Несмотря на ранний час, королева Резези была уже на ногах. Еще до завтрака она успела посмотреть депеши, доставленные ночью, письма из Нанно и доклады, начертать несколько сдержанных ответов, раздать приказы; теперь же, перекусив, она отошла от лагеря, нашла достаточно просторный пещерный зал, в котором гулял слабый ветер, и присела рядом с густой гроздью ярко сияющих кристаллов, раскрыв на коленях книгу. Основные обязанности уже сделаны, любимые собаки еще спали, и до прихода разведчиц можно посвятить пару часов самой себе. Розоватый пещерный жук пополз вверх по ноге, но она не обратила внимания, увлеченная чтением, и только махнула рукой, когда он с неприятным жужжанием взлетел и попытался врезаться ей в щеку.
Как известно, Нанно славился одной из двух лучших разведок в подземельях, и не успела королева прочитать и пары страниц, как от лагеря отделились две невысокие фигуры и поспешили в ее сторону.
Сощурившись, Резези попыталась вспомнить имена этих двоих, но быстро сдалась и произнесла просто:
— Приветствую.
Обе разведчицы опустились на одно колено, склонили головы, выражая свое почтение перед правительницей. Одной из них было около тридцати лет, совсем молодая девушка по меркам армии, а вот второй — никак не менее пятидесяти. Значит, она служила еще матери Резези — сколько же войн ей довелось повидать?
Старшая разведчица выпрямилась первой, хотя Резези не разрешала, и пусть женщина продолжала смотреть в пол, в ее лице и жестах не читалось ни капли робости перед молодой правительницей. Не уважала. Не боялась. Пока что.
— Моя королева, как мы и предполагали, к получасу ходьбы на север есть небольшое шахтерское поселение, — отчиталась она. Младшая товарка молчала, бросая на Резези любопытные взгляды. — Там мы сможем накормить зверей и пополнить припасы... и я уверена, там найдется пара десятков девушек, согласных примкнуть к армии. Моя королева...
Резези задумчиво поглаживала страницы книги. Промедление могло выйти им боком, но в утреннем отчете наездниц говорилось, что их гельвиры страдают от жажды, а это чревато трещинами на лапах, повреждениями чешуи и вообще, на истощенном ящере в бой не отправишься...
— В поселении есть колодец?
Молодая разведчица испуганно распахнула глаза — не додумалась проверить — но старшая спокойно ответила:
— Есть, моя королева.
Резези захлопнула книгу.
— В получасе ходьбы? Не о чем и говорить. Свернем с курса, пополним запасы. И скажите картографиням, чтобы нанесли деревню на карты — гельвир возьми! Какой прок от карт, на которых ничего нет?
— В эту часть королевства армии обычно не заглядывают, — заметила разведчица как бы в свое оправдание, но Резези сделала вид, что пропустила ее слова мимо ушей.
Утренние кристаллы еще едва сияли, но лагерь уже начал просыпаться; солдатки высовывались из ярких шатров, заматывались в серые хоно, варили кофе на открытых кострах, обменивались шутками и громко хохотали. При виде королевы они кланялись и опускали оружие, но все равно даже по атмосфере легко угадывалось, что молодая правительница не пользуется тем же благоговейным уважением, как ее мать. Королева Нанада одним лишь взглядом умела раздавать приказы, одним лишь мановением ресниц приговаривала к смертной казни, и не нашлось бы во всем Нанно ни одной женщины, что осмелилась бы с нею спорить. Резези же... что ж, несмотря на острый ум и некоторую дальновидность, которую признавали даже старейшины, она все-таки оставалась двадцатиоднолетней девочкой, ни разу не руководившей армией, не успевшей показать себя в бою. И пусть ее и слушались, пусть ей и покорялись, но до той силы, до той воли ей было еще далековато.
Вот только королева Нанада лежала в могиле, а Резези стояла среди шатров.
Идти решили не всем лагерем, а небольшой группой, состоявшей в основном из наездниц с несчастными гельвирами — это предложила генералея Нотри, бывшая правая рука королевы Нанады, а ныне — верная помощница и наставница Резези. Нотри тоже уже не дышала молодостью, ей недавно исполнилось шестьдесят, но ее сила и крепость до сих пор могли вызвать зависть, так что, без сомнений, она имела все шансы дожить до ста лет. И уж точно не собиралась последовать за своей любимой Нанадой, как бы ни хотелось.
