- А ты не хочешь позвонить Нилу?

Эмма мысленно застонала. Она любила своего сына – ну, по крайней мере, последний год точно любила – но она терпеть не могла, когда на нее давили. Силой это давно уже никому не удавалось, однако Генри обладал феноменальной способностью давить на нее морально. Впрочем, судя по окружающим, не только на нее – и у Эммы даже имелись подозрения, от кого среди многочисленной родни пацану достались подобные таланты.

- Генри, уже слишком поздно для звонков, - как можно терпеливее произнесла она вслух.

Это были сумасшедшие дни, которым Эмма уже потеряла счет. Несколько суток слились воедино, и она уже не помнила, когда в последний раз по-нормальному спала. Они с Дэвидом едва успели высадить Нила у больницы, когда позвонила Мэри Маргарет. Регина пришла в себя и призналась в том, что у нее был способ уничтожить Сторибрук – своеобразный ядерный чемоданчик с красной кнопкой сказочного разлива. «Чемоданчик» воплощался в некоем кристалле, которым Регина и намеревалась воспользоваться, когда она столь внезапно из охотника стала жертвой. То ли электричество что-то сместило в голове Регины, то ли теперь, когда Генри находился вне ее досягаемости, она подуспокоилась, но разрушать город бывшая королева временно передумала – но было уже поздно. Кристалл перекочевал в руки Грега Мэнделла.

Эмма и Дэвид примчались в монастырь, куда Мэри Маргарет отвезла Регину, так быстро, как только смогли. Чарминг предлагал срочно снарядить поисковые отряды: Сторибрук только выглядел небольшим городом, однако внутри он был гораздо объемнее, нежели мог показаться снаружи. Эмма считала это гиблым делом: по ее мнению, если у Мэнделла имелась хоть капля мозгов, то он уже свалил отсюда. Пересек черту, и последовать за ним могла если только сама Эмма. Она была готова это сделать, вот только не знала, в которую сторону ей мчаться. Мэри Маргарет была решительно против того, чтобы та продолжала охоту в одиночку, однако не скрывала, что считала версию дочери ближе к истине, нежели версию мужа.

Семейные дебаты прервала Регина, которая, наступив на горло собственной гордости, сделала еще одно признание. Двадцать девять лет назад, когда Проклятье только вступило в силу, появление на Земле Сторибрука случайно засвидетельствовали два человека: отец и сын. Она пыталась уговорить их остаться, но Проклятье не имело над ними силы, и они не согласились. Сыну удалось бежать, а отец…

- Я сказала, что убила его, - заявила бывшая королева, ни на кого не глядя.

- А на самом деле? – не удержалась от вопроса Эмма.

- Я сказала, что убила его! – с нажимом повторила Регина. – Только это имеет значение. Он не уедет из Сторибрука, пока не найдет останки отца.

Это давало им шанс. Мэнделл торопился тогда, в доках. Он вырвал у Регины признание, но не имел возможности расспросить ее подробно. У него должно было уйти время на то, чтобы найти в лесу нужное место, да и копать подмерзшую ноябрьскую землю не так-то просто.

Эмма с родителями успели. Они нашли Мэнделла посреди перекопанной поляны, на коленях, сжимающего в руках человеческий череп. Эмоции, переполняющие его, не позволили ему заметить приближающихся преследователей – и Дэвид, совершив поистине вратарский бросок, сшиб его на землю. Однако отчаянье придавало злость и силу, и потому окончательно справиться с Мэнделлом оказалось непросто. Он сопротивлялся до последнего, и к тому времени, когда его удалось вытащить из леса и доставить в участок, уже изрядно стемнело.

Ценой немалых усилий шерифу удалось выпроводить своих родителей. Кто-то должен присмотреть за Региной, убеждала она их, пока та опять, подобно флюгеру, не поменяла свое мнение. Кто-то должен был забрать наконец Генри от Руби, потому что одиннадцатилетнему пацану давно пора спать, а еще хорошо бы, чтобы кто-то подтвердил ему, что с его мамой… с его обеими мамами все в порядке. Вдобавок обнаружилось, что кристалла у Мэнделла при себе нет, однако учитывая, что сам он сидит за решеткой, а Тамара провалилась в портал, то опасаться, что такое мощное оружие попадет в руки врагов, не стоило. Правда, кристалл мог снова оказаться у Регины – а этого уже допускать не следовало, что возвращало их к вопросу о необходимости «присмотреть» за Мэнеделлом. Больше в Сторибруке никто не был способен «нажать на ядерную кнопку»: феи не стали бы этого делать, а Голд теперь в магию даже не верит.

