Больше мистера Голда никто не беспокоил.

По крайней мере, если кто и заглядывал к нему в палату, то он этого не видел. Долгие часы он провел во сне, больше напоминающем затянутый и выматывающий кошмар, который тем страшнее, чем реальнее. Ибо этим кошмаром была его собственная жизнь – та самая жизнь, от которой он сбежал столько лет назад.

Мистер Голд приехал в Штаты в поисках забвения. Он понял это в тот миг, когда пересек границу Сторибрука – маленького городка, затерянного в лесах штата Мэн. Этот город со своим почти патриархальным укладом будто задержался где-то в прошлом веке – разве что кое-какие технические новинки намекали на смену столетия. А главное – здесь абсолютно ничего не происходило. Каждый новый день был похож на предыдущий, жизнь завязла, подобно насекомому в смоле. Время застыло настолько, что, казалось, здесь не росли дети, и не старели взрослые.

Голда все это устраивало. Более того, он всей душой стремился к этому замершему покою. Рутина все скрадывала, покрывала патиной, укутывала плотным ватным одеялом. Не нужно тяготиться прошлым, не нужно беспокоиться о будущем. Имел значение лишь день, проходящий за неспешным и необременительным трудом.

Разумеется, Голд мог бы позволить себе вообще ничего не делать. Он вывез из Британии солидное состояние, которое впоследствии путем финансовых манипуляций значительно преумножил. У него всегда имелась отличная деловая хватка, а юридические навыки позволяли избегать любых подводных камней. Однако в той же степени, что мистер Голд устал от агрессивной экономической деятельности, он не мог и полностью отказаться от каких-либо забот. Голд слишком привык чем-то занимать и мысли, и руки – и просто сошел бы с ума от ничего не деланья.

В антикварной лавке, по сути, не было нужды. Очень редко там кто-то что-либо покупал – за годы считанные разы. Но мистеру Голду нравились все эти старинные вещи, осколки чьей-то памяти. Кому-то они были дороги, чьи-то истории они хранили. Голд любил вещи – в основном как раз из-за историй. Часть из них он знал, часть иногда придумывал сам в долгие одинокие вечера. Стареющий ростовщик лелеял свои игрушечные сокровища, не желая признаваться даже самому себе, что в глубине души ценил их выше, нежели недвижимость и многозначный банковский счет. Быть властелином сказочного мирка подчас бывало интереснее, чем просто крупным землевладельцем в скучнейшем из американских городков.

Люди не берегли того, что имели – точно так же, как когда-то не смог уберечь и он. И потому мистер Голд был чужд сомнительному чувству жалости: ее просто не существовало в его мире. Каждый сытый кусок он вырывал своим трудом – и все-таки потерял самое драгоценное, что у него было. Так почему он должен был быть добр к кому-то, кто желал получить все сразу и за чужой счет? Безжалостность родилась не из злости и не из ненависти – а из равнодушия, взращенного в остывшем когда-то давно сердце.

Одинокая отрешенность и ехидная насмешливость над окружающими переплелись, став основополагающими камнями его характера. Две грани одного человека: для себя и для всех остальных. Мистера Голда устраивал и его внешний облик, и внутреннее содержание. Он пришел к этому и нашел своеобразное удовлетворение в установившемся равновесии.

Чего Голд не мог понять, так это с какой стати в его жизни все так внезапно изменилось. Почему сонный городок внезапно ожил и забурлил, принимая в себя чужаков и выбрасывая из своих недр странных субъектов. Почему прошлое, давно похороненное и присыпанное пеплом, вернулось, чтобы обрушиться на него со всей своей разрушительной силой?

Стук в дверь заставил вздрогнуть и напрячься. Мистер Голд и сам не смог бы объяснить своей реакции: в конце концов, стучались Вэйл и медсестры, а тот странный незнакомец с дикими претензиями просто вошел – но почему-то сам знак того, что кто-то вот-вот ворвется в его личное пространство, заставлял его сердце стучать быстрее и взволнованнее.

Не дожидаясь ответа – Голд не в первый раз задался мыслью, зачем в больнице вообще стучат, если его согласие или не согласие никого не волнует, – дверь распахнули. Порог торопливо, будто боясь передумать, переступила не очередная медсестра, а Эмма Свон. Мистер Голд на мгновение смутился – ему отчего-то казалось, что больше он ее не увидит – и тут же разозлился сам на себя, ибо сразу за смущением внутри что-то потеплело. Сердце говорило, что радо увидеть кого-то кроме медиков, но разум постарался заглушить неуместную радость сигналом тревоги.

- Эм… добрый день, - произнесла наконец шериф, разбивая повисшую было тишину.

