Эмма резко выдохнула. С тех пор, как Генри навел ее на эту мысль, она ожидала и одновременно опасалась такого вопроса. В голове мелькало множество вариантов: действительно ли Голд ничего не помнит или притворяется? Если это правда, то потеря памяти у него из-за пересечения городской черты или от сотрясения? И с какого момента у него данный провал?
Мистер Голд ждал, не отводя от нее пристального взгляда, и шериф постаралась улыбнуться ему как можно дружелюбнее.
- Эмма, - произнесла она наконец. – Эмма Свон.
- Эмма? – брови Голда чуть нахмурились, казалось, он рылся в своей памяти, пытаясь хоть за что-то зацепиться. – Какое очаровательное имя…
- Спасибо… - машинально ответила Эмма, ощущая острый приступ дежавю.
- Кажется… - тем временем продолжал ростовщик, - кажется, я вас уже видел. Это ведь вы снимали номер в гостинице?
- Д-да…- шериф поспешно кивнула, не слишком доверяя своему голосу. – Я была там.
- Что вы делаете здесь? – тут же задал Голд следующий вопрос.
Этого короткого разговора хватило, чтобы его лицо посерело еще больше, а голос стал тише на несколько тонов. Однако смотрел он все так же цепко и властно.
- Я… - Эмма слегка замялась. – Это я нашла вас. Вашу машину…
Под взглядом этих темных глаз – раньше она как-то не задумывалась, могут ли карие глаза становиться настолько ледяными – ей стало неловко. В последний раз так глупо Эмма чувствовала себя перед лицом судьи, выносящего ей приговор.
Мистер Голд, впрочем, приговора пока не выносил – он лишь взвешивал и оценивал. И – ждал более развернутого ответа.
- Я направлялась к выезду из вашего города, - собравшись с духом, начала рассказ Эмма, стараясь не произнести ни единого лживого слова. – Вскоре за указателем обнаружился ваш кадиллак. Вы были без сознания, и вас доставили в больницу. Ну… и я решила узнать, все ли с вами в порядке. В смысле – насколько… Короче, я зашла справиться о вашем самочувствии.
Она скрестила за спиной пальцы на удачу, от души надеясь, что ее скомканная фраза не прозвучала слишком уж нелепо. Судя по скептическому выражению на лице Голда, надежда ее была напрасной.
- Чего вы хотите? – все так же резко спросил ростовщик, из последних сил скрывая за напористостью усталость.
- Простите? – Эмма недоуменно сморгнула.
- Мисс Свон, в этом городе ни один человек не подойдет ко мне добровольно ближе, чем на пять метров, если только он не должен мне или не хочет от меня чего-либо. Вы мне пока еще ничего не должны, поэтому я спрашиваю, чего вы хотите.
Где-то под ложечкой неприятно заныло. Это не было попыткой надавить на жалость: Голд говорил холодно, с какой-то подспудной злой усмешкой. Однако Эмма уже видела и другое его лицо – в аэропорту, в Манхэттене, в его магазине, когда он исповедовался Белль и собственному сыну. И вернувшийся образ мистера Голда – такой, каким она узнала его год назад – виделся ей уже совершенно по-иному.
- Я не из вашего города, - ответила она, по-воинственному вскинув подбородок. – Вы правы, я ничего не должна вам – как и вы мне. Меня просто обеспокоил этот инцидент, и я…
Она едва не выпалила «и я волновалась за вас», но вовремя успела остановиться.
На несколько минут повисла неловкая пауза. Эмма старалась не переминаться с ноги на ногу: сразу после своей реплики она не вышла, а уходить, постояв, ей казалось нелепым. Голд осторожно переводил дыхание, пытаясь сосредоточиться на ее лице и отвлечься от подступающего головокружения.
- Итак, вы просто проявили любезность, - наконец произнес он, старательно выговаривая каждое слово.
- Да, - ухватилась за эту формулировку Эмма.
- Это очень мило с вашей стороны, - глаза Голда уже закрывались сами собой. – Правда, боюсь, местные жители не оценят вашего подвижничества. Постарайтесь не особо распространяться о своих деяниях.
- Я никогда не гналась за славой, - шериф не смогла сдержать усмешки. – Отдыхайте, мистер Голд, я больше не буду вам мешать.