— Мы можем отправляться, моя королева, — Нотри, в отличие от других солдаток, уверенно смотрела прямо в лицо Резези, а Резези смотрела в ответ и пересчитывала шрамы, красивой сеточкой покрывшие лицо генералеи. — Скорее всего, еще одну ночь придется провести здесь, если новобранок будет много... но мы можем постараться...
— Ничего страшного, если задержимся, — Резези с тоской посмотрела на так и не прочитанную книгу в своих руках. — Демоны из своего Сейбона никуда не убегут.
Генералея Нотри вздохнула и даже позволила себе коротко покачать головой.
— Ты всегда предпочитала книги реальности, Резези. Знаешь же, как опасно промедление, но пока не дочитаешь...
Предавшись воспоминаниям о тех годах, когда Резези была маленькой девочкой, генералея подняла хрупкую королеву на руки и играючи посадила на свое плечо, совсем как в те счастливые дни. Не хватало только Нанады, которая непременно бы набросилась на них с ворчанием, напоминая Нотри, что это все-таки принцесса, а не деревенский мальчишка, чтобы ее поднимать и тискать, как вздумается. Резези схватилась за стянутые в две шишки волосы генералеи и беззаботно засмеялась, но сразу же отогнала эту эйфорию и потребовала:
— Генералея Нотри Усену Вуинзеда, опустите меня на землю.
Оказавшись снова внизу, королева поправила безвозвратно растрепавшиеся волосы, разыскала своих собак, успевших разбежаться по лагерю, и в их сопровождении вышла к остальным. Армия встретила ее бодрым молодым шумом и радостными восклицаниями: многие женщины надеялись, что королева задержится в деревне, и эту ночь они проведут в опьянении и сытости, позабыв о дисциплине и правилах. По крайней мере, по опыту Резези, стоило ей только покинуть лагерь, как все ее солдатки впадали в настоящее безумие.
— Выступаем, — приказала она с усталым вздохом. — Курс на север.
Ее любимый фиолетовый гельвир оторвался от изучения хвоста ближайшего сородича и приветливо заурчал.
Деревня встретила их пустыми каменными улицами, и хотя этого можно было ожидать от поселения, даже не попавшего на карту, а все-таки от сел такой тишины не ожидаешь. Где мужчины, идущие за водой и обменивающиеся сплетнями, где бегающие дети, где все стражницы, в конце концов? Лавки стояли открытые, но за прилавками не мелькали торговки, хотя скудный товар остался разложенным. На пяточке, изображавшем центральную площадь, стоял добротный колодец, благодаря чему удалось напоить бедных гельвиров, и хотя на этот процесс ушло несколько часов, мимо не прошла ни одна прохожая; словом, деревня казалась брошенной, и при этом брошенной совсем недавно. Резези даже забеспокоилась в глубине души — могло ли какое-нибудь пещерное чудовище напасть на местных и вычистить улицы?
Растерянная, она в сопровождении генералеи Нотри дошла до окраины деревни, где располагался небольшой кристальный прииск, и там им впервые встретились местные жители: крепкие мужчины, работавшие на добыче. Занятые тяжелым трудом, они поначалу даже не заметили, что к ним кто-то подошла, а Резези отдала приказ не выдавать себя — ей хотелось понаблюдать за тем, как мужчины ритмично вскидывают кирки, выбивая крупные куски кристалла, и как под их смуглой кожей играют налитые крепостью мышцы. Хотя множество кристаллов встречалось прямо на пещерных улицах, лишь немногие обладали магическим зарядом, поэтому не удивительно, что одна небольшая шахта кормила целое поселение. Возможно, даже у кого-то из магей в пользовании был кристалл из этого места; интересно, задумываются ли магеи о том, каким трудом добываются их волшебные штучки?
— Ах, — один из шахтеров отошел, вероятно, по нужде, и тут же обнаружил припрятавшихся женщин. — Солдатки?..
Резези порадовалась, что не носила в повседневной жизни королевские кристаллы на своей тиаре, и согласно тряхнула головой.
— Мы идем на войну с Сейбоном и заглянули в вашу деревню, — пояснила она спокойно. — Но улицы пусты! Где все женщины, мальчик?
Мужчина растерянно улыбнулся, сверху вниз глядя на Резези; он был на три головы выше нее, широк в плечах и крепок, и сжатый кулак его руки был размером со все ее лицо, а все же при виде женщины он послушно сжался, сгорбился, и басистый его голос подрагивал:
— Все... должно быть... на казни, уважаемая госпожа.
