. — Бросишься за ней?
Зверь моргнул, сомкнув вертикальные веки почти на целую секунду, затем переступил с лапы на лапу и принялся чесать голову о канатные перила. Похоже, в его случае инстинкт не сработал — обычно после смерти своей наездницы фирелоры жили не дольше пары минут. И теперь это несчастное существо оказалось совершенно потерянным и сбитым с толку — сердечной подруги рядом не было, куда идти — не понятно, но и погибнуть, как полагается, уже не выйдет — страх смерти не даст.
— Дыру протрешь, — пробормотал Сиксеру, осторожно подступая ближе к зверю. — И обвалится мост со всеми нами.
Фирелор не проявлял агрессии, не пытался улететь; его большие глаза неотрывно следили за Сиксеру, голова продолжала тереться о перила, а когти царапали доски моста. Могучие крылья он сложил и вытянул назад, а на груди, на ремнях, еще висела сумка с вещами погибшей солдатки. Сиксеру осторожно подцепил замок сумки двумя пальцами и заглянул внутрь; там нашлись фляга, веревка и чей-то локон волос.
И тут он понял, что смертельно хочет пить.
Грабить мертвую подругу было стыдно, но жажда оказалась сильнее. Зверь не дрогнул, пока Сиксеру привязывал тело Катчи сзади к его шее, спокойно позволил напиться, и только тогда, когда из любопытства Сиксеру решил коснуться пряди волос, из глубин нутра фирелора послышалось угрожающее ржание. Осознав свою ошибку, он одернул руку, и конфликт был исчерпан; ухватившись за длинную шею, он смог забраться в седло и даже разместился там вполне с комфортом, хотя стыдно было сидеть с так широко раздвинутыми бедрами.
— Давай, вперед, красавец, — прошептал Сиксеру на ухо фирелору. — Ко дворцу, ко дворцу. Давай, давай, хороший мальчик...
Зверь раскрыл крылья и оторвался от моста с легкостью невесомого насекомого. В первое мгновение полета перехватило дух, но ощущения очень быстро притупились, пока не исчезли совсем. Одной рукой он изо всех сил держался за перья скакуна, а второй так же крепко придерживал подругу, и только на ее розовые волосы и мог смотреть. Хватило бы легкого поворота головы, чтобы увидеть во всей красе город, охваченный пламенем и болью; но Сиксеру боялся, что уже никогда не сможет забыть это зрелище, стоит ему лишь на секунду его увидеть. Нет, лучше бы забыться, лишь бы забыться; вот бы услужливая память стерла мгновения этого дня так же, как уничтожила и картины падения Резези в Зале Совета, до сих пор оставшиеся лишь в виде отдельных размытых образов! Как теперь радоваться дню, зная, что назавтра может прийти катастрофа? Как жить?
И вдруг дорога закончилась, Первая Мать выглянула из пламени, словно говоря: "Я ждала тебя, сын, и вела к себе". Осталось только легкое ощущение ветра, схлынувшего с ног до головы, чувство странной легкости в конечностях, быстро сменившееся такой невыносимой тяжестью, что лишь чудом удалось не вывалиться из седла. Дворец раскалился, потемнел, в его окнах мелькали игривые языки пламени, а из груди Матери торчало, развеваясь, вражеское знамя — но поверх Верхних символов кто-то красной краской нарисовала знак Нанно.
— Видишь? — шепнул Сиксеру Катче, как если бы она могла видеть и отвечать. — Это почти что наш флаг. Это значит, что все закончилось. Значит, мы победили.
Она не пошевелилась, несчастное, безжизненное тело, и Сиксеру поспешно спешился. Фирелор позади вздохнул почти как разумное создание, потоптался на месте, царапая пол когтями, пошел снова чесать голову, на этот раз о дворцовую стену. Мука этого животного была очевидна даже дураку; он не находил себе места, то садился, будто собираясь вздремнуть, то снова вскакивал и начинал бегать из стороны в сторону. Попытался взлететь, но, видимо, передумал и камнем упал вниз, обтерся головой обо все поверхности, какие ему попались, пощелкал клювом, сам вырвал у себя из боков несколько перьев — и все это за считанные минуты! Без слез не взглянешь.
