- Эмма… Нам надо поговорить.
- Вот с этого обычно и начинается большая часть неприятностей, - попыталась отшутиться шериф Сторибрука, но Мэри Маргарет посмотрела на нее таким по-учительски серьезным взглядом, что ей осталось лишь тяжело вздохнуть и смириться: - Ну, что у нас опять случилось плохого?
- Пока ничего, - Мэри Маргарет взяла дочь за руку и усадила на диван рядом с собой. – Но, возможно, случится в любой момент.
Эмма неловко заерзала. Она ужасно не любила такие ситуации – слишком уж взрослой она была для того, чтобы выслушивать материнские нравоучения. Однако расстраивать Мэри Маргарет было неловко… А в некоторых случаях – еще и небезопасно, поэтому Эмма предпочла промолчать.
Выдержав паузу и поняв, что ее дочь поддерживать разговор не собирается, Снежка вновь взяла инициативу в свои руки.
- Речь идет о Голде, - мягко произнесла она. – Ты бываешь у него каждый день…
- О, пожалуйста! – Эмма закатила глаза. – Я всего лишь отвожу ему обед… Я пару раз сделала это для Руби – и теперь она просто поджидает меня с пакетом, который без слов впихивает мне в руки.
- Но, Эмма… - Мэри Маргарет едва заметно нахмурилась. – Тебе вовсе не обязательно это делать. Кто-нибудь другой может…
- Кто? – снова перебила ее дочь. – Руби его терпеть не может, к тому же официально у кафе нет доставки. Нил… в данный момент, пожалуй, он не любит Голда еще больше, чем Руби – да и сам Голд его даже и не знает.
- Лейси… - начала было Снежка, но Эмма покачала головой.
- Слушай, на меня за последнее время высыпали кучу рассказов про истинную любовь и все в таком роде, - заявила она, - так что будем считать, что я в теме. И я могу допустить, что в память о Белль Румпель… как его там дальше носился с этой девицей. Но вот ты, как прожившая под Проклятьем двадцать восемь лет, вспомни и скажи: может Голд хотя бы пустить ее к себе на порог?
Настала очередь Белоснежки вздыхать.
- Нет, - призналась она. – Боюсь, что нет. Много разных слухов ходили насчет мистера Голда, но… пристрастие к молоденьким девушкам ему точно не приписывали.
- Ну вот видишь, - Эмма пожала плечами. – А больше у него никого нет.
- Кроме тебя? – взгляд Мэри Маргарет стал вдруг очень внимательным.
- Он – дед моего сына, - шериф снова заерзала на месте. – Мы одна семья, не так ли? Пусть он этого и не помнит, но ведь узы все равно никуда не деваются…
Пауза затянулась. У Снежки на языке вертелась фраза про то, что Эмме стоило бы почаще напоминать себе, что Румпельштильцхен – именно дед ее сына, но вслух она ее произнести все же не решилась. Пока она колебалась, Эмма заговорила вновь:
- В конце концов, это ненадолго. Очень скоро он выползет из своего дома – и, поверь мне, вот как раз тогда у нас и начнутся проблемы.
- Проблемы? – смешалась Мэри Маргарет.
- Ну да, - Эмма потерла ладонью лоб. – Как думаешь, сколько времени понадобится Сторибруку, чтобы осознать: у Голда больше нет магии?
Помолчав, она тихо, будто для самой себя добавила:
- Я вообще удивлена, что все, кто в курсе, умудрились столько времени молчать…
- По-моему, - вздохнула Снежка, - люди просто не в состоянии в это поверить.
- Так как, ты нашла, кто убил Августа?
Эмма вздрогнула и едва удержала руль, чуть не выскочивший у нее из рук после такого вопроса.
- Эй, полегче! – попросила она. – Август жив, он просто… стал помладше.
Однако Генри отрицательно покачал головой.
- Нет, это Пиноккио, - глубокомысленно произнес он. – А Августа больше никогда не будет, так что он все равно как будто умер.
Эмма закусила губу. Маленький философ – всегда умудряется сформулировать нечто такое, вокруг чего она только ходила кругами.
