— Это какое-то безумие! — возразил Джон и недовольно фыркнул, скрестив руки на груди. — Карл, ты же понимаешь, это немного не моя сфера… Этим должен заниматься Томас или Лорена, но точно не я.

      — Ну, как раз в этом и проблема: в Томасе и Лорене, — заведующий отделением Карл почему-то едва скрывал улыбку за своими пышными усами, и морщинки собирались вокруг его серых глаз. — Томас занимался этим пациентом с самого начала, но был вынужден по семейным обстоятельствам взять отпуск. А Лорена на больничном — тоже неизвестно, когда она выйдет. Я понимаю, Джон, что ты привык работать в стенах центра, вести пациентов, которые находятся здесь, постоянно оценивать их состояние и потому отлично корректировать их лечение. Но… мне действительно некому поручить это.

      Джон устало выдохнул и поправил халат — скорее, из недовольства ситуацией, чем из-за надобности. Ох уж эта импульсивная работа в центре психиатрической помощи и реабилитации. Конечно, другого и не следовало ожидать, и Джон, честно говоря, был искушён в этом плане: он видел довольно много, проработав здесь пять лет. И, пожалуй, относился к подобным событиям прохладно и отстранённо, разграничивая пространство между собой и теми, кого лечил. Это было самым важным. Потому все буйные или очень подозрительные пациенты не задевали эмоционально, а интересовали только как объекты познания в его непростой сфере. Впрочем, Джон сильно отвлёкся, пока думал: Карл счёл это выражением крайнего недовольства и, простодушно похлопав его по плечу, добавил почти сахарным, но в то же время и обязывающим тоном:

      — Джон, естественно, все траты на переезды и отели оплатит центр! А ещё премия… не забывай об этом. Ну и, конечно, опыт. По-моему, это прельщает тебя сильнее денег.

      Джон молча глянул на собеседника, хотя какая-то часть его уже согласилась на эту неординарную миссию — ещё, наверное, с самого её озвучивания.

      — Ну что, договариваемся о встрече? Побеседуешь со своим новым пациентом, выяснишь всё, что тебе нужно, и в путь.

      — Ох… Вы точно уверены, что это действительно хорошая затея? Томас решил применить собственный метод лечения и, когда был так нужен, ушёл в закат.

      Карл знал, что на языке Джона это означало тотальное согласие, и потому уже не сдержал улыбку.

      — Да, Джон. Парнишке нужна свобода. Ты и сам всё должен увидеть, когда поговоришь с ним… — Карл разблокировал свой компьютер и принялся что-то искать. — Кстати, пока есть время, можешь изучить его историю. Сейчас дам тебе доступ к карте и назначу тебя его врачом… Готово! — Карл пригладил седые волосы и взглянул на Джона уже серьёзно и нисколько не улыбаясь — только ему был подвластен этот резкий переход от добродушного старика к строгому руководителю. — Ему уже претит однообразный цикл, повторяющийся раз в пару лет: дом — санатории — встречи с Томасом — две недели у нас. Когда Томас предложил свою концепцию, я изумился простоте и лёгкости его решения. К тому же семья пациента может себе это позволить…

      «Ага, может позволить себе платить за выкрутасы своего отпрыска, которому вздумалось увидеть целый мир, и приставить к нему личную психиатрическую помощь!» — Джон не стал язвить вслух, хотя до сих пор был не в восторге от идеи. Он достал планшет и открыл в личном разделе добавившуюся к нему электронную карту пациента.

      — Почитай пока, — сказал Карл, — если что заинтересует — спрашивай.

      Джон кивнул, уселся поудобнее в кожаное кресло в углу и нажал на историю. «Чес Креймер, 23 года. Диагноз: психоз, зрительные галлюцинации». Ничего особенного, фыркнул Джон и дождался, когда карта догрузится. Электронная фотография в углу была расплывчатой и темноватой, но Джон разглядел на ней парня: каштановые курчавые волосы, обрамляющие лоб, острые скулы, приятные черты лица, неуместная полуулыбка, тёмные глаза. Он был даже красив. Джон скорее пролистнул фотографию — пожалуй, за несколько месяцев насмотрится на этого «красавца» сполна. Куда интереснее его история: то, что изложено сухим пояснительным языком врачей, в голове Джона вырисовывалось в целые эпизоды и мгновения из жизни.