Резези обменялась задумчивыми взглядами с Нотри.
— Если так, то почему ты и твои друзья не с ними? По случаю казни вам должны были дать выходной.
— Да, дали, но, — другие шахтеры услышали голос своего друга, и теперь перед Резези выстроилось пятнадцать двухметровых красавцев с блестящими от кристаллической пыли лицами и мозолистыми руками. — Казнят сына нашего товарища, и мы... не слишком хотим на это смотреть.
— Нонсенс! — воскликнула Нотри. — Если его казнят, значит, он это заслужил. Вам стоило бы оставить работу и пойти к эшафоту, постараться запомнить, в чем он провинился, и так не поступать; иначе сами окажетесь на его месте!
— Мальчику-то ведь шестнадцать лет, уважаемая госпожа, — печально вздохнул шахтер. — Дите совсем... у меня у самого сынок растет...
— Сочувствую, — холодно ответила Нотри. — Но закон есть закон! Не хочешь же ты, мальчишка, сказать, что законы королевы Резези...
Резези махнула рукой, без слов прося ее замолчать. Нотри никогда не отличалась сдержанностью, а после смерти королевы Нанады и вовсе разучилась контролировать агрессию; но, к счастью, под огонь ее праведного гнева попадали только мужчины. Пока что.
— Где проходит казнь? — спросила Резези. — Я хотела бы взглянуть.
Шахтеры насторожились, заметили, конечно, как маленькая женщина одним лишь жестом остановила свою старшую подругу, и, безусловно, начали догадываться, что перед ними стояла не обычная девушка в синем хоно.
— У северной башни... мы так называем большой белый сталагмит. Это совсем недалеко, моя, э, госпожа, — ответил шахтер. — Хотите, мы одолжим вам своих гельвиров? Быстрее доберетесь...
Резези посмотрела в сторону; пара тощих ящеров топталась вокруг тачки с кристаллами и лениво обгладывала собственную чешую. Проку от таких скакунов маловато, будь у них даже четыре ноги, как у мелких ящериц, а не две.
— Мы пройдемся, — решила она. — Раз ты говоришь, что недалеко...
— Как пожелаете, моя, э... уважаемая госпожа.
Кивком Резези попросила Нотри следовать за собой; собаки весело носились у ног, совали носы куда попало, обнюхивали ладони шахтеров и забавно чихали из-за кристаллической пыли.
***
Пусть Резези и шла неспешно, путь до северной башни пролетел незаметно. Еще загодя королева разглядела народ в пестрых хоно: женщин, мужчин и детей, их насчитывалось никак не меньше сотни, и все собрались вокруг собранной из кривых кусков камня платформы, на которой, судя по бурым кровавым разводам, частенько вершилась чья-то судьба. Резези сама хотела остаться в стороне и понаблюдать за казнью из укрытия, но отчего-то с первого же взгляда на эшафот поняла, что в стороне остаться не сумеет.
Перед колкими взорами толпы сидел пленник, связанный по рукам и ногам, не поднимая головы. Он был крепок и чудесно сложен, без хоно, из-за чего открывались все изгибы его молодого сочного тела, а на широком плече лежала тоненькая белоснежная косичка. Генералея Нотри вздохнула и скорбно подметила: "беловолосый!"; белые волосы считались одними из самых красивых, и, само собой, жалко было убивать красивого мальчика. Он мог порадовать немало женщин, если бы не его глупость!
— Сиксеру Фелонза Шайбенит! — рядом с ним на эшафот вскарабкалась приземистая женщина, вероятно, начальница местной стражи, обязанная объявить приговор. — Взгляни судьбе в глаза!
Сиксеру Фелонза Шайбенит покорно поднял голову, и Резези невольно ахнула: несмотря на уже окрепшее тело, на лицо это оказался сущий ребенок, не старше ее младшей сестры. Не соврали шахтеры — такому бы еще жить и жить...
А еще у этого мальчика были зеленые глаза — самые зеленые глаза во всех Подземельях.
— Признаешь ли ты свою вину? — строго спросила стражница. Жительницы деревни с замиранием сердца следили за этой сценой, должно быть, последняя казнь случилась давно, и публика соскучилась по зрелищам. В воздухе кипела жажда молодой крови.
Сиксеру снова уронил голову, но после хорошего пинка под ребра простонал:
— Я хотел есть...
