Мэн Ши дала своему сыну неправильный совет.
Один месяц сменял другой, весна уступила место лету, а то — новой осени, и в ошибке уже не приходилось сомневаться. Если бы их с Яо мечта исполнилась, он нашел бы способ сообщить ей об этом. Но писем больше не было, и Мэн Ши приходилось довольствоваться краткими известиями, передаваемые старшим наставником Лань. Утешало ее только то, что такой строгий и честный человек не стал бы лгать, а значит, ее сын действительно жив, здоров и продолжает сражаться.
Быть может, думала Мэн Ши, когда все закончится, Лани и правда позволят ее А-Яо приехать сюда. Ей было немного стыдно за то, что Лань Цижэнь, судя по всему, не совсем правильно понял про ее прошлое. Он явно счел ее любовницей главы Цзинь и не подозревал о том, что за ее любовь платили многие и многие мужчины. Однако… Она сама ведь не обманывала его, не так ли? Достаточно того, что он знает, что она — падшая женщина, а подробности здесь не нужны. Уж точно не ему: такой человек как господин Лань наверняка никогда в своей жизни не был ни в одном ивовом доме.
Большую часть времени Мэн Ши пыталась гнать посторонние мысли взашей. Прошлое не изменить, а будущее не угадать. Она старалась сосредоточиться на том, что делала изо дня в день, и этим успокаивала свое тревожно колотящееся сердце. Библиотека ордена Гусу Лань стала для нее самым настоящим спасением.
Из-за того, что в Облачных Глубинах не просто не сплетничали, но даже не вели обычных праздных разговоров, Мэн Ши очень поздно узнала, что библиотека — в принципе единственное здание, которое успели отстроить заново. Для Гусу Лань их духовные сокровища являлись самой большой драгоценностью, и потому, ожидая возвращения главы с книгами, именно библиотеку восстанавливали как можно поспешнее.
Когда снег стаял, а зелень еще не успела укрыть собою все вокруг, уродливые обгорелые останки оказались бесстыдно выставленными на всеобщее обозрение. Оставшиеся в Облачных Глубинах адепты и слуги старались потихоньку восстанавливать пострадавшие здания, но слишком многое из сгоревшего было проще отстроить заново. Вернее, было бы проще, если бы имелось побольше свободных рук и — как подозревала Мэн Ши — побольше свободных денег. Все прекрасно понимали, что, пока не закончится война, о полноценном восстановлении не может быть и речи, но все равно старались не опускать рук.
Здесь Мэн Ши ничем помочь не могла. Ее делом по-прежнему оставалась библиотека. Мэн Ши удалось расставить все полностью уцелевшие книги по положенным им местам и отметить их все в каталоге. Наступила очередь книг поврежденных. Новая работа не требовала уже никаких физических усилий, однако была более кропотливой. Старший наставник Лань, уже убедившийся в трудолюбии и аккуратности Мэн Ши, а также в ее прекрасной памяти, теперь оценил и ее хороший почерк. Он доверил ей переписывать те поврежденные книги, которые пока еще возможно было разобрать. Впрочем, если Мэн Ши попадались какие-нибудь особенно сложные места, она оставляла их до встреч с Лань Цижэнем. У того память тоже была превосходной, а читал он в этой библиотеке практически все. Если уж и он не мог ни разобрать, ни вспомнить, о чем говорилось на поврежденных страницах, то забирал подобные книги с собой, чтобы показать позже старейшинам.
Почти год назад, в шутку говоря главе Лань, что, восстановив библиотеку, она сама сможет насладиться чтением, Мэн Ши представляла себе нечто иное. Нынче же в ее голове теснилось так много информации, что впервые в жизни она от души пожелала забывать хоть что-нибудь из прочитанного. Тем более что понимала она далеко не все, а некоторые книги — например, бестиарии или руководства к Ночным охотам — были такими страшными, что Мэн Ши ни за что не стала бы читать их ради собственного удовольствия. Другие же, из тех, что про заклинательскую медитацию или про приемы владения мечом, казались ей ужасно скучными.
