- Здравствуйте. Эмма?

Голос был очень вежливым и очень деловым. Эмма сонно покосилась на часы. Слишком вежливым и слишком деловым для пяти часов утра.

- Что еще случилось? – пробормотала она в трубку, стараясь не думать, что на самом деле могло случиться в их городке, последние три года являвшимся поистине тихой гаванью.

- Я правильно понимаю, что вы знаете мистера Голда? – все так же вежливо поинтересовался голос – кстати, подозрительно незнакомый.

Сон с Эммы слетел мгновенно.

Неделю назад Голд вылетел в Калифорнию: посмотреть вживую на дом, выбранный ими по Интернету. Они договорились, что, если все действительно так, как им понравилось, он купит дом и устроит там самое необходимое для жилья, а потом Эмма с детьми присоединятся к нему, и дальше уже будут налаживать быт все вместе.

Эмме не очень хотелось отпускать мужа одного: она не столько беспокоилась за него, сколько опасалась, что жители Сторибрука, избавившись от того, кого так боялись, будут всеми силами мешать ей воссоединиться с ним. Пожалуй, если бы у них был только Генри, Эмма настояла бы на том, чтобы ехать всем вместе – однако она вынуждена была согласиться с доводом Голда, что трехлетнего ребенка лучше не таскать по необжитым местам.

Оказалось, беспокоиться стоило все-таки за Голда.

- Я его жена, - неприятно севшим голосом ответила Эмма. – Что случилось?

- О, миссис Голд, очень хорошо, что удалось с вами так быстро связаться! – на том конце трубки, несмотря на внешнюю корректность, все же почувствовалось облегчение. – Вас беспокоят из госпиталя Святой Бригитты, город Квайтхевен. Мистер Голд доставлен к нам после аварии прошлой ночью, а ваш контакт самый используемый в его телефоне…

- Разумеется, - немного грубовато прервала монолог Эмма. – Так что с ним?

- Ничего смертельно опасного, - поспешил заверить ее голос из Калифорнии. – Однако травмы вашего мужа могут иметь сложные последствия. Было бы лучше, если бы вы смогли приехать, чтобы помочь принять ему решение…

Эмма прикрыла глаза, заставляя себя досчитать хотя бы до десяти.

- Хорошо, - все так же хрипло ответила она наконец. – Я сегодня же вылетаю.

Эмма не так планировала уезжать из Сторибрука.

Разумеется, она уже переговорила с родителями – заранее, еще даже до того, как уехал Голд. Мэри Маргарет была опечалена, однако достаточно быстро признала, что Эмма имеет право находиться рядом со своим мужем. Дэвид воспринял все гораздо хуже. Он выискивал любые аргументы – подчас даже весьма нелепые – лишь бы найти причину Эмме остаться. И только когда та, устав, спросила, хочет Дэвид лишить ее дочь отца или матери, он неохотно смирился.

Мэри Маргарет планировала прощальную вечеринку. Не то чтобы Эмме так этого хотелось – в ее жизни было мало тех, с кем стоило бы по-настоящему прощаться, но ей отчего-то казалось, что «прощальная вечеринка» не придется ей по душе. Однако это было нужно Мэри Маргарет, и Эмма считала, что это самое маленькое, что она может сделать для матери в извинение за свой отъезд.

Но вместо прощальной вечеринки, вместо объятий и крепких пожатий Эмме предстояло ограничиться телефонным звонком – разумеется, позже. Хватит с нее того, что она в половине шестого растолкала детей, впихнула в них, сонных, завтрак и увезла прочь из пока еще безлюдного города. Объясняться еще и с родителями Эмма не чувствовала в себе энергии. Такой шаг до отвращения напоминал побег, но сейчас об этом думать не хотелось.

Вещи, разумеется, были в основном уже приготовлены к отъезду. Часть они упаковали еще с Голдом, часть Эмма собирала сама. Однако, выбегая из дома, она прихватила только сумку с детскими вещами, не желая тратить на сборы ни одной лишней минуты. Даже билеты на самолет заказывал уже по дороге со своего ноутбука Генри, сидящий рядом с Мэри-Энн на заднем сиденье автомобиля, который Эмма с максимально дозволенной скоростью вела по шоссе.

Генри и Мэри-Энн снова заснули в самолете: малышка очень хотела посмотреть, как они будут лететь, однако организм добирал свое. А Эмма и желала бы последовать их примеру – но не могла. Возможно, следовало лучше расспросить звонившую ей женщину о том, что же произошло – тогда было бы немного спокойнее… С другой стороны, Эмма отлично понимала, что не успокоилась бы в любом случае. Может даже, волновалась бы еще больше, запутавшись в медицинских терминах.

