Дверь Регина открывала с надеждой, которая угасла моментально. Разумеется, в такой чудесный день к ней заглянул вовсе не Генри, а его непутевый папаша. Не то чтобы он раздражал Регину так же сильно, как и раньше – частое совместное общение с сыном их слегка примирило; однако замена явно не была равноценной.

- Чего тебе? – не утруждая себя приветствием, поинтересовалась мадам мэр.

- У меня к вам одно очень важное дело, - с какой-то мрачной решимостью ответил Нил, старательно глядя куда-то в сторону

Помедлив, Регина распахнула дверь шире, позволяя войти, однако дальше не пригласила. Вполне хватало, что этот проглот поедает ее пироги, заваливаясь в компании с Генри – ему же одному Регина не собиралась предлагать даже чаю.

- Что вы там еще натворили? – неохотно поинтересовалась она.

Регина от души надеялась, что проблема Кэссиди не связана с Генри: по крайней мере, незваный гость выглядел пусть растерянным и подавленным, однако не встревоженным и не испуганным. Когда пауза затянулась, Регина раздраженно поторопила:

- Ну так будете говорить или я вас оставлю тут постоять в одиночестве?

- Скажите, - выпалил вдруг Нил совсем по-мальчишечьи, - ведь это же вы накладывали Проклятие на Зачарованный Лес?

Регина возвела очи горе. Шикарный вопрос, ничего не скажешь. А главное – на удивление своевременный.

- Это вас впервые за полгода обеспокоило? – с обманчивой любезностью поинтересовалась она. – Какое это имеет значение теперь?

- Большое, - упрямо возразил Нил. – Ну так ведь вы же?

- Зачем спрашиваете, если знаете? – Регина едва заметно пожала плечами. – Да, я. Довольны?

- И у всех в этом городе, - не отвечая ей, продолжал развивать свою мысль Нил, - сейчас имеется по две памяти – настоящие и ложные?

- Почти у всех, - едва заметно поморщившись, педантично уточнила Регина. – Разумеется, у Генри только одни воспоминания, да и у Свон тоже. А Голд и, если не ошибаюсь, кто-то из гномов по собственной безалаберности умудрились забыть свое настоящее прошлое.

- А у меня мог бы быть… гхм… еще один набор воспоминаний? – с непонятной настойчивостью продолжал расспрашивать Нил.

Регина посмотрела на него с удивлением.

- Мог бы, наверное, - подумав, ответила она. – Если бы вы, как и все, перенеслись в этот мир с помощью Проклятья. Но вы же воспользовались иным путем.

- Но все-таки я родился в Зачарованном Лесу, - парировал Нил. – И жил там до четырнадцати лет – вполне сознательный возраст.

По мнению Регины, где-то примерно в рамках этого возраста Нил Кэссиди и остался, однако она придержала свое мнение при себе. Сам гость тем временем продолжал:

- И, возможно, вы могли бы сделать так, чтобы у меня тоже появились еще одни воспоминания?

Вот тут ему удалось поставить Регину в тупик. Ей самой за двадцать восемь лет дня сурка до смерти надоело состояние сдвоенной памяти, и сейчас – она в этом не сомневалась – от подобных вывертов сознания страдал весь остальной Сторибрук. С одной стороны, людям не хотелось бы утратить все знания и навыки, полученные в этом мире, с другой же – раздвоенность тяготила многих.

- Зачем вам? – не удержалась от вопроса Регина.

- Я… - Нил замялся, похоже, не желая говорить правды, но при этом не успев придумать достойной причины. – Мне просто это очень нужно. Что мне для этого надо сделать?

- Ну я же не Румпельштильцхен, - фыркнула Регина, получив секундное удовольствие, когда ее собеседник заметно вздрогнул. – Королевы до сделок не опускаются.

- Ну тогда, может, просто окажете мне милость, ваше величество? – Нил наконец посмотрел на нее, и настала очередь Регины вздрогнуть – слишком уж знакомыми и любимыми были эти глаза.

- Вы вообще в курсе, что я была Злой Королевой? – стараясь взять себя в руки, резко ответила она.

- Теоретически – да, - Нил пожал плечами. – Но вы правили через много лет после того, как я сбежал из нашего мира, а здесь я вас знаю только с хорошей стороны. Да и Генри о вас всегда отзывался очень тепло.

Это было бы слишком грубой и слишком явной лестью, если бы не было очевидно: Кэссиди, похоже, даже не подозревал, что такой прием как лесть вообще существует на свете. Было в нем что-то на удивление простое, где-то даже по-детски наивное и открытое. Ничего удивительного, что попытавшись жить нечестным путем, этот парень тут же вляпался в неприятности: у таких людей совершенно отсутствуют преступные нюх и хватка.

Регина внезапно ощутила усталость.

