Противный звук будильника, как в кино, разбудил меня ни свет ни заря. Как же неохота выползать из тёплой постели!
Ох ты ж блять, от Дашки восемнадцать пропущенных и десять сообщений в телеге. Вчера так и не позвонил ей. И, главное, спал как убитый, нихрена не слышал. Может, мне сонного зелья подлили за обедом? Надо будет набрать попозже, а то ещё в розыск подаст, она может.
Одеваюсь, выхожу в коридор. Едрид-Мадрид, тут что, экономия электроэнергии? Я же деньги плачу, могли бы хоть низковольтных ночников поставить с парочку. Это ж можно шею себе свернуть. Темнотища вокруг и тишина, всё закрыто и зашторено. Пипец, напоминает сразу ужастик какой-нить: тёмный коридор, главный герой один бродит, а сзади кто-то подбирается холодными мокрыми лапами…
Блять!
Я уже говорил, что впечатлительный, да? Так у меня ещё и воображение нехуёвое. Иду теперь и оборачиваюсь, твою ж мать.
Наконец ванная. Слава яйцам! Люблю горячий душ. Не тёплый, а именно горячий. Чтоб аж из кожи пар пошёл. Могу под струями нежится по минут двадцать — кайф, как от вкусной еды. В общаге не постоишь так, а вот дома балдею, когда к родителям приезжаю. Живу, кстати, на окраине города. Ездить можно было бы до универа каждый день, но мне влом тратить полтора часа на проезд, поэтому я и в общаге. Дашка однажды со мной приезжала, даже с родителями познакомилась. Просто спонтанная поездка, не официальная, посмотрим, как дальше будет.
После душа тело аж поёт. Завершаю процедуры обязательным бритьём морды лица: терпеть не могу себя заросшего. Везде, кстати. Но сегодня только лицо, кто меня будет видеть ТАМ. Кстати, чайку бы. И-и-и… кухня найдена! Быстро и точно. Так, что тут у нас? Фруктовый, чёрный, цитрусовый, а это… фу, чё это за лабуда?.. Запах натурально потных носков. Так, беру малиновый и всё. Вот, отлично пахнет, даже уже не хочется ругаться с Матвеем по поводу лампочек…
Но моё мнение резко меняется, когда в попытке унести чай в комнату и присветить телефоном, таки спотыкаюсь об загнутый коврик на ступеньке и обливаю руку. Сука!! Но кричать нельзя. Блять, я таки скажу про ночники. Это что ж мне ночью в сортир надо будет с телефоном ходить?
А тем временем уже восемь часиков натикало. Пошевеливайся, Кира, за окном светло. Итак, что делаем дальше. Сначала надо наведаться в местный сельсовет и поспрашивать главу. В зависимости от предоставленной информации посмотрю, куда двигаться. Или он мне чего полезного расскажет сам, или же придётся к жителям стучаться. Я парень, конечно, коммуникабельный, но лучше бы знать заранее, куда можно и куда нельзя. Времени в обрез, надо инфо собрать и всё добытое в грамотный текст оформить.
Интернет здесь, между прочим, работает нормально. Фоном включаю ситком, разбираю вещи. Одежду в шкаф на полочку, вот блокнот мой, ручки, любимый Nikon(не люблю телефоном фотографировать), диктофон, ноут, планшет(мало ли), кошелёк и небольшая сумка. Не буду же я с дорожным рюкзаком таскаться. Всё, я собран, осталось только позавтракать и в путь. Ах, да, чуть не забыл.
Надеюсь, орать не сильно будет… Набираю номер. Секунд пятнадцать слушаю «Невесту» Мумий Тролля и раздаётся знакомый голос.
— Привет, Дашуль.
— Кира! — Нет, таки будет. — Ты что, охренел? Ты почему мне не позвонил? Или не написал? Ты хоть нормально добрался? Я вчера с ума сходила! Я тебе звонила весь вечер, где ты был?!
— Не кричи, Даш, ну спал я. Уснул вчера, вымотался, пока дошёл, потом поел и всё, салют. Вырубился. Ну, прости.
— Вырубился он… Ты что, глухой, телефон не слышал?.. Мог бы хоть строчку прислать, ты же знаешь, как я переживала…
— Виноват.