- Я не особо уверен, что этот день добрый, - голос Голда прозвучал хрипло, ибо за последние пару дней ему почти не приходилось разговаривать.

- Ну, - Эмма пожала плечами, - день настал, а вы живы и даже идете на поправку. Одно это уже хорошо.

- Оптимистично, - едва заметно вздохнул ростовщик, все еще сохраняя во взгляде легкое подозрение, и тут же сменил тему: - Так чему обязан визиту?

Эмма продемонстрировала принесенную с собой сумку.

- Я помню, что в прошлый раз вы практически объявили забастовку больничной еде, - делано бодро заявила она. – А на одной глюкозе даже вы долго не протянете. Вот я и…

- Вы хотите сказать, - насмешливо перебил ее Голд, - что утрудили себя приготовить мне обед?

- Нет, - поколебавшись буквально секунду, все же честно призналась Эмма. – Мои кулинарные таланты находятся ниже плинтуса.

- Вы вообще умеете делать хоть что-нибудь, кроме как взламывать бары и угонять автомобили? – ростовщик даже не попытался сдержал свое ехидство.

Шериф виновато насупилась. Поставив принесенный пакет на тумбочку, она полезла в карман, извлекла оттуда связку ключей и протянула ее собеседнику.

- Извините, - совершенно искренне произнесла она. – Мне срочно понадобилась машина, а моя осталась у вас во дворе. Мне пришлось воспользоваться вашей… Поверьте, если бы не безвыходная ситуация, я ни за что не стала бы ее… гхм… «угонять». Но я вернула ее к вам во двор… И если хотите, то за бензин я заплачу.

- А за трехдневный прокат кадиллака расплатиться не хотите? – насмешливо сощурил глаза Голд.

- Но я же принесла обед! – ответила ему Эмма кристально чистым взглядом.

- Который приготовили не вы… - начал было ростовщик, однако его перебили.

- Но принесла-то я! – твердо стояла на своем шериф. – Поверьте, Мэри Маргарет, в отличие от меня, очень хорошо готовит.

Голд смерил ее долгим задумчивым взглядом.

- Не знаю… - протянул он неторопливо. – Однажды у меня была возможность это проверить…

Эмма подтащила к кровати отодвинутый было опять к стене стул, села и заинтересованно посмотрела на собеседника.

- И?.. – поторопила она его, когда пауза затянулась. – Как это случилось?

- Это было в Сочельник, - едва заметно поморщился Голд. – Как-то раз маленькая мисс Бланшар набралась то ли смелости, то ли наглости войти в мой магазин и принести мне имбирное печенье.

Эмма закусила губу. Это было очень похоже на ту Мэри Маргарет, которую она узнала за первый год своего пребывания в Сторибруке: учить детей, помогать волонтером в больнице… принести печенье человеку, который вряд ли когда-либо получал какие-нибудь подарки на Рождество. Трудно поспорить с тем, что Белоснежка – сильная и волевая женщина, действительно достойная быть королевой; но все-таки иногда Эмме до боли не хватало той тихой и домашней Мэри Маргарет.

- И как, вам понравилось? – вслух поинтересовалась Эмма. – Мне – очень, надеюсь, она и в этом году его испечет.

- Я его выбросил, - признался мистер Голд. На изумленный взгляд девушки он неохотно пояснил: - Она сказала, что напекла слишком много. Однако в этом городке, каким бы маленьким он ни был, все-таки имеется несколько тысяч жителей. Я последний человек в Сторибруке, с кем хотелось бы поделиться чем-нибудь добровольно, а так как вряд ли мисс Бланшар пекла печенье тоннами, то ту корзинку она сделала специально для меня. А поскольку кроме платы за аренду, которую она выплачивает достаточно аккуратно, мисс Бланшар ничего мне не должна, то это не могло быть и неуклюжим подкупом.

- И? – Эмма все еще не понимала. – Разве это умозаключение не должно было вас порадовать? Или… стоп, погодите… Вы, надеюсь, не думали, что она хотела вас отравить?!

- Ну, - на лице Голда не проявилось ни капли раскаянья, - я, конечно, сильно сомневаюсь, что школьная учительница в нашей глухомани могла раздобыть какой-нибудь настоящий яд, однако встречать Рождество под действием слабительного или экстази мне тоже не улыбалось. В конце концов, если я захочу печенья, я всегда смогу его купить.

Последнюю фразу он произнес с нажимом, будто защищаясь. Эмма усмехнулась и покачала головой.

- Готова поспорить, что печенье было абсолютно безвредным, - заявила она, все еще улыбаясь. – И, поверьте мне, оно гораздо вкуснее магазинного – уж я-то точно знаю!

Не дожидаясь ответа, Эмма начала вынимать из сумки контейнеры с едой.

