Они вышли на улицу, и Сиксеру замер, вцепившись в раскрытые двери, зажмурился от сильного головокружения, из-за которого прекрасная Нанно превратилась в несколько размазанных серых пятен. Хотя окно в его комнате не было перекрыто стеклом, и он мог через него чувствовать запах улицы, а все-таки вне дворца ощущения были совсем иные. Сильные. Сводящие с ума.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — участливо спросила Эльноид, с таким видом, как будто не была причиной его самочувствия.
— Ты сама знаешь ответ!
— Ничего я не знаю...
Перед дворцом уже собралась толпа, заполонила подвесные мосты, рассыпалась по каменным складкам огромной статуи. Здесь были многие женщины из совета, незнакомые богачки в золоте и бриллиантах, просто городские жительницы в простых хоно; с некоторыми из них пришли и мужчины. Глазами Сиксеру попытался найти отца Резези, Филиппа или Кайливира, но никого из них не увидел — зато в толпе обнаружилась генералея Нотри, и он успел было воспылать надеждой на то, что старая солдатка вступится за свою воспитанницу — но дурное предчувствие быстро задавило эту надежду.
— Пройдем сюда, — холодно сказала Эльноид, провожая его к женщинам из совета; они расступились, и обнаружилось, что посередине их собрания стоял одинокий стул. Эльноид тут же переменила тон на преувеличенно-сладкий. — Вот так, присядь, Сиксеру... Сиксеру... может, подставить тебе что-нибудь под ноженьки?
— Эльноид, я ведь не маленький.
— Да я просто о тебе забочусь...
Он слышал смешки окружающих женщин, слышал их одобрительные перешептывания, кожей почти ощущал их удовольствие от своего положения и хотел заплакать — но не плакал.
Вот так выглядит мужское счастье, да?
— Ваше высочество, — обратилась к Эльноид одна из женщин, за что тут же поплатилась:
— Ве-ли-чест-во! — пролаяла принцесса, сжав кулаки.
— Величество, — миролюбиво повторила та. — У меня важная весть. Взгляните...
Она указала на дворец, на статую Первой Матери; Сиксеру и Эльноид одновременно взглянули туда же и там, среди складок каменного еля, обнаружили ярко-зеленые волосы и еще более яркое белое хоно, висевшее на слишком худой полуобнаженной фигуре.
Сиксеру вскочил со своего стула и с восторгом воскликнул, не подумав о конспирации:
— Чабведа! Чабведа!
— Милый, не вставай! — Эльноид опустила ладони на его плечи и слегка надавила, усаживая обратно на стульчик. — Не напрягай ножки.
— Я в состоянии стоять! Я не больной! Чабведа...
— Я просто о тебе забочусь...
Это и в самом деле была старшая магея; услышав свое имя, она посмотрела прямо на Сиксеру и приветственно махнула рукой. Вокруг нее собралось немало женщин, и лишь спустя некоторое время Сиксеру заметил, что все как одна они были одеты в белое, а еще узнал худые тела и задумчивые взоры волшебниц; интуиция подсказала ему, что на каменном еле дворца восседали сторонницы Чабведы.
Эльноид, вероятно, пришла к тому же умозаключению и слишком демонстративно поправила меч, вызвав даже смешки среди женщин.
— Как ты смеешь просто появляться вот так? — огрызнулась она, покосившись в сторону слишком веселых девиц. — Сейчас я прикажу стражницам схватить тебя, и...
Чабведа постучала себя по губам, и из-за этого ее шепот прозвучал очень громким, хотя сидела она от них достаточно далеко.
— И в лучшем случае половина из них послушается твоего приказа, а половины точно не хватит, чтобы меня захватить, — она высокомерно улыбалась. — Ты еще не королева. Мы с Катчей должны лично убедиться в легитимности твоей власти. Не бойся, я не планирую вмешиваться.
Эльноид хмурилась, но кивнула — то ли поверила словам бывшей подруги, то ли, как и в случае с Сиксеру, решила сделать ее свидетельницей смерти Резези, а может просто не нашла, как в сложившейся ситуации схватить старшую магею и не выглядеть при этом глупо — смешки соратниц явно доводили ее до белого каления. Сиксеру же из этих слов услышал лишь самое главное.
— Вы с Катчей? Катча жива? Она в порядке?
— Не волнуйся, она здесь, живая, хотя еще нескоро ей доведется снова взять в руки лук, — улыбнулась Чабведа, с жалостью глядя на него. — Она тоже очень за тебя переживала... ты выглядишь усталым.
— Это потому что я смертельно устал.
— Где ты был? Мы искали тебя по всему Нанно, прочесывали дворец, и я уже была почти готова поверить, что твой труп висит где-то, подвешенный за ноги к потолку пещер...
— Я был... — Сиксеру обменялся взглядами с Эльноид, и если она смотрела на него с нежностью, то свой взор он попытался сделать как можно более ядовитым. — Я был в тюрьме.
— Как и Резези? В кристаллической камере? — с интересом спросила Чабведа, но тут же себя поправила: — О чем это я, ты же не магея...
— Кристаллическая камера? — спросил он тихо; Эльноид пожала плечами и как бы небрежно произнесла:
— Не так-то просто удержать в тюрьме женщину, достаточно могущественную, чтобы телепортироваться. Но не волнуйся. Во дворце оборудована тюрьма для магей могущественных, как наша бывшая королева; все стены там покрыты магическими кристаллами, и каждый твой магический всплеск будет сожран ими до последней капли. И попасть внутрь с помощью волшебства тоже нельзя -— поэтому ни Чабведа, ни ее белые подружки не могли помочь милой маленькой Рези.
Сиксеру представил себе комнату, полную фиолетовых кристаллов, дрожащую от количества магии, поглощенной из всех своих бывших и нынешних пленниц, и посреди всего этого — маленькую королеву, скромную пленницу собственных чувств и собственной глупости. Милая маленькая Рези.
— А Эмилия?
