Даже удивительно, как иногда трудно просто постучать в чужую дверь.

Мистер Голд вот уже пять минут стоял на последнем этаже одного из своих доходных домов. Вряд ли бы кто-нибудь поверил, что он не решается совершить последнего шага – это он-то, который всегда и всюду входил вольготно, ничуть не беспокоясь, что вторгается в чью-то жизнь.

Однако ночная буря изменила многое. Навязчивая незнакомка, чужачка, ворвавшаяся в Сторибрук внезапно и на каких-то своих правилах, уже успела стать в его жизни почти привычным явлением, однако Голд вовсе не ожидал, что ей удастся так круто взяться за его сердце. Выслушивать чужие признания, изливать свои горести самому – да когда же это в последний раз было? «Никогда», издевательски подсказывал разум. Никому никогда не было дела до того, что его радовало или печалило. Тем немногим людям, с которыми ему удавалось сойтись более-менее близко, вполне достаточно было его внешней оболочки. А душа… Кому нужна была его душа?

И тем внезапнее оказывался подаренный поцелуй. Пожалуй меньше, чем на всепонимающую и всепринимающую душу Эмма Свон была похожа на женщину, обделенную мужским вниманием. Перед такой молодой, красивой, полной энергии и темперамента представители противоположного пола должны были бы падать и сами в штабеля укладываться, как когда-то говаривала одна из его теток. Но и на любительницу жестоких розыгрышей Эмма тоже не походила. Голд неплохо разбирался в людях и отлично видел, что такая женщина не будет раздавать авансы только лишь с целью продемонстрировать свою привлекательность.

Так что же это было? Простая благодарность – или же…

Доходя до этих мыслей в своем анализе, мистер Голд неизменно ощущал смущение. Почему он? За собой он знал лишь одно неоспоримое достоинство: богатство; однако непохоже, чтобы Эмма Свон принадлежала к особам, мечтающим поскорее подцепить состоятельного пожилого джентльмена.

Невозможность получить ответ на свои терзания изводила, и Голд изо всех сил старался гнать от себя подобный анализ. Эмма Свон во всех отношениях была достойна того, чтобы за нее бороться – но вот только весь долгий и чересчур печальный опыт Голда говорил ему, что нынешние женщины вовсе не жаждут, чтобы за них боролись. Это они умели делать и сами, и подчас куда уж лучше любых мужчин. От последних же прекрасный пол требовал совершенно иного – и Голд не знал, способен ли он под закат жизни на попытку в очередной раз сломать свою судьбу.

Одно он знал точно: от любых треволнений отлично помогала работа. У мистера Голда как раз в разгаре была инвентаризация по задолженностям, и он с ожесточением набросился на нее с новыми силами.

На самом деле, должников имелось не так уж и много, однако некоторые из них оказались на диво злостными. И почему-то особенно неприятно мистера Голда поразило то, что в их списке оказалась и Мэри Маргарет Бланшар. Сколько он помнил, скромная учительница младших классов являлась неизменно аккуратной плательщицей. Голд настолько не сомневался в ее добросовестности, что одной из немногих позволял расплачиваться не лично, а банковским чеком, присланным по почте. Впрочем, возможно, это было всего лишь следствием нежелания карабкаться в занимаемую мисс Бланшар мансарду – ведь лифта в этом доме не имелось…

Но сейчас, разумеется, был исключительный случай. Мистер Голд считал себя обязанным взыскать долг и при этом его абсолютно не волновала причина столь длительного неплатежа. Он находился в своем праве, так что не имело смысла медлить перед дверью. Ведь дело, конечно же, было не в том, что в это субботнее утро дома наверняка присутствовала и Эмма Свон…

Разозленный собственной нерешительностью, Голд постучал в дверь сильнее, громче и дольше, чем собирался. Он собирался двинуть кулаком и еще раз, когда ему наконец открыли.

Хозяину почти всей недвижимости в Сторибруке, ежемесячно собирающему арендную плату, было не привыкать к заплаканным лицам, однако печаль на лице мисс Бланшар в первый момент его почему-то покоробила. Наверное, потому, что, судя по опухшему лицу, слезы лились уже давно и были вызваны отнюдь не его визитом.