— И из-за своих низменных желаний ты подверг опасности общественный порядок в деревне? — процедила стражница сквозь зубы. — Это недопустимо! Ты приговорен к смертной казни, Сиксеру.
С этими словами она взглянула в сторону толпы, и от общей массы зевак отделилась немолодая женщина в дорогом хоно, рассшитом блестящими нитями, и с красным кристаллом в петлице. Цвет кристалла помог Резези понять, что эта женщина была охотницей, одной из самых уважаемых женщин в любом поселении — ведь именно охотой добывалась большая часть пропитания.
— Ты приговорен к смертной казни, — серьезно повторила стражница, — через выстрел из лука прямо в сердце! Выстрел будет произведен старшей деревенской охотницей.
Охотница натянула тетиву, ее глаза опасно блестели, но в них не было ни капли сомнений. Стражница ослабила путы Сиксеру, но лишь затем, чтобы перевязать его руки выше локтя и не позволить ему сгруппироваться, прикрывая грудь — впрочем, он оставался совершенно пассивен и даже не пытался защититься. С его дрожащих губ слетали неразборчивые фразы о том, что он хотел есть, но никто его не слушала.
Охотница отпустила тетиву, стрела разрезала воздух, Сиксеру зажмурился и задержал дыхание; стрела остановилась в полуметре от него, крепко зажатая в руках Резези.
Толпа ахнула.
"Магея!", — зашептали зрительницы. "Волшебница! Колдунья! Перенеслась! Поймала стрелу в полете!".
Позади генералея Нотри схватилась за сердце.
— Я хочу знать, — строго произнесла Резези, буравя взглядом перепуганную стражницу, — как именно провинился этот юноша.
— П-позвольте, — пролепетала стражница. — Вы же не...
— Я хочу знать, в чем его преступление! — воскликнула Резези громче. — Если его преступление достойно смертной казни, то я сама проткну его грудь этой стрелой.
Послышался всхлип: старшая охотница выронила свой лук и упала на землю, забилась в рыданиях, как маленький мальчик; Резези посмотрела на нее недоуменно, но голос стражницы пересилил плач:
— Сиксеру Фелонза Шайбенит виновен в ношении оружия!
— Это серьезное нарушение, — спокойно заметила Резези, взглянув на юношу. — Зачем ты вооружился? Хотел напасть на мирных жительниц?
— Нет же! — воскликнул Сиксеру; в нем от страха даже проснулся голос, сильный и мощный голос молодого самца. — Я хотел есть! Я был на охоте!
— Охоте? — нахмурилась Резези. — Глупости! Кто могла обучить тебя искусству охоты?
Она вспомнила о странном поведении старшей охотницы, и тут же догадка подтвердилась: к ногам Резези полетел красный кристалл.
— Это я, это я! — прорыдала охотница, безошибочно определив в Резези фигуру, наделенную властью. — Умоляю вас, умоляю вас, заберите кристалл, заберите все, не забирайте Сиксеру; это мой сын!
— Это ложь! — смертельно побледнев, воскликнул Сиксеру. — Она ничему меня не учила! Всему, что я умею, я научился сам и только сам!
Что он врал, было совершенно ясно; не менее очевидной была и причина, почему он врал, ведь за обучение мужчины владению оружием уже сама Охотница могла оказаться на эшафоте.
Ее сын, да?
— Значит, ты взял оружие, чтобы отправиться на охоту, — Резези нагнулась и подняла кристалл. — Допустим. Почему ты не отправился за едой на рынок?
— Мой отец шахтер, но он болен кристальной лихорадкой и не может ходить на работу; а я сам слишком юн, чтобы работать в шахте, мне не разрешают! Я просился! Да и если бы я пошел... в день шахтерам платят половину циляра и миску похлебки, этого бы отцу все равно не хватило!
Половина циляра это неплохая оплата — за неделю можно заработать целых три с половиной! — но Резези пожала плечами и спросила:
— Хорошо, и что ты поймал?
На этот раз глаза юноши блеснули гордостью:
— Я подстрелил целого клова! Прямо в ухо!
Кловы, крупные пушистые звери на четырех лапах с длинной мордой, обитали повсеместно, но нечасто попадали на стол охотниц: агрессивные, зубастые и очень быстрые, они легко уворачивались от стрел и могли серьезно покусать стрелявшую, и только женщина с отлично отточенным мастерством могла завалить такого. Зато в случае успеха семья была бы на месяц обеспечена отличным мясом...