— Эмилия была не с ней, — уклончиво ответила Эльноид.
— То, о чем наша глубокоуважаемая новая королева не хочет говорить, — подхватила Чабведа, — то, в чем она стесняется признаться. Она сбежала, Эмилия. Эмилия сбежала. Всемогущая и всезнающая Элли позволила Эмилии сбежать.
Если бы взглядом можно было рушить стены, дворец Нанно бы немедленно пал под тяжестью ненависти Эльноид.
-— Сбежала, — повторил Сиксеру. Конечно, в глубине души он всегда знал, что так и будет, думал об этом еще с самого начала, с самой первой их встречи, когда Эмилия пришла вместе с Резези и стало ясно, что она не простая пленница. Знал, что никакой любви между женщинами нет, что Резези одержима этой страстью, а Эмилия позволяет себя желать, и что, шпионка, она не упустит шанса на побег, как только такой подвернется; а все же тяжело было представить себе Резези без Эмилии, как и самого себя — без объятий этой женщины, без ее губ на шее, без ее заискивающей улыбки...
— Как тебе нравится мое новое колдовство? — спросила вдруг Чабведа. — Я придумала его, чтобы можно было не кричать и все равно быть услышанной. Всего лишь небольшое искажение в воздухе, благодаря которому голос...
И тут привели Резези. Было странно видеть ее такой растрепанной — оказывается, прежде ее непослушные волосы еще были, можно сказать, под контролем! — такой потерянной и замученной. Две стражницы вели ее, держа за локти, а ее руки бессильно повисли, украшенные массивными кристаллическими браслетами, внутри которых струилась и переливалась впитанная магия; хоно сбилось и теперь висело на грани фола, едва держась на груди, лицо побледнело и осунулось, но глаза горели — горели даже как-то неестественно ярко. Сиксеру не стал ничего выкрикивать или делать, лишь серьезно, внушительно посмотрел на Резези, и она ответила на это не менее многозначительным взглядом. Они всего лишь поглядели друг на друга, всего лишь встретились глазами, но от этого взгляда обеим стало заметно легче на душе — значит, все это время обе задавались одним и тем же вопросом: жива ли вторая?
— Что-то ты слишком долго на нее пялишься, — прошипела Эльноид. — Что в ней красивого? Волосы как солома, сплошные кости!
— А я и не любуюсь, — отозвался Сиксеру тихо. — Я просто смотрю.
Эльноид фыркнула, но тут же отвлеклась: заметила, что подобными многозначительными взорами Резези обменялась и с Чабведой. Принцесса подалась вперед, как будто собиралась что-то сказать, но Резези спокойно прошла мимо вместе со своими конвоирками, и вроде как ускользнул момент для пафосной фразы.
Поэтому Эльноид переключилась обратно на Сиксеру.
— Я хочу, чтобы ты внимательно смотрел за всем, что произойдет, — заявила она строго. — Запомни все как следует. Сегодня ты узнаешь, кто настоящая королева Нанно!
Сиксеру спокойно улыбнулся в ответ на эти слова, не оценив их по достоинству; Резези была здесь, Резези была жива, и теперь он точно знал, кто истинная его повелительница.
Опальную королеву отвели на середину моста, ведшего ко дворцу, и так со всех сторон открывался чудесный обзор на нее; смотрели с других мостов, из окон дворца, с ближайших домов, спереди, сзади и сбоку, казалось, что вся Нанно собралась, чтобы понаблюдать за расправой над Резези. И вряд ли среди этих зрительниц было много ее сторонниц: она правила совсем недолго, а успела понаделать ошибок столько, сколько большинство правительниц не совершили за всю жизнь. Да, не скоро Нанно забудет Резези Апакси Тинзай!
Элли оставила Сиксеру и приблизилась к сестре, ступая с преувеличенной уверенностью, из-за чего дрожали и потрескивали веревки моста. Резези явно знала, кто к ней подошла, но отвернулась, не удостоила Эльноид и взгляда; Сиксеру показалось, что это каким-то образом возвышает его и Чабведу над принцессой. Как будто быть владелицами последнего взгляда королевы почетно. Как будто это что-то значит.
Как было бы здорово, посмотри она на него в момент, когда меч коснется ее шеи!
Стараясь отогнать эти приятные мысли, он принялся разглядывать толпу с удвоенным рвением; на этот раз он без труда разглядел Кайливира, вышедшего из дворца, видимо, вслед за Резези и ее стражницами. Но стоило ему заметить взгляд Сиксеру, как он немедленно отвел глаза и попытался спрятаться в широком капюшоне плаща, накинутого на плечи. Трус и до самого конца останется трусом.
Эльноид произнесла с непереносимой торжественностью, хотя ее голос дрожал:
— Я приветствую всех честных женщин, всех подданных Нанно!
Сиксеру пытался внимать ее словам, но постоянно начинал думать об отвлеченных вещах: теперь он задавался вопросом, почему Эльноид приветствовала только женщин, хотя в толпе была и парочка мужчин? Ведь и под "подданными" она имела в виду только дам!
— Для меня большая радость видеть вас всех здесь, — тем временем продолжала она, — здесь, в месте, где должна свершиться справедливость!
Какая еще справедливость? Что общего сестроубийство могло иметь со справедливостью? Разве не должна была Резези по справедливости восседать на своем троне до тех пор, пока старость или болезни не заберут ее жизнь?
— Я могла бы убить свою предшественницу тайно, — заявила Эльноид холодно. — И объявить себя полноправной королевой! Но вместо этого я хочу представить свою сестру суду...
Суду! — Назвала сестрой, серьезно назвала сестрой? — Не убила бы ты ее втайне, поступи ты так, нашлось бы достаточно женщин, не поверивших в ее смерть, а тебе это не нужно! Тебе нужны свидетельницы! Тебе нужно, чтобы твою власть признали, чтобы даже те немногие, кто, нацепив белые одежды, остались верны предыдущей правительнице, убедились, что ее судьба была решена ее же женщинами, что это народ Нанно избрал новую правительницу, а не она сама себя избрала.