Покорно слушаю ещё минут пять, Дашке надо выговориться, понимаю и принимаю.
— Слушай, у меня такой попутчик был в поезде, закачаешься! — перевожу на другую тему, улавливая момент. Ага, заинтересовалась. — Короче, я тебе фотку пришлю, специально для тебя сделал, видишь, мне не всё равно, так что не гунди. А ещё мы с ним потом вместе шли через лес в Плески, правда, он потом свернул, но не суть. Дашок, и он тоже суеверный, как и ты, прикинь? Наверное, на фольклорном учился…
— Это я суеверная?
— А то нет. Мы когда через лес шли, он меня подгонял и стращал, что в лесу блуд. Я поэтому, кстати, так ухайдокался вчера…
— Так в лесу и есть блуд, балда!
— Ага, — поддакиваю. — Но там с приветом чувак, я тебе говорю. Наболтал мне всякой чепухи… Ладно, мне бежать пора, я тебе вечером позвоню… Да честно, позвоню я! Ну всё, пока… Целую.
Фух, миссия выполнена. Что там у нас? Почти полдевятого, хм. До завтрака ещё полтора часа. Так-так, чё-то я поспешил чуток. Ладно, закинусь печеньем, а потом может чего куплю по дороге поесть. А если кафеха какая встретится, то вообще жир. Посмотрел в инете — таки посёлок Плески, не деревня. А раз посёлок, то хоть одно заведение должно найтись на площадь с населением в 3,5 тыс. человек.
Отослал Дашке фото волосатика-неандертальца. Реакция супер, уже три минуты сообщение пишет. Ах, вот, пришло. Ха. Нет, лучше я не буду это озвучивать. Милая моя извращенка, кто б сомневался. И нет, я не фоткал его с голым торсом, отвянь. А-а-а, Даша-а… Зря я фото слал. Вот тебе: «Какие волосы шикарные, ты не туда смотришь. Может, и тебе косу отрастить?» Кхм. Острячка. Всё, мне пора, пока, Дашок.
На дворе уж совсем белый день. Запахиваюсь поплотнее в шарф, хватаю рюкзак и к труду. В холле никого не видать, оставляю записку, что ушёл и не буду завтракать. А то снова накроют на одну персону, а эта персона уже умотала. Жаль трудов. Да, я иногда совестливый, а вы думали.
Выхожу во двор, вдыхаю полной грудью. Морозно. Воздух чистый, аж голова свежеет. Красота. А снега сколько! Двор расчищен, сугробы по всему периметру достают до верхушки забора, а под ногами аж скрипит. Достаю мобильник. Где там сельсовет? Чёрт, дубина я, надо было у Матвея вчера спросить. Всё же лучше, чем по карте.
Спустя минут двадцать нахожу кирпичное здание с вывеской «Сельсовет». Чётко и ясно. Вокруг туями обсажено, порожек аккуратный. Мне нравится. Дёргаю ручку двери и тут меня ждёт разочарование. А вроде не рано припёрся… И что делать? Надо бы спросить кого… О, живой человек!
— Здравствуйте! — ловлю проходящую мимо бабульку. — Можно спросить? Я хотел в сельсовет попасть, не знаете, когда открывается?
— Здравствуй, — останавливается. Глаза добрые, щёки красные, а замотана почище меня, от бровей до подбородка. — Может, с десяти, может, позже. Как когда. А что тебе в сельсовете надобно? Не здешний вроде по виду.
— Да, я из Лютова вчера приехал, остановился в гостинице. Может, вы мне поможете? Дело в том, что я студент и пишу курсовую о вашем посёлке. Я читал, много легенд у вас имеется. Хотел вот в сельсовет… — машу рукой на запертую дверь.
— Так зачем тебе Ефимыч? Я и сама тебе что хочешь расскажу! — улыбается старушка.
— Ой, правда? Если можно. А, и ещё хотел спросить. Слышал, дом у вас есть необычный, в котором сны вещие снятся и происходит всякое потустороннее.
— Во даёшь! — всплескивает в ладони бабка. — Да ты ведь в нём поселился! Это гостиница наша!