      «Диагноз: психоз, зрительные галлюцинации, периодическая депрессия.

      Био: Первый приступ случился в 15 лет. Острый психоз: агрессия, перепады настроения, галлюцинации в виде «странных неопознанных существ с чёрной кожей и горящими глазами», со слов пациента. Курс лечения три недели в центре, реабилитация в санатории в Альпах, возобновление учёбы. Периодические депрессии, сопровождающиеся упадком сил, эмоциональности, работоспособности; редкие слуховые галлюцинации в виде шёпота на латинском языке — со слов пациента.

      В 18 лет — второй серьёзный приступ психоза. То же, что и в 15 лет, на этот раз ещё разрушительней: разгромил свою комнату, изрисовал стены странным неразборчивым почерком, поджёг шторы. Опознал в галлюцинациях демонов и наотрез отказался их описывать, сказав, что «вы все знаете, как они выглядят». Более тщательный и длительный курс лечения; перенос выпускных экзаменов.

      В 21 год — третий приступ. Не успел чему-либо повредить, так как своевременно был успокоен. Галлюцинации в виде демонов продолжаются; наступила глубокая и длительная депрессия, появились осязательные галлюцинации в виде прикосновений чего-то колючего и холодного к коже рук и затылка. Лечение в центре, в том числе и от депрессии (в этот раз продолжительной), и год отдыха в санаториях и у моря.

      В 23 года — стабилизация состояния, желание пациента попутешествовать по странам, редкие перепады настроения».

      Далее шёл целый список методов лечения и лекарств, которые принимал юный Чес аж с пятнадцати лет. В общем, всё довольно стандартно. Джон задумался и в итоге решил, что, пожалуй, к заключениям Томаса никак не придраться — вёл он пациента профессионально и хорошо. А рецидивы в его поведении, причём довольно постоянные, вполне объясняются поставленным диагнозом. Даже во время ремиссий Томас назначал правильные препараты и методики, которые только мягко поддерживали состояние парня и не давили на него чересчур сильно. Оторвавшись от чтения, Джон спросил Карла:

      — Лечение очень грамотное… Почему вдруг Томасу пришло в голову потакать всем прихотям Чеса?

      — Не забывай, Джон, это всего лишь парнишка. Очень молодой и неискушённый. Даже несмотря на свою болезнь, он остаётся человеком, которому хочется просто жить. Увидеть мир вокруг, а не только избитый путь до центра и альпийских санаториев. Томас подумал, стоит испробовать такую методику и проанализировать то, что получится. Приступы случаются так периодически, что уже не остаётся ничего иного, кроме как пробовать новое. Естественно, мы сошлись на том мнении, что при всех поездках Чеса ему будет необходим свой личный психолог и психиатр в одном лице, который всегда поможет ему и скорректирует лечение. Но который не будет охранять его, как Цербер; думаю, нашему пациенту это уже опротивело.

      — Хорошо, допустим… А вдруг парнишке взбредёт в голову путешествовать всю жизнь? Я не намерен бегать за ним слишком долго, — Джон вновь листал карту и задавал свои едкие вопросы только из принципа. Карл знал это и отвечал спокойно и уверенно:

      — Пару месяцев, Джон, не больше. Мы об этом уже договорились с Чесом, — после короткой паузы Карл примирительно добавил: — Расслабься, Джон. Ты же любишь эксперименты. Вот один из них, и твоё участие так необходимо. Знаю, и для пациента, и для врача всегда сложно, когда по воле случая им приходится менять привычную обстановку и людей. Ты наверняка сомневаешься, сможешь ли вести его так хорошо, как Томас, потому что тот знал его всё-таки куда дольше. Но я уверен, ты справишься.