И, неловко кивнув ему на прощанье, она, с трудом сдерживая шаг, вышла за дверь.
Едва она покинула палату, Голд зажмурил глаза. Больше всего его сейчас тянуло опять провалиться в темное небытие, однако он усилием воли заставил себя вернуться к мысленному анализу ситуации.
До прихода незнакомки мистер Голд уже задавался вопросом, как его угораздило попасть в больницу. Последним, что он помнил, был визит в гостиницу: он пришел забрать арендную плату, как и всегда в этот день месяца. Он открыл дверь, его взгляд рассеянно скользнул по Руби, стоящей в двух шагах от выхода, а потом до него донеслись голоса: Бабушка предлагала кому-то комнаты на выбор, потом спросила имя…
Высокая белокурая женщина в красной кожаной куртке – он еще тогда успел подумать, что это кто-то новый, чужой для их города, ибо всех своих плательщиков мистер Голд знал в лицо, а платил ему практически весь Сторибрук. И сейчас, когда она вошла и представилась, он осознал, что это действительно была та самая женщина. Занятное совпадение, что ею заканчивались его старые воспоминания и начинались новые.
Но все же – что произошло между визитом в гостиницу и аварией? В тот день он вообще не был за рулем! «У бабушки» находилось в двух шагах от его антикварного магазина, и Голд обычно заходил туда пешком – не такой уж большой труд, а в тот день и нога не слишком его беспокоила.
А теперь оказывается, что его машину нашли на выезде из города.
Мистер Голд провел в Сторибруке… Бог весть сколько лет – он даже не вспомнит с ходу, сколько жил здесь. Разумеется, он не родился в этом городишке, его родина…
Голова взорвалась очередным приступом боли, и Голд, сквозь зубы издав тихое шипение, откинулся на подушки. Это неважно. Где бы ни находилась его родина, поселившись в Сторибруке, он больше не выезжал из него. В этом не было нужды, все необходимое ему здесь имелось, а если что-то требовалось со стороны, в его распоряжении всегда был телефон… ну, или компьютер на самый крайний случай.
За каким чертом его понесло из города?
Эмма вернулась домой в смешанных чувствах. Ситуация представлялась ей глупой, нелепой… какой-то абсолютно нереальной. Память могли потерять Том Кларк, Белль… Но никак не мистер Голд! Не этот хитрый манипулятор, у которого были припрятаны козырные карты на все случаи жизни. И даже когда казалось, что судьба нанесла ему коварный удар – и тогда он умудрялся все обернуть в свою пользу.
Дома ее уже ждали, и Эмма очень скоро поняла, что ее гадания сейчас станут общесемейным занятием.
- Эмма, тебя сегодня не было в участке, - начал Дэвид.
- Да, я была в больнице, - устало отмахнулась шериф. – Извини. Много работы было?
- Не в этом дело, - вмешалась Мэри Маргарет. – Мы переживали за тебя: где ты, что с тобой…
- Да со мною все в порядке, - Эмма повела плечами, заодно избавляясь от верхней одежды, и с вожделением посмотрела на закипающее на плите какао.
- Тогда, может, хоть ты расскажешь, в чем дело? – ее мать понимающе налила ей большую кружку и подтолкнула поближе. – По городу ходят слухи, но никто так толком ничего и не знает. Что случилось с Голдом?
- Ну… - Эмма сделала большой глоток и прикрыла глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. – У нас на руках либо решение всех проблем… Либо начало новых проблем, куда более серьезных, чем раньше.
Родители непонимающе переглянулись.
- Ты о чем?
Эмме было неловко посмотреть им в глаза. Ей было нелегко воспринимать, что у большинства жителей Сторибрука имеются давние, сложные и весьма запутанные отношения, причем в тех плоскостях, которые обычным американцам даже не придут в голову. После падения Проклятья их настоящие и придуманные личности перемешались, а истинные и ложные воспоминания при комбинировании подчас выдавали весьма оригинальные результаты. Сказочная наивность у них перемешивалась с современной практичностью, а современная законопослушность – с иногда поистине сказочной жестокостью.
Ее размышления прервал вмешавшийся в беседу взрослых Генри:
- Так он помнит или не помнит? Ты говорила с ним?
- Не помнит чего? – тут же подхватил Дэвид. – Эмма, что происходит?