Вот тут я чуть на задницу и не сел. В смысле?.. Я поселился? Но мне же не приснилось нихрена! А я уж хотел было напроситься ночевать «туда», потом свои личные ощущения в курсовую внести… Вот тебе и номер 1408<footnote>отсылка к фильму «1408»</footnote>.
— Да ты не переживай так! — спохватывается бабка, приняв шок на моей физиономии за испуг. — Там ничего потустороннего не происходит, это всё слухи.
— А чего ж там нет жильцов?
— Ну так… Зимой редко кто поселяется, чего зимой у нас делать? Это летом приезжают к озеру, на природу. В Плесках летом хорошо, озеро чистейшее, голубое, вокруг сосновый бор — красота и воздух аж звенит. Вот приезжай тоже, отдохнёшь — обратно не захочешь.
— Ага, — вздыхаю, понимая, что обломался с такой желанной мистической стороной гостиницы.
— А идём ко мне! Про посёлок наш тебе расскажу, а ты, небось, и не завтракал ещё. Так рано ходишь. У нас в такую рань зимой мало кто ходит, морозно очень. А как вьюга заметает, так бывает по несколько дней никого не видать, пока с района снегоуборочные машины приедут. Заметает у нас на славу. В прошлом году две недели вьюжило, по пояс было снега…
Что ж, хоть и придётся один пункт курсовой убрать, но слова бабки ободряют, особенно по части завтрака.
<center>***</center>
«Посёлку Плески уже около 500 лет. Самыми первыми поселились здесь какие-то чужеземцы, говорящие на иностранном языке, и построили свои дома. Только не каменные или глиняные они были, а с камыша стены и крыши вязали и конусом ставили. Народ этот был молчаливый и, можно сказать, нелюдимый — ни с кем не заговаривали и не зазывали в гости, а если путники просились на ночлег, то отказывали. Вот такие были. А однажды теми краями зимою ехал торговец шкурами со своей дочерью. Сбились они в пути, занесённые метелью, да и набрели на поселение чужестранцев. Попросились на ночлег, чтоб утром продолжить путь, но не хотел их пускать главный, говорил прочь убираться, как вдруг шапка слетела с головы дочери торговца и рассыпались волосы её по плечам. И главарь тотчас переменил гнев на милость. Нетрудно догадаться, что путникам впервые было разрешено остаться, а затем последовала свадьба. Дочь торговца была и хозяйственна, и хороша, и умна. Помалу внесла традиции своего народа в общину мужа, так и дома позже стали строить каменные, и заборы ставить, улицы появились. Так и стало селение разрастаться и меняться помалу, пока название «Плески» не получило. Кто-то говорит, крупный вид рыбы в озере так назывался, но точно неизвестно.
А лет шестьдесят тому назад стали в Плесках чудные дела твориться. Началось всё с того, что коровам в посёлке прямо на пастбище хвосты кто-то связывал попарно, а какая одна оставалась, та через неделю помирала. Сначала думали, шутит кто из ребят по-тихому, а как закономерностью стало сроком в полгода, так паника прокатилась среди жителей. Попов сзывали, дома и окрестности святой водой кропили, но без толку: пока все коровы не издохли, не прекратилось. Долго потом каждый свою сам выпасал на пастбище, пока не утихомирилось.
Следующим было внезапное сумасшествие одного жителя. Молодой, здоровый, лет сорока, Евстафий рано утром вышел на улицу, одев ведро на голову, и не желал его снимать до приезда врачей. Кричал, что к нему в голову ломятся, что ему так тепло и уютно, а на голове у него не ведро, а оболочка. И что для защиты она от нечисти, а нечисть теперь у них в деревне поселилась прочно, и никому от неё спасу не будет…
Евстафия увезли, а через пару дней он вернулся. Без ведра, но не кричал больше, а тихо бродил, словно тень, глядя пустыми глазами. Через месяц повесился. Жена утром нашла в сарае. Дом их долго пустовал, никто не хотел его покупать, говорили — проклятый. Но позже согласился его купить один заезжий. Сказал, что в суеверия не верит, снёс всё до камня, сарай сжёг, а на площади стройка началась. Вскорости дом там кирпичный вырос, нового хозяина Степаном звали. Недолго жил он. Скоропостижно скончался, оставив дом жене с сыном Матвеем. Говорят, сердце прихватило. Матвей был мальчик любознательный и умный. Как подрос, историю дома узнал, но не испугался: привозил туда каких-то колдунов, а после и батюшек, чтоб освятили. Пять раз заказывал Матвей полную службу, а после этого объявил, что дом очистился от скверны, и теперь в нём можно даже сны вещие видеть. Сначала не верили, но кто ж устоит? Проверяли. И правда всё было. Много хорошего было в тех снах.