Длительный перелет оказался изматывающим, и Эмма облегченно перевела дух, уже просто покинув салон самолета. Правда, предстоял еще один переезд, теперь уже на машине: для житья они с Голдом выбрали небольшой городок в двух шагах от побережья, и туда из Лос-Анджелеса еще нужно было добраться.

Доехав до Квайтхевена, Эмма мечтала оставить своих отпрысков в гостинице – не в последнюю очередь для того, чтобы отдохнуть хотя бы от них. Однако Мэри-Энн вцепилась в нее, не собираясь никуда отпускать, и Генри поддержал сестру. Уж лучше, сказал он, они подождут где-нибудь в приемной, чем торчать в гостинице. Эмма, не имевшая уже сил спорить, только махнула рукой.

Госпиталь Святой Бригитты оказался небольшим – быть может, лишь немногим больше аналогичного заведения в Сторибруке. Оставив Генри и Мэри-Энн в двух шагах от стойки регистрации, Эмма отправилась на поиски врача своего мужа.

Генри подтянул Мэри-Энн на диван и достал из сумки ее альбом и фломастеры. Мэри-Энн обожала рисовать, и Генри нравилось наблюдать за процессом. Он уверял, что когда-нибудь его сестра будет рисовать очень хорошо, и Голд, смеясь, замечал, что будет кому иллюстрировать его сказочные истории. Генри действительно в последние пару лет увлекся сочинительством – впрочем, свое творчество он не показывал никому, и окружающие знали лишь о самом этом факте.

- Нелегко, наверное, когда отец женится второй раз?

Генри, занятый наблюдением за тем, как Мэри-Энн что-то старательно вырисовывает, не сразу понял, что обращались к нему. Молоденькая девушка – быть может, всего года на три постарше его самого, поглядывала на них из-за стойки регистрации с интересом.

- Простите?.. – на всякий случай решил уточнить Генри.

- Ну, миссис Голд, - девушка постучала пальцем по стойке: Эмма буквально пять минут назад называла ей свое имя, справляясь о муже. – У нас городок небольшой, а мистер Голд не очень-то обычный пациент…

Генри не сдержал широкой ухмылки. Характер своего деда он знал отлично, и ничуть не сомневался, что персонал больницы запомнит его надолго.

Девушка тем временем доверительно перегнулась через стойку.

- А она, конечно, очень красивая! – произнесено это было театральным шепотом. – Но тебе, наверное, от этого не легче?

Генри рассмеялся и покачал головой.

- Вы ошибаетесь, - сумел он произнести наконец. – Эмма и есть моя родная мама.

- О… - девушка смутилась так, что от волнения покрылась красными пятнами. – Но… она… просто она такая молодая… А ты так похож на…

- Я похож на Голда, потому что он мой дед, - ухмыляясь, добил ее Генри. – Он отец моего биологического отца.

Судя по взгляду не в меру разговорчивой девицы, семейству их и в этом городке предстояло не расставаться со своей славой. Генри перевел взгляд на Мэри-Энн, все это время продолжавшую увлеченно рисовать. Возможно, ему не стоило так сходу вываливать семейные отношения на первых встречных: все-таки здесь не Сторибрук, где все так или иначе друг друга знали. Это новое место с новыми людьми – и им здесь еще жить…

Впрочем, сделанного уже не вернешь.

- Видите ли, миссис Голд…

- Просто скажите, что с моим мужем, желательно простым человеческим языком! – перебила Эмма пожилого врача, к которому ее направили. - И когда я смогу его увидеть?

Врач вздохнул. Его уже изрядно утомил тяжелый пациент, и он, признаться, сильно рассчитывал, что хотя бы супруга его – как это часто бывает у сварливых людей – человек спокойный и понимающий. Достаточно молодая, слишком красивая блондинка с решительными манерами и требовательным голосом, была, мягко говоря, не совсем такой, какой представлял себе миссис Голд доктор Локнер.

- Видите ли, - снова начал он, - как раз это я и пытаюсь объяснить. Выслушайте меня, пожалуйста, внимательно. У вашего мужа имелся старый и, увы, весьма скверный перелом. Не представляю, как можно было настолько запустить этот случай, но перелом этот, сам по себе достаточно сложный, еще и крайне неудачно сросся. В результате аварии, помимо прочих, не очень опасных травм, оказалось повреждено то же самое место.

- То есть он снова раздробил себе щиколотку? – Эмма невольно содрогнулась, представляя себе случившееся.

Голд, некогда в порыве откровения поведавший ей нелицеприятную историю своей хромоты, в скупых красках, хотя и ничего не скрывая, рассказал тогда все.