- Не беспокойтесь, - насмешливо стрельнув глазами, произнесла она, - это точно не отравлено. Мы обедали все вместе, я просто отложила порцию для вас.

- А почему я должен верить вам? – Голд поймал ее взгляд. – Вы то приходите, то исчезаете… И я так толком и не знаю, что вам от меня нужно.

Эмма скрестила руки на коленях и на несколько мгновений застыла в напряженной позе.

- А давайте, - предложила она наконец, - вы поедите, а потом мы поговорим?

- Думаете, что сытым я буду добрее? – скептически поинтересовался Голд.

- Почему б и нет, - шериф пожала плечами. – Меня вот еда точно настраивает на более благодушный лад.

- Вы ужасная женщина, - Голд не сдержал кривой усмешки. – Плетете коварный замысел – и тут же бесхитростно в нем признаетесь. Откуда вы такая взялись, мисс Свон?

- Сперва обед, - Эмма настойчиво подпихнула к нему открытый контейнер и протянула вилку.

Аппетитный запах, уже пару минут щекочущий ноздри, ударил со всей силой – и мистер Голд сдался. Несколько дней у него держался сильный жар, при котором он в принципе не был способен на поглощение хоть какой-либо пищи. Этим утром температура снизилась до приемлемого уровня, однако общая разбитость никуда не делась. Принесенный больничный завтрак не вызвал ничего, кроме отвращения, и ростовщик едва смог заставить себя проглотить разве что тост да сок.

Мисс Бланшар, как оказалось, и правда готовила неплохо. Возможно, даже гораздо лучше, чем просто «неплохо», однако так просто признавать это Голд готов не был. Как бы то ни было, почти все, принесенное Эммой, постепенно оказалось у него в желудке, и, похоже, последний по этому поводу возмущаться не собирался.

От всей этой ситуации веяло странным… уютом. Эмма Свон отнюдь не выглядела женщиной, предназначенной для тихой семейной жизни, но отчего-то именно рядом с нею Голда накрывало ощущение покоя. Ему некстати подумалось, что если бы Эмма была здесь два дня назад, то незнакомец не поднял бы на него руки – просто не успел бы. И дело вовсе не в том, что мисс Свон работала шерифом – нет, было что-то еще. В этой девушке скрывалось нечто, и мистер Голд поймал себя на мысли, что эту загадку ему очень хочется разгадать.

Он уже забыл, что не так давно сердился на нее – куда более пугающие события в мгновение ока вытеснили почти детскую обиду. Да и уже нежданный визит будто согрел сердце, как бы Голд ни старался изгнать это ощущение из своего разума.

Отложив, наконец, вилку в сторону, мистер Голд посмотрел на Эмму прямо.

- Итак, мисс Свон, – уже более уверенным голосом, из которого разговор и еда постепенно изгнали хриплые нотки, произнес он, - что вы имеете мне сказать?

- Я… - начала было Эмма – и вдруг запнулась.

Она почему-то выглядела сейчас моложе, едва ли не девочкой, в чем-то провинившейся и остро чувствовавшей свою вину. Эмма провела рукой по лицу, будто снимая с него невидимую паутину – и наконец решилась.

- Я соскучилась, - призналась она предельно просто.

- Соскучились? – Голд ожидал какого угодно ответа, но только не этого, и потому он сбил его с толку.

- Да, - кратко подтвердила Эмма.

Повисла пауза – немного неловкая, но не тяжелая. Оба – и он, и она – сосредоточено смотрели друг на друга, будто пытаясь уловить во взглядах то, что никак не могло сформулироваться в словах.

- По мне? – в конце концов зачем-то уточнил мистер Голд.

- Да, - снова кивнула Эмма. И, нервно сцепив руки в замок, с усилием заговорила: - Извините, я не думаю, что вам будет интересно слушать…

- Ну уж нет, - перебил ее ростовщик. – Вы обещали мне разговор после обеда – и я свою часть сделки выполнил. Так что давайте, отрабатывайте. У меня тут не так много развлечений, и время я вам могу уделить.

Эмма помялась немного, но потом сперва медленно, а потом все более и более увлеченно заговорила:

- Я приехала в этот город чуть больше года назад. Он был чужим для меня, и никто меня здесь не знал. Я приехала, потому что однажды вечером в мою дверь позвонил десятилетний мальчик и сказал, что он мой сын…

Она на мгновение прервалась, чтобы глубоко вдохнуть, и Голд поймал себя на том, что ему тоже нужно больше воздуха. Он понимал – Господи, никто не понимал так же хорошо, как он! – чего стоило это, казалось бы, мимолетное событие.