О Голде в ту ночь Эмма изо всех сил старалась не думать – ни о нем, ни о том, что они с Нилом временно оказались под одной крышей. Она уже жалела, что сказала Нилу об отце, но сделанного не воротишь. Ей оставалось только надеяться, что бывший парень не пойдет выяснять отношения и не наделает глупостей. Впрочем, с совершением отчаянных поступков, то и дело граничащих с как раз с глупостями, в этой семейке по мужской линии дела обстояли безукоризненно: уже целых три поколения потрясающих талантов делать то, что не надо бы, и говорить то, чего не стоило бы.

Эмма сперва пыталась расспрашивать Мэнделла, но тот ушел глубоко в себя, и шериф только зря проторчала несколько часов напротив его камеры. Потом она прикорнула там же, в участке, держа под рукой пистолет и собираясь пристрелить каждого, кто попытается войти или выйти до наступления рассвета.

Следующий день начался очередными расспросами – до тех пор, пока не приехал Дэвид и не привез кофе, Эмма была весьма и весьма грозным шерифом – продолжился безуспешными поисками кристалла повсюду, где только можно, и закончился новыми, все столь же безуспешными расспросами.

Дэвид решительно заявил, что этой ночью дежурить в участке будет он – раз уж Эмма так уверена, что дежурство это необходимо. Мэри Маргарет, поддержав его, увлекла дочь домой. Впрочем, сопротивлялась та скорее из упрямства: глаза ее давно уже слипались, а в теле поселилась такая усталость, которую, казалось, уже ничем не избыть.

И вот, когда она наконец добралась до дома, и все ее мысли были только о горячем душе и чистой мягкой постели, сын насел на нее уже со своим допросом.

- Не так уж и поздно, - настаивал Генри. – В любом случае, он обрадуется, что ты позвонила.

- Малыш, если он еще в больнице, то звонок будет неуместен, – обороняясь, заявила Эмма. – А если его уже выписали, то никакой спешки нету.

- Про мистера Голда ты думала по-другому, - Генри насупился, глядя на мать с укором. – К нему ты даже ночью ездила.

Эмма почувствовала, что ее щеки пылают, как у школьницы. Почему-то одновременно стало и неловко, и обидно.

- Генри… - начала она сбивчиво, но, собравшись с остатками сил, заговорила тверже. – У мистера Голда серьезные повреждения, он без помощи просто не обошелся бы. А у Нила только скользящее ранение, он даже передвигался вполне самостоятельно. К тому же он моложе, и память у него не отшибало.

- Но его ранили, когда он защищал тебя, - невозможно глубокие и не по-детски проницательные глаза, казалось, смотрели прямо в душу. – Мне дедушка рассказал!

«Трепло!» - с раздражением подумала Эмма про Дэвида и порадовалась, что тот сегодня в участке. С сыном она еще держалась, а вот отцу могла и высказать все, что накопилось за это время.

- Генри, - как можно терпеливее начала Эмма. – Мне жаль, что Нила ранили. Я предпочла бы, чтобы Тамара попала в меня. Я…

Она сбилась, запнулась – и вдруг просто села на край кровати, бессильно опустив руки. Эмма не представляла, как объяснить одиннадцатилетнему пацану, что жертва тоже может быть своего рода манипуляцией. Кто-то кому-то делает благо – и с этого момента считает, что имеет право на его признательность. То есть да, конечно, имеет – теоретически – но вот только его об этом не просили. И иногда лучше пострадать, чем оказываться в моральном долгу. Эмма предпочла бы сама получить ранение, и гораздо более тяжелое – но только не оказываться перед выбором между неискренним прощением и амплуа неблагодарной сволочи. Нил поставил ее в безвыходное положение, и это отнюдь не способствовало ни душевному покою, ни желанию прощать.

Ее настолько поглотил приступ отчаянья, что она не сразу осознала, что Генри трясет ее за плечо.

- Мама! Мама! – звал он ее, вцепившись уже обеими руками.

Глаза у него были испуганными, и Эмма безотчетно притянула его к себе.

- Я позвоню ему, малыш, - прошептала она совсем не то, что думала. – Только пожалуйста, завтра, ладно?

Генри уткнулся ей носом в плечо и закусил губу.

- Ты его совсем-совсем не любишь? – тоже шепотом спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос не дрожал. – Ни капельки?

Эмма только вздохнула и прижала сына к груди как можно ближе.

Эмма проснулась посреди ночи: уже не такая разбитая, но все еще усталая. Она перевернулась на другой бок, собираясь спать дальше, однако сон не шел. Поворочавшись немного, Эмма посмотрела на часы. Те показывали чуть больше трех, и шериф со стоном откинулась на подушки. Это было вопиющей несправедливостью, что, получив наконец возможность отдохнуть, она не могла ею воспользоваться. Эмма не понимала, в чем причина, ведь обычно она спала отлично, и даже сурки позавидовали бы ей.