Больше всего ей нравились книги по землеописанию, истории и сказания из разных краев и ноты. Нот, на удивление, в библиотеке оказалось огромное количество, и Мэн Ши иногда даже замирала с кистью в руке, пытаясь в уме сыграть записанную мелодию. Воображение, как и память, у нее было хорошее, однако ничего, подобного этой музыке, она никогда в жизни не слышала, и потому только на взгляд определить звучание было тяжело. Не решаясь забрать с собой хоть ненадолго ноты — ведь не зря же господа заклинатели так переживали за свою библиотеку? — Мэн Ши однажды рискнула принести сюда свой гуцинь.
Она наигрывала одну из приглянувшихся ей мелодий, когда дверь внезапно распахнулась и на пороге возник Лань Цижэнь.
— Вы хоть понимаете, что играете?! — осведомился он, хмурясь так, как давно уже не хмурился. По крайней мере, не при Мэн Ши.
Та прекратила игру, ее руки неподвижно застыли над струнами.
— Добрый день, старший наставник Лань, — поздоровалась она первым делом. — Да, тут написано, что это «Полет скорбной души». Название и привлекло меня, а мелодия на первый взгляд показалось мне красивой...
— Красивой… — вздохнул Лань Цижэнь, но все-таки сложил руки в приветственном жесте. — Я не ожидал от вас подобного легкомыслия.
— О… — наконец смутилась Мэн Ши. — Да, я понимаю, что играть прямо в библиотеке крайне неуместно. Я от всей души прошу прощения. Однако здесь никого не бывает, кроме меня… и вас, так что я решила, что лучше уж принести гуцинь сюда, нежели забирать ноты отсюда. А нот здесь столько, что я…
Старший наставник Лань выразительно закатил глаза и, подойдя ближе, ткнул в нотные записи, лежавшие перед нею, пальцем.
— Вы же сами раскладывали книги по полкам! — произнес он обвиняющим тоном. — Вы же сами составляли каталог! Как вы могли не заметить, что эти ноты — заклинательские? Как, впрочем, и большинство хранящихся здесь.
Мэн Ши почувствовала легкую обиду. Лань Цижэнь прекрасно знал, что она читает книги — не прочитав, переписать их невозможно. И при этом он ни разу не позволил себе упомянуть, что она не достойна этого потому, что не является заклинательницей.
— Прошу прощения… снова, — нарочито смиренно повинилась она. — Я не думала, что мои обычные руки настолько осквернят ваш слух.
— Да не осквернят, — Лань Цижэнь с досадой потер висок. — Эта мелодии созданы для определенных целей. Та, что вы играли, должна призывать души, оставшиеся без тел, но по какой-либо причине еще не ушедшие за грань. Такие обычно доставляют людям неудобство, и задача заклинателей — приманить их для дальнейшего разбирательства.
Мэн Ши все еще не совсем понимала, в чем состоит проблема, и Лань Цижэнь, видя это, раздраженно поморщился.
— Эта, да и большинство других мелодий, не предназначены для праздной игры. У них есть определенная цель. Любой заклинатель, проходящий мимо и слышащий эти звуки, сделает вполне определенный вывод. Вы, к счастью, выбрали достаточно безобидную мелодию, однако в сборниках есть и куда более опасные.
— Я могла нанести вред… музыкой? — искренне удивилась Мэн Ши. Она даже слегка отодвинулась от своего гуциня, растерянно поглядев на собственные руки.
— Нет, — снова вздохнул, теперь устало, Лань Цижэнь. — Вы — не могли. Чтобы мелодия стала оружием, в нее надо вложить духовные силы. Однако на расстоянии первой воспринимается музыка, наличие духовных сил возможно почувствовать лишь вблизи. Те, кто будут проходить рядом, услышат то, что они привыкли идентифицировать вполне определенным способом и… скажем так, часть мелодий отнюдь не будет способствовать умиротворению души.
Он прошелся к дальним стеллажам и, остановившись там ненадолго, вынул наконец несколько брошюр.