      — Посмотрим, Карл, посмотрим…

***

      Встречу назначили около полудня в доме семьи Креймеров. Джон приготовил блокнот и ручку, чтобы делать пометки в ходе беседы со своим новым пациентом, а заодно достал из шкафа и вытащил на середину комнаты свой старенький потрёпанный чемодан. Оказывается, не всё с ним было ладно: надо подшить ручку, купить новый замок и подклеить ремешок. Несвойственное ему ощущение пронизывало его, сладко и остро; это ощущение предстоящей поездки — если подумать, не выбирался из уже надоевшего Цюриха чёрт знает сколько времени. Конечно, окрестности здесь живописные: реки, синева гор, тишина озёр и кристальность воздуха. Но даже это становится привычным через какое-то время. Когда Джон приехал сюда на стажировку пять лет назад, то не думал, что ему когда-нибудь надоест швейцарский шоколад и цюрихские купальни. Даже учитывая недолгие путешествия по соседним странам — впечатления смазанные и мутные, как сны.

      Наверное, Карл был прав: это своеобразный опыт, эксперимент. А любой эксперимент слегка выветривает из головы застоявшуюся пыль.

      Креймер и его отец с матерью приехали в Англию из родной Джону Америки. Там они занимались бизнесом — рестораны или кафе — и причём уже давно. Затем то ли болезнь сына, то ли ещё что-то заставило их переехать ближе к чистому воздуху и природе. Чес оканчивал уже местную школу и неплохо знал немецкий язык, однако Карл посоветовал Джону говорить с ним на английском — пожалуй, парню будет даже комфортнее вспомнить о тех временах, когда всё было благополучно. Джон не то чтобы отвык от английского — у него было два пациента: один американец, второй англичанин, но звуки и слова уже непривычно произносились им самим. Значит, Чес станет его ненавязчивой возможностью повторить родной язык.

      Джон хмыкнул, придирчиво оглядел себя в зеркале и, довольно улыбнувшись, вышел из квартиры. Креймеры жили не так далеко от его дома, но в районе побогаче, в собственном особняке с небольшим фруктовым садом. Это всё Джон знал от Карла; узнать остальное ему предстояло самостоятельно.

      Дверь открыла прелестная женщина лет пятидесяти с каштановыми волосами, завязанными сзади в аккуратный узел. Беглый взгляд и пространный обмен любезностями дали понять Джону, что мать Чеса — тихая, аккуратная, достаточно уверенная в себе, больше домохозяйка, чем бизнесвумен. Морщинки вокруг глаз были солнечными и жизнерадостными — стало быть, в её жизни достаточно поводов улыбаться и смеяться.

      Мари проводила его до гостиной, меблированной роскошными вещами, с бархатными шторами и даже пианино. Вскоре подошёл и отец его будущего пациента: рослый, с ровно подстриженной бородой и чёрными смоляными глазами. Держался он спокойно, без наигранного добродушия, в отличие от жены, но Джон, пожав ему руку, уже с уверенностью мог сказать, что у Чеса были самые замечательные родители в мире: чуткая мать и немного строгий отец — пожалуй, для парня более чем достаточно. Конечно, это только на первый взгляд, Джон мог ошибаться, поэтому не спешил делать выводов, а только осторожно создавал мысленные наброски этой семьи.

      Пока не появился сам Чес, Джон решил задать пару стандартных вопросов, рассказал о себе ровно то, что хотели бы услышать эти люди, которым волей-неволей приходилось отдавать своего сына под чьё-то пристальное внимание. Джон знал нужные слова, которые бы смогли их успокоить и убедить. Кажется, это получилось. Когда Джон, довольный эффектом и смягчившимся блеском даже в глазах Франка, позволил себе улыбку чуть самодовольнее, входная дверь в гостиную раскрылась, впустив туда сквозняк, пропахший дождём и уличными ирисами.

      Джон повернул голову и тут же столкнулся взглядом с Чесом — со взглядом взволнованным, но отчего-то счастливым.

