Ключ от мужского сердца надолго не достается.
«Тайная любовница»
В одно погожее июльское утро Фролло увидел на ступенях паперти Гренгуара. Тот стоял перед порталом святой Анны, всецело поглощённый созерцанием скульптур.
— Пьер? Давно не видел вас.
Тот обернулся и стушевался:
— О, досточтимый учитель! Да, что ж… я и правда долго не появлялся, но видите ли, мэтр, я погружен в работу над новой пьесой и ещё несколькими сочинениями. Епископ понаставил своих мельниц! О, знали бы вы, как они мне докучают! Так что одна из моих работ направлена против епископа и этих… мельниц. Иными словами, жаловаться мне не на что: с вашей помощью и помощью Бога я обрёл благополучие. Но потерял музу, — грустно изрёк поэт.
— Музу?
— Это девушка. Может, вы помните её. Прежде на площади танцевала цыганка. В те дни, когда я любовался на её танцы и слушал её ангельское пение… О, клянусь, мэтр, я писал так вдохновенно, как никогда прежде! — Гренгуар ненадолго умолк. — Но вот уже несколько недель я не вижу её нигде. Она словно сквозь землю провалилась.
За эти месяцы архидьякон почти позабыл, сколь многословен поэт, и будучи от природы человеком молчаливым, быстро утомился от его россказней. Но упоминание цыганки вернуло его внимание.
— Что? — поначалу Клоду показалось, что он ослышался, но нет, слух его не подвёл: Гренгуар действительно говорил об Эсмеральде — о его Эсмеральде! — Мне не послышалось? Ты настолько пал, что позволяешь себе глядеть на извивания этого дьявольского отродья? Ты позволил колдунье, цыганке, язычнице овладеть твоим умом? Ты позволил ей проникнуть в твоё сердце и подчинить твой талант?
— О, учитель… Я… Я лишь смотрел на танец и слушал песни… — испуганно забормотал Гренгуар, но архидьякон не слушал его:
— Ты вступаешь на путь тьмы! Что она пообещала тебе? Чем она околдовала тебя?
— Мэтр Фролло! Я и словом с ней не обмолвился! Да и к чему это? Муза должна быть недосягаемой, — хмыкнул поэт.
Фролло буравил его взглядом, хоть и понимал, что тот слишком простодушен, чтобы лгать, — тем более ему.
— Берегите свою душу, мэтр Пьер.
— Хм, а я уж думал, что слухи про перемену вашего отношения к цыганам правдивы.
— О перемене? Моего отношения к цыганам? О чём ты болтаешь?
По недоумённому взгляду архидьякона Гренгуар понял, что тот совсем не в курсе новостей о себе, разошедшихся по всему Парижу и даже достигших ушей епископа.
— Мэтр, — укоризненно посмотрел на него Гренгуар, — весь город только и болтает о том, что вы перестали гонять нищих, цыган и прочий сброд, а некоторых даже лично готовите принять католичество.
— Надеюсь, вы не верите в эти сплетни? Единственная причина, по которой я сейчас не разгоняю этот презренный сброд, — это обилие у меня других, более важных дел. Я только не понимаю, почему городская стража во главе с этим капитаном де Шатопером бездействует? Воистину, эти ленивые вояки годны лишь когда их беспрестанно понукают!
— В самом деле, мэтр, вы ничего не знаете? — удивлённо воскликнул Гренгуар.
— Мэтр Пьер, идёмте в мой кабинет. Не хочу обсуждать новости на глазах у всех, — архидьякон развернулся и направился в сторону здания капитула; поэт последовал за ним.
Уже в кабинете Фролло сел в кресло и указал бывшему ученику на другое, приглашая занять его.
— Итак, каких же ещё новостей я не знаю, Гренгуар?
— С чего бы начать?.. О, вот! Несколько месяцев тому назад…
Гренгуар сбивчиво поведал следующую занимательную историю.
После того, как отгремел праздничный пир и некоторые гости разошлись, молодых отвели в покои, принявшись за приготовление их к первой ночи. Феб сразу же затребовал себе ещё вина, соизволив снять парадное облачение и оставшись в исподнем. Когда же его захотели привести в более приятный внешний вид, капитан разразился таким потоком брани на четверть часа, ни разу, к его чести, не повторившись в высказываниях, что слуги тотчас сбежали. Оставшись на какое-то время в одиночестве, Феб развалился в кресле и удовлетворённо глядел на двери, ведущие в общую спальню.