— Это правда? — все так же спокойно спросила Резези у столпившихся позади своей предводительницы охотниц. Старшая все еще плакала навзрыд и ничего ей не ответила, младшие же, неловко улыбаясь, пожали плечами: они наверняка уже разделили клова, если он был, между собой, и теперь не собирались отказываться от добычи.
— Он был! — взмолился Сиксеру. — Клянусь честью, был! Я — подстрелил!
Резези сощурилась, пожала плечами и приказала:
— Снимите с юноши веревки.
Стражница отошла от оторопи и воскликнула:
— А вы, позвольте узнать, кто такая? С какой стати я должна...
Тут уже не выдержала и генералея Нотри; она с ловкостью клова рванулась к Резези и воскликнула, презрительно сощурившись:
— Повежливее! Вы разговариваете с самой королевой Резези Апакси Тинзай!
С коронации Резези прошло не более двух лет, и отдаленные места королевства не знали ее в лицо, в этом не было ничего странного; но вот генералея Нотри за годы своей военной карьеры сумела добиться недурной славы, и при ее появлении среди женщин-зрительниц поднялась суматоха: шептали ее имя, ахали и восклицали, кое-кто даже поспешила преклонить колени, немедленно приняв Резези как правительницу. Королева лишь подождала, пока смятение не улеглось, и повторила свой приказ, прямо посмотрев на стражницу:
— Снимите с него веревки.
Стражница еще колебалась, но взглянула на Нотри, испугалась ее угрюмого взора и подбежала к Сиксеру; освобожденный, он остался стоять на эшафоте, выпучив глаза и потирая натертые узами запястья, а его взгляд не отрывался от Резези. Наверняка не так он представлял себе королеву! Если до этой глуши вообще дошла новость, что Нанада погибла, и ее дочь заняла трон...
Старшая охотница тоже перестала плакать, но продолжала стоять на коленях и молча, с ужасом смотреть на Резези. Королева кивнула головой в сторону Сиксеру и приказала:
— Отдай ему свой лук.
Охотница была до серости бледна и напугана, но все-таки подчинилась; Резези бросила Сиксеру еще и ту стрелу, которую держала в руке, а после отошла от него на достаточное расстояние, подняла руку с красным кристаллом старшей охотницы и поместила его на свою голову. Кристалл повис в паре сантиметров над ее волосами.
— Как это... — выдохнул удивленный Сиксеру, но Резези не стала тратить время на объяснения:
— Сбей кристалл с моей головы, — приказала она. — Я хочу поверить твое мастерство...
— Моя королева! — генералея Нотри заломила руки. — Вы сошли с ума?! Это же мужчина! Он убьет вас и даже глазом не моргнет! Вы же знаете, насколько мужчины опасны...
— Стреляй, Сиксеру, — не терпящим возражений тоном произнесла Резези. — Немедленно.
У бедняги от страха слезились глаза и дрожали руки; шумно дыша пересохшим ртом, он поднял лук, вложил стрелу, натянул тетиву, прицелился...
— Да у него же поджилки трясутся! — воскликнула Нотри в ужасе. — Умоляю, одумайся, Резези!
Свистнула стрела, вскрикнули в испуге женщины; красный кристалл слетел с головы королевы и разбился на тысячу осколков, осыпавших ее непослушные кудри и маленькие плечи. Стрела улетела вдаль и врезалась в каменный свод пещеры.
Губы Резези тронула улыбка.
— Великолепный выстрел, Сиксеру, — ладонью она смахнула осколки с плеча. — Мои самые лучшие девушки так хорошо не выстрелили бы!
Юноша опустил материнский лук и пролепетал, не веря своему счастью:
— Это значит... значит... я прощен, моя королева?
— Резези! — гневаясь, воскликнула генералея Нотри. — Резези! Преступление есть преступление...
— Это правда, — кивнула она. — Я не в силах простить тебе твой проступок, Сиксеру. Мужчинам запрещено носить оружие...
— А он еще и поднял лук на женщину! Он опасен!
— Замолчи, Нотри! — воскликнула Резези, в сердцах даже топнув ногой. — Я не в силах простить ему преступление, но я королева и имею право определить меру наказания. Сиксеру Фелонза Шайбенит, я сохраню тебе жизнь. Но отниму свободу...
Сиксеру повесил голову, но Резези догадывалась, что он улыбается. По крайней мере его собственной матери не придется пачкать руки его кровью...