- А, мистер Голд, это вы… - машинально пробормотала мисс Бланшар, не опустив голову и не вжав ее в плечи, как часто делала при встрече с ним или с мадам мэр.

В любое другое время ростовщик не преминул бы обратить внимание на подобную деталь. Однако сейчас он куда больше был сосредоточен на том, чтобы не пытаться высмотреть за спиной своей квартиросъемщицы еще одну женскую фигуру.

- Да, мисс Бланшар, - вместо этого улыбнулся он ей своей насмешливо-хищной улыбкой. – Это я. К своему сожалению, я выяснил, что вы вот уже почти полгода не платите мне за аренду помещения. Я весьма надеюсь, что мы с вами быстро и без проблем разрешим это маленькое недоразумение.

- Аренда… - рассеянно повторила мисс Бланшар – не испуганно, но будто не в силах сосредоточиться над тем, что ей говорили. – Ах да, аренда… Одну секунду.

Она отошла от двери вглубь комнаты, и Голд, помедлив секунду, шагнул через порог. В конце концов, это его собственность – отчего же ему ждать снаружи? Пока Мэри Маргарет копалась в комоде, мистер Голд разглядывал помещение. Довольно авангардное на его вкус, оно все же смягчалось небольшими деталями, выдающими женское обиталище: занавески и салфетки, всякие милые незатейливые вещицы… Его внимание привлекла фотография, где Эмма и мисс Бланшар стояли почти в обнимку и светло улыбались. Такие разные женщины здесь почему-то выглядели едва ли не сестрами.

- Вот, - вывел его из задумчивости голос Мэри Маргарет. – Простите, пожалуйста, за задержку.

Мистер Голд обернулся и увидел, что ему протягивают пачку денег. В первый момент он даже не поверил своим глазам: куда больше он ждал слез и просьб об отсрочке.

- Вы… исполнительны, - произнес он вслух, забирая купюры, и все же не удержался от замечания. – Хотя я больше привык к вашим чекам.

- Простите, пожалуйста, - безжизненно, будто на автомате ответила ему мисс Бланшар. – Имели место… обстоятельства, и я очень благодарна вам, что вы вошли в мое положение.

«Я? Вошел в положение?» - от подобного заявления Голд едва устоял на ногах. Что же могло такого случиться, что он изменил своим принципам? Его взгляд снова, будто магнитом, притянуло к фотографии, и внезапная догадка кольнула сердце. Возможно, их история с Эммой Свон имеет куда более глубокие корни, нежели он помнит. Возможно, что-то было такое в прошлом, что он наступил на горло своей гордости.

- Что ж, - невольно прочистив горло, выдавил наконец из себя Голд. – вы столько лет были аккуратной плательщицей, что, пожалуй, один раз можно и закрыть глаза на ваши «обстоятельства». Только, надеюсь, это останется между нами: мне бы вовсе не хотелось, чтобы горожане взяли подобное поведение за правило.

Мисс Бланшар обреченно кивнула, однако Голд нутром чуял, что эта обреченность не имеет к нему ни малейшего отношения. Поколебавшись еще почти минуту, он усилием воли заставил себя откланяться.

- Не буду вас больше задерживать, мисс Бланшар, - заставляя свой голос звучать как можно любезнее, произнес он. – Желаю приятного дня вам… и вашей соседке.

И вот тут Мэри Маргарет громко, в голос всхлипнула. Она прижала руку ко рту, но из глаз хлынул поток слез.

- Да что такое! – не вытерпел мистер Голд. – Прекратите этот балаган! Можно подумать, что я вас по миру пускаю!

- Это не вы, - сквозь всхлип произнесла мисс Бланшар. – В смысле, это не из-за вас…

Голд уже почти развернулся: раз это его не касалось, то это не касалось его вдвойне – когда до него донеслись следующие слова:

- Это из-за Эммы.

- А мисс Свон что умудрилась выкинуть? – как можно небрежнее поинтересовался мистер Голд, стараясь не замечать, что сердце в груди как-то нехорошо подскочило.