— И судьей на сегодняшний процесс я назначаю... госпожу Алумри!
Сиксеру почему-то был уверен, что судьей назначат его, и вместо облегчения испытал почти обиду — как это, почему это, ведь в последние два года вся история, кажется, вертелась вокруг его персоны — и тут внезапно какая-то Алумри? Он — первая мужчина-стрелица, защитница лагеря, личная охранница королевы, пленник Эльноид! А Алумри, кто это вообще такая?
Госпожой Алумри оказалась высокая жердь из совета; что ж, не удивительно, что выбрали ее. При их последней встрече стало очевидно, что с политикой Резези ей не ужиться, зато мужененавистнические настроения Эльноид были ей явно близки.
— Этой ночью у меня был сон, — заявила госпожа Алумри, натужно перекрикивая голоса толпы, явно не умея применить ту же магию, какой пользовалась Чабведа. — Во сне ко мне явилась Первая мать и сказала, что благословляет этот процесс, что вкладывает в мою голову высшую справедливость! Я считаю, этого достаточно, чтобы наречь наш суд легитимным, ведь сами великие матери согласны с ним, признают необходимость...
Отличное заявление! Как раз очень удобно, что его никак не проверить, никак не узнать, правда ли матери ей приснились, и если да, то что сказали! Неужели все согласятся с этой чепухой? Да, кажется, никто не возражает...
Наверное, он как-то подался вперёд, ведь кто-то из женщин положила руку на его плечо; но как тут усидеть спокойно?!
Резези, впрочем, и бровью не повела. Стояла на своем месте со скорбным лицом, глядя немного вниз, на мост под своими ногами, безвольно повесив руки вдоль тела.
— Теперь к делу, — произнесла Алумри, по виду немного расстроенная тем, что ее слова о матерях не произвели должного впечатления на подсудимую. — Резези, четырнадцатая королева Нанно, дочь легендарной королевы Нанады! Признаешь ли ты, что твое правление было бессмысленным и не принесло никакой пользы королевству?
Резези подняла глаза на Алумри.
— Нет.
— Что означает твое "нет"?
— Мое правление принесло королевству немало пользы. Именно при мне удалось закончить одну из войн с Сейбоном, провести несколько реформ, безусловно, полезных для общества, поставить на новую, высшую ступень сельское хозяйство...
Госпоже Алумри явно не нравилось слушать этот ответ, особенно из-за того, что ей приходилось орать до хрипоты, а всякий раз, когда рот открывала Резези, собравшаяся вокруг толпа затихала. И Сиксеру заметил, что говорила она очень складно, словно давно заготовленными фразами; в сердце зародилась надежда, что не совсем уж безоружной его подруга предстала перед судом.
— Как ты смеешь? Как вы смеете... Хорошо, допустим, инвестиции короны в селекцию сельскохозяйственных культур оказались полезны — ну, глупо это отрицать... но война! Война закончилась нашим поражением — и вы в этом виноваты!
Резези молчала целое мгновение, из-за чего Сиксеру ощутил укол паники.
— Да... это моя вина, — признала она наконец. — Война закончилась не с лучшим результатом для Нанно из-за моей прихоти.
Из Сиксеру прямо-таки рвались возражения, но рука на его плече крепко сжалась, напоминая, что лучше молчать.
— И всему причиной — ваша преступная привязанность к Эмилии Найтхевен!
Рефлекторно Сиксеру уставился на дверь дворца; он уже видел, как двери открываются, и как стражницы под локти выводят связанную Эмилию, пойманную где-то в верхних тоннелях. Они с Резези переглядываются, высказывая все без слов, на глазах слезы; и Резези говорит что-то вроде: "Убейте меня, но позвольте ей жить!".
Двери дворца не открылись.
— Моя привязанность к Эмилии могла быть одной из причин, — произнесла Резези, хотя ее голос дрожал. — Но не только в ней было дело. Я не могла отпустить Эмилию домой, я не могла позволить Сейбону и жительницам Нанно узнать о её существовании... раз уж она видела нас, нельзя было её отпустить; раз уж она была рядом с нами, нужно было ее спрятать. Поэтому я приняла решение отвезти ее в Нанно. Туда, откуда сложнее найти выход на поверхность.
Судья выдержала паузу, чтобы ее следующий удар вышел более сильным:
— Вы могли убить ее.
На это даже Резези было нечего возразить:
— Да, я могла убить её.
— И не убили.
— И не убила.
— Понимаете ли вы, какой опасности подвергли всю Нанно своим безрассудством?
— Нет. Если бы не вмешалась принцесса Эльноид, Эмилия бы никогда не покинула дворец, до самой своей смерти. Нанно ничего не угрожало.
— Значит, вы обвиняете принцессу в произошедшем?
Повисла секундная пауза.
— Да, обвиняю.
Женщины зашумели, начали обсуждать и возмущаться, поражённые такими заявлениями, особенно усердствовали сторонницы принцессы; Резези сносила эту атмосферу спокойно, с полуулыбкой на губах, но она была так бледна, что Сиксеру догадывался — ей страшно.
— Довожу до вашего сведения: Эмилия Найтхевен давно запланировала свой побег, — прохладно произнесла Алумри. — Она подговорила нескольких стражниц, чтобы они выпустили её, пользуясь своим природным очарованием, с помощью летучих мышей сумела найти выход в Верхний мир...
— Я знаю.
Ты знала, и позволила ей?.. Сиксеру схватился за голову; он помнил магию Эмилии, помнил, что когда эта ужасающая женщина раскрывает объятия, прижимается к тебе и шепчет на ухо, то невозможно устоять, просто невозможно сказать ей нет; но он, мужчина, слабый и подверженный своим желаниям сильнее ее, смог переступить через свою похоть; а Резези не смогла?
