– Тогда все ещё более странно. Результат появляется, когда есть дефект в методологии, важная информация используется небрежно и неправильно устанавливается контроль, так?
– Так.
Хэ Сюань в мимолётной задумчивости переплетает их пальцы и Цинсюань отчаянно подавляет в себе желание прийти на предстоящее занятие с внушительным опозданием.
– Значит ли это, что мы приняли что-то как данность?
– У нас не так много вариантов.
– Вы как всегда оптимистичны.
– Сочту за комплимент.
Мимо них проносится группа студентов, очевидно не успевающих перекусить, обсудить последние новости, покурить и на пару одновременно. Профессор Ши кидает тоскливый взгляд на наручные часы.
– Мне пора. Нужно занести копии отчётов Вень-сюну. Лёгких пар, mi mar. Буду ждать тебя в восемь у Хрустальных ворот, – на одном дыхании выпаливает Цинсюань и исчезает, ловко лавируя в хаотичном людском потоке.
– Договорились, – Хэ Сюань почти привык к тому, как искусно su viento умеет сливаться с внешним миром. Почти.
Цинсюань ведёт двумя пальцами под линией челюсти, считает сорвавшийся пульс. Ни в одних отношениях его тело не реагировало так на банальный тактильный контакт. Наивно полагая, что ему суждено с лёгким сердцем пройти по стопам премилой Бавкиды, он напрочь забыл о собственной склонности испытывать постоянный голод чувств и ума. Реальность же, яркими вспышками желания подсвечивающая каждое прикосновение su mar, служила ему о том беспощадным напоминанием.
– Это что?
– Пистолет. Ноги вместе, лицом в пол.
Цинсюань открывает дверь, едва сдерживая смех. Он с умилением наблюдает за людьми, природу взаимоотношений которых никогда не устанет приводить в пример особенно непонятливым студентам. Для объяснения феномена родственных душ в частности.
Чего стоит один только случай в марте прошлого года! Чжоу-сюн тогда только вернулся из длительной командировки, и решил обрадовать мужа, заявившись к тому прямо посреди семинара. Аудитории же была предоставлена невероятная возможность лицезреть блестящий пример последовательного стихосложения.
– А это тогда?..
– А это я очень рад тебя видеть.
– И как тебя вообще на охранном посту пропускают?
– У них нет достойного оружия против моего природного обаяния.
Цинсюань нарочито громко вздыхает – большой перерыв подходит к концу.
Чжоу Цзышу коротко прижимается губами к виску Вень Кэсина, а затем неспешно встаёт, одергивая и застегивая пиджак. Прежде, чем агент покидает кабинет, они с профессором Ши обмениваются понимающими улыбками. Профессор Вень довольно щурится вслед, оценивающим взглядом скользя по подтянутому телу в темно-синем брючном костюме.
– Твой супруг...
– Мой супруг, – отвечает профессор Вень низким, урчащим голосом. – Кстати о нем...
Цинсюань приходит на собственную лекцию спустя ровно пятнадцать минут после ее начала.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀•••
– Я настроен крайне серьезно!
– Тогда зачем ты родился с таким лицом?
– Лао Се, вот кто бы говорил!
– Тебе не нравится мое лицо? Это ещё и лицо моего кузена!
– Ты никогда не позволишь мне забыть об этом, верно?
– В мире нет ничего непоправимого. Глупцы всегда найдут, чем занять свой ум. Тем более, что без того случая...
– А-Сюань, профессор Се меня обижает!
Доктор Хэ замирает над внушительной стопкой студенческих распечаток. Su viento впервые называет его так вне... определенного контекста. Очень определенного контекста. Цинсюань тем временем вдохновенно продолжает:
– Ну ошибся один раз, ну подумаешь! Там было темно и душно, и вообще, ты помнишь, сколько я тогда выпил? Вот и я не помню. Я же не виноват, что вы с достопочтенным господином Ци так похожи!
Хэ Сюань мысленно делает себе пометку узнать потом, о чём именно сейчас идёт речь. Всё-таки обсуждаемая ситуация не может не интриговать. Он поворачивается лицом к профессорам. Цинсюань подлетает ближе, мягко целует его в щеку и прячется за спину, пугливо выглядывая из-за плеча.
– Не знаю, что нужно сделать, чтобы действительно тебя обидеть и, полагаю, профессор Се никогда не преследовал данной цели, – он слегка хмурится, сжимая руку su viento на своем плече. – Однако вынужден поверить тебе на слово и смертельно оскорбиться в ответ.
Се Лянь прыскает, многозначительно выгибая бровь. Его телефон коротко вибрирует и профессор выпрямляет указательный палец, дважды проводит им по кругу, касается щеки и плеча. Цинсюань надменно цокает, жестом прогоняя друга, и тот, жеманно отмахнувшись, удаляется, прикрывая за собой дверь.
А дальше все как в тумане.
Рука ударяется о руку, когда они одновременно разворачиваются друг к другу, легонько сталкиваясь носами. Цинсюань смеётся в поцелуй, сплетая пальцы в тугой замок на чужой талии, и Хэ Сюань довольно и низко стонет, чувствуя, как его притягивают ближе.
