Для неподвижно сидевшего Клода время будто остановилось. Он напряжённо прислушивался к каждому звуку, сжимая в руке бокал, но пространство заполнял шум местных выпивох. Воздуха не хватало, будто ворот сутаны душил. Хорошо бы расстегнуть его, но нельзя.

      И этот шум прорезала ругань со второго этажа. Клод подскочил с места, когда голос Эсмеральды впервые ворвался на первый этаж, но, обернувшись, увидел, что никто, кроме него, и ухом не повёл.

      Крики наверху тут же стихли — с грохотом распахнулась дверь, и на лестнице показалась Эсмеральда. По её лицу текли слёзы, с левого плеча свисали лохмотья рубашки, но она, будто не замечая этого, пронеслась через весь первый этаж и выскочила на улицу. Клод устремился за ней, бросив монетку на стол.

      Эсмеральда побежала в сторону моста святого Михаила; конечно, куда же ещё ей идти, как не во Двор Чудес? Фролло неотступно следовал за ней, держась в тени домов. До него урывками доносились её рыдания, но он не позволял себе приблизиться ещё больше. В какой-то момент она опустилась на землю прямо посреди дороги и затихла, мелко дрожа.

      Он проклинал себя, что не может подойти к ней и успокоить: меньше всего ей сейчас нужен незнакомец, особенно здесь, на безлюдной ночной улице. От злости Клод несколько раз ударил камни дома кулаками. Если до этого капитан де Шатопер представал для него просто пропащим человеком — без чести, без добродетели, то теперь вид рыдающей по его вине Эсмеральды пробуждал в священнике ненависть — и ненависть эта кипела в его крови.

      Эсмеральда встала, покачнувшись, прошла вперёд несколько шагов — и вновь бросилась бежать. Так, перебежками, они оба добрались до Двора Чудес.

      Прежде ему не приходилось посещать этот рассадник беззакония. И чем больше он удалялся от центра города, тем больше становилось калек и прочего сброда: они тянули руки, будто в мольбе, и смеялись вслед диким, нечеловеческим хохотом. И чем дальше он проходил, тем больше смеявшихся ему в лицо вылезало, точно из-под земли. Но это не шло ни в какое в сравнение с теми годами, когда Квазимодо был совсем маленьким, — тогда, с ним, он встречал отношение куда хуже оскорблений и насмешек.

      В этом болоте он быстро потерял Эсмеральду из виду. И, только это случилось, как его, улюлюкая и мерзко хохоча, облепили со всех сторон и поволокли в сторону.

      — К королю его!

      — Клянусь кишками Папы — архидьякон!

      — Э, да это же сам архидьякон пожаловал!

      — К королю! Вздёрнем его!

      — За всё поплатишься, филин!

      Происходящее казалось бредом. Едва Фролло втащили в нечто напоминающее кабак, как в нос тут же ударила резкая кислая вонь. Ему не позволили и шагу сделать дальше порога и, к тому же, приставили смердящий караул, но теперь он хотя бы мог осмотреться. Открывшееся зрелище вызывало отвращение: на коленях галдящие бродяги держали полураздетых девиц, бесконечно заливавшихся хохотом. Другие, более прикрытые одеждой, сновали между этим сбродом, грохоча о грязные столы огромными кружками с пенящимся пивом.

      Один из нищих восседал на громадной деревянной бочке, увешанной мишурой и кусками тканей. Его голову венчал «убор с подобием валика вместо полей, так что трудно было разобрать, детская это шапочка или царская корона»¹.

      — Эй, Клопен! Погляди! — окликнул нищего с бочки один из конвоиров Фролло.

      — Кого это вы притащили? А, бездельники? — Клопен оторвался от красотки, прижавшейся к нему грудью, и обернулся ко входу.

      — Как это кого? Это же архидьякон!

      — Вы притащили сюда архидьякона?! Вы, сборище тупых ослов!

      — Точно, ваше величество!

      — И мы хотим его повесить!

      — И обчистить его карманы!

      Фролло молча, не двигаясь наблюдал за происходящим.

      — Чтоб мне провалиться! — Клопен зло и с такой силой ударил кружкой, что стол подпрыгнул. — Повесить! Сборище тупиц! Повесить архидьякона собора! Клянусь когтями дьявола! Повесить! Это вас завтра же перевешают, как собак, если его найдут мёртвым!

      — Его многие ненавидят! Кто подумает на нас?

      — Потому что только вы настолько глупы, чтоб его вздёрнуть! Да отпустите же его, разрази вас гром!

      Бродяги нехотя повиновались, убирая руки от его плаща и сутаны. Фролло с тем же спокойным и даже немного равнодушным выражением лица поправил одежду. Пожалуй, более разношёрстной и в то же время настолько однородной толпы ему ещё не доводилось видеть. Он признал в короле Арго того самого нищего-проходимца, что постоянно заводил свою заунывную песнь, прося подаяния на паперти.

      — Теперь петля вам больше не грозит. Говорите: зачем вы проникли в царство Арго?

      Архидьякон посмотрел ему прямо в глаза и ровным голосом ответил:

      — Непременно. Я ведь за этим и пришёл. Но — не при всех этих людях.