А вот мать Матвея, Евдокия, стала вдруг соседкам рассказывать, как ей то русалки снятся, крутящие её за волосы, то она голая в меду и в перьях танцует по селу, а однажды так вообще! Что по углам её комнаты сидят четыре человечка и плетут сети, в которые хотят её завернуть. Жуткие вещи рассказывала, а сама бледная ходила, с синяками под глазами. Сколько в церковь обращалась, но ничего.
Два года назад сошла Евдокия Макаровна с ума: по улице ходила, что-то руками показывала и сама с собой разговаривала, смеялась. А потом и смеяться перестала, между бровями глубокая морщинка залегла… Когда спрашивают, может не отвечать, а потом внезапно заговорить о своём. Чудная стала. О снах как-то спросили её, так ужас отразился в глазах. Знает что-то. Люди говорят, что те сны, что она видела, и были как раз вещими, о грядущем сумасшествии, и что никакой вины самого дома здесь нет.
А гостиницей он стал, когда Матвею двадцать пять стукнуло. Посёлок как раз расцвёл и стал привлекать молодёжь на отдых своими красотами: чистое озеро, сосновый бор, леса грибникам на радость. И Матвей решил заняться бизнесом, несмотря на болезнь матери… А что ещё делать в огромном доме вдвоём? А так и он при деле, и Матвею не скучно…»
Вот такие интересные факты рассказала моя новая знакомая Нина Никифоровна или попросту бабка Нина, пока я у неё завтракал. Большую часть записал на диктофон, пока набивал пузо, а потом уже в блокноте пометки делал. Бабка на редкость удивительной рассказчицей оказалась, я аж слюни пускал, как слушал. Вот это у меня курсовая будет зашибенная! Я доволен.
— Нина Никифоровна, а что в библиотеке есть? — вспоминаю, что слышал о каких-то записях, уж моя бабулька точно всё знает. — Читал, секретное что-то…
— Да какое секретное, — отмахивается и наливает мне чай. Чай ароматный, пахнет вишней, такой свежей, с кислинкой, и чуточку хвоей. — Ничего эдакого, просто собранное за все годы: альбомы со старыми фоторепортажами нашего посёлка, вырезки газетные, заметки местного собирателя легенд. Можешь сходить туда, только библиотека открывается не раньше двенадцати.
— Спасибо, бабуль.
Думаю, лишним будет объяснять, чего я отложил поход в библиотеку на завтра: чай Нины Никифоровны так меня покорил и расслабил, что я с удовольствием просидел у неё почти до трёх часов дня, слушая рассказы из молодости, связанные и нет с местными легендами. Да и с дедом Демьяном — мужем бабки Нины — тоже интересно оказалось пообщаться. Дед краснодеревщиком был, свои работы показывал. Говорил, что у них в округе только он и ещё один мужик этой профессией занимаются, больше никто. Потом пошли альбомы, фотографии, еле я выпровадился.
С полчаса бродил по узким улочкам посёлка, рассматривая разномастные дома, как внезапно набрёл на кафе. Вот это нежданчик! Главное, снаружи выглядит обычным домишкой, прошёл бы мимо и не обратил внимания, если бы не вывеска «Кафе». Не оригинально, зато простому смертному понятно. Немедленно вхожу внутрь. Потчевание бабки Нины, конечно, отменное, но не помешает и горючего хлебнуть.
Внутри помещение тоже бесхитростное: длинные столы под стенами, несколько круглых посередине — неплохо. Занавески на окнах, вазончики, везде скатерти, стулья чистые и блестят, будто натёртые. Из посетителей человек семь-восемь. Никто не шумит, не повышает голос, слышно лишь монотонное жужжание, словно в улье.