- Ну, сам-то он этого не понимает, - попыталась она смягчить разговор. – У него появился второй шанс…
- Как можно использовать второй шанс, если не помнить того, что совершил в первый раз? – поинтересовался Генри, и Эмма лишь тяжело вздохнула.
- Да, наверное, ты прав, - признала она. – Но будем надеяться на лучшее – ведь сейчас он вместе со своим отцом.
Генри немного оживился.
- Да, и это здорово, - он бросил на мать чуть лукавый взгляд. – Я его отлично понимаю!
Эмма с трудом сдержала стон. Почему все ее родные считают, что она только и думает, к какому бы парню прибиться? Неужели так срабатывают их сказочно-средневековые стереотипы? Мол, женщина должна быть пристроена – и точка. Почему нельзя допустить мысль, что взрослая женщина вполне может быть самодостаточной… и вовсе не желать вступать в «законные отношения»? Тем более, что ребенок у нее уже есть, и она уже больше никогда не будет одна. Эмма с силой вцепилась в руль.
- Я продолжаю расследовать дело Августа, - стараясь не говорить сквозь зубы, произнесла она. – Не так много людей в Сторибруке, способных… почти убить деревянного человека. Это должен быть либо кто-то выдающийся – но ни Голду, ни Регине, ни тем более феям это явно не нужно… Либо кто-то чужой.
- Ты подозреваешь того парня… Грега? – Генри склонил голову к плечу. – Или Тамару?
- Ну, у нас только два чужака в городе, - ответила Эмма с фальшивой небрежностью.
- И если это Тамара, - продолжил с энтузиазмом развивать свою мысль Генри, - то Нил скоро узнает, что она нехорошая, и тогда…
- Генри! – почти взвыла его несчастная мать. – У нас с Нилом все в прошлом, понимаешь!
Краем глаза она увидела, как к ней повернулась темноволосая макушка, и острые мальчишеские плечи как-то очень знакомо подобрались. Эмма зло нажала на тормоз.
- Генри… - уже гораздо тише начала она, поворачиваясь к сыну и осторожно кладя ладони на напряженные плечи. – Извини, я не хотела на тебя кричать. Я понимаю, что ты хочешь иметь полную семью – если бы ты знал, сколько я сама о такой мечтала… Но и ты пойми меня: пытаться жить с тем, кого не любишь – это мука. Лучше уж совсем никак, чем стараться ужиться через силу. Поверь, я навидалась таких пар: они женились, потому что это нужно было для работы, потому что так хотели их родители, потому что все подружки уже замужем, потому что хотели обеспеченности… И ради детей тоже. Но вот только никогда дети в таких семьях не бывали счастливыми – потому что там нет места для счастья. Я очень тебя люблю, Генри, и… и если Нил действительно осознал, какое это счастье – быть отцом такого ребенка, как ты, то и он тоже тебя любит. Я всегда буду с тобой, и надеюсь, что и он тоже. Но это вовсе не означает, что мы с ним должны жить вместе.
- Но ведь ты любила его, - не оборачиваясь, пробормотал Генри, и Эмма с трудом поборола желание прижать его к себе изо всех сил.
- Я была влюблена в него, - вместо этого тихонько поправила она. – Мне было семнадцать, он был очень мил и обаятелен… Нам было хорошо и весело вместе. У всех есть первые влюбленности, Генри – и, как правило, они несчастливые. Я не знаю, может, в сказочном мире все и по-другому, а в этом все вот так… несправедливо. Сейчас нас ничего не связывает, он – просто парень, с которым я когда-то провела несколько месяцев. И если бы не родился ты, то у нас к нынешнему дню давно не осталось бы ничего общего.
- А ты все-таки ездишь к его отцу, - Генри наконец повернулся и посмотрел на мать исподлобья. – Я думал, ты хочешь наладить отношения.
Эмма вздохнула и внезапно поняла, что ей некуда девать руки.