Цинсюань смирился с тем, как сильно нуждается в тактильном контакте с su mar, Хэ Сюань же до сих пор предпочитает просто делать. Обо всем этом он определенно подумает позже.
Цинсюань тянет его к широкой софе, бедром задевая металлический органайзер. Карандаши и перьевые ручки отбивают по полу отрывистое стакатто, градом скатываясь с края стола.
Или не подумает. Возможно su amante слишком хорош для того, чтобы у Хэ Сюаня оставалось время на какое-то там подумать.
– Mi mar, если мы будем продолжать в том же темпе, то я за себя не ручаюсь, – отрывисто шепчет Цинсюань, покрывая поцелуями разлет острых ключиц.
Он широко мажет языком по шее, собирая солоновато-горький привкус с бледной кожи, и ласково смыкает губы на мочке уха.
– Последнее, чего я хочу сейчас – твоего поручительства, mi fácil, – Хэ Сюань ведёт подбородком, открыто подставляясь прикосновениям su viento, и его голос становится ниже, в нем сандаловыми цветами раскрывается шероховатая хрипотца.
Цинсюаню редко удается услышать ее, и сейчас его откровенно ведет. Он тонет в этом благозвучии чистого желания, задыхается в темных водах порочного восхищения. Его грудь пронзает кристально чистым осознанием: это он заставляет su mar быть таким. Несдержанным, просящим, отдающим на вкус девятым валом, ложащимся на слух рваными мазками цвета мазутного кобальта.
Хэ Сюань тихо охает, когда su viento седлает его бедра, нетерпеливо притираясь таким явным в тонких шелковых брюках возбуждением. От поцелуев с ним невозможно оторваться, они похожи на передачу воздуха под беспощадно бьющим потоком, когда оба прикованы по разные стороны от бушующего водопада. Одно мгновение без теплых, мягких губ, и он навсегда покойник.
Они вновь сталкиваются руками, цепляясь дрожащими пальцами за ремни, пуговицы и молнии. Путаются в сминающейся ткани, инстинктивно желая лишь сжать, потянуть, рвано выдохнуть и соединиться между собой, чутко подстраиваются под только им одним ведомый размер такта. Три четверти, пять восьмых, треоль, две третих, шестнадцатые и тридцать вторые пропускаются за ненадобностью, мешаются мысленно струны и клавиши, обвивают приглушённые губами стоны тугой тетивой.
Цинсюань охает, пытаясь свести вместе дрожащие от напряжения бедра, и Хэ Сюань в который раз удивляется силе, скрытой в этом обманчиво изящном, гармонично округлом теле. Su viento всегда напоминал ему мировые шедевры кисти барочных мастеров, однако в такие моменты он казался божеством, сошедшей с полотна синьора Боттичелли. Он припадает губами к основанию шеи, с силой прикусывая нежную, покрытую бронзой загара кожу.
– Mi océano, mi profundidad, mi zafiro, estoy ahora... – частит Цинсюань, топя конец в сбивчивом шепоте, и прогибается в спине, позволяя вжать себя в контрастную прохладу тела напротив.
Цинсюаня всегда поражало, как в такие моменты su amante льнул к его разгоряченной коже, как любил сжимать заднюю часть его шеи, надавливать сильными узловатыми пальцами на затылок, прижимая к себе.
‘Cabeza a cabeza, pensamiento a pensamiento’.
Хэ Сюань по инерции вскидывает бедра, толкается в сомкнутые, дрожащие пальцы и замирает в экстазе на несколько долгих мгновений, ловя себя на запоздалой мысли о том, что принести запасные костюмы в его кабинет было не такой уж и глупой идеей.
Цинсюань расслабленно смеётся, утыкась носом в чужое плечо. Хэ Сюань тихо вторит ему, невесомо сцеловывая упоенную негу с виска, прижимается губами к горячей щеке.
Пальцы их рук остаются сплетенными, бархатными прикосновениями встречая разгоряченную, орошенную пряными каплями плоть. Спустя какое-то время Цинсюань отстраняется, плавно прогибаясь в спине. Он знает, что su mar не отпустит так просто, и в его голове восхитительно пусто в тот миг, когда он цепляет со стола опасно накрененную к краю коробку с салфетками.
После ряда нехитрых манипуляций они, лениво скомканные, небрежно откидываются по направлению к мусорному ведру. Щелкает бегунок, тонко звенит пряжка ремня, Цинсюань с довольной улыбкой мурчит:
– Ты же понимаешь, что нам все равно нужно будет...
– Потом, – прерывает его Хэ Сюань, оставляя на губах до дрожи в сердце невинный поцелуй. – Сейчас – только мы.
Они остаются так, переплетясь ногами, перебирая пальцами выбившиеся из причёсок пряди и лениво целуясь, прерываясь только на то, чтобы улыбнуться украдкой и прошептать в приоткрытые, просящие губы:
‘Te quiero más de lo que es posible’.