Будь Эмма у себя дома – в Бостоне или в любом другом из городов, где она проживала раньше – она сейчас пошла бы на кухню и заварила бы себе какао с корицей. Здесь, разумеется, тоже имелись и корица, и какао, но…

Но надо было пройти мимо комнаты Мэри Маргарет. Дэвид ночевал в участке, а значит, сон матери сегодня особо чуток. А внизу – Генри. Первый этаж имел вид студии, и невозможно было включить свет так, чтобы он не загорелся повсюду, а в темноте она однозначно что-нибудь уронит.

А душеспасительных – и душещипательных – разговоров с Эммы уже хватало. Она оказалась средним звеном в сказочной цепи, и все почему-то рассчитывали, что ей тоже суждено разыграть сказочный сценарий. Почему-то то, что все свое детство она провела в недобросовестных патронажных семьях, долгое время жила на улице и промышляла воровством, залетела от первого же парня, в которого влюбилась, и оставшиеся десять лет имела сомнительную профессию охотника за головами, никого не отрезвляло. Никто из родных и друзей так и не удосужился сказать себе: «Эй! Ну какая же из нее принцесса?»

Глядя на белеющий в полумраке потолок Эмма волей-неволей возвращалась к мыслям за прошедшие дни – мыслям, которым раньше не давала ходу усталость. Почему Генри хотел ее воссоединения с Нилом – это понятно. Пацан хотел нормальную семью, а две мамы, которые то и дело цапались, на таковую не походили. Правда, Эмму немного задевало, что Генри все никак не определится – но, с другой стороны, справедливости ради она не могла не признавать, что в течение десяти лет его матерью была все-таки Регина. Эмма и сейчас немного опасалась думать о том дне, когда они с Генри будут жить вдвоем – если, разумеется, такой день вообще настанет. Сейчас, пока они с ее родителями обитают под одной крышей, все проще: и Мэри Маргарет, и даже Дэвид куда больше нее годятся на роль папы и мамы. Черт, ведь Дэвид даже готовить умеет – в то время как таланты самой Эммы на этом поприще довольно скромные.

Но если с Генри все было более-менее понятно, то неясным оставалось, зачем в ее личную жизнь вмешивается Дэвид. Эмма поняла бы, если на воскрешении романа с Нилом настаивала бы Мэри Маргарет: вечная мания счастливых в любви женщин пристроить своих подружек… Ну, или дочь в данном случае. Дэвид же, как и большинство отцов, казалось бы, должен был всячески протестовать против любого претендента на ее руку.

Однако время шло, и постепенно у Эммы, чей разум пребывал в полудреме, но при этом никак не мог толком заснуть, начали потихоньку складываться куски головоломки. Генри указал ей на то, что она много времени проводит с Голдом – и Дэвид бросал похожий упрек. Более того, он пошел даже на крайние меры, лишь бы хоть как-то повлиять на эти, с точки зрения Эммы, абсолютно безвредные встречи. Походило на то, что Дэвид был согласен на возвращение ее бывшего, лишь бы тот отвлек ее внимание от Голда. И при этом его даже не смущало, что этот бывший приходится Голду сыном.

Эмма перевернулась на живот и уткнулась носом в подушку. Совершенно невозможно жить с такой сумасшедшей семейкой. Что они там себе навоображали, что у них с Голдом происходили ежедневные свидания? С другой стороны…

Ей вспомнилось, как они виделись день за днем, как она приносила ему еду, возила на машине… даже раздевала. Если бы поменять их в гендерном смысле, то могло показаться, что она настойчиво добивается его благосклонности.

Она фыркнула своим мыслям, одновременно поражаясь их нелепости. Вот что бывает, когда сутками не спишь: потом организм уже не может настроиться на здоровый сон и от усталости начинает сочинять всякую ерунду. Эмма уже почти совсем дала себе слово ради очистки совести и всеобщего спокойствия не приближаться к Голду на пушечный выстрел – хотя бы до его выписки из больницы – как вспомнила о еще одном неулаженном деле.

Эмма вышла из дома рано: во-первых, ей так и не удалось больше толком заснуть, а во-вторых, она надеялась управиться до всеобщего пробуждения. Первым в их семье обычно вскакивал Дэвид – но его-то как раз дома и не было, а с Мэри Маргарет и тем более с Генри у нее имелся еще шанс успеть вернуться.

Эмма шла по пустынным улицам Сторибрука, бесцельно поигрывая в кармане связкой ключей и рассеянно размышляя о том, как же она умудряется раз за разом все делать не к месту. К примеру, в тот день, когда Мэри Маргарет просила ее срочно прибыть к дому Регины, ибо они с Дэвидом подозревали ее в похищении волшебных бобов, Эмма не нашла ничего лучше, как снова воспользоваться автомобилем Голда. В тот момент она вообще не задумалась над этим: дом Регины находился едва ли не на противоположном от больницы краю города, до дома Голда, где шериф бросила своего желтого жука, расстояние тоже было немаленьким… А самому Голду, в его-то состоянии, машина вряд ли могла понадобиться в ближайшее время.