- И я все бросила, - продолжила Эмма. – Ну, не то чтобы мне особо было что бросать: квартира съемная, работа сдельная, родных и друзей нет… Я и без этого за десять лет сменила семь мест жительства, нигде не задерживалась надолго… Но это был первый раз, когда я уехала для кого-то.

Она помолчала еще немного, глядя вниз, на свои переплетенные пальцы.

- Сторибрук меня принял. Не сразу, разумеется, и Регина, естественно, была мне совсем не рада, - Эмма перебирала свои воспоминания, подобно четкам, - но ведь на ней свет клином не сошелся. Мне помогали – и я смогла кое-кому помочь. У меня впервые в жизни появилась настоящая подруга. Я даже… влюбилась здесь…

Она запнулась, жалея, что затронула эту неловкую тему, и тем сильнее было ее удивление, когда мистер Голд очень мягко произнес:

- Шериф Грэм, не так ли?

- Откуда… Как вы узнали? – во взгляде Эммы вспыхнуло секундное подозрение – действительно ли он ничего не помнит?

Голд невесело усмехнулся.

- Вы упомянули о влюбленности с нежностью – так редко говорят о тех, с кем расстались, рассорившись, тем более столь недавно. Но если бы вы продолжали встречаться, то вряд ли бы вы сидели сейчас в моей палате и исповедовались. Значит, этого человека вы потеряли, а я сомневаюсь, что в нашем городе была вспышка смертей среди красивых молодых людей.

- Почему вы думаете, что он обязательно должен быть молод и красив? – Эмма крепче стиснула пальцы, не замечая, как ногти впиваются ей в ладони.

Взгляд Голда, казалось, проник ей в душу.

- Потому что вы молоды и красивы, - очень просто ответил ростовщик. – Подобное тянется к подобному.

Эмма покачала головой.

- Вы угадали, - неохотно произнесла она. – Но все-таки вы неправы. Я была нужна ему – а это ценнее всего. Только в этом есть глубина, а вовсе не в каких-то внешних признаках.

Голд задумчиво кивнул.

- Что ж… В этом есть свой резон, - медленно, чуть растягивая слова, признал он. И сменил тему: - Так что же, вы стали счастливы здесь?

- Да, на какое-то время, - с облегчением ухватилась за возможность продолжать Эмма. – Мне было здесь теплее и уютнее, чем во всех прочих местах, вместе взятых. Мне казалось, что вот-вот, и я обрету все то, чего была лишена всю свою жизнь.

Она помялась немного, прежде, чем продолжить.

- В каком-то смысле, так оно и вышло, - признала она неохотно. – Впервые вокруг меня находятся люди, которые меня любят, которые беспокоятся обо мне и готовы защищать меня. Однако…

Глаза Эммы встретились с внимательным, слишком пристальным взглядом глубоких карих глаз – и тут же ретировались снова вниз, к ладоням. Совсем рядом, поверх одеяла, лежала рука Голда – чуть смугловатая, худая, с отчетливым рисунков жил и вен, – и Эмме отчаянно захотелось прикоснуться к этой руке. Убедиться, что она теплая, и что пульс на запястье бьется.

Чтобы избавиться от этого желания, ей пришлось зажать собственные ладони между колен. Усилием воли она продолжила:

- Однако в последнее время я все острее понимаю, что, несмотря на всю свою любовь, они видят во мне кого-то другого. Возможно, имеющего со мною некое отдаленное сходство – но все-таки не меня саму. В их головах сложился некий образ, которому я, по их мнению, должна соответствовать. Это… хороший образ, - с трудом подбирая слова, выдавила из себя Эмма, - и трудно их винить. Но это все-таки не я. Они все, даже Генри, хотят, чтобы я разыгрывала какой-то определенный сценарий, изображала какую-то особенную роль. Я понимаю: они уверены, что так будет лучше для всех – но я, я не могу принять этого.

Эмма снова заставила себя поднять взгляд. Голд не перебивал ее больше, однако смотрел на нее внимательно, не пропуская ни единого слова из рассказа. Эмма кривовато усмехнулась.

- И, знаете, среди всей этой благостной картины был лишь один человек, который не желал заблуждаться на мой счет. Только вы, мистер Голд, пытались узнать: а кто же я такая. Вы один изучали меня, наблюдали за мной… иногда провоцировали на какие-то поступки, которые помогали вам анализировать. Даже когда вы… когда вы практически слепили из меня шерифа – это был не самый честный ход, и я до сих пор не уверена, что все вам простила – то вы работали с тем, что я есть, а не с тем образом, который кто-то придумал. Собственно, вы и смогли это сделать именно потому, что удосужились узнать меня. Никому другому за все это время подобное даже не пришло в голову.

Она помолчала еще немного, и с решительностью, которой удивилась сама, закончила:

- Это дорогого стоит.