      Мари и Франк представили его сыну. Ладони Чеса были прохладными и приятными, и чуть выше запястья виднелись контуры какой-то татуировки, спрятавшейся под длинным рукавом кашемировой кофты. Джон так и не смог понять, что же его так потрясло, когда их взгляды с этим мальчиком пересеклись. Он на мгновение даже позабыл про свою наблюдательность. Чес сейчас был ещё даже лучше, чем на фотографии в карте. Его лицо — спокойное и точёное, с островатыми скулами и лёгким румянцем, с очаровательной улыбкой. Глаза — самые обычные, по сути — теплели внутренним карамельным огнём, и Джон, понимая, что это обычный карий цвет, не мог назвать их так про себя. В холодном отблеске дождливого дня его волосы серебрились сумрачным оттенком, и курчавые пряди хаотично спадали на лоб. Да, он был красив, и Джон едва сумел отогнать предвзятую симпатию к нему, потому что Чес мягко и, вероятно, осознанно располагал его к себе.

      Но в тихом омуте водятся хорошо, если просто черти.

      Они обменялись приветствиями и стандартными любезностями, но Джон уже не мог дождаться, когда они останутся наедине. Пожалуй, на такого, как Чес, не хватит маленького блокнота. Впрочем, это было явным преувеличением, и Джон заставлял себя не торопить события. Привычное спокойствие при работе с пациентами почему-то покинуло его — может, из-за иной обстановки, ведь все эти паркетные гостиные с хрустальными люстрами и картинами навевали ему воспоминания о музеях, где сердце трепещет в предвкушении очередного произведения искусства. Не сравнишь с унылыми выхолощенными палатами и вечным спиртовым запашком.

      Мари и Франк наконец оставили их вдвоём, сказав, что в их распоряжении сколько угодно времени. Когда двери закрылись, прекратив потоки освежающего сквозняка, Джон предложил им с Чесом сесть на кожаные кресла недалеко друг от друга. Чес глядел на него с едва заметной улыбкой, но враждебности по отношению к себе Джон не чувствовал; это уже было плюсом. Чесу тоже нелегко — напоминал себе Джон, пока доставал блокнот и ручку и думал над своими вопросами. Сегодня выходило как-то несерьёзно и странно, но, посмотрев на парнишку, Джон потерялся, с чего начать: с чего-то стандартного и изъезженного — им обоим это опротивело, если честно, но тогда с чего?.. Джон и сам заметил этот вопрос в глазах Чеса и, когда уже готов был произнести что-то вслух, оказался опережён:

      — Я рад, что именно ты пришёл ко мне, — губы дёрнулись в слабой улыбке, зато глаза горели живо и ярко. — Я так боялся, что Карл отправит ко мне какого-нибудь зануду…

      — Почему ты уверен, что я не зануда? — Джон позволил себе саркастичную усмешку. — Нам с тобой предстоит нелёгкий путь, я тебе ещё успею надоесть. К тому же от банальных и надоевших тебе вопросов ты всё равно не застрахован. Я не могу узнать всё только по твоей истории.

      — Ладно… — Чес протянул слово мягко и со вздохом. — Это твоя работа. Начнём же?

      Джон немного удивлялся спокойности и рассудительности этого парня. Да, он занимался и такими пациентами, которые только с виду тихие, но стоит им позволить чуть больше — и вот они уже набрасываются на тебя. Но за годы практики Джон всё же научился определять таких сразу, их спокойность — напускная, внутри них кипит целый котёл эмоций, это всегда будет видно, если немного за ними понаблюдать: дрожь, короткие резкие действия, нервозный зуд. Но Чес был спокоен и снаружи, и внутри, если не считать лёгкого замешательства, как бывает при знакомстве с новым человеком. Значит, в нём что-то другое; это Джон и понял, когда задал ему вопросы о его галлюцинациях.

      Чес держался на удивление стойко, когда говорил о своём самочувствии и своих видениях. Что это за видения, в образе кого или чего — он так и не ответил, прошептав, что не готов говорить об этом прямо сейчас, но от того, что это демоны, отказываться не стал. Джон задумался, что это могут быть за демоны: те самые чертята из детских книжек про добро и зло или уродливые твари, какими их представляют в кино и фильмах? Или нечто другое, неподвластное описанию? В любом случае, Джон всё равно узнал достаточно.