- Ну хорошо, - произнесла она вслух. – Я не могу обещать, что все обязательно получится: у вас уникальный случай, и нет никаких гарантий, что для него сработает общая схема. Но я попробую.

Регина заставила себя пристально посмотреть в глаза собеседнику. В самую глубину, туда, где детская чистота Генри переплеталась с золотистыми искрами Румпельштильцхена. Мадам мэр ничего не знала о прошлом Нила Кэссиди – как, впрочем, и Злая Королева даже не подозревала о существовании большинства из тех, кто ее Проклятьем оказался перенесен в мир без магии. Собственно, ее вкладом во все это дело являлась лишь сила – ее собственная магическая мощь. Алгоритм же заклятия был прописан заранее тем, кто составил эту изощренную формулу.

Люди из разных миров не так уж сильно разнятся. Они все рождаются и умирают, любят и ненавидят, дружат и предают. Все периодически делают выбор между благородным и бесчестным, между алчностью и бескорыстием, между выгодой и самопожертвованием. Проклятье не ставило своей целью изменить что-либо коренным образом – просто впечатывало в память худшие варианты и худший выбор, и в результате люди становились слабее, мелочнее, корыстнее, глупее, греховнее… и несчастнее.

Нил отшатнулся от Регины, когда поток чужих – его собственных – воспоминаний иссяк. Это уже не имело значения: все врезалось в его память, будто всегда там находилось. Голова гудела, словно после запойно проведенной ночи, однако образы читались четко. Ощущения владели им странные: воспоминания, по сути, оставались примерно теми же, что и раньше, но теперь почти каждое из них раздваивалось, разбиваясь на то, что произошло там, и на то, что случилось здесь.

Немного осоловевшим взглядом Нил еще несколько секунд растерянно всматривался в Регину – ее не было ни в одном из его «прошлых», и потому сейчас она плохо укладывалась в картину мира, которую он тщетно пытался собрать по закоулкам своего сознания. Наконец, забыв поблагодарить, он развернулся и пошел прочь.

Вместо того, чтобы сразу захлопнуть дверь и вернуться к своим делам, Регина еще немного постояла на пороге, глядя ему вслед.

Нил Кэссиди заявился в антикварную лавку совершенно не вовремя – по крайней мере, с точки зрения Голда. Ведь в кои-то веки он был счастлив – по-настоящему, без всяких оговорок и ограничений. С Эммой они все успели обговорить: оба желали лишь скромной регистрации своих отношений без всякой внешней помпы.

Эмма ушла совсем недавно, чтобы отловить Генри и сообщить ему о кардинальных переменах в их ближайшем будущем. Узнав, что ее сын не только в курсе происходящего, но даже успел поучаствовать в игре на их стороне, Эмма заметно повеселела и найти Генри хотела лишь для того, чтобы успокоить встревоженного ребенка.

Голд же пребывал в приятных хозяйственных раздумьях. Для Генри наверху следует успеть подготовить комнату – и для малыша, конечно, тоже, но там еще есть время. И надо что-то решить со спальней: стоит ли переделывать свою или все-таки лучше обустроить новую? И не воспользоваться ли столь удачным случаем, чтобы подарить, наконец, Эмме приличную машину? Мысль, как будут смотреться в его гараже бок о бок кадиллак и желтый жук, вызывала улыбку на лице – но согласится ли Эмма? Походило на то, что она искренне привязана к своему ископаемому чудовищу.

Нил Кэссиди ворвался как раз посередине этих размышлений. Впрочем, следовало отдать ему должное: все-таки не ворвался, а вошел медленно и достаточно степенно – вторжением это было лишь с точки зрения выдернутого из мечтаний Голда. Несколько месяцев эти двое вполне удачно не пересекались, и теперь смотрели друг на друга немного настороженно. В голове Голда моментально пролетела целая череда расчетов: до пистолета в ящике стола он добраться не успеет, однако, если принять устойчивую позу и получше перехватить трость, то шансы не испытать повторно позорное давление у него имеются. Не столь уж высок был недавний соперник, да и особо атлетическим сложением не отличался.

Кэссиди, однако, ни нападать, ни хотя бы предъявлять какие-либо претензии не торопился. Немного растерянно оглядевшись, он заставил себя посмотреть в глаза Голду – и в этом взгляде тот не увидел ненависти.

- Мы… могли бы поговорить? – медленно, будто через силу произнес наконец Нил.

Голд немного – совсем чуть-чуть – расслабился. Так драки не начинают. Если Кэссиди действительно пришел качать права насчет Эммы, то куда более вероятно, что сейчас он будет пытаться давить на жалость. Этот прием Голду был хорошо известен, однако никогда на нем не срабатывал.