- Гномы нашли Голда за городской чертой! – раздраженно выпалила Эмма. – На нем не было его талисмана и… В общем, Темного больше в городе нет. Только мистер Голд, «ростовщик и антикварный дилер».
- Н-но… этого же не может быть?.. – неуверенно предположила Мэри Маргарет.
- Я говорила с ним, - ее дочь устало вздохнула. – Последнее, что он помнит – это я, снимающая комнату у Бабушки.
- То есть – он вообще не помнит тебя? В смысле, твоего присутствия в городе? – оживленно уточнил Генри. – Я разговаривал с мистером Кларком – он помнит тебя! И я спрашивал Белль… Ну, когда она еще была Белль и находилась в больнице: она сказала, что последнее, что она помнит – это как они с мистером Голдом идут по лесу. То есть они помнили свою жизнь ровно до падения Проклятья…
- Голд все вспомнил раньше! – почти одновременно воскликнули Эмма и Мэри Маргарет и тут же посмотрели друг на друга.
- Вот зачем он так хотел узнать твое имя!
- Вот зачем он исписал моим именем тот пергамент!
- Погодите, вы о чем? – вмешался Дэвид, не зная, от кого ему ждать ответа, от жены или от дочери.
- Помнишь, в уплату за ответ на наш вопрос Румпельштильцхен потребовал у нас имя дочери? – обернулась к нему Мэри Маргарет.
- Да. И я просил тебя не говорить ему, - мрачно ответил ей муж.
- Мы обещали, - в голосе Белоснежки прозвучала мягкая укоризна. – Мы и так обошлись с ним… излишне жестоко – и после этого пришли за советом.
- Он выпросил мое имя, чтобы вспомнить все раньше остальных, как только я прибуду в ваш город, - задумчиво произнесла Эмма. – Однако, похоже, это был заряд на один выстрел.
- Что ты хочешь этим сказать? – Дэвид положил руку ей на плечо, видя, что его дочь волнуется.
- В больнице он спросил, кто я. Я представилась, и… И – ничего. Второй раз имя не сработало.
- А как же его магия? – встрепенулся Генри. – Он еще может колдовать?
- Наверное, трудно колдовать человеку, который, скорее всего, даже не верит в волшебство, - кривовато усмехнулась Эмма.
- Но если кто-нибудь прикажет ему? Через кинжал?
Взрослые снова переглянулись.
- Чтобы кто-то приказал ему через кинжал… - медленно начала Мэри Маргарет.
- Этот кто-то должен сперва кинжал найти, - закончила за нее Эмма. – Мы и в первый-то раз не смогли этого сделать, а уж во второй он наверняка запрятал его так, что отыскать его сумеет лишь он сам. Точнее, уже и он не сможет, ибо не помнит о его существовании.
- О боже… - воскликнула вдруг Мэри Маргарет, прижимая руки к лицу.
- В чем дело?! – встревожились тут же все остальные.
Мэри Маргарет посмотрела на мужа несчастным взглядом.
- Дэвид… Извини за вопрос, но… у тебя есть деньги?
- Деньги? – нахмурился тот. – Нет, я же все тебе сразу отдаю. А что случилось?
Пауза затянулась, когда Мэри Маргарет наконец выпалила:
- Я должна Голду квартплату за несколько месяцев!
- Мистер Голд, вы не можете отправиться домой прямо сейчас, - доктор Вэйл потерял счет, сколько раз он повторял эту фразу. – Я, как врач, не смогу в такой ситуации гарантировать ваше выздоровление. Да и в целом ваше состояние не располагает к активному передвижению. Вы ведь даже встать сейчас не сможете.
- Я бы попросил вас впредь не указывать мне, что я могу сделать, а чего – нет, - сквозь зубы ответил ему ростовщик.
Ребра нещадно болели, да и правая лодыжка от выпавших на ее долю перегрузок неприятно ныла, однако Голд не сомневался в превосходстве своего духа над бренным телом. Обезболивающие и слово «надо» творят чудеса, в этом он за свою жизнь убеждался не однажды.
К тому же он не доверял ни этой больнице, ни этому врачу. И Вэйл даже знал, в чем причина: в памяти обоих был заложен эпизод о крайне неудачной попытке подлечить ногу Голда, закончившейся прямо противоположным результатом. Виктор Франкенштейн осознавал, что воспоминание это являлось ложным, и такого никогда не происходило – однако сам Голд был убежден в обратном.