- Ну, грубо говоря, да, - кивнул доктор. – Если бы это было первое повреждение, мы залечили бы его довольно просто. Однако там уже отсутствовала часть кости, и частично, как я уже говорил, нога срослась под неправильным углом. Боюсь, что теперь, если не вмешаться, причем срочно, на эту ногу мистер Голд уже не встанет.

- Вы хотите сказать… - во рту Эммы внезапно пересохло.

- Костыли или инвалидная коляска, - коротко обрубил доктор Локнер. – Учитывая возраст, боюсь, в основном второе.

- Но… - пытаясь собрать разбегавшиеся в панике мысли, медленно произнесла Эмма. – Вы же попросили меня срочно приехать – из Мэна, между прочим! – не для того, чтобы сообщить мне только это? Есть, как я понимаю, и какой-то другой вариант?

Она посмотрела почти умоляюще, и пожилой доктор, несмотря на весь свой профессионализм, почти вынужден был подумать: «Она все-таки удивительно красива… И везет же на таких почему-то всегда только склочным старикам…» И лишь вспомнив, что он сам на добрый десяток лет старше своего пациента, немного успокоился.

- Да, миссис Голд, вы правы, - ответил он вполне ровным голосом. – У вашего мужа есть шанс не просто спасти ногу, но и, возможно, вовсе избавиться от трости. Нужна операция: не скрою, очень сложная и достаточно рискованная. Придется произвести вскрытие, удалить все, что там осталось от неправильно сросшейся кости – и заменить этот участок на металлический штырь. Если все пройдет удачно, то, после соответствующего курса физиотерапии, мистер Голд не будет нуждаться даже в трости.

Эмма недоуменно сморгнула.

- И вы это говорили ему? – на всякий случай уточнила она. – И он не ухватился за эту возможность?

Доктор Локнер развел руками.

- Мистер Голд, - сухо произнес он, - не желает, чтобы мы, цитирую: «Доламывали его ногу». Миссис Голд, я догадываюсь по реакции вашего мужа, что с этой травмой у него связана также какая-то острая психологическая проблема, но поймите, что сейчас на уговоры нет времени. Если он станет раздумывать слишком долго, кость может начать срастаться естественным образом – так, что потом никакой хирург не возьмется ее дробить заново.

- Вы хотите, чтобы я его уговорила, - осознала наконец глубину проблемы Эмма и тяжело вздохнула.

- Не совсем… - доктор Локнер слегка замялся. – В смысле, и это разумеется, тоже, но…

- Говорите уж, как есть, - устало попросила Эмма.

- Разумеется, психология – это не мой профиль, однако за годы своей практики я с подобными случаями сталкивался не единожды, - собравшись с мыслями, начал врач. – В таких ситуациях для человека очень остро встает вопрос, какой будет его дальнейшая жизнь: что теперь будет с его работой, с увлечениями… а главное – чем обернутся отношения с близкими людьми. Ибо травма одного человека, как правило, становится травмой всей семьи. Особенно люди, состоящие в браке, переживают о том, как будут относиться к нему-новому супруг или супруга.

- Вы хотите сказать, что Голд боится, будто я от него теперь уйду? – нахмурившись, уточнила Эмма.

Доктор Локнер развел руками.

- Это, увы, нередкий итог. Тем более, что вы гораздо моложе своего мужа и, уж простите за прямоту, очень красивы. У вас вся жизнь еще впереди, и вполне естественно, что мистера Голда тревожит, какое решение вы примете.

- Боже мой… - Эмма с трудом удержалась, чтобы не спрятать лицо в руках. – Этот человек вытворял такое – а боится сущей ерунды… Пустите меня к нему!

- Нет!

От такой поспешности и едва ли не натянутого на нос одеяла могло бы стать смешно, если бы не паника, плескавшаяся в широко раскрытых глазах. Эмма присела на край кровати и осторожно положила свою ладонь на руку мужу, мягко заставляя его опустить край одеяла.

Эмма шла сюда, думая, с чего начнет разговор. Выбирала между сообщением про детей – такие разговоры всегда успокаивали Голда, даже после вспышек ярости; и шуткой про то, что его даже на неделю нельзя оставлять одного: обязательно найдет неприятности на свою голову.

Однако человек перед нею был действительно напуган. Таким Эмма его еще ни разу не видела, и ей стало больно от подобного зрелища. Она давно и прекрасно знала, что Голд куда более раним, нежели показывал на публике, однако сейчас речь шла не о чувствительности, а об откровенном ужасе.

- Послушай, - как можно мягче произнесла Эмма, - прямо сейчас никто еще ничего не делает. Я не принесла с собой молоток, и за дверью не дежурят санитары. Пожалуйста, давай просто поговорим, ладно?

Голд кивнул, и за чуть отступившим страхом Эмма разглядела, как он измучен.