      Чес говорил о своих приступах открыто и слегка смущённо, но признался всё же, что это случается из-за его галлюцинаций, потому что он уже не мог в одиночку выдерживать то, что видел. В какие-то определённые моменты эти видения становились осязаемыми, касались его как будто наяву, и это сводило с ума. Джон связал в своей голове почти все кусочки этой разорванной жизни, но не хватало единственного: конкретизации, что же это были за демоны. Настораживало, что за всё долгое время лечения — почти восемь лет — Чес так и не признался Томасу в том, что же всё-таки он видит, или лучше сказать так: Томас не сумел разговорить Чеса на эту тему! Джон поражался этому, потому что считал Томаса отличным специалистом. Может, проблема в другом, и это уже интриговало Джона.

      В конце концов, Чес, сделав паузу в своём рассказе на один из вопросов Джона, вдруг глянул ему прямо в глаза и проговорил — как будто даже примирительно, словно что-то между ними выстраивало оборонительную ограду:

      — Я понимаю, Джон, ты немного разочарован тем, что не узнал о моих галлюцинациях. Но об этом не знал даже Томас. Я не могу сказать, почему молчу на эту тему; наверное, я пока не готов. Может быть, позже. Возможно, именно ты узнаешь всё — или почти всё. Извини, что говорю, как в детективных книжках, — его полуулыбка всегда неопределённая, но искренняя. — Ты любишь определённые и чётко обозначенные вещи.

      — В этом ты прав… — скрыв улыбку за кашлем, признался Джон и покачал головой. — Обязывает профессия. Впрочем, у нас с тобой ещё много времени. Куда ты собираешься отправиться для начала? У тебя есть маршрут?

      — Нет, Джон, — он тихо усмехнулся, и этот смешок походил на тонкий звон колокольчиков над дверью. — Как и у всякого путешественника, у меня не должно быть планов. Чистая импровизация.

      Джон не стал спрашивать, что Чес искал в этой поездке; самый бессмысленный и противоречивый вопрос, который обнесёт их разрозненные миры стеной так, что никак друг к другу будет уже не пробраться. Джон знал это и, видя их зарождавшийся союз, так скоро рушить его не хотел. К тому же в двадцать три года, когда позади только беспросветные месяцы лечения и профилактики, единственное, чего хочется — это вырваться на свободу, а куда — дело последнее. Джон не думал, что так ощутимо поймёт своего нового пациента.

      — Ты согласен с тем, как мы будем встречаться на протяжении всех твоих поездок?

      Чес кивнул, и непослушные пряди упали ему на лоб. В то мгновение, окружённый топлёным свечением лиловых бра и терпко-пепельным светом из окна, Чес показался Джону пронзительно знакомым и понятным. Запутанное, обманчивое мгновение, выбившее Джона из равновесия. Эта магическая, призрачная улыбка, лёгкая, как батист, эти упрямые скулы и блестящие внутренней энергией глаза, это всё — Джон на секунду не поверил, что не знал его, и только потом отошёл от этого и назвал свои мысли бредом. У него была чересчур феноменальная память, чтобы он смог забыть такого, как Чес; они всего лишь незнакомцы. Это чувство казалось противоречивым: сладким в предвкушении чего-то неожиданного и вместе с тем горьковатым, напоминающим о проведённом впустую времени.

      Джон не переставал изумляться даже просто тому, как начиналась эта история.

