Путешествие продлилось около недели — им пришлось пересекать поля, леса, реки и горы, чтобы добраться до Когурё. Один раз дождь заставил колёса повозки увязнуть, пришлось повозиться и помогать вытаскивать своё средство передвижения из грязи, а потом отмываться самому в реке и стирать свою одежду — нельзя же ехать совсем неряхой; ближе к границе на них напали бандиты, и Тэхёну пришлось взять в руки лук и стрелы, чтобы добраться в целости и сохранности. Хотя повозку сопровождали и стражники Пэкче, и люди Когурё, их было не так много, вместе с Тэхёном всего семь человек. В дороге Тэхён уже тосковал по семье, задавался вопросами о том, каково ему будет жить дальше, сочинял стихи, но преимущественно просто молча сидел в своей повозке. Да и о чём ему было поговорить со своими сопровождающими? Он не сыскал сочувствия у безжалостной интеллигенции, вряд ли солдаты, все альфы, проявят к нему больше понимания.

— Что я наделал? — спросил себя Тэхён, когда они переступили границу Когурё, а затем сформировал строчки. — Семью и родину оставив, за чем приехал я сюда? Сбежать, вернуться, или сгинуть — везде найдёт меня беда…

Возможно, он ещё мог избежать позора, накинув петлю на шею, но на самом деле позор пугал его меньше, чем смерть. Вдобавок, Тэхён был слишком любопытным.

Стоило им пересечь границу вместе с горным перевалом, и пейзаж изменился. Воздух запах морем, его волосы завились, и вместо полей вокруг появились рисовые террасы. Дорога запетляла, и среди бурно растущих сливовых деревьев Тэхён увидел море. Это был первый раз в жизни, когда он увидел море, а потому долго не мог оторваться от россыпи зеленых, как бериллы, островов в мерцающей дымке, поднимающейся от воды, сначала в рассветной мгле, а затем сияющей под палящими солнечными лучами. Даже с высоких гор было видно мелкие точки кораблей и лодок, отправляющихся торговать или рыбачить, и это живое и яркое побережье тянулось на многие и многие мили. Когурё было действительно огромным — сколько ещё было городов на островах, сколько ещё песчаная лента бежала вдоль моря, сколько ещё лодок отдыхало в гаванях?

Даже на привале у гремящей горной речки Тэхён выбрался из повозки, чтобы сесть на обрыве и посмотреть на яркую россыпь островов в бескрайней воде — это пространство и пугало его, и завораживало своей красотой.

— Вам нравится наша страна? — на хорошем пэкче спросил солдат Когурё, принёсший ему еду.

— Это невероятно зачаровывает, — бездумно ответил Тэхён, а затем, к видимому удовольствию своего сопровождающего, сложил несколько строк на корейском, потому что слова так и порхали внутри него, и он не мог удержать своё волнение внутри.

По мере приближения к городам, снова появились поля, но куда меньше тех, что были на равнинной площади Пэкче. Здесь было много фруктовых деревьев, дававших тень и плоды, много террас, а само Когурё торговало рыбой, кораблями, жемчугом, шёлком и искусными работами местных мастеров: ювелиров, чеканщиков, резчиков, художников и многих прочих. Здесь зимы были тёплыми и народ не знал холода и снега, дети бегали, едва прикрытые одеждой, босые, зато с запястьями и лодыжками, украшенными браслетами. Одежда была свободной и яркой, похожей на одеяния Пэкче, но более нарядной и не такой плотной и многослойной, зато украшенной росписью цветов, птиц, драконов, тигров и небесных созданий, золотых узоров, с нефритовыми и перламутровыми подвесками, с алыми и золотыми кисточками, причем похожую одежду носили и женщины, и альфы, и омеги, словно соревнуясь друг с другом, у кого будет ярче. В противовес одежде прически были куда проще: ни узлов, ни косиц, ни множества шпилек, но Тэхён мог различить знать по коронкам на голове, сидящим на собранных пучках волос, либо по гребням в высоком хвосте.