- Ммм… - протянула она. – Понимаешь, тут нечего налаживать. Мистер Голд потерял память, и теперь уверен, что сына у него нет. Даже если он столкнется с Нилом нос к носу – то просто не узнает его.
- То есть, теперь у него снова нет семьи? – Генри спросил это очень негромко, будто даже не желая слушать ответ на свой вопрос.
- Нет, - покачала головой Эмма. – Он теперь опять всего лишь одинокий человек, в данный момент запертый в своем доме. И поэтому, малыш, давай я все-таки довезу его обед, пока там ничего не испортилось.
Голд открыл дверь после первого же звонка.
- Вы заставляете себя ждать, мисс Свон, - отметил он холодно. – Раз уж взялись заниматься доставкой, то следовало бы появляться вовремя.
- Зная точность Руби, со мною вы точно выгадали, - фыркнула Эмма, однако извинилась: - Простите, я заболталась с сыном.
- Сыном? – ростовщик едва заметно нахмурился. – И мэр Миллс разрешает вам проводить время с ее сыном?
- Мне не нужно ее разрешение, мистер Голд, - Эмма машинально выпрямилась и развернула плечи.
Голд усмехнулся и покачал головой.
- Это мир бумаг и печатей, мисс Свон. Какие бы права вы себе ни приписывали, в глазах закона справедливость окажется на стороне той, у кого на руках будут документы.
- Вы так твердо уверены, что все продается и покупается? – мрачно поинтересовалась Эмма.
- О, дело вовсе не в моей уверенности, - по губам Голда снова скользнула усмешка. – Это законы мирозданья, и не нам их менять. У всего есть своя цена.
Эмма уже хотела было что-то возразить, когда он предупреждающе поднял руку.
- Впрочем, мисс Свон, - подчеркнуто вежливо произнес ростовщик, - ваши семейные дела с нашим мэром меня не касаются. Давайте мой обед – и я вас более не задерживаю.
Шериф открыла рот, закрыла его, вручила Голду пакет, решительно развернулась и, не попрощавшись, пошла прочь. Мистер Голд несколько секунд смотрел ей вслед, после чего негромко закрыл дверь и направился на кухню. Поколебавшись немного, он, не распаковывая, отправил пакет в холодильник. Аппетит как-то резко пропал.
Мистер Голд никогда не брал работу на дом – возможно, от того, что домой он приходил только для краткого сна, засиживаясь в своем ломбарде до поздней ночи. Иногда случалось даже так, что он не уходил оттуда вовсе, находя приют на узкой кушетке в задней комнате. Впрочем, даже если бы в доме и имелось, чем занять руки, ребра все равно отвечали протестующей болью на попытки использовать их более или менее активно.
В результате в распоряжении Голда оставался только умственный труд. Разум, занятый планами или анализом, не имеет времени для того, чтобы концентрироваться на боли – неважно, физической или душевной. Это ростовщик знал давно, и как за соломинку хватался за любые возможности для размышлений.
Эмма Свон пищи для ума предоставляла более чем достаточно. Рассмотрев ее ситуацию со всех сторон, мистер Голд пришел к выводу, что обнаружил причину ее повышенного внимания к своей персоне.
Речь, конечно же, шла о Генри.
Мисс Свон, вне всяких сомнений, давно уже успели рассказать много интересного о городском мастере сделок. Среди поведанного наверняка имелось немало страшилок, но основных пунктов, способных заинтересовать их гостью, было два: во-первых, Голд являлся самым влиятельным человеком в городе – настолько, что сама мэр вынуждена была с ним считаться; а во-вторых – он всегда открыт для новых сделок. Ну… почти всегда – разумеется, о том, чтобы пойти навстречу должникам, не могло идти и речи. Но во всех остальных случаях слово «сделка» оказывалось едва ли не магическим. Голду очень немного было нужно в этой жизни: материально он давно и полностью себя обеспечил, а душевную пустоту изжить не представлялось возможным – и оттого единственным его развлечением оставалась игра в местного если не божка, то как минимум во всесильного мага. За всемогуществом так легко забывалось о бессилии…
Ибо фраза о том, что все продается и покупается содержала в себе некоторое преувеличение. Ни за какие деньги невозможно купить любовь, ни за какие деньги нельзя вернуть мертвых – два простых коротких правила, в которых, возможно, и содержится все человеческое горе на этой земле. Самое драгоценное было и самым недоступным.