Черный кадиллак остановился возле городского совета. В уме Голд, стараясь изгнать из него все лишнее, старался придумать причину, по которой он должен попасть на совершенно не касающееся его заседание, однако это оказалось напрасным. Прежде, чем он успел выбраться из машины, двери распахнулись и из них вышли доктор Хопер и Генри. Они уже удалялись вниз по улице, когда из дверей выскочила мадам мэр. Бросив взгляд вслед уходящей парочке, она, не замечая более ничего, пошла в противоположную сторону. Почти сразу за ней появился Нил Кэссиди и широкими шагами бросился ее догонять. Последней, медленно и как будто устало, здание покинула Эмма Свон. Она тоже посверлила взглядом удаляющуюся спину сына и, вздохнув, начала переходить улицу.

- Эмма! – прежде, чем сумел подыскать какие-нибудь слова, окликнул ее мистер Голд. – Эмма, тебя подвезти?

Шериф вздрогнула и, казалось, только сейчас заметила роскошный автомобиль. По ее лицу было видно, что она собирается ответить отказом, однако, внезапно переменив свое мнение, быстро устроилась на пассажирском сидении.

- Я помню, - как можно небрежнее и делая вид, что он не замечает напряжения на ее лице, произнес Голд, - что обещал угостить тебя пориджем. Но, пожалуй, для завтрака уже поздновато. Как насчет кофе?

- Если твой, то давай, - глухо ответила Эмма, не поднимая на него глаз.

До особняка доехали в молчании. Голд чувствовал, что расспрашивать сейчас, когда Эмма напоминает натянутую до предела струну, излишне рискованно: как для него, так и для нее самой. Однако то, что она с готовностью отправилась с ним, обнадеживало. Он сам отлично знал, как в минуту отчаянья ненавидишь видеть рядом лица тех, кому не можешь доверять.

Эмма прошла за ним на кухню и устроилась за столом, не снимая куртки. Пока Голд колдовал над туркой, она не произнесла ни слова. И только когда дымящийся напиток оказался прямо перед ней, она вцепилась в чашку и глубоко вдохнула.

- Рассказывай, - мягко, но настойчиво велел ей Голд.

Чужаков Эмма тогда, пару дней назад, нашла без проблем. В конце концов, в городе имелась всего одна гостиница, и если приберечь версию с туристами и палатками на крайний случай, то больше, кроме как «У бабушки», им остановиться было негде.

Незваными гостями оказались женщина примерно ее лет и высокий крепкий мужчина, мрачный и немногословный. При виде этой парочки в голове Эммы зашевелились нехорошие мысли, однако она себя решительно одернула. Неужели после Тамары с Грегом Мэнделлом она всех чужаков, появляющихся попарно, будет подозревать в коварных планах?

- Добрый день, - не слишком дружелюбно, но все же и не вызывающе поприветствовала она прибывших. – Я Эмма Свон, шериф Сторибрука. А вы, позвольте узнать, кто такие?

- А что, в вашем городе всех приезжих первым делом встречает шериф? – с легкой усмешкой поинтересовалась женщина.

- Ну, - Эмма неопределенно взмахнула рукой. – Городок у нас маленький, стоит на отшибе, от дорог вдалеке… Гости у нас бывают нечасто…

- И шерифу от тоски нечем заняться, - все так же чуть насмешливо закончили за нее. – Но увы, должна вас разочаровать: мы вряд ли представляем для вас хоть какой-нибудь интерес.

- И все-таки? – чуть насупясь, настаивала Эмма. Ей почему-то эта аккуратно одетая дамочка, с ее ехидной ухмылочкой, совершенно не нравилась.

- Гвендолин Дарлинг, шериф, - уже без улыбки и гораздо суше произнесла женщина. – Из Департамента Социальных Услуг. У нас дело к мисс Миллс, и я от души надеюсь, что в вашем «маленьком и уединенном» городке мы надолго не задержимся.

- А… - Эмма не сразу нашлась, что ответить на это заявление – но ей и не удалось бы заговорить.

Взгляд прозрачно-серых, будто дымчатое небо, глаз мисс Дарлинг внезапно потемнел, она даже чуть прикусила губу.