Ему вдруг стало неловко за свою простую и белую, словно саван, одежду, казалось, здесь бурлила жизнь, а он ехал, простоволосый и скромно одетый, словно на собственные похороны, и из украшений у него была только нефритовая подвеска отца, ни в какое сравнение не идущая с изысками мастеров Когурё — на ней только было выгравировано фамильное имя и покрыто золотом, как и должно было быть.

Когда повозка подъехала к порту, пришло время прощаться с Пэкче окончательно. До острова-столицы Тэхён должен был доехать уже только в сопровождении местных, на корабле.

Парусное судно, что должно было повезти его, очаровывало. До этого он видел только речные джонки и рыбацкие лодки, а этот парусник, хоть и не был огромным, все же был в десятки раз больше, с расписными парусами, сейчас собранными, и с резной кормой, раскрашенной в яркие цвета. Тэхён поблагодарил своих сопровождающих, и, пока солдаты Когурё перетаскивали сундучок с его вещами, заметил, что местные собрались вокруг небольшой толпой и бурно обсуждают его прибытие, машут ему руками и смеются. Тэхён не слышал, о чём они говорили, и не был уверен, рады ли они ему на самом деле, но на всякий случай тоже неуверенно помахал, чем спровоцировал ещё более бурное приветствие. Смутившись, омега прикрыл лицо рукавами своих одежд и поспешил укрыться на корабле, вызвав ещё и смех солдат.

— Осторожнее, — один из воинов Когурё поймал его за локоть, когда омега, оступившись на трапе, чуть не полетел в воду. Тэхён ойкнул, поспешно отстранившись от чужого прикосновения. Будет нехорошо, если к нему будет прикасаться другой мужчина перед тем, как его возьмут в гарем, поэтому омега устремился вперёд, даже не зная толком, куда идёт, и очутился на палубе, посреди суетящихся матросов.

Как бы он ни был холоден и собран, он больше не был в холодном зале управлений, среди чиновников, таких же, как он, он был среди незнакомых людей в неизвестном и достаточно пугающем месте, и суета вокруг заставила его на мгновение поддаться панике. Тэхён вскинул руки, закрывая своё лицо рукавами от солнца и от лишних глаз, пытаясь успокоиться, и замер на месте.

— Пойдёмте. Я отведу вас в вашу каюту, господин, — раздался рядом голос того солдата, что говорил на языке Пэкче.

Тэхён медленно опустил рукава, всё ещё прикрывая нижнюю часть своего лица, и кивнул.

— Пожалуйста, только не касайтесь меня, — попросил он. — Меня не должен трогать другой мужчина.

Этот ответ, кажется, удивил и позабавил солдата, тем не менее, он с уважением отнесся к просьбе Тэхёна и без лишних прикосновений довёл его до каюты.

В каюте его укачало, поэтому он лёг на койку и забылся беспокойным сном, мысленно проклиная тот момент, когда он попался на глаза императору Когурё, самого императора Когурё и своих злобных бывших коллег.

К его удивлению, на выходе его встретил роскошный паланкин — из резного дерева, чёрного, как уголь, с алыми газовыми занавесями с жемчужной окантовкой, тянущей ткань вниз, с десятью носильщиками с обнажёнными руками, сильными и бугристыми, словно корабельные канаты, с глашатаем на белоснежном жеребце, десятью музыкантами и десятью танцовщицами-акробатками — настоящая процессия! От удивления Тэхён раскрыл рот, позабыв о приличиях. На острове вокруг пристани уже собралась толпа народа, суетливые торговцы уже продавали всем цветы и леденцы, бумажные фигурки и фонарики, и множество разных других мелочей. Танцовщицы бегали и порхали, словно феи, заставляя свои одежды парить по воздуху за собой, и развлекали всех фокусами, музыканты наигрывали мелодии вразнобой, веселясь, и Тэхён уловил нотки южной музыки.

— Что это? — спросил он у солдата.

— Это ваша процессия. До дворца вы проедете в паланкине, и вам воздадут необходимые почести, — объяснил тот.

— В самом деле? Зачем?

— Вы ведь едете к Его Императорскому Величеству, — словно само собой разумеющееся, пояснил солдат, и Тэхён подумал, что, верно, не могли его до дворца доставить в какой-нибудь тарантайке, это действительно было несолидно.