К счастью, родители Эммы уже находились в доме, поэтому она просто тихо припарковала кадиллак со стороны сада. Опять же, всех куда больше занимало исчезновение сперва бобов, а потом и их ненаглядного мэра, и вопрос с транспортом не поднимался. Позже, за всей произошедшей беготней и целым набором событий разной степени трагичности, у Эммы просто вылетело из головы, что она, по сути, просто угнала чужой автомобиль и бросила его черт знает где. Шериф не представляла, как скоро выпишут Голда – но лучше будет, если к этому моменту его машина будет стоять на месте.

Кадиллак нашелся там же, где его и оставили: на тихой улочке в двух шагах от задней калитки. Эмма вынула руку из кармана и машинально подбросила в воздух связку ключей. Небольшой круглый брелок ярко вспыхнул золотом в первых рассветных лучах – и тут же погас, ибо шериф поймала его и сжала в кулаке. Она подошла вплотную к машине и, поколебавшись немного, отперла дверцу. Уже открыв ее, Эмма снова замешкалась, осматривая роскошный салон. «Красивая машина, но не для этой жизни», - подумалось вдруг ей. Строго говоря, в такие автомобили не садятся шерифы заштатных городков, усталые, потрепанные жизнью, в сапогах и потертых куртках. Несколько дней назад Эмма об этом не думала, озабоченная лишь тем, что Голда надо как можно скорее доставить в больницу, пока этот упрямец не передумал – а сейчас вот почему-то забеспокоилась.

- Угоняете машину, мисс Свон? – голос, раздавшийся за ее спиной, едва не заставил шерифа запрыгнуть на крышу кадиллака. – Если не ошибаюсь, опыт на данном поприще у вас действительно имеется…

Эмма, стиснув зубы, неохотно обернулась.

Регина приближалась к ней неторопливо. Шериф вскользь отметила, что мадам мэр экономит движения, да и на ногах у нее туфли на очень низком и устойчивом каблуке. Черные волосы падали по обеим сторонам лица каскадом, пряча виски, однако Эмма подозревала, что следы от зажимов уже не видны – просто Регина не хотела напоминаний, что они там были.

- Однако этот автомобиль, - подчеркнула мадам мэр, останавливаясь у самой калитки, - слишком дорогой и слишком приметный. Вот и я приметила его вчера… и все ждала визита Голда. Но он так и не появился – с чего бы это?

- Может, потому, что его здесь и не было? – не особо любезно отрезала Эмма. – Это я оставила здесь машину… когда приехала искать бобы и вас.

- И Голд дал вам для этого свой кадиллак? – черная бровь насмешливо приподнялась. – Не представляю, что он с вас за это потребовал.

- Ну, мы же, оказывается, родственники, - попыталась увести разговор в сторону Эмма. – В конце концов, я мать его внука…

- Очень трогательно, - Регина совсем по-кошачьи фыркнула. – Вот только свои вещи Голд любит больше всего на свете. Знаете, комплекс внезапно разбогатевшего человека. Он патологически боится что-либо потерять и потому трясется над каждой мелочью.

- Ну, вам, конечно, лучше знать, - не удержалась от ответного выпада Эмма. – Вы ведь столько десятков лет с ним знакомы…

Регина сверкнула на нее гневным взглядом: упоминание о возрасте ей не понравилось. И пусть почти тридцать лет прошли в неизменном виде, касаться их было вопиющей бестактностью – что, впрочем, было вполне в духе Эммы Свон. Мадам мэр пришлось приложить все силы, чтобы проигнорировать эту шпильку.

- Где Голд, мисс Свон? – чуть подавшись вперед, негромко прошипела Регина. – Что за заговор вы готовите?

- Я? Заговор? С Голдом? – Эмма не знала, рассмеяться ей на эти слова или схватиться за голову. – С чего такие странные фобии?

- Голда уже две недели не видели в городе, - сухо отрезала Регина. – Он не бегает за своей Лейси, он не шпионит за своим сыном… Только вы одна поддерживаете с ним контакт. Старый черт что-то задумал, и вы ему помогаете. Я не буду спрашивать, что за компромат он нашел на вас, чем надавил – у него талант находить нужные точки влияния – но я хочу знать, во что все это выльется для моего сына.

- Генри тут ни при чем, - уже раздражаясь, заявила Эмма. – Вам повсюду видятся заговоры, потому что вы одна их и плетете. Ни я, ни Голд… ни вообще кто-либо в этом городе не обязан перед вами отчитываться.

Решив, что потратила уже более чем достаточно времени, она быстро села в автомобиль и включила зажигание. Регина не попыталась ее задержать, лишь проводила задумчивым взглядом стремительно удаляющийся кадиллак.