- Послушайте, - предпринял Вэйл еще одну попытку, - вы человек… уже не молодой. Вашим костям нужно больше времени и как можно меньше сотрясений, чтобы восстановиться. Как вы, должно быть, знаете, ребра постепенно срастаются сами – но при этом не надо им мешать. Если хотите, я дам вам слово, что не буду вас беспокоить – ни своим лечением, ни даже своим присутствием. Только позвольте вашему организму отдохнуть хотя бы несколько дней, чтобы прийти в себя. Иначе последствия могут быть необратимыми.
На несколько секунд они встретились взглядами. Прежний Вэйл отвел бы глаза, ибо, как и подавляющее большинство жителей Сторибрука, испытывал если не страх, то весьма неуютные ощущения рядом с властным ростовщиком. Однако доктор Франкенштейн смотрел на ситуацию уже с совершенно иного ракурса. Разумеется, он ничего не должен Голду – тот сам потребовал в уплату лишь смехотворное признание – однако чувство благодарности где-то в глубине души сохранилось. Магия не могла теперь помочь Румпельштильцхену, и все его надежды оставались лишь на науку – а это уже была его, Виктора, территория.
- Завтра мы вернемся к этому разговору, - наконец холодно заявил Голд.
Вэйл постарался не усмехнуться: ростовщик не нашел в себе сил признать поражение, выдавая согласие за свое собственное желание. Он лишь с тщательно подобранным смирением произнес:
- Очень хорошо, мистер Голд, завтра я зайду к вам.
- Должна? – нахмурилась Эмма. – Ты хочешь сказать, что эта квартира…
- Принадлежит Голду, - подтвердила Мэри Маргарет. – Собственно, практически все жилье в Сторибруке принадлежит ему – кроме, разве что, дома Регины.
- А он продолжал собирать арендную плату после снятия Проклятья?
- Да! – снова вмешался Генри. – Я слышал разговор Руби и Бабушки: Бабушка возмущалась, что даже теперь они по-прежнему вынуждены ему платить.
- А что сказала Руби? – заинтересовался Дэвид.
Генри развел руками.
- Она напомнила, что сами-то они берут оплату за еду. К тому же с Румпельштильцхеном ругаться опаснее, чем с мистером Голдом…
- Интересно, будут ли так считать и дальше, когда узнают, что он потерял и память, и силу, - Дэвид в задумчивости размял кулаки.
- Разве это честно? – Эмме не понравились ни его слова, ни его действия.
Отец посмотрел на нее с удивлением.
- Не думаю, что Голд от этого обеднеет. Он и так самый богатый человек в городе, у него в одном магазине полные закрома…
- В магазине, кстати, полно чужих вещей, - негромко напомнила Мэри Маргарет. – Я сама видела там то, что принадлежало когда-то нам и нашим друзьям, и, думаю, многие тоже помнят об этом. Вот только никто так и не решился стребовать с Румпельштильцхена свою собственность.
Эмма прижала ладони к вискам.
- Эй, ну вы же не хотите сказать, что, как только эта новость разлетится по городу, все бросятся грабить его магазин – и будет чудо, если не растерзают его самого?
Она замерла, произнеся последние слова. Ей с удивительной отчетливостью вспомнились день снятия Проклятья и толпа, устремившаяся к дому Регины. Какие бы сложные отношения их ни связывали, но Эмма вовсе не желала, чтобы обезумевшие от вседозволенности люди линчевали женщину, воспитавшую ее сына.
И ничуть не больше ей хочется, чтобы все это повторилось, на сей раз с его дедом.
- Эмма… - осторожно позвала ее Мэри Маргарет.
- Я не позволю, - произнесла Эмма с напором. – Мы уже обсуждали это. Либо вы тут все вспоминаете про свое сказочное средневековье – и тогда город погружается в пучину бесконечных разборок; либо мы живем по правилам этого мира и этой страны – и тогда мы уважаем закон. А закон в Сторибруке осуществляю я.
Она посмотрела на родителей твердым взглядом.
- Я буду защищать каждого жителя этого города, - заявила она негромко, но настойчиво. – Так, как смогу, и столько, сколько смогу.