— Вот, — вернулся он к Мэн Ши, протягивая ей их. — Вот это вполне безобидные нотные записи самых обычных мелодий. Они также не являются секретными. Если хотите, можете переписать их для себя и забрать копии.
Мэн Ши, просияв, с благодарностью приняла у него ноты. Однако, пролистав брошюры, не сумела сдержать вздох разочарования.
— Боюсь, эта музыка чересчур сложная для меня, — произнесла она с искренним сожалением. — Такую мне трудно будет сыграть с нот.
Лань Цижэнь замер неподвижно на несколько мгновений. Его лицо продолжало хмуриться, и Мэн Ши даже успела испугаться, что сказала нечто совершенно неподобающее. Быть может, она обидела его? Сперва схватилась за запретное, а от предложенного отказалась?
— Пойдемте, — вдруг произнес господин Лань, заставив Мэн Ши едва ли не подскочить на месте.
— Куда? — тем не менее, поднимаясь, спросила она.
— У меня есть немного свободного времени, — сухо сообщил Лань Цижэнь, аккуратно забирая со столика гуцинь. — Я покажу вам, как играть. Но — не в библиотеке.
Он строго посмотрел на Мэн Ши и добавил немного ворчливым тоном:
— Играть в библиотеке на музыкальных инструментах не запрещено. Однако лишь потому, что до вас это никому не приходило в голову. Пожалуй, мне стоит добавить новое правило на Стену Послушания.
Мэн Ши не сумела сдержать улыбку, и ей осталось только опустить голову, чтобы скрыть ее.
— Выберите пока, чему именно хотите научиться, — Лань Цижэнь кивнул на брошюры в ее руках, но она лишь покачала головой.
— Я уже сказала: эти мелодии слишком сложные. Я не могу определить их только по нотным записям. Поэтому давайте я лучше положусь на ваш вкус.
Они ушли недалеко — ровно настолько, чтобы их музыка никого не отвлекала от дел. Среди золотисто-багряных деревьев обнаружилась небольшая изящная беседка, уцелевшая с прежних времен, скорее всего, благодаря своим скромным размерам и удаленности от наиболее оживленных мест.
Лань Цижэнь сел и расположил гуцинь перед собой. Его руки легко, почти невесомо скользнули над струнами, словно он проверял исправность чужого инструмента. Видимо, признав состояние удовлетворительным, господин Лань поднял на Мэн Ши вопросительный взгляд. Та вздохнула.
— Ну хорошо, — сказала она, не глядя вынимая одну из брошюр и открывая ее наугад. — Давайте вот эту.
— Эту?.. — Лань Цижэнь, казалось, на мгновение смешался, однако затем едва заметно повел плечами и опустил руки на струны.
Руки у него были красивые. Очень похожие на руки его племянника: такие же крупные, но изящные кисти с длинными и тонкими пальцами. Только на тыльной стороне нефритовую белизну кожи уже расчертил полупрозрачный узор из голубых вен.
И музыка из-под этих рук лилась чарующая. Кажется, Мэн Ши, сама не подозревая того, выбрала что-то из любовной лирики — настолько нежно и одновременно пронзительно она звучала. Сердце сперва будто мягко покачивалось в бережных волнах, а затем плавно возносилось куда-то в заоблачные дали и, достигнув пика, замирало.
Мэн Ши всегда без ложной скромности считала, что играет неплохо. Ее игру хвалили и в родительском доме, и клиенты. Однако она никогда не думала, что музыка может звучать вот так, полностью овладевая душой.
Опомнилась Мэн Ши только тогда, когда мелодия смолкла, а сама она осознала, что по ее щекам текут слезы. Тишина, пришедшая на смену музыке, показалась совершенно невыносимой.
— Я… — пробормотала Мэн Ши только для того, чтобы нарушить эту тишину, и свой собственный голос показался ей чересчур грубым. — Я так не сумею.
— Сумеете, — не поднимая на нее взгляда, ответил господин Лань. — Я не вкладывал в мелодию духовных сил, она играется совершенно обычным способом.