Тем временем за вторыми дверями, по другую сторону спальни служанки заканчивали расчёсывать светлые кудри своей госпожи, поправляли сорочку и тому подобное, пока её матушка не отослала их. Оставшись наедине с дочерью, она сочла необходимым немного просветить её о том, что её ждёт. Главной мыслью, что мадам Алоиза пыталась донести до своего дитя, было не противиться мужу, чего бы тот ни захотел. Не слишком приободрённая таким напутствием Флёр-де-Лис вошла в комнату, где на кровати уже валялся Феб.
Он обернулся на шум справа и, к своему удовольствию, увидел жену, стоявшую в шаге от двери и стыдливо смотрящую в пол. На ней был прелестный халат из шёлка. По достоинству оценив её красоту, он, насколько ему позволяло его опьянение, резво соскочил с кровати и подошёл к ней. От его взгляда она ещё сильнее зарделась, но, помня наказ матери, подала ему руку. Он подвёл её к кровати и притянул к себе. Её обдало резким запахом спиртного:
— Феб… От вас пахнет вином, — смущаясь, сказала она.
— И что с того? Вам это не нравится?
— О нет, что вы! — Флёр-де-Лис на мгновение подняла на него глаза. — Скажите, Феб, любите ли вы меня?
— Я люблю вас и никогда, кроме вас, никого не любил.
Окрылённая этим признанием, она улыбнулась и вновь подняла на него глаза.
Феб же тем временем развязывал узелки на шнурках халата, пока тот не упал на пол, и Флёр-де-Лис залилась краской. Впрочем, капитан не обратил на это внимания. Он обошёл супругу со спины и перекинул ее волосы на одно плечо, прижавшись к обнаженной коже губами. Флёр-де-Лис вздрогнула и попыталась закрыть плечо, натянув рубашку, но Феб не дал ей этого сделать. И она подчинилась. Он продолжал покрывать её шею и плечи грубыми поцелуями — к чему корчить из себя деликатного и обходительного: она уже никуда не денется. Достаточно поиграть с ней и покончить с этой дурацкой брачной ночью.
Флёр-де-Лис испуганно вскрикнула, когда он сжал её грудь и опустил руку ниже. Всё это напоминало какой-то ужасный сон. Где тот Феб, которого она знала? Где тот милый обходительный Феб? Его место заняло какое-то похотливое животное, и это пугало.
Держаться на ногах капитану становилось тяжелее — тогда он, развернув жену к себе лицом, жестом указал ей на кровать. Флёр медленно легла, на ходу натянув рубашку под горло, чем вызвала смех у Феба. Она боялась вздохнуть. Любимый муж вновь обдал её порцией перегара и разодрал тонкую камизу, совершенно обнажив Флёр-де-Лис. Этот вид чистого, никем не тронутого тела, восхитил видавшего виды капитана. Он склонился над ней и провёл ладонями от самой шеи до низа живота, заставив Флёр-де-Лис, дрожащую и от страха закрывшую лицо руками, выгнуться ему навстречу. От такой реакции на его прикосновения Феб улыбнулся и наклонился, чтобы поцеловать её. Без особого сопротивления отняв от лица её руки, он приник к губам Флёр-де-Лис. Опираясь на одну руку, другой он ласкал её тело, то слегка дотрагиваясь, то с силой стискивая.
Всё ещё стыдясь происходящего, Флёр-де-Лис позволяла себе отвечать на его прикосновения, ведомая всё той же мыслью и желанием доставить ему удовольствие и не подозревая, что уж он-то его получит точно. Её врождённая стеснительность была тем, что притягивало Феба сильнее разврата Валь-д’Амура и подобных злачных мест. Он оторвался от её губ и принялся покрывать поцелуями её шею и грудь. Флёр-де-Лис издала сдавленный стон, который Феб принял за сигнал к действию. Стянув с себя оставшуюся одежду, он явился перед женой во всей своей первозданной красе. Но, едва взглянув на его обнажённый торс, она не осмелилась посмотреть ниже, закрыла глаза и отвернулась — Феб самодовольно ухмыльнулся. Пошатнувшись, он вновь приблизился к ней и с силой раздвинул её ноги. Флёр-де-Лис побледнела и только хотела вновь закрыть лицо, как Феб перехватил её руки и прижал их к кровати. Убедившись, что она больше не пытается закрыться от него, Феб коснулся её между ног, отчего она шумно выдохнула, и, навалившись, вошёл в неё.