- И о чем же вы хотите поговорить, мистер Кэссиди? – холодно поинтересовался Голд, всем своим видом давая понять, что может уделить совсем немного времени.

Нил еще раз беспомощно огляделся.

- Если можно, - попросил он, - то было бы лучше куда-нибудь сесть.

- У меня много дел, - отрезал Голд. – Если вы хотите что-то сказать, вам следует поторопиться.

- Да, я понимаю… - взгляд Нила, как ни странно, действительно был понимающим. – Но все же… пожалуйста.

Мистер Голд никогда не поддавался на уговоры, и «волшебным словом» его было не пронять. Но то ли личное счастье и правда смягчает даже самых черствых людей, то ли взгляд этого чужака сейчас слишком уж напоминал взгляд Генри, но, подумав еще совсем немного, Голд со вздохом кивнул и пригласил Нила в заднюю комнату.

Усевшись за столом – никакого чая, разумеется, незваному гостю предлагать не собирались, – Голд принялся ждать. Беседа все никак не могла начаться, и он уже начал терять терпение, когда Нил внезапно все же заговорил.

Он говорил о Глазго и о Лондоне, о школьных проблемах и о первых удачах на футбольном поле в городском парке, о совместных домашних работах за кухонным столом и о чемпионатах на крупнейших стадионах Британии. В самом начале Голд не успел прервать его, а потом уже просто не смог – горло перехватило от нахлынувших воспоминаний. Даже когда Нил закончил, потребовалось еще время, чтобы Голд сумел выдавить из себя:

- Вы не могли узнать всего этого… Вам никто не мог рассказать…

Нил покачал головой. Он, не отрываясь, смотрел на отца и сейчас, именно в этот самый момент, узнавал знакомые черты. И маска Темного, и маска Голда будто растворились, обнажая родное лицо.

- Мне не нужно было никого, чтобы рассказывать, - негромко произнес Нил. – Это все пережил я сам.

Голд покачал головой.

- Это невозможно… Я…

Горло сдавило, не давая закончить фразу. Мистер Голд привык утверждать, что детей у него нет. Только Эмме, в приступе откровения, он сумел признаться – но не сейчас же, не перед чужаком…

Чужаком, который и без его признаний все знал.

- Я похоронил своего сына… - чуть слышно прошептал Голд, не глядя на собеседника и ненавидя себя за дрожащий голос.

- За то, что я сбежал, захотев избавиться от твоей извращенной опеки? – Нил с искренним изумлением вскинул брови. – Однако…

- Мой сын умер! – выкрикнуть это не удалось, только прошипеть. – Его нашли мертвым в доках!..

Нил растеряно взъерошил волосы. Такого поворота он не ожидал. В его воспоминаниях он действительно сбежал из дома, провел мерзопакостную ночь в доках – а ранним утром, еще перед рассветом, умудрился просочиться на один из грузовых кораблей. Так началась череда его печальных и несчастливых приключений, в которых Нил привычно винил отца, который не только вынудил его сбежать из дома, но даже и искать потом не соизволил. А оказывается, все это время отец считал его мертвым?

- Ничего не понимаю, - высказал Нил вслух результат своих размышлений. – Я был в доках, это так – но я благополучно их покинул. Ну, как благополучно: если выбирать между двумя неделями в трюме сухогруза и смертью, то, пожалуй, все-таки благополучно.

Голд ответил ему тяжелым взглядом, в котором читалось лишь усталое раздражение.

- Я опознал тело! Оно было изувечено, но я его узнал!..– начал было он и вдруг осекся.

Сквозь нахлынувшую волну тошнотворного отчаянья ему внезапно вспомнился детский труп на столе в морге: искореженный, израненный, весь состоящий из с трудом соединенных ошметков. Черт лица разобрать было невозможно, от одежды почти ничего не осталось. Лишь маленький синий назар, бессовестно целый, висел на тонкой бечевке.

Нил, тщательно перебиравший свои воспоминания, кивнул синхронно с Голдом. Покопавшись за пазухой, он вынул потертый дешевый анк.

- Его звали Сид, - негромко произнес Нил. – Это… это почти все, что я о нем знаю. Он говорил, что у него нет дома, что он пришел в доки за работой, но его никуда не взяли – слишком маленький. Я рассказал ему, что хочу пробраться на корабль, а он ответил, что я идиот, их хорошо охраняют, и завтра же меня поймают. Я предложил ему бежать вместе, но он не захотел. Мы сперва поругались, а потом помирились и вроде как даже подружились. Перед сном он предложил мне поменяться судьбой – и мы поменялись. Я отдал ему этот твой камешек из Кандагара – и с радостью, я даже не знал, зачем вообще взял его с собой, разве что по привычке. А он мне вот эту штуку – уж не знаю, его она была, или он спер ее где-то. А утром я все-таки пробрался на корабль и уплыл.

