Агаши вокруг лошади пищит и скачет, что-то урча то ли на своём девчачьем, то ли на её лошадьем. Во всяком случае, Лилия её понимает с полузвука и за тыкву позволяет делать с собой всё, а не только привычные вещи вроде седла. Кнопка вокруг неё носится, то и дело поправляя сползающую на лоб и глаза шапку, и всё это настолько мило и деловито, что у хакеров мимиметр рвёт к херам И вообще от внезапно проклюнувшего материнского инстинкта оба лыбу давят так, что видны коренные зубы. Чонгукову улыбку от масочной сейчас даже не отличить.

– Ойнуянимагу, даже как-то ревную немного, – счастливо вздыхает Чонгук, гордясь выполненной миссией.

– Кнопку к лошади или лошадь к кнопке? – интересуется Намджун. Он распахивает заднюю дверь и присаживается на пол автобуса. Чонгук занимает место рядом, крепко сжимая подушку – временно отданная ему на попечение акула всё ещё сильно пахнет травкой.

– Их друг к другу. Наши девочки-и,– как-то даже слегка с надрывом комментирует Чонгук, и две свежеиспечённые яжематери тире геи расплываются от умиления. Ну и от перенапряжения в мускулах после таскания лошади немного тоже.

Очень деловая кнопка-нос возвращается к автобусу буквально на минуточку, пока Лилия увлечённо дожёвывает ломтик тыквы. Выдирает из рук Чонгука акулу и мчится обратно наконец-то покататься.

– Эй, эй! Отдай подушку, упадёшь же! – возмущается младший, подхватываясь и бросаясь за агаши. Его не слышат точно – девчонка пытается забраться в роскошное седло, но мягкая здоровенная игрушка в руках, пусть и наполовину сдувшаяся, очень и очень мешает.

– Отдай рыбу, а? – просит Чонгук. Агаши смотрит на него, потом на акулёнка, потом снова на него, потом вцепляется в плавник зубами, и с распрыжкой взлетает в седло. Кое-как берёт наконец-то в руки поводья и понукает лошадь, не разжимая зубов. Лошадь гарцует пока на месте, потому что буквально перед мордой стоит человек, который зачем-то снял зубы и поэтому теперь некрасивый, но наступить на него копытом Лилия всё равно не хочет просто из лошадиной природной вежливости.

– Тебе не кажется, что за пятьдесят штук мы как-то должны обеспечить её безопасность? – подходит сзади Намджун. – Ну, в плане, она ж бухая, и мелкая, и откуда мы знаем, она на конях вообще раньше ката…

Девчонка разворачивает Лилию и с глухим сквозь ткань «Йи-и-ха!» берёт в галоп, и как-то сразу понятно становится, что каталась, и ни «бухая», ни «мелкая» ей не мешают. И акула в зубах вот тоже.

Хакеры синхронно делают шаг вперёд, то ли остановить, то ли поймать если упадёт, но наездница в седле держится крепко, и лошадь её слушается беспрекословно. Так что парням только и остаётся наблюдать, как агаши носится вдоль реки, и иногда поднимает Лилию на дыбы, раскручивая над головой за хвост акулу. Свой муд клиент явно поймал и доволен по самую лошадиную макушку.

Намджун сдаётся первым, отползая обратно посидеть в автобус. Чонгук устраивается рядом, пристроив голову ему на колени, а ноги в тимбэрах задирая на стенку и почти достав ими до потолка. Оба молчат, переваривая эту адищенски длинную неделю: с прибылью малой, а потом большой, встречей случайной, дорогой дальней, про любовь так вообще лучше не заикаться – и крепкая была и страстная до синяков. А казённый дом им и так по жизни маячит. Так что эта вот минуточка тишины в ебенях за Сеулом, прерываемая иногда лошадиным ржанием и «Йи-и-ха!» им очень даже в тему восстановить ресурс.

– Клёво, да? – мечтательно произносит Чонгук, и счастливо вздыхает, глядя в небо.– Микроавтобус новый купим, ну тот, который тебе понравился, где даже кровать есть, и ещё тусануть останется бабла.

– Купим, – соглашается Намджун, рассеянно перебирая тёмные Чонгуковы пряди. – Только лошадь надо вернуть... Жалко ж животное.

– Жалко, – вторит Чонгук и ластится щекой к его ладони.