— Идет война, Сиксеру, война с демонами Сейбона, — продолжала Резези спокойно. — И на войне любые руки пригодятся, а особенно — такие талантливые, как твои. Я приговариваю тебя к пяти годам службы в королевской армии, Сиксеру. Шайбенит...
На этот раз новость оказалась до того шокирующей, что даже зеваки не начали перешептываться.
— Моя королева... — растерянно произнес Сиксеру. — Но я думал... я был уверен... что в армии только женщины!
— Так и есть. Ты станешь первой мужчиной-солдаткой, Сиксеру. Ты будешь сражаться наравне со всеми...
— Но, моя королева, — вновь вмешалась генералея Нотри, явно не верившая собственным ушам. — Вы понимаете... вы осознаете... это же мужчина! Что начнется в строю? Как на это среагируют наши женщины? Он внесет смуту, он станет причиной ссор и конфликтов... он, в конце концов, не вынесет тягот солдатской жизни, мужчины ведь такие нежные и слабые! Какая из него солдатка, моя королева...
Резези закрыла глаза, сделала глубокий вдох, а затем постаралась повторить один из презрительных взглядов Нанады и подарить его Нотри.
— Не забывай, с кем говоришь, генералея, — прошипела она. — Приказ есть приказ! Юноша великолепно стреляет, и я не собираюсь отказываться от перспективной воительницы только лишь потому, что она — мужчина...
Генералея явно хотела что-то ответить, но прикусила язык; на самого Сиксеру было больно смотреть. Он явно предполагал, что над ним смеются, и понятия не имел, куда деться от стыда. Резези лишь вздохнула: ей еще его убеждать?..
— У тебя будут все те же условия, что и у наших женщин. Солдатское жалование, паек... Только покинуть армию ты сможешь лишь по истечении пяти лет. Ну, и взамен я ожидаю, что твой лук хорошо послужит мне... ах, достаточно. Сходи вниз и иди за мной. Это королевский приказ.
Растерянный и испуганный, он спрыгнул на землю, прижимая к груди материнский лук, прошел несколько шагов вслед за Резези и вдруг заголосил:
— Королева! Моя королева! Королева!
Она состроила неприязненную мину и посмотрела на него через плечо.
— Ну?
— Моя королева... у меня, у меня есть отец, — его речь напоминала слабый детский лепет, чудной для такого глубокого тембра. — Он болен, ужасно болен, а ведь он всю жизнь служил королевству в шахтах... а теперь он брошен, без средств, без лекарств... на лекарства нет денег... моя королева! Умоляю вас, прошу: если у меня будет жалование, пусть его отсылают ему! Моему отцу! Мне деньги ни к чему, а у него кроме меня ничего нет...
Его глубокие зеленые глаза наполнились слезами, пухлые губки очаровательно дрожали; Резези пару коротких мгновений раздумывала, осмысляла ситуацию, взвешивала все за и против, а затем коротко произнесла:
— Отведи меня к нему.
И постаралась сделать вид, что не заметила отчаянного стона Нотри.
Скромная маленькая хижина, казалось, смущенно прикрылась вуалью паутины, стоило королеве Резези появиться на ее пороге. Сиксеру вошел первый, вдохнул полной грудью, шагнул к постели отца. Тот сдернул с себя покрывало и долгих несколько секунд смотрел на сына, явно не веря тому, что видел его перед собой, живым, невредимым; а после залился слезами. Сиксеру немедленно бросился к нему, упал на худую грудь, рассыпался в извинениях, а с уст мужчины срывалось отрывистое "я думал... мне сказали... казнь... я чувствовал, что умру...".
Пока отец и сын обменивались поцелуями и рыданиями, Резези спокойно осматривала домик. Привыкшая к полевым условиям, она имела некоторое представление о бедности, но все равно внутренне ужаснулась такой оголтелой нищете. Даже пещерные крысы, наверное, не живут в этом доме — им попросту нечего здесь есть.
Генералея Нотри осталась стоять в дверях, откровенно брезгуя войти внутрь, и потому она первой заметила и объявила, что к ним идет еще одна гостья:
— Пришла проститься с сыном?
Старшая Охотница взлетела на порог, окинула единственную комнату безумным взором, а после бросилась на больного мужчину едва ли не с кулаками.
— Как ты мог! Как ты мог! Ты отправил нашего мальчика на верную смерть! Почему не послал за мной? Как мог отпустить на охоту? Из-за тебя мой сын, мой сын почти...