Так-с, где бы мне присесть?.. Там по двое, там один задумался сильно — не стану тревожить его думы тяжкие, вон женщина… а, нет, это тоже мужик. Пойду-ка я вон в тот уголок под стеночку.
— Здрасьте, а что есть из крепких спиртных напитков? — приваливаюсь к барной стойке. Позади круглолицой тётки в синем платке и такого же цвета фартуке всего несколько бутылок, думаю, выбор невелик.
— Ром, виски, водка. — Как я и предполагал.
— Можно виски с колой тогда. — Вижу недоуменный взгляд, поясняю: — Виски 30 мл, колы 100 мл, просто смешайте в один стакан.
О, теперь ей ясно. Не могу сдержать улыбку. Беру стакан, рассчитываюсь, топаю и… оказывается, в моём намеченном уголке уже есть посетитель. Такое местечко хорошее! И полутень тебе, и полусвет, и мухи не кусают. Когда успел туда влезть? Никого же не было полминуты назад. Пофиг, пойду нагло сяду рядом.
Стоп! Погоди-ка, знакомые космы и белая шкура! Со спины узнаю из тысячи, как говорится…
— Вот так встреча! Привет!
Плюхаюсь рядом на стул. Только зыркнул молча. Я уже говорил, что он неандерталец? Но я парень необидчивый, а его видеть даже рад, поэтому на игнор отвечаю с удвоенным пылом.
— Как дела? Я, кстати, удачно добрался до гостиницы. Ты тогда свернул куда-то в поля, там что, тоже деревня есть? Или у тебя землянка в поле?
Вот честно, иногда язык мой — враг мой. Не подчиняется, сука. К чему я это ляпнул про землянку? Сидит себе мужик, пьёт спокойно пиво, так нет: налетаю и понеслась. Он и слова не успел вставить, как я уже сам спросил и сам ответил. Блять, ну, Кира, сделай паузу — съешь батончик, займи рот.
— Ты, это… я пошутил, не обижайся, — пытаюсь сгладить своё сквернословие. Всё же неандерталец неплохой вроде человек, через лес провёл, не послал в ответ на мои стенания и не прикопал в сугробе.
Наконец он поднимает на меня глаза. Вот тут я, ребята, охуеваю по полной программе. Впервые вижу такие глазищи. Блять, был бы поэтом, наваял бы про два глубоких серых озера с тёмной каёмкой или подобную муть, но я не поэт. Так что просто вылупился, как баран на новые ворота.
— Не на что обижаться.
Ага, конечно. Я уже и забыл, о чём был вопрос. Сглатываю, подбирая отвисшую челюсть, и готов рухнуть от стыда. Етитская богомышь, это что ж происходит — так таращиться на мужика! Он же точно подумал, что я… Нет, мне кажется, он слишком… м-м-м… благородный, что ли. Я просто на глаза смотрел, вот что. И ничего такого. Так ему и скажу.
— Ты, это… глаза у тебя необычные, от мамы или от папы достались?
От редкого вида единорога, блять! Кира, ну ты мочишь! Дашка как узнает, то до конца жизни будет вспоминать этот эпик фейл. Нет, нихуя, не расскажу. Пометку поставлю: забыть и никогда не вспоминать, даже когда буду в стельку.
— От отца, — неожиданно отвечает, пока я отчаянно ищу золотую рыбку на дне своего стакана. — Мать смуглая была, кареглазая.
— А где родители твои? — пытаюсь реабилитироваться под видом вопросов, ответы на которые мне не особо интересны.
— Умерли, — коротко бросает и замолкает. Молчу и я. Но недолго, а вы думали, я отступлю? Про землянку в поле мне всё ещё интересно.
— Так где ты живёшь? Если не секрет, конечно, — добавляю и залпом допиваю пару глотков своей бурды. По-другому не скажешь: чем такой палёный виски, то лучше бы я уже водки гранчак выдул. Было бы и вкуснее, и теплее.
— Недалеко от Плесков.
— Там деревня какая-то?
— Нет.
— Хутор?
— Нет.
— Город? — понимаю, что херню морожу, но как вариант.
— А что там?