Приезд Эммы Свон не означал ничего. Пусть Голд и не мог вспомнить ни одного другого случая, когда бы их маленький тихий Сторибрук посетил чужак, но все-таки в ее визите не было ничего удивительного или выдающегося. Мальчик сорвался с места, чтобы найти свою биологическую мать, нашел ее – и та вернула его домой. Что может быть проще и естественнее?
Но вот то, что мисс Свон решила остаться и вступить в борьбу – это уже заявляло о намечающемся противостоянии. И Голду следовало определиться, на чьей стороне он будет.
Казалось бы, здесь все просто: Регину мистер Голд недолюбливал давно. Он не мог сказать, что конкретно ему не нравилось в ней – то, что она не относилась к его типу женщин, тут не имело ни малейшего значения. Она была сильной и властной, умело управляла вверенным ей городом и, казалось, целиком и полностью находилась на своем месте. Мисс Свон, напротив, заинтересовала его – заинтриговала в лучшем смысле этого слова. Ее прямота, ее решительный и уверенный взгляд рождали симпатию, однако…
Однако мало быть молодой и красивой женщиной, чтобы действительно заслужить симпатию Голда. Он криво усмехнулся, и в этот момент его лицо выглядело как пошедшая трещинами фарфоровая маска. Мирна тоже была молодой и красивой. Тоже была смелой и дерзкой, независимой и упрямой. Даже столько лет спустя Голд не мог ее винить в том, что она бросила его – но она бросила их сына, и этого он не в состоянии был понять. Как много позже, помогая проворачивать не совсем законные сделки по передаче детей от одних родителей другим, не мог понять тех, кто отказывался от своей плоти и крови.
Вытянувшись на кровати, Голд устало прикрыл глаза. Пожалуй, в этой ситуации ему следовало придерживаться выбранной когда-то давно линии – и ни под каким видом не сходить с нее. Он не находится на чьей-либо стороне, все, что происходит – это не его проблемы. Но даже если так или иначе его все же вынудят вмешаться в эту нелепую историю, то единственным, на чьей стороне ему стоит быть – это на стороне Генри. Дети слишком беззащитны в жестоком мире взрослых и менее всего заслуживают того, чтобы по ним били грехи их родителей.
Память Голда плавно скользнула в прошлое, на много лет назад. Очень недолгое время ему довелось подержать на руках миниатюрный сверток. Два кратких мига – когда посредник передавал ему младенца и когда он сам вручал его Регине. Между этими мгновениями мистер Голд терзался мыслью: а стоило ли отдавать ребенка мэру? Он знал Регину Миллс лишь с деловой точки зрения, однако ему отчего-то казалось, что из нее выйдет не самая лучшая мать. Быть может, стоило сломать… нет, прервать эту сделку? Найти для мальчика новый дом… Почему бы и не его собственный?
Голд распахнул глаза и покосился на прикроватную тумбочку. Несколько дней назад он обнаружил то, чего не хватало в этой комнате: единственную сохранившуюся фотографию. Когда-то давно, в порыве отчаянья, он порвал и сжег все, что у него было – но это фото стояло когда-то на письменном столе у его сына, и у Голда не поднялась на него рука.
В тот день десять лет назад он все-таки отдал малыша Регине. Голд не нашел в себе сил заменить одного мальчика другим. У него просто не повернулся бы язык звать кого-то сыном – как называл когда-то его. Иногда, видя в городе мэра с подрастающим Генри, мистер Голд тосковал по упущенной возможности, но, приходя домой и перед сном глядя на фотографию, испытывал за это стыд. Все его деньги и все его влияние не смогли бы помочь вернуть того, кто был когда-то потерян.
А вот у Эммы Свон еще имелись шансы. Вопрос состоял в том, достойна ли она его?