Голд закрыл лицо руками. Сердце глухо стучало в груди, словно пытаясь прорваться сквозь ребра. Он много слышал лжи в своей жизни – и нелепой, и профессиональной. Не то чтобы он никогда не попадал впросак, но сейчас все детали головоломки складывались столь идеально, что не поверить было невозможно.

Двадцать лет.

Двадцать проклятых, бездарно потраченных лет! Он, оплакав свое горе, окончательно очерствел и превратился в чудовище, в то время как его сын оказался один на один с жестоким миром. Голд, беспокоясь за судьбу Эммы и Генри, многое узнал о Ниле Кэссиди, и иллюзий по поводу того, как жизнь обошлась с его сыном, у него не оставалось.

Нил не прерывал его, лишь смотрел, улавливая знакомые жесты. Наконец Голд отвел руки и посмотрел на сына воспаленными глазами.

- Почему ты молчал? – только и смог спросить он.

Нил машинально нахохлился.

- Я не врал, когда говорил, что ненавижу тебя, - неохотно произнес он, отдавая себе отчет, насколько странно звучат эти слова после его признания. – И я не хотел иметь с тобой ничего общего. Мне по-прежнему не нужны твои деньги, которые, подозреваю, со времен моего детства ничуть не стали чище. И мне по-прежнему не нужен…

Голд успел перехватить его руку прежде, чем Нил закончил фразу.

- Но ты заговорил сейчас, - с надеждой и с нажимом выпалил он. – Ты ведь передумал, не так ли?

Нил покачал головой.

- Ничего я не передумал, - по-мальчишечьи буркнул он. – Просто я решил, что перед тем, как мой отец женится на матери моего сына, нам нужно кое-что прояснить в наших семейных связях.

Голд застыл. Этот момент действительно как-то ускользнул от его сознания – впрочем, не удивительно, учитывая наплыв эмоций. То, что Нил Кэссиди оказался его Бэйрдом, ничуть не отменяло того, что Эмма когда-то была его девушкой, и что…

- Боже… - пробормотал Голд. – Генри, получается, мой внук…

- Между прочим, давно бы мог заметить, - ворчливо вставил реплику Нил. – Пацан несколько раз чуть не проговорился.

- Он… знал? – помедлив, спросил Голд. – И Эмма… знала?

Нил пожал плечами.

- Ну да. Собственно, это она меня просила выбрать что-то одно: либо молчать и не лезть, либо признаться – но тогда уже держаться по-семейному. Я сперва предпочел первый вариант, но, как уже сказал, сейчас молчать не могу.

- И ты хочешь, чтобы я отказался от Эммы в твою пользу? – чувствуя, как на грудь ложится гранитный камень, устало уточнил Голд.

- А ты откажешься? – Нил посмотрел на него с интересом. – Согласись, за прошедшие годы я нечасто досаждал тебе просьбами. Одних рождественских подарков ты мне сколько задолжал.

Голд прикрыл глаза, стараясь не вслушиваться в мучительное биение собственного сердца. Всю свою жизнь он был убежденным атеистом, но сейчас ему показалось, что сам Сатана спустился на землю в облике его сына, чтобы испытать огнем. Компромиссного варианта не имелось – а выбор был слишком страшен.

- Люди не являются вещами, - неимоверным усилием воли заставляя себя открыть глаза и посмотреть прямо в лицо сыну, чуть слышно произнес Голд наконец. – Людей нельзя «уступать» кому-то еще, пусть даже и самому близкому. Я люблю Эмму, но что еще важнее – она любит меня. Мне будет больно, если я откажусь от нее, но и ей будет больно тоже. Я не могу поверить, что мой честный и благородный мальчик может хотеть этого.

Нил вдохнул столь глубоко, будто до этого не дышал вовсе.

- Ну что ж, - произнес он медленно, и Голд почувствовал, как у него холодеют кончики пальцев. – Наверно, стоило проделать с тобой все это, чтобы услышать от тебя такую фразу.

Голд недоуменно сморгнул.

- Фразу? – хрипло пробормотал он. – Какую еще фразу?

- О том, - усмехнувшись, пояснил Нил, - что люди не являются вещами. Долго же ты до нее шел. Знаешь, если бы ты надумал «уступить» мне Эмму, я немедленно пошел бы к ней и все рассказал – и можешь сам гадать, что она бы тебе после этого устроила. Но раз ты действительно соизволил в первую очередь подумать о ней, то, возможно, не так уж сильно она в тебе и ошибается.

Нил поднялся со своего места, и Голд почти зеркальным движением поднялся за ним вслед.

- Может, - помявшись, все-таки продолжил Нил, - Генри повезет больше, чем мне. В конце концов, не таким уж плохим отцом ты и был…

И он позволил отцу себя обнять.