Как ни ослабел мужчина от долгой болезни, явно несправедливые упреки все же сумели придать ему сил, и он поднялся на локте, прямо глядя на Охотницу, воскликнул, причем в слабом голосе прозвучал отголосок прежней силы:
— Я взял с него слово, что он отправится к тебе! Сиксеру, я взял с тебя слово!
Сиксеру, покрасневший до кончиков ушей, на коленях стоял у постели отца и не решался поднять глаз.
— Это правда... я обманул, — пролепетал он. — Простите, Матушка... поймите... вечно ходить за вами тоже нельзя! У вас ведь есть дом, дочери... не может же ваша доброта быть бесконечной...
— Несчастный идиот! — воскликнула Охотница, падая лицом на постель больного. — Несчастный маленький идиот! Мне пришлось выстрелить тебе прямо в грудь! Моему сыну!
Она заливалась слезами, и странно все же было видеть взрослую, сильную женщину так отчаянно рыдающей перед мужчиной. Генералея даже покачала головой: она осуждала любое проявление мужских слабостей в своих солдатках и никогда не позволяла чьим-то слезам повлиять на свое решение.
— Но если же ты выстрелила, — произнес отец, тепло поглаживая Охотницу по голове, как будто никакие упреки не могли навредить его любви, — то как же наш сынок стоит перед нами, целый и невредимый?
Охотница вздрогнула, подняла лицо и взглянула на Резези; отец Сиксеру, по всей видимости, тоже лишь теперь заметил, что кто-то пришла вместе с сыном, открыл рот, собираясь заговорить, но его немедленно схватил приступ кашля. Испуганная Охотница поднесла к его лицу край своего хоно, и на ткани остались пятна сияющей фиолетовой жидкости.
— Я слышала, что плесень вредна при заболеваниях легких, — как ни в чем не бывало произнесла Резези, глядя на серые каменные стены, поросшие черным налетом. — Это было в одной из недавних книг, ах, как же она называлась...
Отец Сиксеру сморгнул слезы, выдохнул и спросил чуть слышно:
— Кто вы?
А Охотница схватила его за впалые щеки и испуганным шепотом поведала:
— Королева Резези! Она — она спасла Сиксеру от смерти...
— Казнь была заменена военной службой, — спокойно пояснила Резези. — Сиксеру проведет пять лет в армии. После этого он сможет вернуться домой, если, конечно, доживет.
— Но... но разве... — несчастный больной не мог найти слов. — Но разве это возможно, чтобы мальчика — и в армию?
— Он талантливая стрелица! А я ценю в воительницах в первую очередь талант, а не пол.
— И у меня даже будет жалование, как у женщин, — произнес Сиксеру, не сдержав счастливой улыбки. — Я уже договорился, чтобы деньги приходили тебе, папа. Ты не будешь ни в чем нуждаться, пока я...
Отец схватил его за голову, строго и почти гневно глядя в его глаза:
— Деньги не заменят мне сына, Сиксеру!
Одна из собак Резези, любопытная молодая сука с пушистым красно-коричневым хвостом, прошла в хижину, обнюхала все углы, а после положила голову на колено больного и сверху вниз взглянула на него умными голубыми глазами. Резези хмыкнула: ее собаки лучше всех на свете умели определить, у кого сердце доброе, а у кого — прогнило.
— Однако в деньгах — исцеление, — заметила королева. — А ваш Сиксеру, я уверена, многое бы отдал за то, чтобы его отец остался в живых.
Сиксеру горячо с ней согласился, Охотница засмеялась, любовно глядя на обоих своих мужчин. Было в этом взгляде, конечно, и что-то горькое... и глухая тоска.
— Как же вышло, — Резези подошла к постели больного, — что у благородной Охотницы родился сын от мужчины для труда?
Охотница пожала плечами:
— Я полюбила, а любви на такие вещи все равно.
Резези недоуменно пожала плечами, а Нотри проворчала, с трудом сдерживая недовольство:
— Не слушайте эти бредни, моя королева! Уважающая себя женщина ни за что не опустится до мужчины для труда...
Сиксеру подскочил, заслоняя собой родителей, его щеки пылали от возмущения, а из груди явно рвалась пара колких слов, но Резези махнула ему рукой, и пусть он и знал королеву не так уж долго, один этот жест почти магической своей силой умерил его пыл. Однако он собирался поспорить с женщиной — сколько же храбрости пряталось в этом красивом юноше! Какой горячий характер скрывался под маской скромного мужчины для труда!