Луна ему скалится в улыбке с безоблачного неба сырным щербатым кругом. Звёзд на небе – не счесть, сплошным шатром, вдали от огней города их свет такой яркий, что никаких фонарей не надо. Из микроавтобуса веет теплом и немного перегаром. Рядом на земле валяется располовиненная тыква, одна часть которой напластана ломтями, а во вторую воткнут здоровенный охотничий нож. Река тихо шумит и загадочно мерцает, и припозднившиеся со спячкой то ли кузнечики, то ли цикады изредка выдают рулады. Женская фигура на лошади мчится вдоль берега, размахивая над головой акулой, и делает антураж ещё более загадочным и романтичным. От воды на поле постепенно наползает утренний туман, окутывая пейзаж налётом таинственности. Не хватает только костра, но Намджун проникается, и на одном из экранов загорается полуторачасовой видос с ютуба с горящим огнём, а Чонгук из заначки тянет фляжку с чем-то крепким – чисто символически по одному глотку, потому что обратно ехать и лошадь ещё возвращать.

Цыганская молодость она такая.

Адовый пиздец рядом с манежем закончился. На соседнем поле тихо и почти спокойно, если не считать музла, которое выключить никто не догадался, и орёт оно грустно и утомлённо, несмотря на бодренькие биты. Фавны и ведьмы вповалку спят в шатре, на столе, в машинах и на сдувшемся воздушном шаре. Намджун решает рискнуть микроавтобусом и до стойла всё-таки доехать, потому что идея тащить повозку даже без Лилии, которую теперь-то вполне можно вести за поводья, вызывает у него нервную дрожь.

Лилия в повозке окончательно утверждается в мысли, что всё это была скрытая камера, потому что ну кто ж просто так будет на ней кататься с рыбой в зубах? И радуется тому, что вела себя более чем достойно, не опозорив лошадиный каскадёрский род и даже немного гарцует на месте. Особенно радуется той паре трюков, где ей пришлось вставать на дыбы и она даже вроде как спасибкает Пегасу за то, что наездница была лёгкая и понятливая.

Наезднице за длинную бурную ночь после длинного бурного дня покемарить связанной и под упоительный запах травки удалось полтора часа. Она сонно смотрит влюблёнными глазами через заднее стекло на повозку, ловя в маленьком окошке разноцветную лошадиную морду. И с тихим вздохом говорит:

– Нуёбтвоюжналево, вы реально спёрли лошадь.

– Агаши, ты это уже повторяешь четвёртый раз, – немного настороженно отвечает ей сонный Намджун, стараясь подавить зевоту. Количество повторов наводит на мысль, что тут что-то не так, и надо бы разобраться, но у Намджуна была длинная бурная неделя, длинная бурная ночь, и единственное, чего сейчас хочется – спа-а-а-ать!

Агаши опять испускает глубокий вздох и молчит, упираясь подбородком в акулу.

Она с удовольствием принимает участие в возвращении лошади на место, и осторожно заводит её в стойло, пока Чонгук с Намджуном затаскивают туда же прицеп. Долго прощается, скармливая остатки тыквы, и обещает всенепременно вернуться. Кажется, даже слезу пускает и Лилия ей вроде как даже подыгрывает, потому что помнит из уроков каскадёрского мастерства, что слеза на прощание с человеком – это всегда внушительно и драматично.

Надрывное и пронзительное прощание обламывает Чонгук: они тут вообще-то коня воровали и утекать надо быстро, несмотря на возврат означенного животного законному хозяину. Он агаши бесцеремонно хватает за шиворот и утягивает в машину, бурча сквозь маску, что влепит по первое число, несмотря на милоту и веснушки. Лилия им долго и печально смотрит вслед.

Микроавтобус беспрепятственно проезжает вдоль манежа, выезжает за ворота, которые Чонгук подхватывается закрыть за собой, чтобы никто ни о чём не догадался – и тормозит вдруг рядом с воротами, застывая столбом. Намджун, не понимая, что так стопорнуло младшего, сначала зовёт его просто, потом распахивает стекло и дёргает парня за плечо. На мордахе Чонгука выражение слишком выразительное и слишком эмоциональное, чтобы не посмотреть, что же он там такое увидел. Намджун следует взглядом за указующим пальцем Чонгука и упирается им в табличку, которая видна стала только в первых рассветных лучах:

Катание на лошадях

(дневное, ночное, работаем без выходных)

1 час – 17.00 долларов