***

      Через пару дней Чес позвонил ему и сообщил, что их первой остановкой будет Швиц — деревня не так далеко от Цюриха. Джон оценил его идею: для начала отъехать в пределах страны будет достаточно Чесу для того, чтобы расслабиться, но и не перевозбудиться от впечатлений. Было бы глупо считать, что они будут добираться вместе. Джон всё тщательно предусмотрел, поэтому заказал билет на автобус, который шёл спустя два часа после отъезда Чеса. Это не дружеская поездка, не случайная встреча двух попутчиков; это, по сути, нелёгкая работа — как для Чеса, так и для Джона. Очевидно, что уже спустя неделю после тесного общения они надоедят друг другу. Джон предполагал это, потому что в его обязанности входило раз в пару дней говорить с Чесом и узнавать его настроение. В крайних случаях, если начнутся приступы, помочь Чесу нужно будет как можно быстрее: промедление может погубить их. Чес принял его план с пониманием, как будто и сам до конца понимал всю важность их целей. Джон даже думал, что и понимал: Чес был рассудительный и смышлёный для человека, часть жизни проведшего в психиатрической больнице. Это его сильно отличало от других пациентов, когда-либо лечившихся у Джона.

      В день перед выездом они встретились ещё раз. Мари и Франка не было дома — уехали по своим делам, и Чес провёл его в свою комнату — Джону думалось, что навряд ли просто так. Чес улыбнулся ему понимающе при встрече, и показалось, что приглашение пройти к нему в комнату означало узнать его ближе и лучше. Джон совсем позабыл об этом — в смысле, о своём предназначении: слишком удивительно — рядом с Чесом думалось легко и свободно, и все обязанности выносило тем самым сквозняком с ароматом ирисов. Джон с улыбкой понял, что даже забыл свой вечный блокнот, хотя в поездке об этих формальностях всё же следовало помнить — в конце концов, эти путешествия не будут бесконечными, а сдавать полный анамнез и краткое описание их поездок всё-таки придётся.

      В комнате у Чеса было просторно, светло и немного прохладно. Окна выходили на теневую сторону сада, прозрачная тюль колыхалась на ветру, а лёгкий полумрак сбивал с толку и одновременно делал эту комнату уютнее. Джон не смог отметить что-то необычное для себя в этом месте: самое обыкновенное личное пространство богатого молодого юноши. Необыкновенно аккуратно, но Чес наверняка подготовился, а так… Мягкая широкая кровать, полный книг и привезённых из-за границы безделушек шкаф, гардероб, красивые пейзажи на стенах — та бесполезная и ни о чём не говорящая мелочь, которую Джон сразу пропускал. Какие-нибудь рисунки, блокноты, потрёпанная книжка, вся в закладках и наверняка самая любимая — вот что помогло Джону хотя бы чуть-чуть дотронуться до этой пугливой юной души. Но — ничего, только аккуратно вылизанная роскошь и равнодушие.

      — Знаю, самая обыкновенная комната. Может, ты здесь что-нибудь и отыщешь своим опытным взглядом, но… — Джон удивлялся проницательности этого парня. — На самом деле, так оно и есть. Я такой же обыкновенный, как эта комната. Ну, может быть, кое-какая тайна и у меня есть… Но давай об этом позже, хорошо?

      Джон согласился, потому что не всякий пациент, у которого сменили его лечащего врача, будет столь же любезен. К этому времени они сидели на двух креслах напротив друг друга, и Чес угощал его чаем.

      — Как твоё самочувствие в последние два дня? — Джон спросил сразу — раз Чес решил играть по правилам, то было бы подлостью подводить его. — Всё же это твоё первое самостоятельное путешествие, наверняка испытываешь восторг, или тревогу, или что-нибудь ещё…

      — Да! — Чес воскликнул грустно, и, хотя его губы не изогнулись в улыбке, глаза зажглись озорной искрой. — Есть что-то такое… Я до сих пор не уверен в своей затее, но отказываться поздно — к тому же это наверняка развеет меня. Я… не знаю, сумею ли быть таким же откровенным с тобой, как с Томасом. Ты и сам всё знаешь, как непривычно это для нас. Но, надеюсь, у меня получится. И у тебя тоже, — его усмешка была звонкой и задумчивой. Джон уже заметил, насколько редко этот парень вообще улыбался. Впрочем, от такой жизни другого ожидать не стоило.