Сиксеру наблюдал за ним некоторое время, раздумывая, затем заглянул в колчан: одна, последняя стрела осталась там, украшенная чужестранным оперением. Еще пара мгновений ушла на торговлю с совестью; фирелор успел подойти к нему, потянуть за подол хоно, передумать и трусцой отбежать подальше, но лишь затем, чтобы вырвать себе перо и пустить его в бездну. Приняв решение, Сиксеру отложил свой драгоценный груз и натянул лук; стрела взвизгнула, словно заплакала, и зверь, захрипев, завалился на бок. Взметнулись могучие крылья, полетели перья; фирелор задергал лапами, пощелкал клювом, уставился вверх и замер, и темная, густая кровь мрачным свидетельством потекла из его клюва.
Сиксеру хотел сбросить тело в пропасть, но затем подумал, что целый взрослый фирелор — это почти шестьдесят килограммов мяса, вздохнул и вернулся к Катче. Если там, после смерти, есть что-то кроме пустоты, то зверя ждет встреча с его хозяйкой, а это значит, что он обрадуется своей смерти — и что совершенный Сиксеру поступок нельзя осудить.
Дверь во дворец оказалась открытой.
Внутри царила еще большая разруха, чем снаружи. Каменную мебель повалили и засыпали мусором, деревянную разбили в щепки и явно пытались поджечь — а кое-где и подожгли. Встречались тела, пускай и в меньшем количестве, чем на поле боя; отрадно было видеть, что кожа у этих тел светлая, но в то же время вид смерти приелся настолько, что даже от поражения врагов начинало тошнить. На стенах остались следы ударов, пятна от всполохов магии; если присмотреться, можно было представить себе, как кто-то врывается в здание, а дворцовая стража выбегает навстречу и дает последний, самый отчаянный бой в своей жизни. Линнвиэль упоминала, что здесь еще есть оружие. Интересно, где же это, и почему его все не пустили на защиту королевы?
Где королева?
Это не имеет значения; сейчас нужно разыскать женщину с песком и узнать о ее волшебстве как можно больше.
В глубине комнат дворца картины развернулись еще более удивительные. За пеленой пламени иногда мелькали высокие фигуры, но Сиксеру не обращал на них внимания, пока одна не задела его плечом, проскакивая мимо; распахнув глаза, он понял, что столкнулся с юношей, одним из слуг, только обыкновенного хоно на нем не было, вообще не было никакого хоно, и в руках он почему-то держал по ведру.
— Что ты делаешь? — удивленно спросил Сиксеру, но вопрос потонул в общем гаме, которым теперь дышал дворец; юноша мелькнул мимо и побежал к тлеющей неподалеку тумбочке. Наверное, тушил пожар. Тогда понятно.
Нет, не понятно: в следующем помещении он заметил еще нескольких мужчин, и к полному своему ужасу обнаружил, что один держит вражеского солдата за ноги, а другой старательно раскалывает ему череп внушительной сковородкой. Хуже всего было то, что даже спина этого второго оказалась знакомой, а когда он обернулся на звук шагов, то Сиксеру почти выронил Катчу — Рейран испуганно охнул и протянул руку, как будто мог спасти ее от падения этим жестом.
— Ты ранен, Сиксеру?
— А ты? — оторопело спросил тот. — В своем уме?
Рейран весело усмехнулся и упер руки в бока:
— Я сказал ему, чтобы в мой дворец он не совался. Он меня не послушался. Так что...
"Твой дворец?", подумал Сиксеру, а вслух сказал:
— Так ведь они же не знают нашего языка, папа.
— Ой, — Рейран ни капельки не смутился. — Ну, если ты видишь в дверях разъяренного мужика со сковородкой в руках, и все равно наставляешь на него меч, то ты, пожалуй, сам дурак.