А еще она лишь сейчас заметила, что это был один из самых высоких и мускулистых мужчин, каких она когда-либо встречала.
— Это генералея Нотри. Тебе придется привыкнуть к ее ворчанию, — без обиняков заявила Резези. — А лично я считаю, что решение быть с любимым несмотря ни на что — решение исключительно сильной женщины. Пусть они и не могут жить вместе... Охотница и мужчина для труда...
Она вновь взглянула на плесень на стенах, покачала головой; ее взгляд упал на пузатый начищенный чайник, стоявший на плите, и в своем отражении в чайничном боку Резези увидела осколок красного кристалла, оставшийся на пепельно-каштановых кудрях.
— Ах, да. Едва не забыла, — она сняла осколок с головы и подбросила на ладони. — Как бы там ни было, обучить мужчину охоте — ужасный проступок. На это тоже нельзя закрыть глаза.
Охотница встала от постели возлюбленного, расправила плечи и спокойно, уверенно взглянула на свою королеву — из-за скромного роста Резези она, как и почти все женщины, смотрела на королеву сверху вниз.
— Я своей судьбы не боюсь. Вы меня казните? Что ж, мне главное, чтобы мой сын остался в живых.
Генералея Нотри презрительно что-то проворчала, но Резези вновь пропустила это мимо ушей — у нее к ее ворчанию был практически иммунитет.
— Казнить тебя? Твой проступок вовсе не так серьезен! Но твой кристалл разрушен, и новый тебе не получить. У этой деревни появится новая старшая Охотница. Та, что никогда не подвергнет своих сестер опасности. А если бы Сиксеру вырос не таким?..
А каким он вырос? Резези прикусила язык. На самом-то деле, она почти не знала этого парня, и не могла с уверенностью сказать, что он никогда не использует свое оружие против женщин. Может быть, стоило казнить его? Можно ли рисковать жизнями сотен ради одной, тем более мужчины?
Она взглянула на бледное лицо Сиксеру, на его невероятные зеленые глаза, взглянула на то, как трепетно он сжимал руки больного отца, и мысленно улыбнулась: нет, этот не подведет.
— Это справедливое решение, и я его принимаю, — со вздохом произнесла Охотница, вырывая Резези из пучины размышлений. — Одна из моих дочерей может занять мой пост. Она уже достаточно взрослая...
По лицу больного шахтера Резези догадалась, что и с этой дочерью у него была кровная связь, и по-новому, более уважительно взглянула на охотницу: родить нескольких детей от мужчины для труда, это нужно и в самом деле до смерти его любить!
— Ну, что ж. Хорошо, что вы... кхм, что ты не сопротивляешься, — выдохнула Резези. — А раз уж у тебя теперь будет так много свободного времени... я читала в одной книге, что на северо-западе, в туннелях Кир, есть санаторий, специализирующийся на лечении легочных болезней. Полагаю, отцу Сиксеру стоит отправиться туда, и как можно скорее. А поскольку отправлять мужчину одного неразумно...
— Моя королева... — выдохнула бывшая охотница, едва не лишившись речи. — Но ведь... но ведь мужчины для труда не могут получить направление на...
— Займитесь этим, генералея, — Резези строго посмотрела на Нотри, точно зная, что та попытается сделать вид, будто не слышала. — Я приказываю, чтобы еще до нашего отбытия направление было готово. Не важно, кто он по рождению; он болен, и королевство не оставит его в беде!
Нотри скривилась еще сильнее, но под тяжелым взглядом Резези все-таки поклонилась и процедила сквозь зубы:
— Слушаюсь, моя королева.
Сиксеру так переполнился благодарностью и счастьем, что едва не бросился обнимать королеву, и Резези даже отступила от него на шаг. Быстро побросав в старую сумку какие-то пожитки и обменявшись парой горячих поцелуев с матерью и отцом, он повернулся к Резези и отрапортовал:
— Рядовая Сиксеру готов к отправлению, моя госпожа!
Резези хмыкнула; в глазах мальчишки горел ни с чем не сравнимый огонь, а через плечо у него висел материнский лук — старое, но добротное оружие, способное сослужить еще не одну службу талантливой воительнице.
— Значит, отправляемся, — почти нежно произнесла Резези. — И я уверена... ты меня не подведешь.