Мэн Ши покачала головой. Она имела в виду совершенно другое. Ее учили играть для забавы, чтобы развлечь себя и друзей семьи — когда у нее еще была эта семья. Этот же человек играл так, словно творил некое священнодействие.
— Это всего лишь дело практики, — будто прочитав ее мысли, со вздохом произнес Лань Цижэнь. — Давайте, попробуйте.
Они поменялись местами, и Мэн Ши, сев за гуцинь, впилась глазами в ноты. Теперь, когда она представляла себе звучание мелодии, разбирать их было проще, и все же она понимала, что с первого раза ни за что это не сыграет.
Однако Лань Цижэнь оказался терпеливым наставником, а Мэн Ши не требовалось повторять многократно. Лишь один раз, на самом сложном пассаже, ему пришлось сесть позади нее и, накинув на свои кисти рукава, почти не касаясь, направить ее руки своими. При их разнице в росте они даже не соприкоснулись телами — и все же Мэн Ши показалось, что она ощущает тепло за своей спиной. Это даже нельзя было назвать близостью, однако щеки Мэн Ши залил взволнованный румянец.
Лань Цижэнь видеть ее лица не мог, и все же он словно почувствовал ее смущение. Он отстранился в тот же момент, как закончил объяснять, и пальцы Мэн Ши, лишившиеся тепла его ладоней, ощутимого даже через ткань, как-то сразу заледенели.
Они закончили, когда господин Лань заявил, что его ожидают дела. К тому времени Мэн Ши разобрала все запутанные переходы и могла, пожалуй, сыграть мелодию без грубых ошибок. Остальное действительно было лишь вопросом практики. От души поблагодарив за урок, Мэн Ши не удержалась от вопроса:
— Я ведь правильно поняла, что эта песня — о любви?
— Да, — поколебавшись мгновение, ответил Лань Цижэнь. А потом, бросив задумчивый взгляд на покрытый туманной дымкой горизонт, зачем-то добавил: — Она была любимой у моего брата. Он все мечтал сыграть ее своей возлюбленной.
— Но не сыграл? — правильно истолковала его слова Мэн Ши.
Господин Лань поджал губы.
— Не сложилось, — сухо ответил он.
Они спускались по пологому склону, на котором пока еще зеленую траву уже украшали золотистые листья. Прямо над их головами туман рассеивался, и осеннее небо выглядело пронзительно голубым. Вокруг стояла такая тишина, что казалось, будто во всех Облачных Глубинах сейчас осталось лишь два живых человека.
— Почему вы сами так и не женились? — выпалила вдруг Мэн Ши и едва не прикрыла себе рот ладонью.
Этот вопрос занимал ее давно. Господа Лань обладали исключительной красотой, причем такой, что не стиралась годами. Они были умны и образованы, вне всяких сомнений обладая множеством талантов. Конечно, старший наставник Лань иногда бывал вспыльчив — но лишь по меркам своего собственного ордена. Уж Мэн Ши-то прекрасно знала, как выглядят по-настоящему несдержанные мужчины.
Иных недостатков за почти круглый год, минувший с момента ее прибытия в Облачные Глубины, она не заметила — и оттого становилось еще любопытнее. Быть может, господин Лань вообще любит не женщин? Однако подобное предположение выглядело чересчур неуместным и даже унизительным.
Мэн Ши не ожидала ответа. Куда больше она опасалась отповеди. В голове услужливо всплыли правила, запрещающие праздные разговоры, излишнее любопытство и попытки влезть в чужую личную жизнь.
Однако Лань Цижэнь, слегка сбившись с шага, внезапно все же ответил.
— Я никогда не был влюблен, — произнес он глухо, глядя куда-то прямо перед собой.
Мэн Ши взглянула на него с удивлением. Разум велел ей удовлетвориться тем, что ее не отругали за бестактность и заодно за нарушение правил, но любопытство все же взяло верх.
— Я думала, — осторожно продолжила Мэн Ши расспрос, — что в знатных семьях это вопрос политики? Союзы, альянсы, дипломатия…
— Зачастую — да, — снова ответил Лань Цижэнь. — У большинства. Но семья Лань испокон веков придерживалась иных взглядов. Мы выбираем спутников жизни по велению сердца — и при этом раз и навсегда.