      Они поговорили ещё немного: что-то шло стандартно, как у психиатра со своим пациентом, но что-то явно выбивалось из этого. Чес рассказал ему о своей жизни в Лос-Анджелесе, короткой и расплывчатой, потому что ему было всего лишь пять лет; о том, что мать и отец не смогли прижиться со своим бизнесом в таком огромном и богатом городе, поэтому решили рискнуть и отправиться на другой континент — в города помельче и победнее. Что именно заставило их переехать так основательно, а не попробовать освоиться в Штатах, но в городах поменьше — неизвестно. Скорее всего, желание увидеть мир: если только и делать, что копить деньги, в один прекрасный момент можно осознать, что жизнь уже закончилась. Это сказал Чес и хмыкнул задумчиво, словно на мгновение окунулся в те дни, когда они готовились переезжать и практически ночевали на чемоданах, готовясь к отъезду.

      — Здорово, что у родителей получилось с их идеей! Я рад за них.

      Что ж, Джон ничего не мог подумать против — Чес был искренне рад за родителей, и между ними сложились очень гармоничные, дружеские отношения, что бывает редко.

      Так что же виновато в его галлюцинациях? Чем запутаннее становилась эта история, тем сильнее она интересовала Джона. Теперь он с усмешкой вспоминал себя, когда рьяно отказывался от этой миссии. Теперь, пожалуй, он будет так же рьяно держаться за неё, если Карл решит всё переиграть в последний момент.

      Когда разговоры подошли к концу и Джон встал, поблагодарив за гостеприимство, Чес поднялся с кресла и подошёл к нему близко — ближе, чем предполагалось для их знакомства. Джон отсчитал — почти шаг. Почти шаг уже не делал их незнакомцами и…

      — Джон, мне жаль, если эти мои путешествия застигли тебя врасплох, и ты не ожидал, что к тебе приставят такого, как я, — Чес отчего-то прятал взгляд, но Джон был слишком заворожён сумрачным изгибом его скул и губ, чтобы обращать внимание на что-нибудь другое. — Но… я надеюсь, это станет для тебя хотя бы интересным опытом. Я постараюсь не доставлять тебе неприятностей…

      Лёгкий сквозняк доносил до них тяжёлый, сладковатый весенний запах сирени из сада, и курчавые волосы Чеса разметались у него на лбу. Они наконец посмотрели друг на друга — откровенно и ничуть не смущаясь. Джон не смог бы припомнить в своей жизни человека, смотревшего так мягко и понимающе, словно в этой комнате потерявшимся в своём сознании был он, а не Чес. С ним было уютно и не тревожно, как в тёплый июньский полдень, когда жар разливается по земле, как горячее масло, и можно укрыться только под плотным цветочным навесом с книгой и вдыхать терпкие ароматы лета. Джон с удивлением понял: если бы не обстоятельства, в которых они с Чесом оказались, то у них получилось бы подружиться. Даже слишком быстро и стремительно…

      — Всё в порядке, Чес, — Джон хорошенько подумал, прежде чем сказать это вслух. — Думаю, мы уже поняли друг друга. Ты сообразительный и чуткий. Я рад, что нам выпало работать вместе, — Джон говорил эти слова осторожно и с лёгким пренебрежением, словно это для него пустяки и обыденное дело — обнадёживать Чеса дружбой было слишком подло, но его тело в тот момент опасно потеряло контроль. Джон прикоснулся к Чесу, легко откинув его непослушную прядь со лба и только много позже осознал, что допустил промах. Не хватало им ещё подружиться, нет-нет, не в этих обстоятельствах. На щеках Чеса проступил приятный румянец, и — наконец — улыбка, лёгкая, но изумительная, появилась на его лице.

      Когда они прощались до завтра, Джону удалось разглядеть краешек татуировки своего пациента: широкий рукав обнажил под правым запястьем чёрные витиеватые узоры пока неизвестного рисунка. Мелочь, но Джону хотелось бы узнать об этом подробнее. Из таких пустяков складывался образ Чеса — сильного духом, но потерявшегося по каким-то едва понятным причинам.