— Эмилия Найтхевен была моей слабостью, и я готова понести наказание за то, что позволила ей покинуть Нанно, — продолжала Резези слегка послабевшим голосом. — Но у меня не было выбора. Убить ее? Даже Сейбон не убивает своих пленниц, так неужели мы, гордые женщины Нанно, поступим подлее Сейбона? Запереть ее в тюрьму? Я могла бы, но в то же время я нуждалась в ее дружбе; я хотела, чтобы Эмилия рассказала мне как можно больше о Верхнем мире, чтобы она помогла мне подготовиться.
— Подготовиться к чему?
— К тому, что они придут. Рано или поздно, вооруженные или с предложением мира. Они заслали Эмилию, так что они уже о нас знают. Они о нас знают, значит, скоро мы встретимся. Информация, вот в чем нуждалась Нанно. А Эмилия благодаря своей работе шпионки имела отношения со многими высокопоставленными фигурами своего мира, так что знала немало.
Она сказала "фигуры", но Сиксеру догадался, что у нее на языке вертелось слово "мужчины".
— И хочу заметить, — Резези подняла свои руки, украшенные фиолетовыми браслетами. — Вы надели на меня эти оковы. Как видите, они не пусты, в них есть поглощенная магия. Я не пыталась бежать, потому что бежать мне некуда, но я позаботилась о том, чтобы Эмилия никогда не покидала дворец без моего сопровождения. Дворец был создан магией других королев, и он подчиняется моей воле. Я знала, кто входит и выходит из него, и я могла запереть каменные двери одним движением руки. И только в тот момент, когда на моих запястьях оказались оковы, перед Эмилией открылись возможности для побега. И последний магический импульс, которым я пыталась сдержать ее, остался внутри этих кристаллов.
— У нас нет причин тебе верить, — парировала Алумри.
Сиксеру задумался; в самом деле, он никогда не видел, чтобы Эмилия покидала дворца одна, и если ей нужно было что-то купить, то за этим отправляли слуг. С другой стороны, это ведь была простая конспирация: даже замотанная по самые уши в ёль Эмилия Найтхевен все равно привлекала слишком много внимания взглядом ярко-красных глаз.
— Я хочу свидетельствовать, — произнесла вдруг генералея Нотри, и Сиксеру оторопь взяла от осознания, что это именно она держала его за плечо, — Резези говорит правду. Я видела это еще при жизни королевы Нанады. Королева способна обратить дворец в тюрьму — благодаря магии камней... Нанада так делала. Когда была еще жива. Она любила, она хотела сдержать...
Филипп! Сиксеру показалось, что его стошнит прямо здесь, прямо на этом стуле; он представил себе Филиппа, пришельца, ученого, захваченного злой королевой и посаженного под магический замок в каменную камеру, одурманенного красным корнем; и в этой слишком яркой фантазии Сиксеру был Филиппом, а Эльноид была Нанадой, и они разделяли один и тот же ужасающий кошмар.
Но разве не говорил Филипп, что любил Нанаду?
Или речь все-таки не о нем?
— Знала ли Эмилия об этой магии? — спросила Алумри.
— Нет. Она вообще о многом не знала, — Резези коротко пожала плечами. — Мы никогда не знаем, насколько правда то, о чем нам говорит другая женщина. Но и мы сами способны лгать. Я способна лгать. Я лгала. Эмилия, может быть, и выбралась на поверхность, но слова, которые она передаст своим покровителям, будут не так близки к правде, как им хотелось бы.
И добавила после еще одного короткого молчания:
— К тому же, Эмилия не была первой гостьей из Верхнего мира, приближенной ко дворцу.
— Молчи, — зашипела Эльноид, опасаясь, что это имя прозвучит вслух.
— Молчать? А зачем? Может быть, ты перерезала ему ножные сухожилия, чтобы он не сбежал? Может быть, ты отрубила ему руки или выколола глаза, чтобы убедиться, что он не сможет никому навредить? Не думаю, даже наоборот, ты не стесняешься показывать миру, кто он для тебя, — Резези тряхнула волосами. — Откуда я могла знать, что Эмилия сбежит? Ха! Хотите судить меня за связь с этой женщиной, не забудьте осудить Нанаду посмертно, и Эльноид — прямо здесь. И не забудьте убить Филиппа Мэя.
Сиксеру не стал бы судить дочь за то, кем был ее отец, и уж точно не осудил бы давно погибшую королеву; но намеки на связь Нанады с кем-то из Верхнего мира явно делали проступки Резези не такими уж серьезными. Страшное имя прозвучало, народ взволнованно зашепталась, обсуждая, что могут значить слова Филипп Мэй, а Эльноид и Алумри явно сникли. Саму по себе страсть к Эмилии нельзя назвать преступлением — оставалось осуждать ее побег, который, вероятно, не случился бы, если бы Резези не заковали. Не случись переворот, и Эмилия прожила бы отведенные ей годы в комнате над кухнями, так же, как свою жизнь проживал Филипп Мэй, утопая в цветах.
Интересно, он может их сейчас слышать?
— Хорошо! Хорошо! Только молчите, — Алумри оглянулась на толпу, собравшуюся на мостах, опасаясь, что каким-то образом подданные догадаются, что такое Филипп, и не обрадуются такому открытию. — Но вам вменяется ещё один проступок!
— Я вся внимание.
— Во время своего правления вы позволили себе недопустимую вольность — выдали мужчинам права, которых они не только недостойны, но в которых они не нуждаются!
Здесь Резези почувствовала себя увереннее, выпрямилась и прямо попросила, вскинув голову:
— Говорите яснее, какие конкретно права вы осуждаете?
— Свободу! Вы вручили им возможность освободиться от судьбы, выданной по рождению, зачем-то внушили им, что они могут сами выбирать, какую профессию им изучить, где жить, кому подчиняться! Это недопустимо...