Его подельник усмехнулся, а вот Сиксеру веселья не чувствовал; вес Катчи оттягивал руки, а усталость наваливалась слабостью на плечи.
— Ладно, ладно, — невпопад произнес Рейран, отступая от бездыханного противника и со сковородкой наперевес приближаясь к сыну. — Ты выглядишь так, словно сейчас упадешь.
Кажется, ему сегодня это уже говорили.
— Я не упаду, — упрямился Сиксеру, и после этих слов почувствовал, что его ноги стали тверже железа.
— Доверь мне свою подружку, — попросил Рейран; на его лице полосами шли грязь и кровь, но глаза зато остались теми же, привычно ласковыми, неожиданно добрыми, если учесть, чем он занимался мгновение назад. — Не бойся, я ее не обижу. Отнесу в госпиталь.
— Куда?
— Госпиталь. Его пока разбили прямо здесь, во дворце. Там раненные, — спокойным тоном пояснял Рейран, глядя сыну в глаза и с особым старанием выговаривая каждое слово. — Там ей помогут. Тебе бы тоже туда не помешало, но я думаю, ты захочешь пойти в другое место.
— Какое другое место?
— Зал Совета, — пальцами Рейран мягко прочесал ему волосы, и от этого прикосновения по всему телу, до самых пяток, прошлась мелкая дрожь. — Хотя я, если хочешь знать мое мнение, отправил бы тебя сначала в ванную.
Сиксеру не рассмеялся, хотя в душе как будто шевельнулось веселье; еще один мужчина протиснулся в комнату мимо них и махнул в воздухе ведром, из которого лилась вода:
— В третьем по востоку залу разбушевалось пламя, Рейран.
— Я кого-нибудь туда отправлю, — отозвался тот, мягкой силой отбирая у сына тело. — Только сперва провожу Сиксеру...
— Сам дойду, — отрезал тот и разжал пальцы, отпуская Катчу. — Она хотела меня видеть?
— Сказала: если он выживет и доберется до дворца, то пусть отправляется ко мне. А если не выживет, то принесите хотя бы его голову.
Сиксеру поежился, почувствовав странную прохладу в районе шеи, но отогнал от себя тревожные мысли и побрел, держась за стенку, туда, где, казалось, располагался проход в нужный коридор.
Вокруг и правда властвовали мужчины. Женщин не попадалось, словно они сквозь землю провалились, зато слуги, юноши из гарема и просто какие-то незнакомые парни то и дело выныривали из пелены пламени и дыма. Большинство из них было вооружено: в руках они сжимали кастрюли, погнутые подносы и сковородки, кочерги, лопаты, скалки, ножи и вилки, но были и те, кому удалось добыть меч, и по виду клинков можно было почти наверняка сказать, что большинство из них создали в Верхнем мире.
Иногда при виде Сиксеру оружие взлетало в воздух, и мужчины, обезумевшие от пережитого ужаса, смотрели хищно, готовые наброситься на него, не разбираясь, кто перед ними; но куда чаще встречались те, кто по видимому вполне контролировала ситуацию. Они узнавали Сиксеру, улыбались, заговаривали, расспрашивали, хотя он не отвечал; и один даже воскликнул восхищенно:
— А, сын Рейрана!
И тут Сиксеру все-таки задержался: до этого мгновения он был уверен, что это Рейран — отец Сиксеру.
— Как поживаешь? — бестолково спросил этот парень, и он отмахнулся — а более тупой вопрос придумать не удалось?
Обезображенные битвой коридоры путались и переплетались, от дыма кружилась голова; когда из-за угла вынырнул коридор, оканчивавшийся нужными дверями, Сиксеру пришлось ненадолго задержаться на месте и трясти головой, приходя в себя. Он был готов поверить, что все это — сон, бред, мираж; но прислонился лбом к каменной стене, и ее холод, не побежденный ни яростью врагов, ни злобным пламенем, отрезвил мысли.
