– Ты не сможешь переубедить меня в моей правоте.

– Он мужчина твоей мечты!

– Он теоретик!

– Так совпало.

Доктор Се хмыкает, опуская взгляд в кружку с коричным эспрессо. Они с Цинсюанем расположись на летней веранде, заняв один из свободных столиков. Тот оказался матовой деформированной пластиной на тонкой витой треноге и уверенно метил в топ всеобщих любимцев. Можно было не сомневаться – через месяц-другой предмет интерьера найдет себе нового, полноправного владельца. Вся мебель здесь была курсовыми и дипломными проектами студентов факультета изящных искусств и дизайна, а потому появлялась в пространстве и исчезала из оного совершенно спонтанно.

– Только не говори мне, что собрался узнать его поближе. Если ты собираешься заводить с кем-то отношения, то мне, – Цинсюань взмахивает руками, в притворном ужасе широко раскрывая глаза, – обязательно придется серьезно задуматься о собственном деликатном положении!

– Ты же говорил, что больше никогда не окажешься в этом изнуряющем пережитке барочных традиций, – Се Лянь подпирает подбородок рукой, меняя интонацию к концу фразы на сокрушительно-драматиную.

– Очень смешно, – Цинсюань копирует выражение лица собеседника, заставляя того действительно фыркнуть от смеха. – А я ведь даже не знаю, сколько ему лет!

– Ему?

– Приехали...

Певчие птицы шумными стайками проносятся мимо разморенных приятным теплом людей, курчавые облака медлительно сплетаются в танце с клонящимся к западу солнцем. Совсем скоро на арктогею опустится тонкий затейливый шёлк долгожданного лета.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀•••

Они сидят под пышной кроной векового клёна, в тени его разлапистых ветвей. Мужчины цитируют друг другу отрывки из чужих работ, усердно подражая манерам авторов тех фраз, что приходят им на ум мгновениями ранее.

– Он, как и многие декаденты, наложил на свои тонкие и презрительные губы камею с лицом Гарпократа. Всего вернее было видеть в этой идеальной любви только потребность души, порыв неугомонного сердца и вечную тоску несовершенного, стремящегося к безусловному.

– Прециозно донельзя.

– Кто бы говорил.

– Вы бы написали схоже, – доктор Хэ слегка подаётся вперёд, сокращая расстояние между ними.

– И не вам меня судить, – профессор Ши неспешно наклоняется в ответ, давая визави последнюю возможность отстраниться.

Хэ Сюань изучающим взглядом скользит по его лицу, то и дело мимолётно перебирая пальцами по каменной скамье. Он прикрывает глаза, и его губы шевелятся так, будто последние доводы извечно правого разума рушатся о невозможно мягкие черты лица.

Доктор Хэ никогда не стремился овладеть искусством контроля физического проявления эмоций, ему всегда хватало ментального. Что бы ни случилось, рациональное начало превалировало в его сути, за что профессор Ши не раз поддразнивал его, нарекая то Корнелем, то Расином. И вот, в конечном счёте, именно он стал причиной падения законов Французской академии,

Ши Цинсюань.

Хэ Сюань открывает глаза.

Он обречённо выдыхает, невесомо касаясь мизинцем чужого виска, и говорит полушепотом, проваливаясь в гласные на терпкий восточный манер:

– Creo que es increíble lo que estás haciendo... ¿Qué me estás haciendo?

Сердце Цинсюаня бьётся быстрее, срываясь в карьер, и он решается первым, встречая чужую решимость на полпути в бездну. Поцелуй растворяется во вкусах вишни и мяты, пряными гаммами в нем звучит сладость павших бастионов. Цинсюань с упоением зарывается пальцами в волосы Хэ Сюаня, играет с мягкими прядями, пока широкие, холодные даже в такую погоду ладони стекают по шее, одним только своим присутствием играя с его обнаженной душой.

Тет-а-тет во всех возможных трактовках, они прижимаются друг к другу лбами, переводя сбившееся дыхание. Их переплетающимся мыслям вторит молодая листва, и танец ее, ведомый златоглазым Зефиром, поразительно схож со звуком приглушенных рукоплесканий.