— А по вам и не скажешь, что вы такие романтики, — не сумела сдержать улыбки Мэн Ши. Лань Цижэнь наконец-то соизволил бросить на нее взгляд, и взгляд этот оказался настолько мрачным, что она поспешила добавить: — Я хотела сказать, что ваши строгие правила и траурные одежды как-то… противоречат самому понятию «романтика».
— В любом случае, — господин Лань отвернулся, вновь усиленно заинтересовавшись чем-то на горизонте, — я никогда не считал женитьбу удачной идеей. У меня были племянники, наставничество и дела ордена — какая женщина пожелает делить мужа со всем этим?
— Зато у племянников могла бы быть тетя, — осмелев, продолжила ходить по краю Мэн Ши.
— Кто бы захотел чужих детей? — парировал Лань Цижэнь, и Мэн Ши показалось, что его плечи в какой-то момент будто бы заострились. — Это было бы нечестно как по отношению к ним, так и по отношению к ней. Не представляю, что кому-либо мог бы дать брак со мною.
Это прозвучало как-то ужасно неправильно.
С тех пор, как Мэн Ши исполнилось семнадцать лет, у нее лишь все отбирали, начиная со свободы и заканчивая телом. Даже сыну она, пусть и добровольно, отдавала себя настолько, насколько могла. Поэтому за двадцать лет Мэн Ши совершенно отвыкла от мысли, что мужчина в принципе может хоть что-нибудь дать: обычно они только забирали.
Впрочем, одернула она себя, такая мысль была не совсем справедливой. Ее А-Яо и глава Лань все-таки дали ей свободу, а глава Цзинь, пусть и не думая об этом, дал ей, собственно, самого сына.
— А вы сами были влюблены? — словно в созвучие ее мыслям прозвучал вдруг внезапный вопрос. Внезапный — и странный, учитывая, кто его задал.
Судя по тому, как господин Лань запнулся на ровном месте, он и сам не ожидал от себя ни подобной разговорчивости, ни подобной… любознательности. Однако вопрос все же прозвучал и теперь висел между ними, едва ли не вымещая собой воздух, так необходимый для дыхания.
В ивовом доме от мыслей о любви излечивались быстро. Трудно думать о мужчинах в романтическом плане, когда они заплатили за секс с тобой. От мечтаний о том, что кто-то из них все же влюбится и заберет в свой дом, отучали и вовсе специально: престижному и элитному ивовому дому не нужны были скандалы с обиженными женами. Девушки должны были знать свое место.
Мэн Ши позволила себе все-таки мечтать о положении наложницы лишь потому, что верила: отец-заклинатель не может бросить своего сына, наделенного тем же даром. Потом, став старше и оказавшись смещенной в ивовый дом попроще, она даже мысленно отказалась от положения для себя, сохраняя надежду лишь для сына.
И ни мгновения ей не хотелось стать наложницей главы Цзинь из-за любви к нему. Да, тот был весьма неплох в постели, а еще — очень привлекательным мужчиной, но к любви это все не имело никакого отношения.
Пока Мэн Ши думала, как ей ответить, Лань Цижэнь заговорил сам.
— Это был крайне неуместный вопрос, — произнес он так сухо, будто это от него ждали ответа. — Особенно по отношению к матери.
— Я люблю своего сына, — почти одновременно с его последними словами выпалила Мэн Ши.
Она ровно мгновение радовалась, что нашла удачный ответ, пока не сообразила, что тот может быть истолкован превратно. Мэн Ши обернулась к Лань Цижэню, широко распахнув глаза, и выпалила торопливо:
— Я имею в виду…
— Я понял, — ей показалось, или он, внезапно успокоившись, слегка улыбнулся? — Вы хорошая мать, госпожа Мэн.
Казалось бы, столь неловкие темы должны были возвести между ними дополнительные стены, однако оба они продолжили свой путь хоть и в молчании, но без тени тревоги или досады. Словно каждый из них произнес то, что принесло успокоение.