Идти дальше; в ручках двери так и остались темнеть выемки на местах, где раньше были сапфиры. Воздух в зале оказался невыносимо тяжелым. Огня здесь не было — или, по крайней мере, его не было видно; но разрушения поражали. Задуманные мятежной принцессой росписи на стенах теперь напоминали мозаику, из которой половина кусочков куда-то делась, и невозможно было даже понять, что же там изображено. Часть потолка обрушилась, лежала крупными каменными глыбами по углам, и через образовавшиеся дыры можно было заглянуть в комнаты, расположенные над залом совета — оттуда доносились шаги и голоса, но слов разобрать не получалось.
На стол, похоже, упало что-то массивное — вероятно, то самое, что пробило потолок. Поэтому он проломился на две половины и сложился, почти как книга; стулья лежали поломанные, покореженные, обугленные и окровавленные. Смесь пыли, сажи и мелкой каменной крошки покрыла полы, полностью скрыв то, что было там прежде, и это наблюдение как будто отозвалось в душе радостью — теперь Сиксеру было здесь куда комфортнее.
И, словно насмехаясь над развернувшимся здесь безумием, прямо над разломанным столом висел все тот же огромный фонарь, переполненный слишком яркими кристаллами, и в его почти слепящем свете, казалось, горели пламенем кудри Резези.
Сиксеру бесстрашно прошел по обломкам стен и встал по стойке смирно рядом с троном. Только трон здесь и остался нетронутым; кажется, ни одного фиолетового кристалла не отломилось. Ну и еще владелица трона явно не пострадала: Резези сидела со спокойным лицом, как будто не замечая творившегося вокруг безумия, и изучала развернутый на ее коленях свиток. Бумага была белая, почти ослепительная, а текст состоял из непонятных закорючек; Сиксеру хватило интуиции, чтобы понять, что это Верхний язык.
И, поскольку Резези его как будто не замечала, он подал голос:
— Моя королева?
И тут же подумал, что так начинать не стоило.
— Я хотел сказать: Резези.
Но и это как будто было не подходящим началом; он занервничал так сильно, как не нервничал перед смертельным боем, замялся, принялся беспорядочно оглядываться и дергать себя за рукава; заметил в куче каменных осколков кусок стены с хорошо сохранившейся мордой фирелора и согнулся под нахлынувшей волной печали.
Резези подняла голову и сверху вниз взглянула на его мрачное лицо.
— Я рада, что ты жив.
Он-то жив — а вот другие...
— А я не очень, — пробормотал он, пытаясь пересилить себя и выпрямиться. — Мне передали... что ты...
— Я просила послать тебя к себе, это правда, — подтвердила она. — Подумала, тебе захочется у меня что-нибудь спросить.
Захотелось ответить как-нибудь ядовито, язвительно, спросить что-то в стиле: "Точно, что ты ела на завтрак?" или "Как думаешь, мне к лицу красный цвет?"; но он загнал это чувство подальше в сердце и произнес то, что должно было быть произнесено:
— Я видел наи на подступе к городу.
— Да.
— Ты сделала так, чтобы они пришли на помощь?
— Да.
— Как... ты это сделала?
Она отложила иностранный свиток на стол, и тот покатился по наклонённой сломанной столешнице вниз.
— Еще в день, когда к нам пришел Рейран... твой отец, — свиток с глухим стуком упал на землю и поднял маленькое облачко пыли. — Еще тогда я написала Реглетте послание.
— И что ты предложила? — с замиранием сердца спросил он. — Земли? Деньги?
— Союз. Я предложила союз, — слова прозвучали как выстрел, и лишь чудом Сиксеру устоял на ногах. — Союз в обмен на помощь в этой войне.
— Хотел бы я знать, что Нанно может предложить им.
— Все то же самое, за чем сюда явился Верхний мир. Самоцветы. Металлы. Ёль. Наша магия...
— Значит, ты решила: если уж в любом случае нужно будет кому-то отдать, то отдадим ближайшим соседям. Так выходит?