— А почему столько людей… — пробормотал он, неосознанно прикрывая своё лицо рукавами.

— Чтобы поприветствовать вас.

— Зачем?

— Они слышали, что вы очень полюбились Его Императорскому Величеству, конечно, они рады вас видеть. К тому же, вы юноша редкой красоты.

— Довольно, — Тэхён покраснел и торопливо юркнул в паланкин. В последний раз он подобные речи слышал лет в шестнадцать, и то от отца — его длинные пепельные волосы были предметом зависти многих девушек и омег, редко у кого были такие, но затем он сдал свой первый экзамен, и после этого Тэхён начал убирать волосы под головной убор, на носу носить очки с толстыми линзами-пустышками, а лицо продолжал прикрывать широкими рукавами — на государственной службе красота не принесёт ничего, кроме разве что неприятностей. Теперь его волосы были ничем не прикрыты, а в очках больше не было толку, только привычка прикрывать лицо от излишнего внимания осталась, но куда теперь ему деться? Ему больше не слиться с толпой в одинаковых чёрных чиновничьих одеждах.

Забравшись в паланкин, Тэхён только осторожно отодвинул едва ли скрывавшую что-то занавесь, чтобы снова взглянуть на толпу, и паланкин тронулся, мягко качнувшись вверх. Тэхён подался вперёд, и его лицо целиком высунулось из окна, и ему пришлось схватиться руками за резную раму, чтобы не вывалиться наружу, подобно тряпичной кукле. Его волосы рассыпались по плечам, его растерянное лицо, не прикрытое ничем, предстало перед сотнями пар глаз, и он вспыхнул, не зная, куда деть себя. Толпа возликовала, и среди криков Тэхён смог различить на корейском языке:

— Красавец учёный! Красавец поэт! Красавец учёный! Красавец поэт!

Тэхён поспешил убраться внутрь и тут же накрыл лицо рукавами по самый нос, хотя теперь уже было без толку.

— К любви народной вовсе не привык,

Здесь мне даруют ласковые жесты

А на отчизне только злой язык

Укажет мне моё омежье место

Но на чужбине вряд ли будет мне милей

Кто знает, свижусь ли с семьёй моей… - пробормотал он себе под нос.

Оправившись, омега снова приоткрыл занавесь, чтобы посмотреть на столицу одним глазком. Толпа выстроилась в огромный коридор по главной улице, и шум и крики сначала оглушили его, но постепенно он привык, вспомнив, что тут его никто не знает, он смелее подался наружу и принялся махать людям, что так приветливо улыбались ему и даже залезали на крыши и высовывались из окон, чтобы хоть одним глазком увидеть заграничного жениха. Они явно старались произвести впечатление — все было нарядным и украшенным, на воротах были вывешены цветы и ленты, флаги и венки. Все здания были украшены красочными глазурными плитками с узорами из морских волн и облаков, на изогнутых вверх крышах тоже были изображены искусные цветы, вниз свисали стеклянные и металлические колокольчики, изукрашенные росписью или искусной ковкой. Хотя здесь не было высоких зданий, как в Пэкче, Когурё была обширной страной на островах, и потому каждый дом здесь напоминал небольшой дворцовый комплекс, да и что ещё говорить — столица! Тэхён высунулся ещё немного и смог увидеть императорский дворец — тот единственный был в два этажа, возвышающийся на обитых металлом каменных сваях прямо из океана. Изогнутые вверх крыши сверкали, плитка была подобна чешуе морского дракона, а палаты императора были словно чудище, поднимающееся из глубин моря. Выстроенные из того же чёрного, как уголь, дерева, палаты бы казались обугленным замком, если бы не обилие красных и пурпурных полотен и знамён с письменами шествующей эпохи. Казалось, это пёстрое и огромное чудище сейчас просто проглотит их процессию, и Тэхён ощутил смесь страха с возбуждением.