— Ничего.
— Что, поле просто? — не сдаюсь. Битва «заеби ближнего своего» обязана быть выиграна. Если волосатик думает, что я угукну и свалю в туман, то фигушки: теперь это дело принципа, я хочу узнать о нём и точка с запятой. Уж больно тайны нагнал вокруг себя.
— Просто поле.
— Ты в поле живёшь?
— Можно и так сказать, — допивает пиво и я подрываюсь:
— Стой! Я угощаю! Хочу отблагодарить за лес! Я мигом!
Не жду ответа, несусь к барменше и уже через минуту тащу две литровые кружки с пенным напитком. Решил не мелочиться, что нам эти стакашки! Гулять так гулять!
Думаю, вам будет скучно, если я перескажу весь разговор в деталях, потому что я выспрашивал, что мог и как мог. Про себя даже не рассказал ничего, пока по ответу выцыганил. Но до чего занимательно мне было с неандертальцем, то это да. Чёрт знает, реально интересно. Так вот, если вкратце, то зовут его Всеволод, живёт вдали от всех на окраине, фактически за Плесками. С одной стороны лес, с другой Плески и поля. Переехал давно, около десяти лет назад, как родителей похоронил, разбились насмерть. Подробностей не сказал, а я не выспрашивал, сами понимаете. И да, второй краснодеревщик в селе — это он. А ещё выделкой шкур занимается, на охоту ездит по разным лесам, так и живёт. Пробовал узнать, сколько ему лет и где его дама сердца, но нифига не вышло — не отвечает. Ничего, я терпеливый. Ты, дорогой, пока ещё мало выпил.
Но скоро оказалось, что Всеволод не пьянеет, а вот меня чё-то развезло, что малолетку от пробки от шампанского. Я ещё раза три ходил за пивом, потом взял водки, стал ёрш мешать на брудершафт… Слава богу, брудершафта не состоялось и я чмокнул тараньку, за что спасибо Всеволоду. А потом… Потом он меня в гостиницу повёл, а я кулем повис на его плече.
— Володь, вот скажи, чё за хуйня… — На морозе меня попустило от хмеля, но попёрло на разговоры. — Я в этом… ик! … доме поселился, я ждал, что там Амитивилль<footnote>отсылка к одноимённому фильму</footnote>, а там нихуя… Ни одного шороха. И где… ик! … спрашивается, оно всё?.. Где мои таинфств… тьфу! Таин-ствен-ные надписи! Сны где? Хочу вещий сон! Вот хочу, блять! А что? Всем можно, а я… ик! … са…самый лысый, что ли?
— То, что ты слышал, немного отличается от действительности, — совсем близко раздаётся голос Всеволода. Сам он расплывается в моих глазах, но голос отчётливо слышен. — Сны там и правда снятся, но этого надо захотеть и пожелать.
— Да? А как? А мне не говорили…
— Раз не говорили, то и не надо тебе.
— Надо! Скажи… Скажи, а то укушу за ухо… — пытаюсь дотянуться, но тщетно.
— Ладно… Надо перед тем, как спать лечь, вслух попросить сон вещий.
— И всё? — чуть не сваливаюсь, споткнувшись на радостях об свою же ногу. — Сегодня же… ик!.. попрошу!.. А ты? Ты спал там? Ты видел сон? А хочешь, я оплачу тебе ночь и ты тоже поспишь?
— Спал, спал. Всё, мы пришли, дальше сам…
— Эй, Всеволод! — Оборачивается. Смотрю, покачиваясь. А он всё-таки зверь в этой шкуре… Зверь дикий, но приручаемый и добрый… Доброту свою не скроешь за молчаливостью, Володя…
— Ну? — прерывает мои мысли. Хочу сказать ему это, но далёкий голос разума умоляет заткнуться. Внимаю.
— Спасибо, что довёл!
Ответа не последовало, а я ещё какое-то время стоял у калитки и дышал морозным воздухом, приходя в себя. Силуэт Всеволода давно исчез вдали, пора и мне в дом. Уже у самой подушки, миновав ошарашенного Матвея, открывшего мне снова запертую дверь, я лишь успел пробормотать, что хочу вещий сон, как отключился.