— Вы ошибаетесь, думая, что это была лишь моя придурь, — она выступила вперед, и охранницы даже не попытались ее остановить. — Наверное, в ваших глазах все выглядело вот так: Нанно на протяжении правления тринадцати королев жила однообразной и простой жизнью, неизменная, нерушимая. Мужчины тихо сидели по своим углам, женщины вершили историю. Мужчины безропотно сносили свою долю, женщины пользовались их смирением. А потом, откуда ни возьмись, непонятно как, появилась Резези и зачем-то ей подумалось, что хорошей идеей будет взять мальчика в армию. Так, Алумри? Так, Эльноид? Просто так, из чистого каприза? Ха! Я глупа, но не настолько.
Она коротко перевела дыхание, и Сиксеру почувствовал, как по его рукам бегут мурашки предвкушения — и страха.
— Все началось во дворце, — твердо произнесла Резези. — Я провела свое детство в походах с матерью, но когда я возвращалась во дворец, я видела его мужчин. Я видела мужчин для удовольствий, знавших о делах совета едва ли не больше, чем сами женщины, заседающие в нем. Я видела, как они плетут интриги и стелются перед нами, но иногда в их речах мелькали умные мысли, а их интуиции я могла только завидовать. Я видела, как мужчина расписывал стены дворца прекрасными картинами, и так я узнала, что мужчины способны творить искусство, что их разум все-таки не сосредоточен на еде, сексе и украшениях. И вы ведь не станете отрицать, что еще при королеве Нанаде мужчина оказался за столом Совета?
Слушательницы этой речи вскрикнули от ужаса, Алумри залилась краской, а Эльноид, казалось, едва сдерживала слезы. Филипп Мэй не присутствовал на суде, но его упоминание все равно работало, как магическое заклинание. А ведь это все еще мужчина!
— Я читала отчеты о восстаниях мужчин для труда в отдельных городах и деревнях. Я читала и о том, какой кровью эти восстания были подавлены, и как мальчики, оставшиеся в результате этих восстаний без крова и отцов, росли, взращивая в себе ненависть к Нанно. И я боялась — я не боюсь этого признать — я боялась, что рано или поздно появится мужчина, достаточно сильный, храбрый и стойкий духом, чтобы собрать вокруг себя других мужчин и поднять восстание, способное пошатнуть наш строй. Если бы Нанно, ведущая бесконечные войны с Сейбоном, оказалась в огне гражданской войны, ей вряд ли бы удалось выжить. Поэтому, когда я увидела Сиксеру, я решила, что он подойдет на роль символа. Станет фигурой, лицом мужчин, напоминанием о том, что систему не обязательно ломать пополам, что ее можно подстраивать под себя. Если мальчик из старого захолустья оказался в армии, стал уважаемой солдаткой, то и другие мужчины смогут это сделать. И не нужно крови. Я пойду навстречу. И я пошла — поэтому возник этот закон. Поэтому появились Свободные мужчины. Маленькими шажками можно перестроить общество, разрушительными ударами же его только разрушишь.
Алумри задумчиво покачала головой.
— Ничего бы не случилось, если бы вы не дали мужчинам власть и силу. При королеве Нанаде, может быть, пара мужчин и оказались чуть-чуть близки к трону и к власти, но по-прежнему сохранялся баланс силы. Одно неверное слово — и голова тех мужчин полетела бы с плеч.
Эльноид явно не понравились такие слова в адрес ее отца, но она сдержала свое возмущение. Тем более, что случилось что-то, чего не ожидала никто, даже Резези. Мелькнул белый дым на груди каменной Матери, и подвесной мост дрогнул под шагами Чабведы.
Она шла вперед, к судье и королеве, и стражницы, охранявшие Резези, должны были остановить ее, но отчего-то не останавливали; должно быть, слишком серьезный взгляд был у ее глаз, слишком ледяная решительность сквозила в каждом жесте. Да и как остановить старшую магею королевства с помощью алебарды? Шансы невелики!
— Я думаю, пришло мое время, — серьезно произнесла она, остановившись на небольшом отдалении от Резези и судьи. — Политику Свободных мужчин начала еще королева Нанада. Еще в ее времена начался перекос сил. Ни Резези, ни Сиксеру не были в этом деле первыми. Не станете же вы спорить с решениями легендарной правительницы?
— Ты сошла с ума! — воскликнула Алумри яростно. — Ее королевское величество Нанада не занималась ничем подобным!
Рука Чабведы дрогнула, но прежде чем она успела что-то предпринять, толпа выплюнула Катчу, и та повисла на шее возлюбленной, заливаясь слезами.
— Не делай этого! — вопила она, задыхаясь в своем крике, и пещеры отвечали печальным гулом на эти вопли. — Они убьют тебя, убьют, точно говорю! Прошу, не надо, подумай обо мне, подумай о нашем будущем... о нашей любви... я не хочу тебя потерять!
— И жить до самого конца во лжи и бесчестии? И позволить погибнуть еще одной женщине? — тихо переспросила Чабведа, с нежностью глядя на лицо Катчи, осторожно поправляя заколку в виде бабочки на розовых волосах. — Я так не смогу, я... жизнь бессмысленна, если проводить ее во тьме и лжи.
— Ты погибнешь!
Наверное, это было правдой, по крайней мере взгляд Чабведы казался настолько скорбным, что защемило сердце, но ее решимость не поколебалась; взяв Катчу за плечи, она осторожно оторвала ее от себя развернула и толкнула в сторону Сиксеру. Он понял все без слов и сбросил руку Нотри с плеча: Катча сделала лишь несколько неуверенных шажков вперед, и там Сиксеру уже перехватил ее, подвел к своему стулу, усадил, а сам остался стоять. Его собственные стражницы были слишком увлечены происходящим, чтобы остановить его, да и в целом ситуация развивалась таким образом, что никто уже не была уверена, стоит ли подчиняться Эльноид. А вдруг Чабведе удастся их переубедить, вдруг Резези снова обретет корону, и все сторонницы ее сестры будут наказаны?
Катча сидела в полном шоке, закрывала лицо ладонями и без конца шептала одно слово: "Погибнет, погибнет, погибнет"; Сиксеру пальцами прочесал ее волосы и тоже коснулся золотой бабочки — печального напоминания о днях в лагере, когда эти две женщины были счастливы.