— Братец, братец! — услышал он и повернулся на звук. Рядом с паланкином бежал подросток лет тринадцати, с волосами, забранными в высокий буйный хвост, босиком, в широких брюках и жилетке на голую грудь. Ребёнок трусил рядом, поспевая за носильщиками, что, казалось, не обращали на хулигана никакого внимания.

— Братец, ты же выходишь замуж! — бойко выкрикнул подросток. — Почему на тебе только белое?

Тэхён хихикнул, на мгновение позабыв обо всём и умилившись непосредственности ребёнка.

— Я ведь учёный, у меня нет красивых нарядов, — пояснил он на корейском. Услышав родную речь, подросток пришёл в полный восторг и тут же пообещал:

— Как выйдешь замуж за нашего братца, знаешь, сколько у тебя будет красивых одежд? Во-о-о-от столько! — он принялся размахивать руками.

— Как тебя зовут? — спросил Тэхён.

— Чондже!

Имя для омеги, подумал он, и скосил глаза на одежду мальчика, едва прикрывающую его тело. Наверное, здесь так принято.

— Меня зовут Тэхён, Ким Тэхён, — сказал он. — Приятно познакомиться!

— Ух ты! Ким — это как золото? — спросил Чондже.

— Да, вот, смотри, — Тэхён показал свою подвеску. — Так пишется моя фамилия.

— Ух ты! Правда, золотая! — восхитился подросток, на ходу трогая нефритовое украшение. — Ничего, братец, у тебя будет ещё знаешь сколько украшений? Во-о-о-от столько!

Тэхён рассмеялся, но уже не так весело. Да, едет он в императорский дворец, гол как сокол, ни кола ни двора…

— Держи, братец! — Чондже выудил у себя из-за пазухи небольшую жемчужную подвеску и отдал её Тэхёну. — Это мой тебе подарок!

— Спасибо, она очень красивая! — поблагодарил Тэхён. — Но разве родители тебя не будут ругать за то, что ты раздаёшь дорогие вещи?

— Не будут! — гордо воскликнул подросток. — Это я сам сделал! Мы с ребятами ныряли за жемчугом, и кто достанет самую красивую жемчужину, тот подарит её тебе! Знаешь, кто достал самую красивую? Я достал!

— Ты правда сам это сделал? — удивился Тэхён, пристальнее разглядывая подвеску: жемчужина была вставлена в кованую розеточку с красной кистью и подвешена на витой шнурок.

— Но розетку мне помог братец сделать, — признался омега, и, не успел Тэхён отдать ему подвеску обратно, как сильная рука вдруг подхватила Чондже и подняла вверх. Омега довольно и радостно взвизгнул, и Тэхён увидел, как солдат, что говорил на пэкче, нагнулся вниз, чтобы перехватить подростка поперёк пояса и усадить в седло перед собой.

— Не докучай нашему гостю, — пожурил омегу воин. — У него ещё много дел сегодня.

— Братец! — воскликнул Чондже. — Надень мою подвеску на свадьбу! Она принесёт тебе удачу!

— Надену обязательно, — Тэхён улыбнулся и помахал ему, залезая обратно в паланкин. Тяжесть на душе немного отпустила, и он положил подарок ребёнка в ту же шкатулку, где лежала его нефритовая подвеска.

Через некоторое время они прибыли во дворец. Тэхён мог услышать шум моря, и это взволновало его ещё сильнее, чем раньше. Когурё слишком отличается от Пэкче, он многое знает, но знает ли он местную культуру, местные обычаи? Да он даже лица своего будущего господина не запомнил! Как он будет здесь жить? Что, если он не сможет унижаться по требованию, что, если шорох волн больше не даст ему заснуть? По сравнению с Пэкче, с его домом, где в его комнате тикали напольные часы, где изредка можно было услышать шум прибытия поезда, где за окном цокали подковами лошади в повозках, а дома были каменными, а не деревянными, это было слишком другим. Запахи, звуки, цвета, люди, всё здесь было другим, словно садовый цветок вдруг засунули в тропический лес — вот, как Тэхён себя чувствовал.

С тихим стуком паланкин опустился вниз, и кто-то легко стукнул по дереву:

— Господин Ким, вы можете выходить. Мы прибыли.