- Одну секунду, - произнесла она, и в ее голосе зазвучал металл. – Эмма Свон, вы сказали? Не вы ли являетесь биологической матерью Генри Миллса?

Это стало началом ада.

Со всей этой волшебной катавасией Эмма уже стала подзабывать о реалиях «внешнего» мира. Она так старалась держать его правила впереди сказочных – и все-таки окружающая среда усыпила ее.

Эмма Свон слишком хорошо знала Департамент Социальных Услуг. Не раз и не два она оказывалась под его «опекой», слишком часто сталкивалась вот с такими дамочками в строгих костюмах, прилизанных, приглаженных, буквально начищенных. Дамочками со строгими глазами, резкими голосами и очень чистыми и почему-то всегда прохладными руками. Эмма не знала, как и каким образом до них доходят те или иные сведения, но одно знала точно: свой нос они сумеют сунуть куда угодно.

В том числе и в городок, который появился из другого мира благодаря волшебству. Ибо сейчас Департамент интересовала судьба ее сына.

Как во сне Эмма сидела на первом «заседании». Департамент получил информацию, что мисс Регина Миллс, усыновившая ребенка одиннадцать лет назад, не исполняет свои родительские обязанности должным образом. Имеются данные, что мальчик имеет неуравновешенную психику, сильно съехал в учебе, а по последним сведениям и вовсе больше не живет со своей приемной матерью. Все это, казалось бы, относилось к Регине, которая сидела тут же: бледная до синевы, нервная и напряженная до предела. Но Эмма не могла отстраниться от того, что слышала – и от холодного голоса, равнодушно зачитывающего эти положения. У нее с детства было представление, что в таких случаях говорят будто не о живом ребенке, а о каком-то товаре, который хранят не в надлежащем порядке. И от собственных воспоминаний ее колотило и трясло.

Как оказалось, не зря. На втором заседании мисс Дарлинг решительным тоном потребовала, чтобы Генри Миллс, в чьих интересах ведется следствие, не возвращался более в квартиру, где проживает ныне. Как стало известно представителям Департамента – Эмма кинула короткий злой взгляд на молчаливого помощника усердной дамочки; несомненно, это он добывал сведения «на местах» – данная жилплощадь не является подходящей для нахождения там несовершеннолетнего ребенка. Мало того, что количество проживающих людей превышает допустимые нормы на подобный метраж, так еще и нравственность хозяйки находится под большим вопросом. Впрочем, какие уж тут вопросы, если всем известно, что мисс Бланшар живет с женатым мужчиной и ничуть этого не стесняется. Что в таких условиях приходится видеть и слышать ребенку – об этом лучше и не думать. Хотя пресечь и предотвратить в дальнейшем, разумеется, следует.

Однако Регина напрасно в надежде подняла голову. В ее доме, как минимум до окончания разбирательства, упомянутому Генри Миллсу так же не стоило находиться. Необходимо еще уточнить причины, по которым она нарушила все обязательства и нормы. Подобное халатное отношение к усыновленному ребенку ставит множество вопросов: если он дорог ей так, как она уверяет, отчего же она отпустила его, и не куда-нибудь, а в вертеп разврата?

Здесь возникла небольшая заминка. Если Генри Миллса нельзя было доверять ни одной из его матерей, то кому же поручить опеку над мальчиком? Вездесущая мисс Дарлинг поинтересовалась, верны ли сведения о том, что Генри Миллс проходил сеансы психотерапии, и если да, то каковы его отношения с медиком, оказывавшим ему помощь.

Арчи Хоппер был срочно вызван на совещание и был практически поставлен перед фактом, что ему на несколько дней поручается забота о его пациенте. Бедный Арчи, почувствовавший себя крайне неловко, смотрел на обеих женщин с одинаковой виной, однако обе ему кивнули утверждающе. Кандидатура Арчи и Эмме, и даже Регине показалась одной из самых безопасных: по крайней мере, деятельной дамочке не пришло в голову отослать Генри в Бостон.