— Ты не понимаешь. Никто не понимает, — в комнатах над залом началась еще большая суета, и ей приходилось почти кричать, чтобы Сиксеру мог ее слышать. — Как ты думаешь, как появилась Нанно?
— Была Первая мать, и... — Сиксеру замялся, почувствовав, что пересказывать старые легенды сейчас не время. — Просто скажи, к чему ты клонишь.
— Сейбон был в Подземельях первым. Сейбон был здесь всегда. Потом в темноте самых дальних от выхода наружу тоннелей появились мы. Кочевники, чудовища, нападавшие на скот и на одиноких путников. Конечно, наи такое соседство не понравилось. Но тогда это были всего лишь отдельные, частные случаи, на которые правители Сейбона не стали обращать внимания...
Топот сверху переместился в коридор, расположенный за дверями в зал; кто-то шла к ним, и цокающие звуки ее шагов явно указывали на то, что приближается наи.
— А затем началась война — не Нанно с Сейбоном, а Сейбона с Верхним миром. Война долгая, изнуряющая. Наи вернулись домой, измученные, малочисленные, слабые. И их встретила Нанно, расцветшая благодаря тем землям, которые Сейбон покинул ради своей экспансии вне Подземелий. У наи не было сил защититься, удалось лишь остановить продвижение наших войск; в то же время Нанно не могла позволить себе полномасштабное наступление, но была в состоянии удержать добытые земли. И тогда король Сейбона предложил мир. Мир, благодаря которому Подземелья остались бы за нами всеми. В котором мы смогли бы жить мирно...
— Не продолжай, — выдохнул Сиксеру, покосившись на дверь. — Королева Нанно отказалась, я прав?
— Но Сейбон навсегда запомнил, что такое Верхний мир, — Резези коротко кивнула, подтверждая его догадку. — Эта мысль жила с ними всегда: если рядом с нами окажутся Верхние, то конец нам всем. Поэтому я знала, что они согласятся помочь. Поэтому я решила, что нам нужно объединиться. Дело не в наи и не в подданных Нанно; дело в верхних и нашем желании остаться...
Двери распахнулись. В ослепляющем сиянии фонаря на пороге появилась Реглетта, королева Сейбона; на ее голове, между мощных рогов, блестела корона из красноватого металла с россыпью кроваво-алых рубинов, по ее мощному телу красивыми складками спускалась мантия, сшитая из шкуры неизвестного Сиксеру рыжего зверя, а в правой руке она сжимала еще один свиток, почти точь-в-точь такой же, какой теперь распластался по столу.
— Только что от этих, — произнесла она, и было слышно, что она запыхалась. — Маршалл спрашивает, готова ли ты к переговорам. Резези, он в третий раз спрашивает, четвертого может уже и не быть...
Резези встала; ее движения выглядели подчеркнуто-плавными, ее спокойное лицо напоминало маску, а от взгляда веяло странным холодом. Она медленно пошла к двери, каждый ее шаг возносился эхом под своды зала; Сиксеру мгновение мешкал, мялся, стоя на месте, но затем сам для себя принял решение и уверенно пошел за ней. Пусть его и не звали — он твердо сказал себе, что хочет присутствовать при этих переговорах.
Поравнявшись с королевой Реглеттой, он почувствовал ее горячую руку на своем плече.
— Ужасно выглядишь, парниша, — неожиданно бодро заявила она. — Чем займешься, если больше не будет войны?
Она сказала это почти в шутку, абсолютно не всерьез; но неожиданно слова "больше не будет войны" нашли кратчайший путь от ушей прямо к сердцу, и Сиксеру заулыбался так сильно, что заболели щеки, а к глазам подступили слезы, и он взлетел бы под потолок, если бы, как гельвир, имел крылья.
Счастливый, он выскочил в коридор, пнул в сторону какой-то камешек, валявшийся на дороге, и громко воскликнул:
— Чем займусь? Да я от счастья помру!