- Объясни, пожалуйста, почему ты не хочешь попробовать? – негромко спросила она. – Ведь другой вариант однозначно закончится плохо, а тут хотя бы есть шанс…

- Вэйл тоже говорил про шанс, а в результате на пару месяцев усадил меня в инвалидное кресло, - пробормотал Голд почти белыми губами. – Я не доверяю врачам. Мне иногда кажется, что эту профессию выбирают люди, которым просто интересно смотреть, как работает человеческий организм – и что с ним можно сотворить. Я не желаю быть их подопытным кроликом!

- Ну, нельзя по одному Вэйлу судить обо всех остальных врачах, - поделилась Эмма философским наблюдением. – Да и Вэйл, в сущности, совсем не так плох. Медицина в последнее время шагнула далеко вперед, и то, что у него не получилось десяток лет назад, вполне может получиться здесь и сейчас.

Голду ее слова уверенности не прибавили – на его лице это было написано крупными буквами. Эмма тяжело вздохнула. По дороге к палате она, как могла, подыскивала подходящие слова – теперь предстояло попытаться произнести их вслух и, желательно, как можно убедительнее.

- Слушай, я помню, у тебя были проблемы с твоей первой женой. Но согласись, она выходила замуж за молодого амбициозного парня – да и ты женился на совсем еще юной девчонке. Вы друг друга не разглядели, увидели лишь то, что хотели увидеть – и оба испытали боль, когда осознали, что действительность не соответствует вашим представлениям. Но у нас-то все по-другому. Вот скажи, чего я о тебе не знала, когда я выходила за тебя замуж? Про нашу разницу в возрасте? Извини, знала. Про твою ногу? Тоже знала, этого не скроешь. Про твой отвратительный характер? Да если б и не знала – весь Сторибрук был готов ознакомить меня с положением вещей.

- Какая лестная характеристика, - в тон ей вздохнул Голд. – И что же, ты хочешь сказать, что меня полюбила – за все это?

Он искреннее попытался, чтобы его голос звучал с привычной ехидцей, однако ему это плохо удалось. На медперсонал он еще мог грозно шипеть, но рядом с Эммой не ощущал в себе сил выпустить уже изрядно потертые колючки.

- Знаешь, - задумчиво произнесла Эмма, - мне вот иногда кажется, что любят вообще не за что-то, а вопреки. Когда можешь сформулировать, за что любишь – это вроде как выгоду какую извлекаешь. А когда честно себе признаешься: да, я знаю, что он мудак, но он мой любимый мудак, тот, с которым я хочу прожить всю жизнь – может, это и есть настоящая любовь. Не как в сказках, где обязательно должна быть Прекрасная Принцесса и Очаровательный Принц – или хотя бы Прекрасная Принцесса и Расколдованное Чудовище – а как в жизни. В нормальной, обычной, человеческой жизни.

- То есть я – мудак?.. – после некоторого размышления уточнил Голд.

Эмма устало пожала плечами.

- Конечно, мудак. А то кто же еще? Тебе предоставляют шанс восстановить здоровье – или хотя бы шанс говорить себе, что ты все для этого сделал… А ты предпочитаешь спрятать в голову в песок и надеяться, что все, будто прыщик, пройдет само.

- Эмма… - начал было Голд, однако вынужден был прерваться, чтобы проглотить вставший в горле комок. – Я… Я не могу просить тебя, чтобы ты осталась, если я… больше не смогу…

- И не надейся, - Эмма посмотрела ему прямо в глаза. Разглядев в них недоумение, она пояснила: - Не надейся выпихнуть меня из своей жизни. Ты обещал мне «навсегда» - можешь ты хоть одно свое обещание сдержать по-настоящему, без подвывертов? Я никуда не уйду, каким бы ни был результат операции. Я не уйду даже, если ты вовсе от нее откажешься – хотя в таком случае ты будешь совсем уж законченным мудаком. Но, с другой стороны, это исключительно твое право расставаться с возможностью вернуть себе здоровье, я это признаю, и я все равно буду рядом.

- Чтобы своим видом напоминать мне, какой я мудак? – неловко попытавшись улыбнуться, произнес Голд.

От Эммы исходила уверенность в себе, и становилось спокойнее от одного ее присутствия. Теперь, когда она была рядом, Голду казалось нелепой мысль, что она может уйти, хлопнув дверью – такое было абсолютно не в характере Эммы. Она, скорее, разбила бы палатку прямо в коридоре, надумай он выгнать ее из супружеской спальни.

- Можешь смотреть в другую сторону и делать вид, будто меня нет, - уголки губ Эммы тоже слегка приподнялись. – Хотя я все равно буду рядом.