Что Чабведа собиралась сказать? Кайливир и его художества? Филипп Мэй и его магия растений? Или кудрявый отец Резези, может быть, он тоже что-то умеет?
Все взгляды были уставлены на нее, все разговоры замерли, Эльноид от удивления открыла рот; и вместо того, чтобы тратить время на слова, Чабведа, старшая магея Нанно, положила ладонь на грудь и с легкостью сорвала с себя хоно.
Женщины ахнули, мужчины смертельно побледнели; Сиксеру сверху вниз скользнул взглядом по ее фигуре и все понял.
— Чабведа, ты... Чабведа...
— Четырнадцать лет назад наш отец встал во главе небольшого бунта и был убит, а наша мать, по понятным причинам, не желала нас знать, — говоря это, Чабведа улыбалась от уха до уха, но глаза ее оставались печальными. — Никто не стал бы кормить нас, а сами добыть себе пропитание мы были неспособны; именно поэтому мой старший брат, Кайливир, начал всем говорить, что я — его сестра. Так у нас был шанс попасть к кому-нибудь в приемные дочери и прожить хотя бы лет до восемнадцати, пока моя тайна не станет заметной; но по счастью еще тогда, в четыре года, во мне уже обнаружилась определенная магическая склонность.
— Вздор! — взорвалась Алумри. — Это ложь! Это обман! Такие, как ты, неспособны к магии...
Легкий взмах руки Чабведы заставил ее оказаться на полу, мощный вихрь растрепал ей волосы. Даже слепая почувствовала бы, что магическая склонность там присутствует — причем немаленькая.
— Поэтому, благодаря силе моей магии, нас заметила королева Нанада и приняла во дворец, где у меня была возможность обучаться. Она лично приносила мне книги, лично нанимала лучших учительниц и вкладывала огромные суммы в мое обучение. Вы можете подумать, что мы обманули ее королевское величество, скрыли правду... но разве можно обвести вокруг пальца такую мудрую и великую женщину? Само собой... ах, само собой, с первого дня нашей встречи и до дня ее смерти, все это время королева Нанада прекрасно знала что я... мужчина.
Некоторые мужчины упали в обморок от таких шокирующих новостей; среди женщин были как те, кто побагровела от гнева, так и те, кто скорее была удивлена, но не злилась, растерянно смотрела на своих спутников, мужей или сыновей, задаваясь вопросом: а не может ли и в нем тоже скрываться какая-то великая сила? Ведь Чабведа была поистине легендарной магеей, одной из самых талантливых за всю историю, героиней войны, авторкой нескольких магический трактатов — и все это она смогла несмотря на то, что ее кровь постоянно приливала к мошонке, а не к мозгу?
— Это ничего не меняет! — кричала Алумри, пытаясь схватиться за нить обвинения вновь, вернуть себе сосредоточенность. — Ты всех обманула! Тебя ждет казнь! Ты обманула королеву Эльноид, ты, бесчестная... Казнить ее! Сейчас же!
И тут произошло совсем уж неожиданное: стоило одной из стражниц с алебардами шагнуть вперед и замахнуться своим оружием, как Эльноид соскочила со своего места, схватила ее за руки, оттолкнула.
— Не убивай его! Это мой друг!
— Я твой друг? — выдохнул Чабведа растерянно.
— Вы не слышали? — хором с ним ахнула судья. — Это мужчина! Он вас обманывал!
— Я провела с Чабведой все детство! — воскликнула Эльноид, утирая слезы. — Мы играли в куклы, мы строили замки из маминых книг, мы спали в одной постели и подглядывали вместе за мужчинами для удовольствий через щель в покрове комнаты... да разве могла я не знать, что он такое?!
— Если знала — почему не приказала казнить меня? Почему не рассказала другим? — воскликнул Чабведа таким тоном, как будто злился, что его не раскрыли и не убили раньше.
— Другим? — тихо спросила Резези, напомнив о своем присутствии. — Кому другим, милый? Мы все знали... мама, я, даже некоторые женщины совета... Вы никого не смогли обмануть, в конце концов, хоно скрывает не так много, да и не так уж редко мы их снимали, пока были детьми...
— Но почему тогда меня никто не казнила? Почему все позволяли мне жить?
— Потому что мы любили тебя, — спокойно ответила Резези. — Потому что мы не хотели терять подругу, потому что мы не хотели терять могущественную магию, зародившуюся в твоем теле. В четыре года ты был могущественнее, чем некоторые взрослые магеи! Сиксеру попал в армию благодаря своему таланту, с тобой тот же случай, просто твоя история началась немного раньше. Но, как ты верно сказал, решение на твой счет принимала не я, а Нанада. Это мама заложила фундамент для этих изменений. Это мама... это мама считала, что ситуация должна измениться. Просто она боялась делать что-либо открыто. Просто она стеснялась своей любви к Филиппу Мэю и своей веры в Чабведу Лирей Вундри.
— Это... невозможно, — Алумри в отчаянии опустила руки. — Эмилия Найтхевен — пленница, не сбежала бы, если бы не переворот. Роль мужчин в обществе начала менять еще Нанада, и осудить сейчас Резези — значило бы осудить легендарную королеву. Что... что мне остается?
Она задала этот вопрос конкретно Эльноид, и Эльноид не смогла ей ответить; Катча, все еще сидевшая возле Сиксеру, шевельнулась, подняла глаза, и они взглянули друг на друга; в обоих взорах читался едва зарождающийся, но уже ясный огонек радости.
Резези выживет!
— Не имеет... не имеет значения! — воскликнула Эльноид. — Отойти!
Она плечом пихнула Алумри, повалила на пол Резези, растолкала перепуганных стражниц, коленом уперлась в спину сестры, не давая выпрямиться. Выхватила меч из ножен, занесла его высоко над головой, проревела не своим голосом:
— Я убью тебя, законно или нет! И я убью каждую, кто посмеет хотя бы усомниться в моем праве на престол! Я — буду — королевой!