От резкой боли у Флёр-де-Лис потемнело в глазах, и она вскрикнула. Феб замер ровно на мгновение, чтобы в следующее войти в неё до конца. И так ещё, и ещё, с каждым новым толчком наращивая темп. Прошло достаточное количество времени, прежде чем он, издав хрипловатый стон, закончил. Придавив Флёр-де-Лис своим телом, Феб перевёл дыхание и только после этого вышел из неё и откинулся на подушку рядом.
Если в самом начале она ещё чувствовала какое-то подобие приятных ощущений, то после того, как он овладел ею, всё это улетучилось, оставив место жгучей боли; из глаз текли слёзы. Она подвинулась дальше к краю кровати и натянула до подбородка одеяло. Феб уже храпел на всю комнату. Слёзы продолжали стекать по щекам, и она пыталась сопоставить всё произошедшее с их прошлым общением. Он никогда не отличался особой учтивостью, но никогда не вел себя с ней грубо. И какие разительные перемены!
Свой медовый месяц молодые провели в уединении в поместье де Гонделорье, ставшем после заключения брака собственностью Феба.
Все последующие совместные ночи оказались как две капли похожи на первую. Разве что с каждым разом пренебрежение капитана только возрастало. Увы, молодая супруга наскучила ему так же быстро, как и другие.
Когда они вернулись в Париж, за одним ужином Флёр-де-Лис сообщила мужу радостную новость: вскоре их ожидает рождение ребёнка. Она надеялась, что хотя бы это обрадует его, но Феб, выслушав её, бросил в ответ:
— Надеюсь, у нас будет сын.
Бедная Флёр-де-Лис не знала, что и сказать на такое.
В один из вечеров Феб отправился в любимый кабак: теперь он не знал нужды в средствах. Фортуна определённо благоволила ему — там же он повстречал давнишнего собутыльника, а именно Жеана Фролло.
При упоминании имени брата Клод одарил Гренгуара пронзительным взглядом:
— Откуда же вам известна сия история? Пока что я не вижу в ней ничего интересного.
— Я стал невольным слушателем, мэтр. Всё это Феб де Шатопер с удовольствием и в гораздо более пикантных подробностях, чем я, рассказал вашему брату. Итак, позвольте я продолжу.
Итак, Феб горестно поведал Жеану, что жена ничем не привлекла его надолго и уж точно не увлечёт навсегда. Словом, он был в поиске девушки на одну ночь. Жеан, будучи так же изрядно пьян, позволил себе прохохотать, что у него нет денег на девиц, а раз его жена ничем от них не отличается, то он с удовольствием сменит Феба на его брачном ложе. Жеан не почувствовал, что переступил черту: пусть Феб и не любил жену, но позволить какому-то мальчишке так говорить о той, что принадлежит ему!.. Это слишком. Шатопер схватил его за грудки, выволок на улицу и страшно избил.
— Словом, Жоаннес провалялся в Отель-Дьё несколько недель. В нём с трудом, но опознали вашего брата, а капитан Феб сидит в какой-то вонючей камере, — заключил Гренгуар.
После его ухода Клод ещё долго сидел в кресле не в силах пошевелиться. Валун мыслей и вопросов давил, не позволяя лишний раз вздохнуть. В этих попытках то забыть, до добиться Эсмеральды он совершенно позабыл о Жеане. А ведь тот лежал через дорогу.
Но… Почему ему не донесли? Почему не сказали?
Фролло вскочил с кресла, накинул плащ и направился в госпиталь.
Уже там, после того, как в красках отчитал аббата и наконец позволил ему вставить слово, он услышал, что Жеан, едва очнулся, поинтересовался, где находится. А едва узнав, настрого запретил монахам хоть словом обмолвиться архидьякону об этом происшествии, и пригрозил в случае ослушания привести толпу оборванцев из Двора Чудес, которые наведут в госпитале свои порядки в мгновение ока.