      — Разве это тайна?

      — Это касается Эсмеральды.

      Клопен соскочил с бочки и дал знак Фролло следовать за ним. Они поднялись наверх, и, когда за ними закрылась дверь, король нищих обратился к нему:

      — Говорите. Здесь никто не услышит.

      — Имя капитана де Шатопера что-нибудь вам говорит?

      — Клянусь когтями дьявола!

      Фролло едва заметно поморщился, но продолжил:

      — Так вот, сегодня у него состоялось свидание с Эсмеральдой, — он посмотрел на напрягшегося Клопена и, припомнив обстоятельства этого свидания, нервно выдохнул: — По счастью, слишком короткое, чтобы он успел что-то сделать. Но Эсмеральда… Она выскочила от него вся в слезах и побежала сюда. Я счёл своим долгом проследить за ней, но ваши — как вы их называете — подданые, помешали мне в этом.

      — И это всё? Тогда мне и правда стоило вас повесить.

      — Боюсь, что она в том состоянии, когда девицы её возраста склонны к глупостям.

      — Это ещё что значит?

      — Боюсь, она могла сделать что-то с собой. Покажите, где она живёт, — я постараюсь ей помочь.

      Клопен настроженно смерил архидьякона взглядом:

      — Что вам за дело до неё? Вы не слишком-то жалуете моих людей.

      — Церковь учит нас милосердию ко всем детям Божьим.

      — Я пойду с вами.

      — Как угодно.

      Когда они вышли, прошло уже больше часа с того момента, как Клод переступил границы владений короля нищих.

      Они быстро покинули кабак и поспешили в сторону одного из переулков. Там, среди одинаковых домиков, Клопен, подойдя к нужному, попробовал открыть дверь, но та оказалась заперта — пришлось её выломать. На первом этаже цыганки не было; король Арго и архидьякон вошли в комнату на втором этаже и оцепенели.

      В первой комнате на столе и сундуке валялись бутылёчки и склянки, а во второй они обнаружили и саму Эсмеральду. Она сидела на полу, положив на кровать руку и запрокинув голову; с её плеча по-прежнему свисали лохмотья разодранного рукава, и архидьякон сглотнул от представшего его взору вида. Клопен же, первым отошедший от шока, процедил:

      — Если она мертва, то, клянусь папскими кишками, — этот чёртов солдафон пожалеет!

      Клод на ватных ногах приблизился к Эсмеральде и опустился рядом с ней на колени. Он осторожно взял её запястье, прислушался и шумно выдохнул:

      — Она жива.

      — Жива? Она жива? Вы уверены?

      — Совершенно. Она пыталась отравиться… Я мог бы вылечить её.

      — Так вылечите! Чего говорить попусту?!

      — Я не могу помочь ей здесь. У меня нет ни моих медицинских книг, ни снадобий. — Он посмотрел на Клопена в упор: — Её нужно отнести в собор.

      — Ну уж нет! Нечего ей там делать!

      — Нечего? Она жива, но если ничего не сделать — она умрёт! Нужно попробовать спасти её, пока это ещё возможно. Или её смерть здесь предпочтительней, чем её жизнь, спасённая в Божьем храме?

      — Чёрт возьми! Эсмеральда должна жить! Слишком много чести будет этому капитану, если она умрёт из-за него!

      — Соберите пока все эти бутыльки, — повелел нищему Клод, копаясь в сундуке с одеждой. — Я попробую выяснить, что она выпила. А ещё лучше будет выяснить, кто дал их ей, чтобы знать это наверняка. Насколько мне известно, сама она не промышляет знахарством.

      Клопен кивнул, зло оглядывая склянки, и, сложив их в мешочек, передал Клоду.

      — Я пойду с вами в собор.

      Наконец, среди вороха юбок и косынок, нашёлся большой выцветший платок. Им Клод укрыл плечи бедняжки и подхватил её на руки:

      — Мне будет трудно даже её одну пронести незамеченной, а если туда пойдёте ещё и вы… Боюсь, в таком случае, завтра туда стечётся весь Двор Чудес. Об этом никто не должен знать. Я не имею права держать её там. Я и так очень рискую.

      — Значит, у меня нет выбора, — Клопен нахмурился. — Хорошо, никто не узнает. Спасите её и верните сюда. Взамен я приструню своих ребят, чтоб они не слишком шалили на паперти.

      — И они оставят в покое Квазимодо.

      — И они оставят в покое горбуна.

      Клод вышел на улицу с Эсмеральдой, повисшей на его руках кружевным платочком. Никем не замеченный, в сопровождении Клопена он покинул царство нищих. Лодочнику Клод посулил в два раза больше за молчание в случае чего — тот охотно согласился.

      Так они добрались до мыса Террен², где располагался ещё один вход в клуатр, и спустя некоторое время архидьякон с цыганкой на руках вошёл в дом. На третьем этаже он накрыл постель чистой простынёй и опустил на неё Эсмеральду. Она поморщилась, немного поворочалась и снова впала в забытье. Клод коснулся её лба: горячий, но на жар не похоже. Положив на него мокрую тряпку, он направился в башенную келью.