Женщины смотрели на эту сцену в ужасе, не смея вмешаться; для большинства из них казалось совершенно невероятным, чтобы кто-то посмела напасть на действующую королеву. Это было ясно, как дважды два: королева неприкосновенна, королева превыше всего, и если кто-то сумел напасть на ее величество, то, наверное, она и не королева уже вовсе? Ведь как иначе? Ведь королева другая...
Сиксеру хотел рвануть вперед, но Катча его удержала, да и Чабведа повернулся через плечо, выставил руку, прося не двигаться. О чем это он? Что на них всех нашло? Неужели они не видят, Резези сейчас, Резези вот-вот...
Густые непослушные волосы окружали ее маленькую голову, касались пола, заплетались на концах в клоки; маленький черный ободок поблескивал в глубине кудрей. Эльноид стояла над ней, упираясь коленом в спину, высоко над головой занеся руки, ревя от гнева; Резези медленно повернула голову и посмотрела вверх. Сердце пропустило удар.
Меч ударился о камни.
— Не могу... я не могу! — в отчаянии кричала Эльноид, заходясь плачем и рвя на себе волосы. — Я так долго шла к этому! Я так долго готовилась! Я так к этому стремилась! И теперь — теперь я — теперь я не могу! Опять!
— А могла бы стать королевой, — тихо, но четко произнесла Резези. — Один взмах меча — и ты королева.
Эльноид вперила в нее обезумевший взгляд.
— Я королева! Королева, да? А ты — ты, ты, ты — ты моя сестра! Сама знаешь! Я не могу!
Катча обмякла на стуле, и пришлось уложить ее на пол, но тут же подоспел Чабведа, попытался привести девушку в чувства, взмахнув рукой с магическим импульсом над ее лицом; принцесса и королева Нанно смотрели друг на друга и, кажется, обе плакали.
— Ты забрала у меня маму! — рыдала Эльноид, хотя стыдно было поднимать такие вопросы перед лицом всей столицы. — Мама все время с тобой ездила, была в походах, только о тебе и заботилась... а я...
— Это не мама ходила в походы со мной, это я ходила с ней! Я была наследницей, я должна была обучаться! — парировала Резези. — Да за все наши совместные годы королева Нанада ни разу не поцеловала меня на ночь, а тебя, черт возьми, она зацеловывала при встрече так, как будто съесть хотела! Все ее мысли были о тебе, Эльноид, все ее заботы были о тебе, и все ее сердце вы с твоим отцом поделили поровну — а мне там не осталось места!
— Но ты была рядом с ней!
— Я была рядом с ее телом, но не с ее любовью.
— И ты позволила ей умереть!
У Резези перехватило дыхание.
— Да ты! Да она! Да это был несчастный случай! Она заразилась из-за походов в Верхний мир!
— Верхнего мира ведь не существует!
— Твой сарказм сейчас неуместен, — Резези поднялась в полный рост, и хотя она была на полторы головы ниже младшей сестры, сейчас невозможно было не проникнуться величием ее фигуры. — Королева Нанада умерла от болезни! Умерла от желания приблизить Нанно к государствам Верхнего Мира. И именно поэтому Эмилия — да, да, шпионка Эмилия — вообще отправилась в свою миссию! Мама заложила фундамент для всего этого кошмара, мама им о нас рассказала...
— Не смей... о ней... так...
— Но это правда! И нет сомнений, она так часто выходила на поверхность для того, чтобы порадовать Филиппа, чтобы взглянуть на его родину... А теперь все пропало! Все наши тайны, все наши сокровища протекли в Верхний мир вместе с Эмилией Найтхевен...
— И кто в этом по-твоему виновата?
Резези ступила ближе к сестре, схватила маленьким кулачком ее за хоно и так сильно дернула, что принцесса едва устояла на ногах.
— Если бы не твой переворот, она бы не сбежала! Я не отпустила бы ее. Я остановила бы...
— Ты влюбилась, как девчонка!
— Я влюбилась, это верно, но за свою любовь я готова понести наказание. Наказание, соответствующее моей вине. А ты, мятежница, ты, готовая убить единоутробную сестру, ты, приревновавшая давно почившую мать — какого наказания ты достойна?
Испуганный шепоток пробежался по толпе — очевидно, принцессе не жить. Не жить и совету, поддерживавшему ее во всем, и вообще всем женщинам, лояльным к Эльноид. Сколько крови будет пролито! Сколько жизней исчезнет в пламени королевской мести...
— Пожалуйста... ты не можешь, — прошептала Эльноид.
— Думаешь, я тоже не смогу убить сестру? Ха! Ты заставила меня просидеть все эти месяцы взаперти, ты навредила моей подруге, ты, в конце концов, издевалась над Сиксеру, моим товарищем! Пусть твой же суд и рассмотрит твои прегрешения, и уже не я, а палачея убьет тебя!
— Пожалуйста, — Эльноид вцепилась в ее запястье обеими руками. — Я прошу тебя, Резези... Резези... пожалуйста, я должна сказать... понимаешь, я... я жду ребенка.
Лицо Резези вытянулось и побледнело.
— А какое мне дело...
— Ребенка Сиксеру.
Сиксеру захотелось провалиться сквозь землю. Чабведа мрачно на него посмотрел:
— Не знала... не знал, что вы так сблизились.
— Я здесь ни при чем! Это не я! То есть... — Сиксеру в ужасе схватился за голову, пытаясь успокоить бушующий в ней рой мыслей. — Это твой брат, между прочим, это его вина! Он принес мне какую-то еду, а после я уснул и проснулся без одежды...
— Ах, понятно... красный корень. Точно, я же сам научил его, как надо готовить афродизиак, — Чабведа меланхолично улыбнулся. — Видно, как высоко тебя ценят. Каждый кусочек очень дорого стоит...
— Не издевайся надо мной!
— Прости, я просто стараюсь не расплакаться. Это даже не преступление по нашим законам. Элли была в своем праве...