На третий день на заседании появился и Нил. Его статус оказывался самым неоднозначным: с одной стороны, его отцовство, а значит, и хоть какие-то права на ребенка, подтверждалось пока только словами Эммы Свон, которая и сама находилась в весьма шатком положении. С другой стороны, сам он свою причастность не отрицал, и даже умудрился заикнуться о своей готовности самому принять опеку над Генри. Он, в отличие от Эммы, бумаг с отказом от ребенка не подписывал, и потому вправе претендовать на роль родителя. Мисс Дарлинг холодно парировала, что права эти имели бы куда больший вес, если бы мистер Кэссиди удосужился обзавестись работой и местом жительства, а пока ему просто некуда привести собственного сына.

На этом, собственно, третье заседание и закончилось. Генри снова ушел вместе с Арчи, перед этим, к явному неудовольствию представителей Департамента, крепко обняв всех троих своих родителей.

На этом рассказ Эммы затих. Она сидела, вцепившись побелевшими пальцами в опустевшую кофейную чашку, и смотрела перед собой в пустоту.

- Они заберут его… - прошептала она непослушными губами. – Из единственной семьи, в которой меня все-таки любили, меня забрали, потому что к ним вынуждены были временно переехать родственники, и я не проходила по нормативам жилья. Их никогда не волнует, что с ребенком на самом деле, только все эти дурацкие нормы и правила!

Эмма кусала губы. Дэвид уже предлагал ей – разумеется, когда Мэри Маргарет их не слышала – запереть незваных гостей там же, где уже содержались некоторые «неблагонадежные граждане» Сторибрука. Регина, чуть отойдя от первого шока, грозилась зачаровать самодуров во что-нибудь совершенно непрезентабельное. Но, как бы Эмме ни хотелось принять подобное же решение, ей пришлось самой удерживать своих излишне ретивых родственников. Мисс Дарлинг и ее помощник – лишь винтики огромнейшей машины. Убирать их – все равно что рубить головы легендарной гидре. Более того, те, кто приедут по их следам, будут настроены куда более агрессивно. Они и Генри заберут уже без всяких заседаний, и Сторибруку, пожалуй, расследование назначат. Нет, убеждала она всех, надо постараться действовать максимально законно. Нужно сделать все возможное, чтобы убедить: о Генри здесь заботятся так, как не будут заботиться никто и нигде.

Убеждать доведенную до исступления Регину было тяжело – но еще сложнее было убедить себя. Каждый раз, когда Генри уходил с Арчи, в груди Эммы что-то обрывалось. Нет, она вполне доверяла Арчи: доброму, ответственному, от всей души готовому помочь. Да и кто в Сторибруке отказался бы? Сейчас, когда обе матери оказались отделены от Генри, опеку над ним, казалось, взял весь город. И все же вместо благодарности Эмма ощущала страх. Вдруг кто-нибудь не выдержит и из самых лучших побуждений выкинет перед господами из Департамента нечто такое, после чего их просто невозможно будет отпустить обратно? А чем это грозило, Эмма объясняла уже не единожды.

- Эмма…

Как сквозь глухую стену до нее наконец стал долетать чужой голос.

- Эмма, послушай…

Усилием воли она заставила себя вырваться из водоворота собственный мыслей и устало поднять голову. Лицо Голда, склонившегося к ней, выражало неподдельное сочувствие.

- Эмма, ты сможешь со всем справиться.

- Я стараюсь… - она скривила губы в подобии улыбки. – Но я уже почти не верю. Этот Департамент – как мельницы для Дон Кихота…

- Приятно, что ты читала Сервантеса, - мягко улыбнулся ей Голд. – Однако ты напрасно сравниваешь себя с ним. Ты сильная, умная, уверенная в себе женщина.

- Регина тоже, - Эмма стиснула пальцы так, что лишь чудом не раздавила тонкий фарфор чашки. – Но, боюсь, даже ей не удастся уговорить эту железную леди. Мы обе чертовски дурные матери…

- Не говори про себя так, - попросил Голд, накрывая ее ладони своими, и одним этим прикосновением снимая давящее их напряжение. – Ты справишься с любыми проблемами. Единственное… Возможно, тебе следует немного помочь.

- Да? – Эмма издала почти истерический смешок. – И кто же мне будет помогать?

- Я, - очень просто ответил Голд.