Сиксеру метнул отчаянный взгляд на Резези; та смотрела на сестру, но почувствовала его взор, усмехнулась презрительно:
— Это не преступление по нашим законам, верно, но на мою дружбу принцесса Эльноид может больше не рассчитывать.
И неожиданно для самого себя Сиксеру произнес:
— А я?..
Стражницы согнулись над стонущей в истерике Эльноид и перестали следить за королевой; Резези быстро приблизилась, оглушила горячим взглядом, упала на его грудь:
— А ты всегда будешь моим лучшим другом.
Чабведа и Катча переглянулись тоже, и магея наклонился к возлюбленной, вынул из ее волос драгоценную бабочку, ногтями вытащил маленький розовый кристалл из ее крыла и подошел к Резези; она сперва напряглась, выпрямилась, уставилась вопросительно, а затем покорно склонила голову, и кусочек розового кристалла завис над магнитным ободком.
— А ты всегда будешь нашей королевой, — произнес он ласково. — И другой королевы мы не ждем.
Сперва настала тишина, женщины молчали, переваривали, приходили в себя; а затем генералея Нотри вышла из-за спины Сиксеру, приблизилась к Резези и грубо вырвала из петлицы своего хоно кристалл мечницы, чтобы водрузить его на ее голову тоже.
— Казни меня, если посчитаешь нужным, — произнесла она мрачно. — Казни меня, ведь в жизни не смогу смириться с новыми порядками и законами. Но — и я сейчас совершенно серьезна — отныне я клянусь тебе и только тебе в вечной верности.
Эльноид заливалась слезами, прижимаясь лицом к канатам моста, а женщины все подходили и подходили к Резези, украшая ее голову кристаллами, пока не собралась целая корона. Маленький розовый кристаллик Катчи затерялся в этой куче, и Сиксеру сам, руками, залез в кристальный ряд и передвинул его вперед, вперед всех остальных.
— Королева четырех войск, королева наших тоннелей, наших рабочих и наших умов, — произнес он очень нежно. — Но главное: наша подруга.
И ее горячий взгляд был ему наградой.
Настало время решить, что будет с Эльноид. Казнить ее прямо сейчас означало бы убить и невинное дитя — если оно действительно было в ее чреве — и на это никто пойти не решалась. Не может быть вины дочери в том, что совершила ее мать, как и в том, в каком насилии она была зачата.
— Когда твоя ребенка родится, не забудь поблагодарить ее от всего сердца, — серьезно произнесла Резези, с презрением глядя на сестру. — Она продлит твою жизнь примерно на год. Я решу твою судьбу после родов.
— Я... я думаю, у нас будет сын, — Эльноид разглядела Сиксеру в толпе женщин и смотрела теперь только на него. — Я обязательно расскажу ему о том, какой великий, могущественный и храбрый у него отец.
Сиксеру отвернулся и смотрел на каменную мать дворца, слушать это чудовище ему было противно.
— А ты, наверное, хочешь вернуться домой, — мягко произнесла Резези, даже позволив себе при всех обнять его за локоть. — Я тебя понимаю. И по отцу ты наверняка скучаешь...
Прежде он этого не чувствовал, но стоило ей упомянуть отца, как сердце Сиксеру сжалось от тоски.
— Да, я... кажется... очень скучаю, — признался он. — Но я не хочу оставлять тебя, Рези. Сейчас тебе может быть непросто...
— Я была королевой и до этих событий, так что ничего не изменилось, — улыбалась она. — Не переживай, дорогой. Ты свободен — теперь по-настоящему свободен. От нас всех...
Ничего не изменилось? А Чабведа?
— А Ча... хм, как тебя теперь называть? — Сиксеру вопросительно взглянул на магею. — У тебя есть настоящее имя?
— Если под настоящим ты имеешь в виду "мужское", то да, когда-то оно у меня было, — он держался поближе к Катче и старался не отпускать ее руки. — Но я уже его не помню. Мне было всего четыре года, когда я стал Чабведой. Так что я предпочту Чабведой же и остаться.
— Но это... женское имя.
— Имя — это просто слово, оно само по себе пола не имеет, — возразил он.
— Значит, слова не важны?
— Я думаю... все же есть некоторые обозначения, которые я хотел бы изменить, — улыбался он. — Но мы с Рези обсудим это позже. Правда?
— Правда, — согласилась та и добавила: — Советница Чабведа.
Это было неожиданное, но логичное назначение; ясно, что за свои старания Чабведа просто обречен войти в совет. Но неужели в совет в самом деле войдет мужчина? Вот так официально?
Генералея Нотри неприязненно фыркнула, но промолчала — и за это ее уже можно было уважать.
— Советница Чабведа, — повторил Сиксеру нежно. — Чудесно звучит! Ах, мне не терпится рассказать обо всем папе...
— Значит, все же уезжаешь, Сиксеру?
Он уже открыл рот, чтобы ответить положительно, но не успел; с криками и ругательствами прямо к ним через толпу пробирались две фигуры.
— Пропустите! Да пропустите же! Ах, что это такое! — Кайливир орудовал локтями и пихал даже женщин, игнорируя их недовольное ворчание. — Это очень срочно! Это очень важно!
Помимо хоно на нем так же был плащ с капюшоном, явно способным прикрыть как следует лицо, а через плечо он перекинул мешочек с вещами — очевидно, собирался в далекий путь, и возвращаться не планировал. Позади него, держа его за руку, шел еще один мужчина, одетый чуть более бедно, усталый с виду, но по-прежнему очень красивый, несмотря на возраст; у него были длинные серебристо-белые волосы и добрые зеленые глаза.
Толпа расступилась, пропуская пришедших к королеве, и Кайливир остановился на почтительном, но близком расстоянии от нее.
— Вот, — выдохнул он тяжело. — Пожалуйста... послушайте, что он скажет.
Сиксеру ахнул, не веря своим глазам.
Перед ним стоял его отец.